Сон второй. Пещера

1.
Мы с подругой перелезаем через забор. Далеко впереди на большом пустом аэродроме пещера. Мы бежим к ней.
Входим. Кажется, там сыро и темно. У входа невысокие арки, как бы обрамляющие маленькие, открытые комнаты. Стены мерцают, словно облиты слюдой. С низеньких потолков свешиваются золотистые, прозрачные сосульки, завитые, как оленьи рога, а на кончике каждой сосульки капелька. Золотая.
Подруга пошла вглубь пещеры, а я осталась у входа, залюбовалась одним из рожков. Мне захотелось потрогать его. Капелька оказалась живой и влажной. Но сосулька от моего прикосновения неожиданно разбилась. Осколки оказались настолько хрупкими, что, когда я попыталась их собрать, рассыпались в пыль…. Чуть не плача, я испуганно смотрю на свои позолоченные пальцы, …. Мне жаль пропавшей красоты…. В этот момент я вижу подругу, которая идет мимо меня с целлофановым пакетом, доверху наполненным толстыми золотыми рогами. Я удивленно подумала, что она знала, куда шла. Еще промелькнула мысль, что евреи (а подруга моя – еврейка) всегда знают, чего хотят…. Вдруг я оказалась в какой-то другой пещере.

2.
Здесь много народа. Все одеты в старые, рваные балахоны, серые от пыли, на головы намотаны какие-то тряпки. Мне пришла мысль, что я, наверное, в Ассирии, а это, конечно, ассирийцы.
У правой стены играют дети. Они забираются по лесенке на балкончик, там видна закрытая дверь. Никто из них не пытается открыть эту дверь, и никто не выходит оттуда. К балкончику приделана горка. Дети скатываются вниз.
У входа довольно темно, пыльно и жарко. В центре зала скамейки. Взрослые ходят туда-сюда с озабоченными лицами, многие топчутся у входа.
Захотелось посидеть. Я иду к скамейкам. Теперь видна левая сторона зала. Там пылает большой очаг. Возле него стоит длинный стол, за столом сидят люди в белых одеждах, и пишут. Я подумала, что это жрецы очага. К ним стоит очередь из «простых». Каждому подошедшему к «жрецу» выдается колбочка с красной жидкостью – то ли вином, то ли кровью. Никто из стоящих в очереди людей не смотрит в очаг, не разговаривает, все они отворачивают лица друг от друга, в глазах какой-то страх. А от стола они, наоборот, отходят с видимым облегчением, тут же находят собеседников и, косясь на огонь, быстро уходят. Мне это показалось странным.
Ко мне подходит женщина с обезьянкой на руках, очень похожей на Чебурашку. Я улыбнулась, и сказала женщине, что у нее симпатичный ребенок. Она тоже улыбнулась и стала мне рассказывать о том, что он долго чем-то болеет…. Мне это показалось печальным, но неинтересным, я извинилась и пошла к очагу. Встала вместе с «простыми» в очередь, думая о том, зачем они стоят, и почему уходят просто так, ведь ВСЕ ДЕЛО В ОЧАГЕ. Когда я подошла к «жрецам», все они с удивлением подняли на меня глаза и отложили свои журналы. Один из них сказал: «А ты уже ИСКУШЕНА!» И пробирку не дал. Вдруг я поняла, что все они боятся, что все они платят за то, чтобы не ПРЫГАТЬ В ОЧАГ! Почему-то я знала, что должна это сделать, но медлила….
Снова ко мне подходит та женщина. Крикнув: «Смотри!», - она бросает обезьянку в огонь. В огне животное сворачивается клубочком и спокойно засыпает…. Женщина объяснила: «Эта обезьянка больна, в огне она отдыхает». Тут я вспоминаю первую пещеру, и золото, что стекает вниз. Я понимаю, что золото есть суть всего болевшего и страдавшего, сгоревшего в этом странном очаге. Со словами: «А эта здорова!», - женщина бросает вторую обезьянку в огонь. И, действительно, здоровая обезьянка быстренько, живчиком, поплыла вверх. Наклонившись и вглядевшись поглубже в очаг, я увидела, что за языками огня стоит стена воды, мутной и темной. И они не соединяются! Стараясь не упустить обезьянку из виду, я не заметила, как сама оказалась в воде.

3.

Вода посветлела. Дышать в ней было так же легко, как дышать воздухом. А плыть нужно было вверх, к поверхности, которой не было видно. Обезьянка уже скрылась, настолько быстро она плыла. Я опустила голову вниз, и у меня похолодело внутри. Подо мной была такая глубина, как будто я лечу на самолете. И на всей этой высоте вода абсолютно прозрачная. Или это воздух? А внизу сверкающие города, пестрые квадратики полей, паутина дорог…. И я надо всем над этим лечу или плыву. Страшно и сладко.
И тут я услышала голос. В нем было соединено несколько сот различных звуков и голосов: трубы, колокола, женские и мужские голоса, детские, старые и молодые. Звучал же он как один и лился сверху. Что он сказал, я не помню.