Крылья

Рождение
Меня зовут Вели, я был рожден 151 тысячу 287 лет назад. Отец мой был знатным мотылем, он имел право вести свой род от великого мотыля по фамилии Кум. Я, как и все мои многочисленные братья и сестры, получил эту фамилию в подарок. При рождении мне было выдано пять черных точек, которые я должен был приклеить себе на крылышки в знак того, что принадлежу к знатному роду Кум. Мне хотелось получить еще один кружочек, но мои 44 няньки-паучихи, нанятые моей семьей, объяснили, что шесть кружочков имеют право носить лишь король с королевой, так как они являются живым воплощением Великого Мотыля на земле.
После того, как паучихи крепко-накрепко приклеили мне точки на крылышки, старый комарик-камердинер подхватил меня на свои костлявые ручки и поднес к капельке воды, оттуда на меня смотрел красивый-прекрасивый молодой мотылек. Его личико настолько понравилось мне, что я заулыбался - мотылек в капельке тоже начал улыбаться. Я наклонил свою голову в знак приветствия. Он сделал то же самое, да с таким изяществом, что сама королева, всем известная кокетка, позавидовала бы ему. Камердинер-комарик смотрел на меня и улыбался. Его длинный-предлинный нос раскачивался из стороны в сторону.
- Это ты, - услышал я.
Невозможно описать тот восторг, который я испытал, осознав, что в капельке вовсе не какой-то чужой мотылек, а я сам.
Тут в комнату влетел грузный мотыль. Его полет больше походил на планирование. Перед ним так и хотелось склонить голову, так он был величественен.
- Это твой отец, - наперебой зашептали 44 няньки в мои 22 уха.
Отец подлетел ко мне, взял меня на руки, осмотрел. Кажется он остался доволен, что родился такой красивый мальчик. Затем повернулся и сказал нянькам:
- Вы свободны, ваши услуги более не понадобятся, оставьте нас, я должен поговорить с сыном наедине.
Няньки поклонились, выпустили из своих животов каждая по белой шелковой нитке, и, раскрутив их над головой, закинули куда-то вверх и через мгновение исчезли.
- Сын мой, - торжественно начал отец, - ты представитель великой семьи. Твой род насчитывает 2386 колен, и все твои предки были великими мотылями, и да не станешь ты желтым пятном на белом крыле и не посрамишь предков. Знай, что весь мир насекомых создан для того, чтобы служить пяти- и шеститочковым мотылям. Когда ты попадешь в большой мир, все, чего бы ты только ни захотел, будет подано тебе на листочке мяты, стоит только показать твои пять кружков. Никогда не грусти, никогда не беспокойся, никогда никого не слушай - все, что ты хочешь - есть непреложная истина. А теперь лети! Принеси мне внуков и внучек, и да продлится наш род!
С этими словами он развернул мои слабые еще крылья и подкинул вверх.
Держаться в воздухе оказалось сложнее, чем я мог предположить. Сначала я чуть было не сломал крыло о воздушный поток. Но после, неловко размахивая крылышками, сумел все же, приноровившись, подняться чуть выше.
Примерно 3 минуты ветер нес меня на северо-северо-восток. Вскоре воздушные потоки чуть поутихли, так, что я смог спланировать на ближайшую ко мне ромашку, чтобы чуть-чуть передохнуть.
Приземлившись, между прочим, очень удачно для первого раза, в этом мне должно быть помогла моя знатная кровь (все знания мотыльков передаются из рода в род через кровь, и я был столь же образован, как и мой отец). Тут в нос мне ударил пьянящий аромат цветка. Он был настолько силен и одурманивающе приятен, что вскоре я почувствовал, как меня клонит в сон и закрыл глаза.

Еда
Проспал я целых 10 секунд, что по меркам мотыльков, сами понимете, очень-очень много. Мне снилось, что вокруг меня летают злотые огоньки, они были так красивы, будто только что спустились с небес, где восседает Великий Мотыль. Они неслись по мертвой пустыне, и там, где их лучи касались обожженного песка, вырастали цветы. Пустыня на глазах превращалась в цветущий луг. Огоньки излучали добро и нежность, и мне так захотелось стать хоть чуточку похожим на них. И тогда я поклялся во сне, что в своей жизни буду стремиться только к добру, и возможно когда-нибудь я стану одним из золотых огоньков.
Открыв глаза, я увидел на соседней ромашке бабочку.
Как она была прекрасна! Каждое ее движение дышало красотой, спокойствием и достоинством. А какие крылышки! Ах, сколькому бы могли у нее научиться придворные мотылихи, которых я видел до того, как отрастил себе крылья.
- Что же ты молчишь, прекрасная бабочка? - спросил я испуганно поглядывавшую на меня красавицу.
- Это большая честь, что господин обращается ко мне, - отвечала та, - мы, низшие насекомые, не имеем права заговаривать первыми со столь великими господами, как Вы,- голова ее с каждым словом опускалась все ниже и ниже, должно быть, это был знак покорности.
- Почему ты, столь прекрасная и свежая, так унижаешься передо мной, совсем еще юным мотыльком? Подними голову и говори со мной, как с равным!
- Господин смеется надо мной? Я никогда не смогу говорить с Вами как с равным. Цель моей жизни - служение Вам.
- Ты ошибаешься - это не так! Опомнись! Ты самая прекрасная из тех, кого мне приходилось видеть, и я готов служить твоей красоте!
- Господин, ваши слова пугают меня.
- Нет, что ты, я ведь серьезно! – но тут я заметил, что она постоянно смотрит на точки на моих крыльях, в одно мгновение я понял, что ей никогда не понять то, что я имел ввиду.
- Ах, кажется я поняла Вас, - ее голос дрожал от испуга и непонимания, - простите мне мою бестактность, просто я очень давно не была при дворе, должно быть нынче в моде говорить так, как Вы сейчас. Но, к делу, чем я могу Вам служить?
Я очень расстроился и даже немного разозлился - такая чудесная бабочка оказалась такой глупой.
Я попросил ей найти мне чего-нибудь поесть. Бабочка взмахнула бархатными крыльями и исчезла. Через несколько мгновений передо мной стоял золотой осенний лист (не знаю, где летом бабочка нашла эту дорогую посуду) с лепесточками розы, и прелестным фаршированным тюльпановым нектаром. Порция была огромна, мне показалось, что ее невозможно съесть.
Я попробовал первый кусоччек - оказалось очень вкусно.
- Может вина? - поинтересовалась, приседая в глубоком реверансе, бабочка.
Я для себя решил, что если она сама навязывает мне свои услуги – не стоит от них отказываться. В конце концов, выполнение моих прихотей для нее было возможностью проявить себя. Поскольку я еще никогда не пробовал вина, но знал, что этот напиток создан для того, чтобы разгонять грусть и успокаивать нервы, я согласился.
- Конечно, я с удовольствием попробую вина!
Напиток был подан мне в бокале-колокольчике. После нескольких таких бокалов, настроение мое улучшилось, голова чуть кружилась, и с каждым мгновением все больше и больше хотелось обнять бабочку, которая своим чудным голосом начала петь песню, восхваляя племя мотыльков. Я не отказал себе в подобном удовольствии. Бабочка лишь немного покраснела, но отстраняться от меня не решилась.
Когда она закончила петь, кузнечики, расположившись полукругом на земле, заиграли на скрипках вальс, и я, подхватив, взвизгнувшую от испуга бабочку на руки, стал неуклюже вальсировать с нею по воздуху. Прокружившись несколько песен, я совсем утомился и вернулся к столу.
Мой персональный пир продолжался почти час, что, как вы наверное понимаете, по меркам мотыльков очень-очень долго. Должно быть, так бы он и продолжался до конца моей жизни, и я упился бы вином до смерти, если бы не одно происшествие.

Любовь
Когда я доедал 45 блюдо и допивал 60 кубок, воздух возле моего правого нижнего уха номер 15 затрепетал. Все вокруг наполнилось чудесным ароматом цветов, и откуда-то из-за моей мохнатой головы выпорхнула мотылиха. Она была безумно прекрасна, но ее красота отличалась от красоты бабочки. Мне почудилось, будто бы вся она как бы светится изнутри. Каждое ее движение было легким и до необыкновения грациозным. О Великий Мотыль, как она была хороша!
Я развернул крылышки, и забыв попрощаться и поблагодарить бабочку, понесся за прекрасной мотылихой. Лететь оказалось намного сложнее, чем раньше: видимо мое тельце огрузнело от количества съеденного и выпитого.
Тогда от отчаяния и мысли, что мне не удастся догнать ее, я закричал во все свое мотылиное горло:
- Стой, красавица!
Она оглянулась - из-под длинных бархатистых ресничек сверкнули шаловливые зелененькие глазки - и спланировала на ближайший цветок.
- Что вы желаете, сударь? - спросила она, делая глубокий реверанс
- Узнать, как Вас зовут. Должно быть, Куколка или Мотылена Прекрасная? - я обратил внимание, что на ее крыле лишь две точки.
- Как мило с вашей стороны, господин, - ее взор упал на мое крыло с точками, - обратить свое внимание на меня, заурядную мотылиху, которую зовут Амнези.
- Амнези, какое прелестное имя! - воскликнул я, - позволите ли вы, сударыня, покружиться немножечко с вами? Кстати, меня зовут Вели Кум, и не называй меня господином, - она согласилась, кивнув неподражаемой головкой.
Мы вспорхнули с цветочка. Это был самый захватывающий полет в моей жизни. Я кувыркался в воздухе, делал "бочки", мертвые петли, пикировал, входил в штопор, летал на спине, и все только лишь для того, чтобы поразить ее. А она с восторгом наблюдала за мной. После того, как я закончил свои фигуры, мы принялись играть в догонялки. А когда устали от забав, уселись на ветку старой высохшей липы.
Должен сказать, что поскольку жизнь мотыльков чрезвычайно коротка (всего один день и одна ночь), то и чувства наши сильнее чувств других существ. Поэтому то, что сначала было симпатией, скоро переросло в неземное чувство, о котором хотелось кричать на весь мир. Я чувствовал, как в моей груди что-то трепещет, меня всего трясло, единственное, что я хотел - это быть с нею рядом, смотреть на нее, восхищаться. Внезапно в моей груди что-то очень сильно затрепыхалось, а потом в ушах зазвучала нежная музыка. В носу защекотало и глаза наполнились слезами радости.
- Я люблю тебя, Амнези, - тихо произнес я, приблизившись к своей спутнице.
Она удивленно взглянула на меня, потом на мои крылышки и произнесла:
- И я тебя, Вели. Только мы не можем быть вместе: ты носишь пять точек на своем крыле, я всего две.
- Нет! Я люблю тебя и мне неважно, сколько точек на твоих крыльях или сколько колен насчитывает твой род.
Она нежно обняла меня - ничего более приятного я не испытывал в своей жизни. Я нежился в ее объятьях целых три минуты, мне было так покойно и приятно, она покачивала меня и целовала в лоб. Я закрыл от удовольствия глаза и должно быть задремал.
Мне снилось, будто я и Амнези, живем в маленьком уютном дупле, у нас множество мотылят. Весь день мы занимаемся домашним хозяйством и детьми, а когда они ложатся спать, летаем под луной. Но вдруг все вокруг затряслось, и я потерял Амнези из виду. Оставшееся время я все пытался найти ее, но так ничего и не получилось.
Проснувшись, я обнаружил, что Амнези куда-то исчезла. Очень испугавшись, что не увижу ее больше, я поднялся в воздух.
Как мне было плохо без нее, мое маленькое полное любви сердечко болезненно сжималось и разжималось, почти выпрыгивая из груди. Чтобы, не дай Великий Мотыль, не проглядеть ее, я летел низко над землею, почти касаясь грудью ромашек и одуванчиков. Я высматривал ее очень, очень долго. И в конце концов, мое старание и упорство увенчались успехом. Ах, лучше бы я не пытался найти ее!
Когда я пролетал над кучей отбросов, оставленной каким-то огромным зверем, то заметил внизу двух мотыльков. Я подлетел поближе и приземлился метрах в пяти от них. Место, выбранное мною, было чрезвычайно удобным, так как, расположившись за небольшим бугорком на возвышении, я мог отлично наблюдать за мотыльками, оставаясь для них незаметным. Я пригляделся. Амнези и какой-то двухточковый мотыль резвились на большой куче отбросов, но несмотря на окружавшую их обстановку, они казались очень счастливы и веселы. Я довольно долго наблюдал за ними. Через какое-то время двухточковый мотыль подхватил мою Амнези на руки и стал целовать ее. Я ринулся вниз, чтобы спасти честь моей дамы от посягательств (сам бы я никогда не смел так фривольно обращаться с леди), но тут приметил, что одна ее восхитительная мохнатая лапка ласково поглаживает двухточкового по тщедушненьким крылышкам, а другая подергивается от удовольствия. Внутри меня что-то оборвалось, голова сразу же отяжелела, чувства перемешались. Сказать, что мне было плохо, значит, ничего не сказать. В горле у меня застрял противный чугунный ком, который никак нельзя было выплюнуть или проглотить. Ревность, обида, непонимание того, как можно было променять меня на этого неродовитого мотыля - все перемешалось в одно, и это смешанное чувство давило на грудь и не давало взлететь. Тогда, с трудом перебирая лапками и волоча по нечистотам свое брюшко, я пополз куда-то вбок - лишь бы подальше от этого места.
Не разбирая дороги, полз я до тех пор, пока вконец не обессилил. Тогда я упал. Поток горьких слез заструился по моим щекам. Так я плакал, пока от измождения и душевной боли не провалился в беспокойный сон без сновидений.

Сон
Очнувшись, я обнаружил, что лежу на грязной влажной земле. Сначала я ничего не мог разглядеть, но вскоре мои глаза привыкли к окружающей темноте. Я находился в какой-то пещере, вокруг меня торчали зубья сталактитов и сталагмитов, так что мне сначала показалось, что это пасть какого-то огромного животного, и что если я сейчас же не выберусь из нее, то меня разжуют, а потом проглотят. Развернуть свои крылышки и поспешно вылететь из пасти не удалось - страх сковал меня, не позволяя сделать ни одного движения, все, что я мог - это трястись, как муха в сети паука.
Тут где-то справа мелькнула быстрая тень. Я оглянулся, но ничего не смог разглядеть в темноте пещеры. Мне стало еще страшнее, чем было. Казалось, что я схожу с ума: мне чудилось хлопанье крыльев летучих мышей, охотившихся за мной, мелькали неясные тени, пасть зверя то раскрывалась, то закрывалась. От страха мое сознание покинуло меня.
Когда я пришел в себя, в глаза сразу бросилась изменившаяся обстановка пасти-пещеры. Все вокруг больше не казалось таким зловещим и страшным. Стены будто бы были освещены ласковым теплым светом, исходящим непонятно откуда. Я стал озираться по сторонам, пытаясь отыскать причину этого и, повернув голову чуть влево, к своему изумлению обнаружил совсем не такой ответ, как ожидал: поодаль меня сидел величественный мотыль. Его седые брови почти касались земли, шерстка на лице была снежно-белой, в то время как мой отец, будучи уже очень старым, мог похвастаться лишь двумя-тремя серебряными волосками. Несмотря на то, что он был уже очень древним, крылья его казались красивыми и мощными, правда, я не заметил на них кружков, как у всех мотылей. В его лапках чувствовалась сила, наверное, он с легкостью смог бы поднять десять дубовых листиков, что, как вы понимаете, под силу далеко не каждому силачу. Осанка его была очень-очень важной. Длинная шерстка, будто мантия, окутывала все его тело. Глаза старца, хоть и черного цвета, как будто сияли изнутри, освещая всю пещеру. Но больше всего меня удивляло то обстоятельство, что на его крыльях вовсе не было точек.
- Кто вы? - прошептал я в изумлении.
Незнакомец медленно повернул ко мне свою мохнатую голову и произнес:
- У меня много имен, ты можешь называть меня Отшельником. Я нашел тебя в поле и, видя, что ты умираешь, перенес к себе в пещеру, - произнес он, - расскажи мне, дитя, что с тобой произошло.
Я представился, поблагодарил старца за помощь, и только после этого поведал ему свою историю. Я рассказал ему все то, что Вы узнали ранее. Услышав рассказ о том, как Амнези изменила мне, он надолго задумался и наконец произнес тихим голосом:
- Знаешь, Вели, а ведь у меня тоже когда-то была возлюбленная. Она изменила мне, и я навсегда покинул привычный мне мир, заключив сделку с духами. Я получил бессмертие, но с ним мне досталось и проклятье одиночества. Ты себе даже представить не можешь, как давно это было. Сотни лет назад.
Говоря это, весь он как будто осунулся, плечи сгорбились, крылья одряхлели. Он уже не был тем величественным старцем, каким показался вначале. Из его прекрасных глаз лился более не свет, а слезы. Мне стало очень жалко его, я обнял старика и, снова вспомнив измену моей возлюбленной, заплакал вместе с ним.
Через некоторое время Отшельник отстранился от меня. Взглянул мне в глаза, и прошептал.
- Спасибо, Вели Кум, ты добрый мотылек, и я хочу помочь тебе... - загадочно произнес он. Я взглянул ему в глаза, но вместо черных зрачков увидел яркие языки пламени
- Слушай же – внезапно прогромыхал Отшельник:
Когда краса огня разверзнет алчную пасть,
Ты жизнь сумеешь сохранить и с неба не упасть,
Взмахнув крылом на север и восток,
Бессмертия получишь ты глоток.
Глаза старца перестали светиться, и он сказал, что смысл данного предсказания прояснится очень скоро, сразу после того, как я познаю красоту. Я пытался выяснить, что это такая за красота и где она находится, но он оборвал мои расспросы и произнес:
- Лети, Вели Кум, скоро ты встретишься со своей судьбой.
Я не понял, что он хотел сказать и почему мне надо лететь, но спрашивать было все равно бесполезно, к тому же мне и самому хотелось уже выбраться из этого странного места, поэтому, развернув крылышки и поймав проносящийся мимо игривый воздушный поток, я взмыл ввысь. А когда обернулся, пещеры Отшельника уже не было нигде видно, она как будто исчезла.

Смерть
Легкий летний ветерок неспешно нес меня на север. Чтобы не тратить сил, я расслабился и взмахивал крыльями только тогда, когда земля подо мной начинала неумолимо расти. Я летел и все думал, что же хотел сказать отшельник, читая мне свой стих.
Через какое-то время стало совсем темно, так что я испугался, что врежусь в какое-нибудь дерево и разобьюсь. Ночь поразила меня: никогда я не мог представить, что предметы, которые днем четко очерчены и имеют определенную форму, с наступлением темноты меняются невероятно, стоит только взглянуть на них с другой точки. Нет уже коряги - это змея, нет ветки, но к тебе тянется корявая рука великана, еще чуть-чуть и она сотрет тебя в порошок. Вот куст притворился большим довольным котом, а через мгновение он уже решето, через которое просеивает свой свет луна.
Я летел, уклоняясь от смешных попугаев, горбатых динозавров, гордых львов и других волшебных обитателей леса, но внезапно мое разыгравшееся сознание оказалось захваченным другой картиной. Впереди, метрах в двадцати, играли друг с другом какие-то лесные духи. Помня о том, что духи очень могущественные существа и даже могут даровать бессмертие, я, опустившись на ствол клена, росшего неподалеку, стал наблюдать за ними.
Духи были красно-желтого цвета. Их тела казались чрезвычайно подвижными, будто кто-то неведомый выгибал их то в одну, то в другую сторону. Как я ни присматривался - все же не смог обнаружить никаких признаков глаз, рта и каких бы то ни было органов чувств. Ни рук, ни ног также найти не удалось. Присмотревшись, я понял, что духи вовсе не играют - они танцуют. Причем каждый из них (а было их больше сотни) старался танцевать под свою, только ему одному слышимую мелодию. Кто-то вальсировал, кто-то танцевал полонез, были и те, кто просто дергался под скрытый от посторонних ушей ритм.
Этот бал красно-оранжевых духов завораживал, и я, будучи сам хорошим танцором, забыл об осторожности и спорхнул со ствола, решив к ним присоединиться.
Подлетая к балу все ближе и ближе, я с каждым мгновением ясно осознавал, что мне не удастся танцевать с ними наравне: настолько изящно и красиво они выводили свои па. Тогда мне захотелось хотя бы торжественно появиться перед обществом и таким образом привлечь всеобщее внимание. С этой целью я разогнался как можно быстрее, надеясь затормозить сложнейшим, но красивейшим из когда-либо совершавшихся на земле кульбитом. Когда я очутился на расстоянии одного метра от танцующих, грандиозное это зрелище столь поразило меня, что я непроизвольно прошептал: "Красота!". Но вдруг меня обдало нестерпимым жаром. Повернув свое крыло на северо-восток, я вырвался из зоны жара и стал парить над «красотой» пытаясь понять, почему она встретила меня так неприветливо. Размышляя над этим, я заметил, как в толпе огненно-красных духов мелькнул золотой огонек, который когда-то привиделся мне во сне. И тут я понял, что если не испугаюсь, то смогу получить шанс стать таким же как он. Страх железной скобкой сдавил мою грудь, казалось воздух кругом стал вязким и тяжелым. Умом я понимал, что если я опущусь чуть ниже, то навсегда распрощаюсь с жизнью, но желание быть хотя бы немного ближе к золотому огоньку оказалось невероятно сильным. Пророчество отшельника прояснилось: если я останусь, то буду жить вечно, а если полечу к золотому огоньку, то умру. На меня будто бы давило несколько тонн сверху, было очень тяжело. Но вдруг я понял, что желание хоть на мгновение оказаться чуть ближе к этому чистому созданию, намного сильнее желания жить. Я ринулся вниз.
Сначала обуглились и отпали точки на моем крыле, затем вспыхнул мех, покрывавший тельце, а вскоре не стало и самого тельца. Мои красивые лапки превратились в пепел, а усики и реснички в прах. Единственное, что еще сопротивлялось огню, были крылья, но вскоре и они растворились в океане пламени. Но я продолжал лететь, мой кульбит удался, все духи взглянули на меня и учтиво поклонились, я ответил им слегка опустив голову. Безмерного груза, который давил на меня раньше не стало, дышалось легко и свободно. «Бессмертия получишь ты глоток», - вспомнились мне слова отшельника. Кто бы мог подумать, что я бессмертен и так, что как только исчезло мое тело, я лишь освободился. Предостерегающее пророчество отшельника на деле оказалось лишь проверкой, смогу ли я переступить через страх ради красоты и добра.
Я стал теперь красно-оранжевым духом. Внезапно, в голове моей зазвучал очень спокойный и красивый голос: «Дух огня – это лишь первая позиция, которую можно занять в другом мире, но со временем, если тебе удастся вновь расправить сгоревшие крылья, - ты превратиться в золотой огонек». Было очень обидно, что и посоле смерти придется потрудиться, чтобы стать тем, кем хочется. Но все-таки вознаграждение было достойным, и я решил, что обязательно сделаю все, чтобы добиться цели. 
Но пока, я стоял и рассматривал безликую толпу молоденьких духов. Мой взгляд выхватил одну симпатичную фигуру, тельце которой отливало золотом, и через мгновение я уже спешил в ее направлении, надеясь, что она не откажет немножечко повальсировать с тем, кто приземлился столь эффектно.