Капли

Стук серебряных капель, падающих с крыш, завораживал меня в это утро. Быть может, только житель большого города способен прочувствовать простую красоту дождя. Того дождя, который способен идти неделями, меняя свой облик – от легко и моросящего, не оставляющего следов ни в облике города, ни на одежде, до грозового ливня, оставляющего обломанные ветви деревьев и сумбур в голове. В это утро дождь вернулся вновь, закрыв палящее солнце. Солнце, которое вызывает у меня раздражение глаз, которое превращает меня в буйного холерика, подверженного неконтролируемым приступам ярости, тупой и беспричинной агрессии.

Но теперь солнце скрылось, почти однотонное серое небо придавило город. Вид из окна, напоминал картины импрессионистов, те же чистые, не смешанные цвета – зелень деревьев, радуга автомобилей, спешивших по проспекту, разномастные зонты прохожих. Капли дождя на стекле искажали перспективу, нарушая представление о трехмерности пространства. Выйдя на балкон, обращенный во двор, я почувствовал, как смешиваются запах городского дождя и утреннего кофе из чашки, запах бензина и мокрой земли. И утренние звуки, накладываясь, без помощи композитора создавали собственную городскую симфонию: шум проспекта и стук капель были фоном, изредка врывались гудки автомобилей и визг тормозных колодок, главной партией был перебор соседа, пытающегося переложить «Стальную цикаду» Анненского.

Мое внимание развлекла парочка влюбленных, прятавшихся от дождя под козырьком одного из подъездов. Счастливые… Наверное. Замечательные романтические отношения между ними, даже завидую. И может быть, поэтому мне кажется, что оба они напряженны или скованны. Что мы увидим, если заберемся к ним душу, разум, сердце, ну или чем там они строят отношения? Парню хочется внимания этой девушки, её расположения, поддержки, заботы, да и просто её, во всех смыслах. Причем, все перечисленное нужно ему именно сейчас, по крайней мере, в ближайшем будущем. Девушка хочет того же самого, с соответствующей поправкой, но не сейчас, а более или менее позже. А больше всего она боится, что теперешние романтические, идиллические отношения прекратятся. Естественно и то, что она не хочет отпускать от себя этого парня. Да только, дать ему того, чего ему хочется, она либо не хочет, либо не может. Хотя может быть все наоборот. Но при любом раскладе их отношения долгое время -  если они не научатся лучше понимать друг друга, а скорее до момента расставания – будут строиться на взаимном страхе потерять друг друга. Как следствие – дикая ревность с обеих сторон, и ссоры на этой почве. Мол, «Не ревнуй меня к каждому столбу» или «Если я на диете, то не могу смотреть меню?»

Да нет, просто я устал и озлоблен. Это пройдет. Ты здесь ведь, Иннокентий Федорович? Ты, пожалуй, лучше прочих понимаешь, что вижу лишь то, что хочу увидеть. Ты прав был, приняв мысль о схожести часового механизма и человеческого сердца. И то, и другое вещь настолько сложная и тонкая, что малейшая песчинка, пылинка останавливает его работу. Но человек наверняка стоит на низшей ступени эволюции, поскольку продолжает двигаться, потеряв голову. Ты не против, если расскажу тебе часть своей истории?
Влюбленность, что уже отцвела розовым цветом, началась в один из праздников. Нас представили друг другу. Приятная во всех отношениях девушка, единственным недостатком которой можно было бы назвать то, что благодаря её детской непосредственности её было сложно воспринимать как девушку. За счет своей отзывчивости и доброты она находилась в прекрасных отношениях со всем миром. Несмотря на это, а может быть именно поэтому, в ней чувствовалась сила творческого человека, свобода Художника. Между прочим, она действительно хорошо рисует. Разумеется, разум останавливал от очередной глупости, но каких глупостей не сделаешь по молодости, да ещё с извечной присказкой «Почему бы нет?». Ей нравилось оказываемое внимание, и она принимала мои, думаю, довольно неуклюжие ухаживания. Забавным было то, что она воспринимала меня не более чем как приятного собеседника; со своей стороны я понимал это, но все равно продолжал, так сказать, подрывную деятельность. Только какого черта, после объяснения с нею, мне стало так… нехорошо.

Объяснились мы ту жаркую пору, когда солнце, казалось, нагревало рубашку до температуры плавления стали. Спазмы сдавливали горло, в груди разом как-то потяжелело. Неприятное жжение вокруг глаз, будто слезы текли под кожей. Тяжелые мерные шаги, не менее тяжелые вздохи. Только кому они нужны? Ей? Ни в коем случае.
Я не получил от неё хотя бы четкого ответа. Она не видит себя рядом со мной. А почему – никому не известно, наверное, даже ей. Переполнявшее меня раздражение – плод уязвленного самолюбия, ложного тщеславия и самомнения доведенного до чертиков – готово было вырваться на любого правого и левого. Но, к счастью, ни тех, ни других не оказалось.
Стоит ли винить её в произошедшем? Конечно, нет. Я видел тот риф, на который напоролся, он тянул меня к себе, гипнотизируя. Для меня она не сделала ничего дурного, напротив, благодаря ей, я полгода почти летал, работалось легко, жизнь цвела розовым цветом, и даже весна не принесла обычного раздражения.

Быть может, это судьба, рок, карма, мойра или то, что мне также неприятно. Но нет. Это моя ошибка, извольте получить. Меланхолия, после влюбленности, это как похмелье, после пьянки – в обоих случаях нужно нести ответственность. Поэтому стоит только порадоваться, что у меня не осталось ничего связанного с ней. А что касается её… Думаю мое пребывание рядом с ней не принесло ей огорчений – ни тогда, ни сейчас.
Такую историю могу рассказать тебе поэт. Когда встретимся, то, конечно, посмеемся весело и беззлобно и над собой, и над теми, кто совершает наши, да и не только наши, ошибки.Но мне пора, мне, в отличие от тебя, завтра сдавать материал редактору. Последний штрих, отполирую до блеска рассказец.

День перевалил за полдень, когда я закончил. Распечатал текст. По наносной привычке, обмакнув перо в чернильницу (да-да, это такая привычка заглавие и имя автора, то есть себя, писать от руки пером) написал заглавие. Все ещё толком не научусь возить пером, ну ладно, редактор поймет. Я не исчерпал себя полностью, что-то осталось. То, что давно хотел написать. Быть может, в следующий раз. А теперь… Теперь меня ждет город и дождь.

Дождь… Кто-то считает, что в нем можно спрятать свои слезы. Но зачем? Те, кто заставляют нас плакать, никогда не увидят наших слез. А утратив за слезами улыбку, мы, быть может, лишаемся чьей-то любви. Вы, те, кто прячет свои слезы, не скрывайте их, но помните, что слезы – это самая жалкая наша попытка что-либо исправить, но далеко не самая худшая.

Дождь… Вы, те, кто любить ливень, промокая в нем до мозга костей, быть может, я завидую вам. Вы живете и любите только здесь, и только сейчас, не оглядываясь на прошлое и окружающих. Светите для всех, кто нуждается в вас, но не пытайтесь помочь тем, кто вас об том не просил. Примите то, что заповедь «Возлюби ближнего своего» означает – «Оставь ближнего своего в покое», пусть для вас она наиболее трудна.

Дождь… Вы, равнодушные ко всему, кроме себя, точно знающие с какой стороны у бутерброда масло, я ценю вас. Пытаясь подняться вверх, вы делаете для окружающих массу полезного – от фаст-фуда и шерстяных носков, до Windows-а и космических ракет.

Размерено падают, капли, чеканя ритм неизвестного марша. И подобно им, я шел по пустынному переулку быстро, четко, стараясь не измазаться грязью. Стоя на переходе возле светофора, я размышлял куда пойти. Пальцы на ногах уже замерзли, да и промок я довольно. В это время какой-то придурок, другого слова я найти не могу, проезжая мимо поднял тучу брызг. Несколько капель нашли убежище на моих брюках. Нет, я, конечно, понимаю, что если он остановиться, то его драндулет не заведется, но я то тут причем? Тем более причем здесь мои свежевыглаженные брюки? Достав из кармана анорака платок, я тщательно вытер брюки. Решение куда пойти пришло само собой. Недалеко отсюда находилось замечательное кафе, если, конечно, оно ещё сохранилось. Переход остался позади, вокруг меня теснились дома, построенные в середине прошлого столетия.

По тротуару была щедро размазана слякоть, по которой беззаботный ветер гнал клочок исписанной бумаги. Из подвального ресторанчика, точнее – притона, доносились нетрезвые выкрики и нецензурная брань, и запах дешевого табака, режущего ноздри и заставлявшего покашливать. Добравшись до кафе, я понял, что ничего не изменилось – точно как и раньше тепло, чисто и уютно. Почти как дома, только тетушки не хватает. Повесив анорак на вешалку, заказал себе кофе. В этот день он казался мне необычайно вкусным, и, наблюдая за посетителями, я чувствовал, как согреваются мое тело и душа.

Посетителей было немного. Несколько завсегдатаев рассредоточились по всей площади зала, лениво пили и ели. Напротив меня, рядом со стойкой, сидели две девушки-старшеклассницы. Плащики повешанны на вешалку, юбочки, больше напоминающие набедренные повязки в ладонь шириной, блузки – уступка общественному мнению, и как контраст ещё не сформировавшиеся формы. До меня долетела одна фраза из разговора:
- Ты не представляешь, ему так идет щетина. Трехдневная. Мне нравиться об неё тереться своей щекой, - девчонка едва не повизгивала от радости.
Её подруга легонько улыбалась, мол, дурная ты, подруга.

Надо же у кого какие вкусы. Хотя о них не спорят. Проведя рукой по подбородку, я поморщился. Оброс, как павиан. Может, стоит побриться? Но опять же зачем? Редактору журнала не до моей бороды, профессору в аспирантуре – тому вообще все едино, хоть в нижнем белье приходи на лекции. А личной жизни нет никакой, именно из-за журнала и аспирантуры.

Такие мысли пронеслись в голове, пока я погружал в себя бефстроганов, запивая гретым по специальному заказу пивом. Насыщаясь, я чувствовал, как отогреваются пальцы на ногах, как тело наполняет сладкая дремота. И вместе с этим, появилась дикая потребность написать то, о чем давно уже думал. Достав из кармана куртки карандаш и блокнот, я мелким неразборчивы почеркам набросал первую строку, почти не отводя взгляда от капель на оконном стекле. А дальше, мысль почти без моей помощи начала записывать себя на страницы блокнота. Порой я останавливался, что бы очинить карандаш или заказать себе ещё кофе. Наконец, этюд был завершен. Перечитав последние строки, я понял, что на сегодня я выжал себя. Это плохо. Неизвестно сколько займет восстановление душевных сил. В честь того, что завтра я должен был сдать редактору материал и получить гонорар, заказал себе коньяку. Смакуя буроватый нектар, а может быть бурду, слишком устал, чтобы различать все это, я решил, что пора возвращаться к месту постоянной дислокации. Оставив на донышке бокала несколько капель, потянулся за бумажником, что бы расплатиться с подошедшим официантом, при этом так неловко повернулся, что бокал опрокинулся и последние драгоценные капли упали на блокнот. Слава Богу, бокал не разбился. Только по блокноту пошли темные пятна, ну и ладно. Расплатившись, я ушел. Больше я ничего не могу вам рассказать об этом кафе.

Вечерело. Дождь прекратился. В западном уголке неба виднелся отблеск чистого, умытого солнца. Мысли мои текли неспешно, опережая мой шаг – туда, где привык ощущать себя как дома. Любопытно, тетушка сегодня вернется домой или останется у одной из своих подруг вспоминать молодость. Строго говоря, она приходиться мне двоюродной бабушкой, но я как-то привык называть её тетей. Я живу с ней уже больше пяти лет, с той поры как приехал в этот город поступать в университет. Мое проживание приносило и ей пользу, я, конечно, не ахти какой помощник, не просите меня забить гвоздь в стену, только если вы не задумали её снести, но все-таки помогал своей хозяйке. Тетушка – женщина начитанная, да и я книги предпочитал людям, поэтому поговорить нам было о чем. Говорили о многом: о взглядах Брюсова и Гумилева, о стилях Моне и Ренуара, о ногах Тулуз-Лотрека, о египетских пирамидах и дольменах на Кавказе.

Войдя в квартиру, понял, что тетушки нет. В прихожей была записка, что до завтрашенго дня квартира на меня одного, еда в холодильнике и предупреждение, что бы я вместо поленьев в камине не сжег ковер. Улыбнувшись воспоминаниям детства, об игре в юных пожарников, прошёл в зал, принялся затапливать камин, надо будет подождать часок, что бы комната прогрелась. А пока не плохо было бы съесть кого-нибудь из обитателей холодильника. Покуда я возился на кухне, покуда предпринимал поиск любимого халата, каминная прогрелась достаточно. Нужно сегодня ещё просмотреть присланные мне рассказы, стихи, этюды. Большая часть этого – бред, написанный романтиками, мнящими себя несусветными циниками, вторым пришествием Ницше. Разумеется, добросовестно просматриваю все ЭТО, не имею желания, что бы потом меня упрекали, что я задавил юный талант. Хотя, надо отдать должное, проскальзывали интересные идеи, мысли, фразы обороты, их я выделял, ставил пометки на понравившихся работах. Учились бы они у классиков. Ну, или читали хотя бы их, получалось бы намного лучше. Но опять же, это мое мнение, а все мнения стоят одно другого.

Просмотрев работы, я поднялся из кресла. Свечи, оплавились на треть. К камину не идет электрическое освещение. Подойдя к зеркалу, осмотрел свое длинное усталое лицо. По лбу пробежала морщинка, белки глаз покраснели, цвет лица немногим радует. Летом нужно будет попросить себе в журнале творческий отпуск на Кавказ или в Питер, что тоже хорошо.
В дверь постучались. Кого это занесло ко мне в двенадцатом часу ночи? Тетушка не усидела у подруги? Пытаясь собрать воедино свое разобщенное Я, пошел открывать дверь. На пороге оказался сосед с нижнего этажа Алешка, студент истфака, на котором в свое время учился и я. В одной руке он держал бутылку коньяка и пакет мандаринов, другую держал возле косяка. Хм, понятно. Очередная девушка отшила. В этом плане он похож на меня, тоже на первых курсах после каждой неудачи стремился напиться. А потом, в пьяном угаре писал бредовые рассказы. Мне повезло, один из преподов заметил, что я пишу, и порекомендовал меня редактору журнала. После этого я прикрепился к журналу, в котором теперь работаю.
- Николай Саныч, пить будете? – задало гениальный вопрос мне это пьяное чудовище, судя по говору, Алеша уже принял изрядно.
- Проходи в каминную, сейчас принесу стаканы. Пододвигай кресло к камину и не дыши на пламя, - усмехнулся я.
Когда я вернулся со стаканами, Алеша чистил непослушными пальцами несчастный цитрусовый. Молча, я разлил коньяк. Посмотрел на этикетку. Попробовал. Действительно хороший.
- Ну, говори, зачем пришел, не только ведь собутыльника искал?
- Не только. Николай Саныч, вы прочитаете набросок рассказа?
- Прочитаю, завтра. А какой размер?
- Страниц пять. В Word-е.
- А о чем? К чему, хоть готовиться? – беззлобно улыбнулся я.
- Любовь, мечи и магия, фэнтези, проще говоря. Я знаю, вы подобное не любите, но прочитаете ведь?- проговорил Алексей, заметив, как я поморщился.
- Ладно. Только обещай, что не будешь показывать его своей очередной, как её там? Да неважно.
- Это уже твой третий набросок, - проговорил я после минутного молчания. – Не считаешь, что пора попробовать сделать нечто большее, чем просто сочинять в меланхолии этюды, а потом картинно их сжигать?
- А зачем? – по-одесски ответил студент. – Я пишу только для себя, что бы отвлечься.
- И времени не жалко? Лучше бы курсовой отвлекался, чем подобным.
- Если честно, то жалко. Но не идет она у меня из головы. Вот и пытаюсь сбежать в собственный мир…
- Мир, в котором ты – демиург, - криво улыбнулся я.
- Вроде того, - кивок головы.
- В таком случае, бросай это дело. Если не хочешь писать для других, то не пиши вообще. Это не стоит и выеденного яйца. Писатель, это в большей степени тот, кто хочет писать, донести свои мысли до других, поиздеваться над окружающими порой. А ты напишешь и забудешь. Ни мысли о публикациях, о кропотливой работе над рассказом. Каждое произведение должно быть заслуженно, вымученно бессонными ночами, творческим поиском. Если ты этого не хочешь, не пиши.
- Вы правы, да только пусть даже я напишу что-то стоящее, опубликую. Но затеряюсь ведь среди всех Донцовых, Акуниных и прочих. Зачем это?
- Ну, это в твоих руках пиши так, что бы не затеряться. Мы люди пока маленькие. Нам за происхождение никто эпитафию не составит. Это наше дело. Мы можем прожить жизнь, так что о нас вспомнят только родственники, а праправнуки уже забудут. А можем взлететь, разумеется, мы сгорим. Это неизбежная плата. Вопрос в том, захотим ли мы сделать это? Я свой путь выбрал. Мечтал взлететь над толпой, и я это сделаю. Пускай помру на средине пути, но это тоже хорошо. Быть может ценой этому будет одиночество или сумасшествие, но я готов это принять. Только знать бы, что не напрасно. Ты чего? – вдруг опомнился я. – Леша?

Вот ведь пьянь зеленая, уснул прямо в кресле, сжимая мандарин в руке. Хорошо, хоть тетушки нет. Ладно, перетащу его к себе на постель. Аккуратно, стараясь не раззудить, перенес  спящего студента к себе на постель. Пускай спит. Открою форточку, что бы не запахнулся в собственных парах. Нужно вернуться в каминную.
Камин догорал, чистя мандарин, вспомнил школьный курс химии. В разделе органика, была тема «Сложные эфиры», навсегда запомнился опыт: сжать корочку мандарина и «выстрелить» ею на пламя спиртовки. Сделал то же самое. Мелкие капли моментально сгорали в догорающем пламени. Такова, наверное, и жизнь творческого человека, яркая, но неизмеримо короткая. Нужно только суметь выбрать себе эту дорогу.