Грипп

После окончания школы, Людмила решила поступить, в театральное училище. Как она считала, у неё есть талант, и петь, и танцевать, а, самое главное, она легко пародировала, любому голосу. Мама плакала, говорила, что Людмила со своим характером, пропадёт в городе.
- Оставайся в селе, - просила мать, глядя на Людмилу заплаканными глазами.
- Что я здесь буду делать? – отцовским голосом, говорила Людмила, укладывая в чемодан, любимое шёлковое платье.
- Зима на дворе, а она платье такое тонкое берёт. Вся твоя краса на виду будет, - ворчала мама, подавая Людмиле, горячие пирожки с капустой, упакованные в холщёвый мешочек
- Хватит еды. В поезде есть ресторан, - отводя мамину руку с мешочком, говорила Людмила, глотая слюну.
- Посмотри на меня, и это всё твои пироги, и пирожки, - впервые за утро улыбнулась Людмила, протягивая руку за мешочком.

В купе было жарко, закурено и разило самогоном. С верхней полки свешивалась волосатая нога, с грязными, отросшими ногтями.
- Опа, в нашем полку прибыло, - пробурчал пьяный мужской голос
- Людмила, может в другое купе, мне здесь не нравится, - прошептала мама, беря Людмилу за руку, оглядываясь на дверь.
- Всё будет хорошо мамаша, не волнуйтесь, - всё тот же голос прозвучал, но уже громче, для убедительности

На первом экзамене, Людмила с треском провалилась. Но, в строительном училище, её встретили с распростёртыми объятьями. Небольшая комната на втором этаже общежития, куда поселили Людмилу, больше походила на конуру. Две двухъярусные железные кровати, шкаф в стене, и стол, с тремя ножками, вместо четвёртой ножки, служила табуретка с двумя кирпичами. Девчата по комнате, оказались шумные, курящие и, пьющие. Постоянно кто ни будь из парней, оставался ночевать, после очередной гулянки, только не понятно было, за что и за кого пили.
 
Сколько раз, Людмила хотела собрать оставшиеся свои вещи, и уехать домой. Но, через полгода, Людмила уже не стала отказываться от протянутого ей стакана с вином. Хмель ударяла в голову, становилось весело, и смелость появлялась, спеть или станцевать. Горящие взгляды парней, Людмилу ещё больше подзадоривали, и она пускалась в пляс, протягивая руку понравившемуся парню.

Это утро, для Людмилы, было горькое, тело сильно болело, особенно ноги.
- Да, они тебя на части рвали, дура ты Людка, - свесив голову с кровати, промямлила Светка, икая.
- Кто? – спросила Людмила, глядя тупым взглядом на Светку.
- Кто, кто. Женька и Генка, - съязвила Светка и, сбрасывая с себя одеяло, выбежала в коридор

Может всё обойдётся, думала Людмила, разглядывая лицо, в крохотном зеркальце. Тёмные пятна появившиеся на щеках, стали смущать Людмилу, да и не только её. После той злополучной ночи, Геннадий пару раз появился у них в комнате, но не глядя на  Людмилу, садился на Светкину кровать. Они о чём-то шептались и, счастливо улыбались. Людмила, тактично выходила из комнаты и, не успев закрыть за собой скрипучую дверь, до неё уже доносились Светкины стоны.

Когда беременность, стало невозможно скрывать, Людмила собралась домой. В поезде, почувствовав боль в пояснице и, внизу живота, пришлось, обратилась к проводнице, когда боль стала нестерпимой. На следующей станции, Людмилу ждала скорая помощь.

Задушенного ребёнка, вытаскивали частями.
- Зачем же ты так с ним поступила? – возмущалась акушерка, морщась, словно это у неё вытаскивали ребёнка.
- Садить таких мамаш нужно в тюрьму, - говорила другая акушерка, с силой вдавливая кулак, в живот Людмиле.
- Мне больно, - кричала Людмила, сжимая ноги.
- Ни чего, через неделю будет опять сладко, - раздвигая с ожесточением Людмилины ноги, прохрипела злая акушерка.
- В следующий раз, если конечно будет у тебя беременность, не обвязывайся так сильно.
- Я скрывала беременность, - плача говорила Людмила, толи от боли, толи от сожаления, что потеряла ребёнка.

Через неделю, Людмила появилась в родном селе, бледная, похудевшая, совсем не похожая на себя.
- Боже мой! – ахнула мама, поднимаясь со стула, навстречу дочери
- Что с тобой случилось? – заплакала она, обнимая Людмилу
- Грипп перенесла, - ответила Людмила, высвобождаясь из материнских объятий.
- Грудь перевяжи, - тихо сказала мама, подавая простынку, - а, то всё платье мокрое...