Mare nostrum

Я люблю море. До спазмов радости в горле, до икоты… просто до безумия. Само море – не его пляжи, не его виды, а море. Воду, камни на дне, соль на теле, удар волны, от которого кажется звенит кожа. Море…
Я помню только тот день, когда поплыла уже сознательно, зная, как называется тот стиль, которым я плыву. Но мать рассказывала мне, что в полтора года я увидела море впервые -  легла на него. Да, просто откинулась на спину и легла на огромную, голубую перину МОЕГО моря. У каждого море свое. У меня – МОЕ.
Да, где-то в географическом атласе оно называется Черным, где-то там же есть еще и другие моря, но для меня есть это. И именно одно его побережье. То самое, где один на другой натолканы маленькие поселки и города со странными тюркскими и греческими названиями. То, где горы-животные спускаются с отвесных скал-стен и жадно пьют горькую морскую воду. То, где вместо ласкового песка под ногами перекатывается и колет ступни диоритовая галька. Мой берег, мой ялос. Где-то у этого бесконечного моря есть и другие берега – с лиманами, с песком, с илистыми затоками и дельтами громадных рек. Но этот берег мой.
Рано утром я прихожу на берег, пустынный и серый. Нет толпы, нет шума, нет фотосессий на фоне лазури и бесконечных обтираний кремами для загара. Лишь изредка встречаются такие же как я. На холодную с ночи гальку раскладывается полотенце как моя застывшая тень, дабы и в дальнейшем хранить это место, эту сотню обкатанных морем камешков для меня. Стягивается одежда и непочтительно кидается на полотенце – меня оденет море. И…
В море надо заходить решительно, зная, что ты в него зайдешь. Не думать – холодно тебе или нет. Оно не пустит слабака, не примет. Нужно идти так, что бы даже сопротивление плотной прохладной ноги ни на минуту не замедляла твой шаг. А потом… Оттолкнувшись ногами, головой вперед с разбега погружаешься в него. И твое собственное море внутри тебя начинает бушевать девятым баллом. Оно кипит от восторга, встречаясь с материнской влагой. А ласковая мать окатывает тебя с ног до головы ласковой, прохладной водой. И так ты плывешь в лоне матери-моря до тех пор, пока не придет твоей время явиться на свет, до тех пор, пока легкие не начнут болеть от нехватки воздуха. И вот тогда, тогда ты вырываешься из материнского чрева и жадно хватаешь ртом пропитанный солью воздух. Этот первый вдох дарит тебе твоя мать, которая держит тебя на своем безбрежном плодовитом животе и ласково поглаживает. И так нежна эта ласка, что хочется снова уйти в глубину, вновь, туда, к камням, к водорослям, к суетливым рыбкам, пугливым помойникам - крабам. Ко всему тому морскому гумусу, который оседает и переваривается среди галечного дна.
Я люблю море… И ненавижу тех, кто его не любит. Кто его не ценит… Кто его оскорбляет. Тех, кто пожирает его плоды, и даже его отходы, считая их высшими яствами. Рапан, худший из морских стервятников, который даже не несет на себе нагрузки «морского фильтра» как мидия или же «санитара дна», как краб. Это мусоросборник, который почему-то стал деликатесом. В моем далеком детстве мы брезговали даже трогать эту мерзкого вида мышцу, заключенную в витую раковину. Выбирали ее металлическими штырями из нежной оранжевой глади – и презрительно вышвыривали подальше. Саму ракушку лакировали и ставили дома на книжной полке – на память о лете такого-то года.
Как много воспоминаний связано с морем. Сколько разочарований оно видело своим огромным оком. Сколько счастья… Сколько горя. Года два назад на соседнем санаторском пляже утонул ребенок. В шторм. Он прыгнул с пирса и его оглушило. Оглушило и утянуло в глубину. Люди себе даже не представляют, какой силы обратная тяга волны. И уж восьмилетнему мальчику и подавно не было дано с нею совладать. Его мама усердно загорала, собрав между ягодицами плавки и убрав все возможные тесемки. А папа пил пиво – он был на отдыхе. Как и мама. Ни один из них не уважал море. И не привил этого уважения ребенку. И мальчик утонул. Мальчишки, работавшие на «банане» пятнадцать минут пытались вернуть его к жизни – поздно, не смогли. И не мудрено. Море не выпустит не любящего его  из себя… живым.
Но я все равно его люблю. Да, оно страшное, оно на самом деле черное – его волны, которые называют мизерными в сравнении с океаническими, разносят в щебень бетонные мостовые, не так давно Севастополь вновь ощутил на себе, что такое Понт Эвксинский – Неприветливое море. И в этом вся его красота. Внезапные подводные толчки порождают высокие валы, которые никак не назовешь цунами – но эти валы как бы в насмешку над разомлевшими отдыхающими смывают их с пляжей уносят вещи – для того, что бы через мгновение эти самые отдыхающие с негодованием и недоумением наблюдали вновь зеркальную гладь. Море подшучивает, громко стонет в кротах и сифонах. Орет во всю глотку в извилистых проливах. Захлебывается и кричит из-под густой пленки разлитой нефти, выплевывая на берег черных, недвижимых чаек. Бросает под ноги человеку дохлую рыбную мелюзгу, распухшую от хлорки, которую сливают в него аквацентры и аквапарки. Плачет…
Однажды оно отомстит. Однажды море топнет по дну своему – и сдвинет ногой тектоническую плиту, выпуская на поверхность магму. И снова вернется 1929 год, когда море кричало на человека не водяными валами, а огненными столпами прорвавшейся магмы и паровыми взрывами… Только в этот раз будет еще страшнее.
Море… Я знаю, что ты нас и погубишь, что все мы из тебя пришли и в тебя уйдем. Но я люблю тебя. И говорю все это потому, что считаю нужным объяснить – почему я говорю О ТОМ, ЧТО ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!!!

…….
Потому что тебя так не хотят знать иные.