Сказки плакатного пёрышка

Он был наглым и самоуверенным  переростком.

Осторожный, неторопливый. Просчитывал всё заранее с раннего детства. Считал, что не поддаётся на провокации.

А тут попался. И я сразу поняла на что.

Он никогда не говорил мне на что попался, потому что стыдно в таких вещах признаваться, а он был стыдливым и стеснительным мальчиком. Мальчиком, потерявшимся в своих отражениях.

Всю жизнь любовавшийся на  капельки небесной лазури, он мог уловить чуть слышную музыку  мёртвой природы и  лёгкими  взмахами одной руки запечатлеть игру света человеческого лика. Он мог бы стать иконописцем, этот мальчик. Прожить долгую, полную счастья тихую жизнь, в маленькой келье, в самой высокой башенке, с четырьмя окнами, в которых всегда будут солнце и звёзды. Солнце и звёзды. Постоянные и неутомимые собеседники, навечно прекрасные, навечно далёкие, навечно непостижимые.

Он мог бы летать, если бы согласился с тем, чтоб сказку  сделать былью.
Что стальные крылья даются разумом, а сердце можно заменить на  пламенный мотор.

Но он стал козлёночком, попив однажды из лужи водички.

Наглый и самоуверенный переросток расслабился. Может быть от того, что неожиданно возбудился и ему захотелось  поговорить.

Маленький мальчик, который мог бы, но небытие уже давным давно посадило его на чёрное облако аутизма и унесло в неведомые миры; мальчик, который мог бы, смог открыть рот и сказал - не трогай, не ищи потайного механизма, не  ломай музыкальной шкатулки, не останавливай  танцовщицу,  не ломись через границы условности туда к ней, на маленький сказочный островок мягкого света, не тащи её за руку к вышке с прожекторами, чтобы там среди холода колючих шипов увидеть  старого балетного пидара,  в розовых тапочках и бумажной пачке  белой либидёшки.

Но братец Иванушка не послушал сестрицу Алёнушку.