Рябиновый вечер

Здравствуйте, Иван Николаевич!
С такой просьбой обращаюсь – не посмотрите ли мою подругу? Думаю, что серьезного там ничего нет, так как внешне Аня цветет и пахнет. Но как-то не по-доброму ее напугали на последнем медосмотре – она работает в детском саду, и осмотр у них регулярно. Нашли что-то в легких, погнали к онкологу. Я ей повторяю Ваши слова, что к этому специалисту посылают не только мерку на белые тапочки снимать, но и со всякой ерундой – удостовериться, что на деле-то благополучно.
Но Анька напугана – аж трясется. Я ей дам Ваш телефон? За последнюю неделю я ей столько про Вас порассказывала! Только не вздумайте говорить, что все это преувеличение – нашей семье все равно с Вами не рассчитаться никогда за все, что Вы сделали.
Так посмотрите, не откажете?
Надежда.
**
Иван Николаевич, спасибо большое!
Анька вчера прибежала ко мне такая счастливая – аж, с бутылкой шампанского. Говорит, давно с ней никто так по-человечески не разговаривал. И – главное, что все хорошо…
Ну, я  ж знала к кому посылать. Сейчас редко у кого так получается: и не сюсюкать, и не напугать.
Я помню, что оба раза, как вы приходили к нам – мы-то были очень напуганы.  И когда у мамы случилось осложнение со швом после операции. Мы думали сейчас в больницу придется и хорошо, если без заражения крови. И то, что вы ездили к ней так долго, пока все не зажило. Не надо говорить, что все эти перевязки – сестринская работа. Вы так быстро, красиво все это делали  - все эти бинты, пластыри – молниеносно, ровно  - что я забывала бояться раны. Просто стояла, открыв рот, залюбовавшись.
А когда с Иринкой приключилось воспаление легких, знаете, как разахалась тогда наша участковая докторша, которая до того все уверяла, что «в легких чисто»? Когда она утром прибежала, и сразу поняла, что дело плохо – она прикинулась, что Иришку едва ли не в первых раз видит:
-Как у вас за ночь ребенок потяжелел! Надо вызывать санавицию. Если успеем. Иринка лежит, еле дышит, грудь болит – и ее сейчас возьмут, и тоже куда-то увезут, и нас не пустят. И ей там одной будет плохо, а мы, ее не видя, не слыша ее дыхания, вообще с ума сойдем.
-Звони Ивану Николаевичу! – это уже мама на грани паники.
А потом вы и наша участковая были в комнате одновременно. Тихий разговор – двух врачей – не для наших ушей.
-Почему девочка еще здесь, а не в больнице? – вы.
-Родители отказываются.
-В какой дозе вы назначили…? Вы считаете, что этого достаточно? Сейчас, подождите…
И уже в коридоре, торопясь,  вы, с улыбкой, почти виноватой, что приходится говорить такое:
-Двухстороннее воспаление легких. Тяжелое.
Лекарства  привезли сами. Из табуретки и лыжной палки в несколько секунд соорудил капельницу.
Наша докторша только ахала, слушая хруст ампул, щурясь, читая названия на них, пустых уже, бросаемых в лоток.
-Боже, какой он смелый!…
Эти несколько дней сейчас слились в памяти. Мы просто ловили каждый Аськин вздох.
Едва ей стало  лучше, вы отвез ее в свою хирургию, где сделали снимок, взяли кровь, и подтвердили: и диагноз, и тяжесть болезни.
Это я не напоминаю, просто этого никогда не забуду. И никогда не смогу хоть немного вас отблагодарить.
А теперь и за Аньку – спасибо Вам!
**
Иван Николаевич, а я думала Вы больше не откликнетесь…А Вы просто были в отпуске…Нет, не было какой-то конкретной нужды, просто чего-то так тоскливо стало, захотелось Вам написать.
Осень только начинается, но уже мало осталось красивого. Дальше потянется она – голая, тоскливая, нудная – с дождями, и дождями со снегом. А пока горит такой «рябиновый вечер», помните  песню Вики Цыгановой? И закат горит тоже – и такое смешение цветов в небе: золотых листьев, и алых кистей, и уходящего солнца…А в саду еще тепло – может, это последнее тепло. И город наш сейчас, как комната. Завтра дверь в нее будет открыта – с порывом ледяного ветра. Но пока еще притихли и благоухают флоксы, и роскошь георгинов, астр…
Напишете, как Вы съездили? «Был на юге» – это где?
Мне море снится…
Анька, которая недавно вернулась из Абхазии, говорит что тем, кто часто видит море, оно на фиг не нужно.
«Мое» море – это крымское Рыбачье, бог знает, что стало с ним сейчас! Говорят, понастроили на берегу домики для сдачи туристам, без удобств, так что все течет в воду… А тогда, в середине восьмидесятых, когда мы приехали в первый раз, это было… ну просто не бывает на земле так хорошо и все.
«Потому что нельзя быть на свете красивой такой» - Анька говорит, что это настоящая песня маньяка. Вчитайтесь в слова.
Жилье, которое отец снял для нас – было одно из худших. Во-первых, далеко от моря. Во-вторых, уйма народу. Из-за того, что людей на пятачке жило более полусотни – был введен строжайший режим. Говорить только шепотом. Передвигаться беззвучно. В летнем душе мыться бесшумно. Чтобы ночью добраться до уборной – фонарик не включать!
Плакат с правилами висел у входа. Под № 13 всем желали «счастливого отдыха.»
Комнаты напоминали гаражи – в пристройках, тесные, без окон…
Но это все было настолько второстепенно…
Такого сумасшедше красивого моря я больше никогда не видела.
Люди загорали непосредственно напротив поселка. Стоило отойти метров двести – и галечный пляж был уже абсолютно пустынен. Над головой – сухие, почти без растительности крымские горы, а море – прозрачное как Байкал, полное водорослей и рыб, как аквариум. Водоросли были темно-зеленые, светло-зеленые, красные, вода отчетливо голубая, глубина – большая, и с аквалангом полное чувство парения на высоте…
Потом подплывает отец – показывает наверх, всплываем, и он ехидненько так спрашивает:
-Сколько времени?
Оказывается, забыла и пошла в воду в часах, которые, естественно, тут же сдохли.
Зелени в Рыбачьем мало, когда возвращаешься к нам, кажется, что здесь любой сад – это просто зеленые водопады, обвалы, ручьи и потоки зелени…
Зато в Рыбачьем три открытых кинотеатра. И это тоже очень сильное ощущение. Сидишь под меркнущим светом, под загорающимися звездами, скачет какой-нибудь ковбойский всадник, а за экраном – горная гряда, и так и ждешь, что всадник сейчас окажется на ней…
Назад идти по узкой тропке, в полной, абсолютной темноте, только море шумит с одной стороны…И все, кто на сеансе был, друг друга придерживают и подбадривают…
Это  вскоре после того, как утонул «Нахимов» - и думалось, как же им страшно было тонуть в таком черном море, в полном мраке.
А когда я первый раз вышла замуж и на работе,  купила путевки в Евпаторию, думалось, что будет так же хорошо – тем более, что мама про Евпаторию много говорила…
Но Владимир Александрович еще в поезде запили-с… Коньяку-с…
В Симферополе таксист сразу попросил:
-Вы со мной пожалуйста, разговаривайте. А то я на пути в Евпаторию всегда засыпаю. Такая дорога нудная!
И верно – выжженная степь.
Наш пансионат «Жемчужина» еще год назад был пионерским лагерем.
Ну как это объяснить… Балкон подвязан веревками – чтоб не падал. В номере кровати стоят вместо ножек – на кирпичах. Про утюг кастелянша, оглядываясь как разведчик, проверяющий – нет ли хвоста, спрашивает:
-А кто вам сказал, что он у меня есть?
Видеомагнитофон в пансионате - вместо включения кнопки - работает от удара кулаком. Может, еще от пинка ногой, но при мне не пробовали.
Владимир Александрович с утра покупали-с четыре бутылки марочного крымского вина (это была еще эпоха купонов, и с рублями мы там чувствовали себя миллионерами) Две бутылки он выпивал до обеда, две – после.
Это был для него такой общий наркоз, при котором весь отпуск я себя чувствовала свободной женщиной. Только радости от этого - ну никакой…
Пляж маленький: песок и мутная вода, ни травинки, ни былинки – ни в воде, ни на суше.
Одни пионеры с двух сторон.
Я развлекалась, как могла. В первый день разбила крышку на унитазе, уронив на нее флакон с одеколоном, выбила кирпич из-под кровати, и потеряла в песке на пляже ключ от номера.
Потом оказалось, что есть еще одно хорошее развлечение: экскурсии.
В шесть утра мимо пансионата проезжает автобус, забирает народ -  и вечером привозит обратно. Пропускаешь и завтрак, и обед и ужин, но зато впечатлений море.
Два раза  к сожалению поехала с мужем.
Первый раз – до Алупки. Останавливались у Ласточкиного гнезда. Сверху, со скалы, где стоит этот маленький замок, видно -  какая чистейшая внизу вода… В самом «Гнезде» ресторан, куда нас не пустили, мотивировав это тем, что на иностранцев мы не тянем, а для всех прочих - только мороженое на заднем дворе.
Зато в Алупке конечной точкой был дегустационный зал и вот там… Понятно, да? В группе же много детей, которые не пьют.  И все их подносики с 10 рюмками вина, в том числе с «Белым мускатом красного камня», мадерой и прочим – остались.
И Поздняков рвался их все допить!
Так стыдно было! Выволакивала за руку, да так, чтобы не бросаться никому в глаза!
А несколько месяцев спустя… Ну Вы можете представить, чтобы я мастерски грохнув бутылку о мусоропровод, ШЛА НА ЧЕЛОВЕКА С «РОЗОЧКОЙ» И КРОВАВОЙ ЖАЖДОЙ УБИВСТВА В ГЛАЗАХ? БЫЛО!!!
А Поздняков дрожал, как дешевый фраер.
Второй нашей совместной экскурсией был Севастополь.
Миленький такой,  комфортабельный пароходик «Янина»,  диснеевские мультики показывали в салоне…
Смотришь их, все хорошо, и вроде качки особой нет, а тебе вдруг становится ну так тошно жить… Смотришь, вот еще человек подымается, и плетется на палубу, и еще один, и еще… Кто сам идет, кого ведут, а кого уже и несут…
- Девушка, вам место уступить? Вы чего-то очень белая…
Мне единственный раз в жизни уступили место, и кажется, я этим воспользовалась, потому что в себя пришла и что-то стала соображать уже при подходе к бухте.
Севастополь – замечательный! Там везде продают кораллы. В бусах, серьгах, в ветках на подставке. Коралловый мир! Там танцуют дельфины – стоит девушкам в форме типа военной взмахнуть рукой.
Можно подойти и посмотреть – дельфин стоит глубоко в воде, именно стоит, вертикально, как человек, и видит тебя оттуда, и ждет мгновения прыжка…
А самая лучшая экскурсия была в Бахчисарай. И без Позднякова! Там пыльные ханские ковры вековой древности. Продают пакетики с лавандой и розовое масло.
Потом мы решили, что наша экскурсовод неумно пошутила, показав куда-то под облака, и сказав:
-А теперь поднимемся туда!
Но оказалось – правда, и мы полезли. Это был древний город Чуфат-Кале…
Вот как надо изучать археологию: пройти по этим узким улочкам, заглянуть в пещеры, где люди прятались от врагов – и это все становится настолько реальным, когда видишь – камни сложенные, для того, чтобы бросать их, если начнется штурм.
Он на огромной высоте - этот город, и когда подходишь к краю – ощущение, что летишь на самолете – и облака у ног…
А внизу – вырубленный в пещерах монастырь, ледяной родник, и высокий настоятель, в черной рясе, который стоял неподвижно и смотрел на нас, и был так живописен – подол рясы шел черными волнами от ветра, и древние пещеры монастыря за его спиной, и ступени, которым десятки веков…
А прощание с Евпаторией было в ресторане. Владимир Александрович заказали-с себе как обычно штоф водки, а мне рюмку какой-то неправильной мадеры, потому что назад пришлось вести не его, а меня.
И основной вопрос был мне: если не можешь головы поднять, то как же утром садиться в такси?
Товарищ Поздняков сказал таксисту:
-У меня жена вчера перепила.
Таксист кивнул ему с сочувствием.
Уже на вокзале Поздняков спросил:
-У меня остались купоны: где здесь водку продают?
А я не могу смотреть ни налево – там едят, ни направо – там жуют, ни даже вверх: там голуби чего-то клюют. Мне хреново-о-о!
В общем, вот такое ностальжи и очень хочется на море.
На замучила я Вас слишком длинным письмом?
***
Иван Николаевич, спасибо за ответ…Я очень ценю, что Вы, при Вашей занятости, находите время и читать, и хотя бы несколько строчек написать… Я понимаю, что моя работа много проще и безответственней по сравнению с Вашей – где почти каждый раз речь идет о жизни..
И все же сегодня так тяжело на душе…
Утро началось вроде бы обычно. Мыслей после выходных никаких,  какие статьи сдавать редактору на этой неделе никаких пока не понятно. В блокнотах - один семинарист, который забрел на прошлой неделе и рассказал, как он учится на батюшку.
После обеда началось:
-Надь, ты завтра в десять как? На расширенное заседание Думы - пойдешь? А то мне - никак...
-Сделай воспоминания ветеранши про комсомол...
-Надежда Николаевна, текст о реабилитированных с дискеты на компьютер перекиньте - авторы принесли...
Через полчаса сижу, заваленная работой по самые уши.
А потом поехала в реабилитационный центр,  где аж пятеро детишек ждут маму. Я такую рубрику веду «Найди меня, мама» называется. Брошенным ребятишкам через газету ищем родителей.
В этот раз были два брата и сестра, какие-то особенно трогательные.

Данилка смело открывает двери, идет к стулу, на который ему надо сесть «чтобы дядя сфотографировал». Такой «мужичок с ноготок» четырех лет от роду. Крепенький, с уже определившимися чертами лица, ясноглазый.
Вова на год старше братишки. Взрослые говорят – очень любит сказки, рисует талантливо.
Танечка заходит в комнату робко, без всякого желания, на глазах слезы. Если приехали фотографировать – значит, скоро тебя куда-то отдадут? А Танюша помнит близких, скучает по ним.
Эта девочка наделена удивительным даром по-настоящему любить. И счастливы будут те родители, которым откроется ее сердечко…
Воспитатели и сейчас вспоминают, как в первые дни в центре Танюша опекала младших братишек, пока не поняла, что все здесь хорошо к ним относятся.
Но и до сих пор ее остальные малыши зовут – «мама Таня». Девятилетнюю-то девочку!
Тонкая, ранимая, удивительно добрая душа. Невыносимо думать, что она окажется в жестких условиях детдома.
-Танюша, а какая у тебя любимая игрушка?
-Зайчик. Мне папа подарил.
Зайчик… Память о доме, ведь самый хороший центр его все равно не заменит.
Но воспитатели говорят о Танечке не иначе как с восхищением.
-Придет из школы, сама все сложит, уберет, одежду повесит. Хозяюшка! Вещички постирает – далеко не каждый ребенок это умеет. Первая помощница у нас. Артистичная, красивая… Со здоровьем – тьфу-тьфу - все в порядке.
-Танечка, а что ты любишь делать? Говорят, из бисера плетешь?
-Плету… Нас учили. Только бисер у меня кончился.
Танюшу хочется просто прижать к себе и никому больше не отдавать. Жестокой жизни, равнодушным людям.
Удивительный ребенок, если б можно было – сама бы взяла…
Но куда мне – мама после операции, Иринка…
Не болейте сами…

***
Иван Николаевич, здравствуйте!
Как у Вас дела? Я знаю, что Вы не любите о себе рассказывать, но хоть два слова – все ли в порядке? Не очень Вас замучили больные и коллеги? Хороший семинарист. В стиле Блока. Я хотела, чтобы он о приезде митрополита Кирилла рассказал. А он отказывался всеми лапками и царапками.
-Я могу рассказать только о ходе службы, а о митрополите….не уполномочен…без благословения…
Что же делать с парнем? В полутемном  кабинете нашего фотокорра Андрея -  голубые огоньки гирлянды вокруг стола… И сразу:
Моя смерть ездит в черной машине
С голубым огоньком…
И Орфей Кокто. И Мария Казарес – Смерть – увозящая Орфея в черной машине…
И когда Остапа – то есть мои мысли – совсем уже понесло, Андрей достает бутылку «Тамянки»
После первой рюмки гость говорит:
-Жалко мне вас. О чем же вам рассказать... Может – о семинарии?
После второй:
-Да мы такие же люди как и вы. И пива выпить, и к девочкам…
На столь деликатные темы мы его не расспрашивали, но про распорядок дня, и предметы, и форму, про послушания и летние каникулы он нам рассказал уже без согласования с Патриархом.

***
Иван Николаевич, и какая же занудная была вчера Дума! Двадцать один вопрос рассматривали! Как ужасно быть куда-то избранным и отсиживать все эти заседания.
Председатель сказал:
-Ежели до трех часов не успеем, сделаем перерыв на кофе-чай.
А нам, журналистам,  ведь даже кофе не нальют… пресса всегда убогая….
И пошло-поехало:
-Аааааа проголосуем все за третий пункт четвертого параграфа….
Сидим и смотрим на облетевшие ветки березы за окном – японская графика…
Потом запустили главврача, который сказал, что будет закуплено 272 компьютера – в каждую ординаторскую, чтобы доктора могли определяться с лечением по интернету.
Один из депутатов спрашивает:
-Но у вас же там и так специалисты – они что, без этого не знают, как лечить?
Главврач (с подчеркнутым уважением к его тупости):
-Но – медицина же не стоит на месте. Новые лекарства, знаете ли…..методы диагностики….
Депутат:
-А ваши медики – все сумеют работать на компьютере?
Главврач:
-У меня в на прежней санитарки-фронтовички по ночам электронные пасьянсы нарезали.
Потом заявил, что будет - «Центр здоровья женщин».
Депутатша от медицины поддержала его двумя руками:
-У нас в женской консультации некоторые стены между собой уже на электрическом кабеле держатся. А над головой – роддом, а выше – гинекология. А как все рухнееееееет!
Депутаты очень хорошо это представили, потому что недавно по телевизору показывали, как рухнула школа и тут же выделили деньги на проектные работы.
Стали говорить о Самаре, Тольятти – отвлеклись, разулыбались – кто, где, как рожал……
И мне вспомнилось…. Почему-то наверху не было мест, и до вечера пришлось лежать на первом этаже. Слева – гестапо, справа – гестапо, «Молодая гвардия» отдыхает, крики и стоны. Всех девчонок жалко. Никому никаких обезболивающих не делают, и просить даже не приходит в голову, боль естественная.
А вечером, когда еще сидеть трудно - голова кружится ---- «цигель цигель ай лю-лю» с вещами пешком на второй этаж. Думаешь, а если тут на лестнице упадешь, то кто ж тебя поднимать будет? Персонал-то сплошь женский, худенький и слабосильный…
Через несколько дней Новый год нарисовывается.
Что не выпишут – это сразу сказали, и мы стали думать – а как тут праздники отмечают?
Оказывается - выдачей чистого белья! Была у нас Алла – тростиночка… Берет она свежую рубашку, разворачивает. Размер где-то шестидесятый. То есть Алка может лезть в любую дыру – хоть в рукав, хоть в ворот – везде пролезет. Глядит ---а по центру такой разрыв – от декольте до подола. Она  за краешки рубаху поднимает:
-Девочки… Не поняла…….
Подпоясали беднягу чем-то, так она у нас и ходила.
Грустно было, что никого нельзя ждать: мама тогда уже почти не ходила, развод я недели три как оформила. Телевизор тоже не разрешали, так что «Ирония судьбы» накрылась медным тазом.
И все равно мы были такие счастливыыыыые…. Что наши дети – уже на этом свете. А все остальное - такие мелочи.
Надя.

Иван Николаевич, ну вот – в почте моей тишина, ни одного письма за последние дни. По работе Вас замучили? Или может быть, я слишком много рассказываю? Дать Вам отдохнуть?
Просто придешь с работы домой, переделаешь все дела – а это до позднего вечера – вроде уже устанешь, как собака, а поговорить все равно хочется. Наверное, если б я вам звонила – это б надоедало, а так, письма ведь можно и не читать... Если нет времени или настроения.
А животные наши вчера опять промышляли разбоем. И это при том, что Мишка совсем не худенький, а неприлично толстый для пастушьей собаки. Хотела на днях его выкупать, задумалась как бы это звучало в естественной среде обитания: «Сегодня в отаре банный день…Купают алабаев…».
Но он поводит головой над столом – вроде просто так, между делом, молниеносно – и уже нет то Иринкиной ватрушки, то  бутербродов.
Но это еще ничего. Новый кот, которого мы в такие минуты называем  – научился открывать холодильник! Проходишь мимо – из-под дверцы свисает пушистый хвост. И слышится уррррчание. Один раз я его там закрыла. В воспитательных целях - минут на пять. Он даже не заметил тесноты, темноты и холода. Доел горбушу. Потом пинком лапы открыл дверь и удалился
А дочка моей сестры Ольги - Даша и ее подруга Наташа собирались на Хэллоуин.
Даша надела платье времен 70-х - что может быть страшнее? - красные чулки и гады (грейндера). Потом она раскрасила Наташу фиолетовыми красками и надела ей на шею веревку.
Ольга посоветовала еще облить брюки и высунуть язык.
Наташа серьезно ответила:
-Спасибо, тёть Оль.
И они умотали.
Поутру Дашка рассказала о записке, которую ей прислала знакомая готка:
-Завтра в 14 собираюсь покончить с собой. Не забудь придти и меня спасти.

***
Иван, мне «на ты» как-то даже не очень привычно, тем более, что в голове-то дистанция держится…
Ты всегда такой серьезный, суровый даже, а про меня мама говорит «тебе 14 и никогда не будет 15». Как  ноябрьские праздники прошли? Нет. У меня Интернет не барахлил.
Мы тут вместе со спиной и остеохондрозом честно хотели отлежаться – но кто бы нас слушал…
На городской площади мероприятие – кто ж будет отписывать?
Ветер довольно-таки ледяной, Иринку оставила дома, иду на площадь с блокнотиком.
И ведь неожиданно славный праздник был…
Ну торговля в парке – это нас не касается, там одна вышитая картинка – пять тысяч, а нам зарплату пока кусочками выдали, из-за ожидания революционных переворотов.
Но на самой площади – угощенье, да какое… Сбитни, борщ с пампушками, огуречный рассол… Рассол понятно, после чего, да? И когда вышел говорить мэр, он с того и начал: ЧТО НА РУСИ ВСЕГДА ЖИЛИ ТРЕЗВО. ПЬЯНЫМ ЗА ПЛУГОМ НЕ ПОЙДЁТ!!!
А за ним ансамбль – девчонки  скинули тулупчики с белых сарафанов.
-Выйду ль на улицу…
И тут…Рассолу, видимо, понемногу приняли все. Потому что вся площадь начала пританцовывать – такого не бывало даже на Новый год – чтобы все...
А потом один дед – настоящий классический  дед с бородой, заложив руки за голову  – пустился в такой пляс….что в пару ему выбежала девчонка совершенно дискотечного вида, и с дискотечной же оторванностью стала наяривать. И это была такая пара, что аж сердце плакало… Ну разве мы возможны в какой-то другой стране, кроме этой?
А совсем вечером был салют. Мы с Мишкой выбежали смотреть его босиком – как весело сверкает небо…
Я как раз готовила курицу с ананасами - ну должен же праздник чем-то отличаться от будней.
Вспомнила, как Ольгу в Германии (она была там по обмену, и немцы  старались предупредить  желания) спросили:
-Какое ваше любимое семейное блюда? Что ест ваш муж?
Ольга вполголоса пробормотала – мол, что дашь, то и жрет. А громко:
-Курицу с ананасами!
Так через пять минут принесли. Она говорит – гадость страшная. А у меня получилось ничего.
А в ночь уже позвонили, срочно заказали статью из «Комсомолки». Пришлось  садиться и до рассвета….
Вот такие наши праздники….
Надя

***
Привет! Сидела вчера на политическом мероприятии.. Нагнали полный зал бедных студентов, которые от скуки уже не знают, куда деваться – и начали избирать всякие контрольно-ревизионные комиссии.  От нашего города  был такой метр в кепке лет 20-ти, несколько неадекватный. Настолько погруженный в свои высокополитические мысли, что хоть ладонью перед лицом маши, чтобы на вопрос ответил.
Но как впишутся в политику все эти дети из зала?
Мы - как раз то поколение, которое невозможно представить искренне увлеченными этим делом. Мы циники.  Как в универе говорили – «на истфак идут или дураки или карьеристы».
Хорошо, я была дура,  увлекшаяся французскими художественными фильмами о средних веках. «Горбун», «Капитан», «Тайны бургундского двора»… А что представляла из себя реальная история Франции, о которой нам рассказывали? Аллодиальная собственность на землю, виды феодальной зависимости и так далее.
Зато на пятом курсе нас можно было разбудить в любой момент – и каждый мог отчеканить всё, что касалось истории партии. Потому что это было в немыслимых количествах все пять лет – не считая истмата и научного коммунизма, который тогда был у всех. Но – история КПСС и дублирующая ее история СССР и спецкурс «Ленин в Поволжье».
А когда пришла пора архивно-музейной практики –вместо Москвы сэкономили -  и повезли нас в Ульяновск.  Поселили в гостинице – Боже ж мой… Новая гостиница, с телефоном, телевизором и душем… После общаги…
Наша общага…. Лифт работал считанное число раз за пять лет, а мы жили на девятом этаже… В холле были выбиты стекла и зимой и летом. В кухне на весь этаж работала одна конфорка , и курицу нельзя было оставить на пять минут без присмотра. Иначе вода кипит, а курицы нет – «улетела»…
А когда в секции Сережка наш ухитрился спьяну разбить унитаз, сбежавшиеся на грохот парни долго его дразнили: «Что, Данила-мастер, не выходит чаша?» Вода в душе шла только среди ночи, и если кто мылся – тот пел от счастья на весь этаж. И жили с нами мыши, и даже крысы…
Мы с Галкой лежали с гриппом, когда на середину комнаты вышла такаааая крыса.
-Галка, - спрашиваю, - у меня бред или ты ее тоже видишь?
И вот после всего этого попасть в человеческую гостиницу! А нас зовут смотреть музей Ульяновых. Мы взмолились:
-Можно мы останемся здесь! На сутки! Мы все знаем про Владимира Ильича, даже одеялко видели, на котором он родился… Можно хоть на несколько часов почувствовать себя людьми…
Это я к тому, что наше поколение настолько объелось политикой, что без лютого карьеризма уже ни в одну партию не заманишь…
***
Привет! Как всегда в ноябре – так тянет на сайты, где тепло, где фотографии моря и солнышка. Все-таки зима у нас бесконечно длинна.
Вчера видела такую картину! По дороге на рынок, возле бывшей детской библиотеки – две рябины. Уже ни одного листа, стволы – почти почерневшие от ледяного ветра, но бесчисленная россыпь алых ягод – два алых шатра. И каждая кисть чуть тронута снегом. А небо над ними меняется так быстро: то голубое, высокое, то свинцовые тучи и крупными хлопьями идет снег… Такое смешение цветов – импрессионизм чистой воды…
Одна моя коллега собирается на Кубу, другая присматривает очередной вояж на теплоходе – словом, все наши лягушки-путешественницы  мечтают.
Помню, я еще в другой редакции работала, зарубежные поездки были тогда редки. А Ларису нышу вызвали писать предвыборный материал на товарища Лыкова – бывшего комсомольского деятеля….
Уже метров за сто до забора ее остановили люди с оружием:
-Журналистка? (пауза, осмотр документов) Ну проезжай…
Господин Лыков, гордый, как все нувориши – повел показывать дом:
-А это рояль….Восемнадцатого века. Когда к нам приезжает архиепископ, мои дочки ему играют. А это бассейн… А эта картина… нас художник рисовал во Франции на мыр…мор…мур… Мырматре!!! А это мы там на знаменитом кладбище.
Лариска (понимая, что этим словом он уж точно подавится):
-Сен Женевьев де Буа?
-Точно!
Интервью должно было состояться на летней кухне, где Ларке велели снять сапоги, потому что полы с подогревом. Потом ей налили вино опять-таки какого-то года, и предложили бычьи яйца под соусом. Но пришла жена г-на Лыкова – и велела « гнать всех этих журналистов (так надоели!)»
И вот изволь рассказать про этого народного избранника так, чтобы публика прониклась к нему теплыми чувствами.

А мне хочется куда-то, где море бесконечно мелкое (Азов?) и слышно как долго-долго накатывается волна, и долго-долго с шумом отступает. И лежать, обняв теплый песок, в котором где-то глубоко схоронены наконечники стрел древних воинов, и слышать этот вечный шум…
Наверное, это просто усталость. Слишком много накатилось за последние годы, а я всегда была достаточно слабым человеком. Попробуй стать другим, когда рядом сильные волей, такие, каким был дедушка. И это было во всем: и в том, что он выдержал тюрьмы и лагеря, и в том, что сахарница должна стоять перед солонкой, а не иначе, и нельзя взять книгу из библиотеки, если не поставил на полку предыдущую.
И столь же сильная – хотя и по иному – мама, которая практически одна растила нас с Ольгой, таких вечно больных, вечно на ладан дышащих…
Но ей всегда можно было все рассказать – такая опора! – и этот невыносимый страх, когда ее забрали на операцию… Тревога была сжигающая, ни работа, ни дела от нее не защищали, а Иринка была еще слишком малы, чтобы что-то понять. И я или сидела на онкофорумах – вдруг подскажут какое-то чудесное средство, или просто ходила до поздней ночи и молилась, чтобы хоть как-то обошлось.
А может и не стоит это все рассказывать. Это опять в преддверии маминого очередного обследования на следующей неделе – страх и ничего больше.
А ты-то как? Я что-то все о себе… Пиши, пожалуйста, мне все интересно…
Надя.
***
Привет, Иван!
Сегодня день такой ясный-ясный, не только солнечный, но и прозрачный, хрустальный… Если бы мы жили в Пятигорске, нынче отлично был бы виден Эльбрус.
Но всего семь недель - Нового года! И так хочется всей этой кутерьмы – даже не самой пьяной ночи, а ожидания! Когда в магазинах все сверкает гирляндами и дождем. И эти копилочки с пожеланиями денег, открытки со свечами и шампанским…Такие наивные пожелания, прямо детские. И кажется – оттого-то они и сбудутся…
Помню два самых красивых момента, которые видела зимой.
Один раз утром выходила из стоматологички. Почему-то каждый поход туда превращается в экстрим. Как Андрей говорит – ходишь  «адреналину хапнуть».. Когда люди сидят «на лечение», они такие нервные и все еще на что-то надеется. А возле хирургического кабинета, уже веселье, уже терять нечего, как в камере смертников.
Кто-нибудь стоит, переживает:
-Ой, да мне сейчас… Да первый зуб…
И дедок из очереди(с видом победителя):
-А мне – последний!
Так вот там сидишь и начинаешь вслух вспоминать все самые страшные случаи из практики…
Например, как нашей Ольге в зуб - замуровали демоны - вместе с пломбой вату – и она потом от боли не помнила, какой экзамен был, на другой день спросила: «Девчонки, а что мы сдали?»…
Как маме на работе пьяный доктор, сказав «ну, держись!» - вырвал по ошибке здоровый зуб…
Как один богатый тип заплатил за самую лучшую анестезию, а ему стало так плохо от страха, что он лежал на кушетке совершенно лимонного цвета, и все остальные боялись заходить в кабинет, пока он оклемывался…
Так навспоминаешься, очередь уже дрожит…. Как дети в пионерлагере, когда про черную руку рассказываешь…
Так вот, пока мы там сидели – шел такой снегопад! Больше я такого не видала никогда. Даже стены домов занесло – вопреки законам…. А парк… Как будто ты в раю и идешь по облакам. Бе-лиз-на… Только сейчас с небес…
И второй раз, когда у нас была учеба в Малинках, под Ивановым…
Иваново – не слишком красивый город. Рабочий. Грязный – как всегда города в феврале. . Но когда мы приезжали в наш комплекс… Деревянные коттеджи…Все, замученные учебой – тут же искали возможность развлечься. Кто в баню шел, кто надевал коньки, кому-то поздним вечером седлали бедную беременную лошадь…. Но непередаваемо было сидеть в самой большой комнате нашего коттеджа, где горит камин, и окно во всю стену – и за окном – зимний лес, и бесконечные бусы фонарей- всех цветов. Яркие, нарядные! И заснеженные лапы сосен… И бревенчатые избушки, укрытые так пышно и белоснежно…
Картина – с открытки. Как будто это совсем не Россия, а Швейцария – или вообще – сказка о муми-тролле «Волшебная зима».
Что-то принесет нам  будущий год…
Новое руководство города всех увольняет. Причем методика какая-то очень интересная: «Ты мне надоел, пиши по собственному». Прямо фильм «Игрушка» - у вас ладони потные.
Надя.

***
Привет! Вчера мы ездили в соседний город.  Это была целая эпопея.
Цель поездки – посмотреть, как живут те приемные детки, которых мы устроили в семьи.
Едем себе, едем, уже стрелка на Онорск - и наш шофер Саша не верит, что надо съезжать именно тут:
-Я думал в области сто лет нет таких дорог…
Рытвина на рытвине, яма на яме, Саша внимательно все объезжает, потому что слева овраг и справа овраг. Причем овраги стильные.
Андрей говорит:
-У вас нет чувства, что здесь когда-то врезался метеорит? Ой, а почему здесь такой большой крест?
Саша (мрачно):
-Ехавшим по этой дороге поставили.
Я:
-Тут не только крест. Тут внизу сразу кладбище… Ты это…смотри куда рулишь…
Заезжаем в город. На 25 км он вытянулся вдоль Волги. Впечатление страшное. И чем дальше, тем страшнее. Нет ни одного новорусского особняка, к которым мы уже так привыкли. Бесконечные деревянные дома, самые примитивные, даже некрашеные… покосившиеся заборы. Об участках нет и речи – дома фактически друг на друге стоят . О тротуарах нет и речи – тропинки. О газе тоже речи нет – груды дров: народ пилит и рубит на наших глазах.
Администрация  похожа на допотопную сто лет не ремонтировавшуюся школу.
Взяли мы Нину, специалиста по делам семьи, и поехали по адресам.
Тут представляю, как мысленно стал проклинать нас Саша. Дорога шла через огромную помойку. Все это – весь мусор - был под колесами. А с двух сторон росли непролазные кусты, и ветки со всей силы драпались по машине.
Приезжаем к Шелепиным – отлично помню этих сестричек. Их в очень запущенном состоянии привезли в реабилитационный центр. Сразу обрили наголо из-за вшей, зубы были все испорченные – как уголечки, они не могли наесться, прятали еду про запас и говорили только матом.
Сейчас- симпатичные домашние дети. Зубки сменились – хорошие улыбки. На море их каждый год возят… Большой дом, папа сам строил, у девчат комната на втором этаже с видом на Волгу…
У них такой же алабай, как наш Мишка, но ленивый, но добрый! Головы не поднял, когда мы проходили…
Оттуда поехали к Кате Манухиной. Очень сложное впечатление. У ее приемной матери избушка на курьих ножках. Тяжелый запах похлебки из чего-то несвежего, холодно – еще не топили. Русская печь – удобств никаких. Катя уже большая, лет 15…
Хозяйка взяла ее… потому что после смерти мужа боится одна ночевать в этом доме…
Оттуда – к Саше Николаеву… Славный мальчик… В девятом классе учится, добрый такой…На гитаре играет… Но приемная мама у него… Она не закрывала род. Даже на полторы секунды. Такой напор речей и эмоций! У нее своих трое, и Мишу взяла… Маленький, тесный деревянный дом с низкими потолками… Метров десять клетушка – «зала»…
Это не снобизм… Я очень хорошо понимаю, что значит жить при малых деньгах. Просто острая жалость. В этой деревянной тесноте – как в гробу, даже дышится трудно… А многоэтажек в городе – по пальцам – и то самых страшных, хрущевок и блочных пятиэтажек…
Один автобус городской и несколько маршрутных такси.

Мы сдерживались, пока не высадили у дома Нину…
Потом Андрей говорит:
-Здесь или спиться, или удавиться…
Ну ладно – он эмоциональный, но невозмутимый Саша:
-За всю жизнь более страшного места не видел…

Как будто здесь даже не знают, какой век на дворе… И люди вырождаются, речь у всех уже невнятная
Когда мы выехали на московскую трассу, у Андрея сразу настроение стало – такое счастливое. Он непрерывно фотографировал небо, он почти пел:
-А я то хотел покрасить кабинет коричневой краской… Я теперь понимаю – сразу бы свихнулся! Пришли бы вы утром, а Никитин висит, как кощей бессмертный. В цепях и без штанов.. Товарищи! Я ведь без вина пьяный! В каком, оказывается, красивом месте мы живем! А мы еще его ругаем! А у нас дома – большие… А у нас асфальт такой хорошенький, серенький…
Он развеселился настолько, что его уже и безработица не пугает:
-Да я в нашем городе на рынке пойду нижний брейк танцевать….
В общем, сто лет я днем не спала, а вчера пришла и прямо рухнула… Настолько было тяжелое впечатление…
Завтра мама уезжает  на УЗИ и разные свирепские анализы… Держи за нас кулаки, а то очень страшно.
P.S Оказывается, теперь  платное УЗИ с 7 до 8. Наши уже позвонили – результаты на уровне весны (ура!).
Вот…когда наши позвонили…я уже дошла до того маразма, которым занимается человек, когда ничем не может помочь: стояла в «счастливой» кофточке, со «счастливым» медальоном из зеленого авантюрина, который Маринка прислала, с  иконой в руках и читала 90-й псалом Давида, по Библии, потому что никак его наизусть запомнить не могу.
Бабушка его всегда читала в трудных случаях и считала, что он чудодейственный.
Потом звонок…
Ф-фу…
Напилась корвалола и пошла на работу писать позитивную статью про Онорск.
Все-таки вторая древнейшая уже обгоняет первую по циничности.
Ты пожалуйста пиши, а… А то одна я языком мелю, аж неудобно. Просто я сегодня счастливая.
Надя.
***
Утро доброе, пасмурное и дождливое!
Вчера забыла рассказать. У нас в редакции все время гас свет. А когда все вырубается неожиданно – это кошмар, караул, катастрофа. Только-только наберешь текст – вдруг темнота и всеобщий мат из разных кабинетов.
А я как раз занималась творческим маразмом про Онорск, и набирать одно и то же снова и снова было уже из разряда сюра.
Заглядывает Андрей:
-Пойдем, у меня посидим, расскажу, какой мне с утра разгон устроили.
Нам бы што, нам лишь бы не работать… Приходим к нему в кабинет.
-Ну?…
-Ты ж знаешь, что я тут пашу до полночи. Уже бывает всё – голова падает. Тогда я включаю негритянскую музыку, и дергаюсь как ненормальный, прихожу в себя. (очень натурально показывает, по типу человека на электрическом стуле)
А тут гляжу – под окнами кто-то есть. А батюшки! Погоны! Милиция проверяет – здание ж на сигнализации.
И сегодня редактор говорит: «Ты давай, завязывай с этим….Говорят, у тебя тут всю ночь музыка такая, что улица дрожит, звон бокалов, женский смех… Сворачивай свои оргии…
Какие оргии?! Звон я знаю откуда – это уборщица моет, у нее всякие чистящие средства в банках…Ну Ирка приходила с телевидения - мне ее что – выгнать?
Блин! На Андрея-то катить совсем невозможно: если человек дружит со всем городом, включая каждую вторую собаку… Причем именно дружит – достаточно в кабинете посмотреть на портрет его жены Вари в образе Мэрлин Монро, перед которым разве что лампадка не горит (правда, на мой неочарованный взгляд она напоминает слегка подсушенную гюрзу, но это чисто субъективное мнение. Семейное: дедушка невестку называл Эфа Анатольевна)
-Андрей, а если наушники?
-Так ухи портятся!
-Так – ухи, а так - репутация…
**
Привет! А у нас вчера Мишка сбежал. Просочился в дверь, корова алабайская, и унесся на поиски приключений. Вернулся в три часа ночи и лег у входа как паинька – о, как я вас охраняю!
А мы до трех ночи не спали….Боялись, что он поздних прохожих до инфаркта доведет.
Сегодня же  к нам в редакцию забежал йорк. Самый настоящий, кукольного размера йоркширский терьер, с серебряной шерсткой. Его коготки звонко клацали по линолеуму.
- Валя, - говорю корректорше, - Ловим йорка! Толкаем йорка! И фиг нам, что не выдали аванс.
Валя чудесно смеется – тихий, добрый и заразительный смех. И вообще она у нас очень хорошая.
А когда я иду домой – в котельной бегает абсолютно бесхозный британский короткошерстный кот, самой редкой и красивой расцветки: черный мрамор на серебре. И слесари пинают его ногами.
Породистые животные – это что-то особенное. Они самые беззащитные.
Наш спаниель Терричка  вообще как рыжий ангел. Он почти не видит. Вот уже к калитке подходишь, а он стоит, поводит туманно глазами и ему надо буквально в нос ткнуться, чтобы до него дошло, и он начал нарезать круги от счастья.
А Мишку я когда брала… Сразу знала, что не возьму кавказца. У Ольгиного мужа был кавказец Малыш. При самой правильной дрессировке, он   милиционеров – без счета перекусал. Его никто не смел кормить, кроме хозяина.
В общем, как у Вики Цыгановой:
Вызвали милицию, только что милиция?
Пьяному покойнику по хрену менты…
После общего возмущения в питомнике, и кучи написанных заявлений, Малыша передали в деревню – сторожить «крутой» дом.
Потом Сергей взял дрессировать Мудрого. Великолепный азиат нового русского. Хозяину было некогда им заниматься, и он очень хорошо платил Сергею за то, чтобы с собакой гуляли и учили командам.
Мудрый был до того красив! Ростом – как серая стена. Невозмутимый… Когда его к нам в гости привозили – соседи сбегались смотреть.
А потом мы по работе поехали в «Алябьев курган» - питомник азиатов. Там и условия очень хорошие – огромные площадки для гуляния, вольеры, корм самый лучший - и собаки замечательные. Когда их Душман становился на задние лапы – он был на голову выше Андрея.
В питомник привозят аборигенных собак, которые еще такие дикие, что фонарика боятся, ночью шарахаются, думают – глаз зверя невиданного, чудища лесного.  Но! Насколько псы без башни – кого можно кусать, кого нет, настолько азиаты благородны. Пока мы по питомнику шли, она лаяли красивыми низкими голосами (а не визгливо, по бабьи, как колли) только во время движения. Мы встанем, они смолкают, ложатся.
Нам сказали, что недавно продали кобеля-подростка, так он в шесть месяцев уже задержал вора. Просто положил его и несколько часов держал до прихода хозяина.
И объяснили, что ни один нормальный азиат на ребенка даже не зарычит. По этому принципу шел строгий многовековой отбор: собака на свободном содержании, недружелюбная к детям, безусловно, опасна и не может быть оставлена в живых.
И все же мы не знали, как пойдет дело конкретно у нас, с конкретной собакой…
А дали нам такое крошечное, пушистое существо - не волкодав, а «личинка волкодава».
Но свою территорию азиаты понимают сразу, и Миха в два месяца уже низким грозным голосом облаивал прохожих, предупреждая  что он здесь САМЫЙ алабай.
Но тех, кого эти собаки видели в детстве, они потом на всю жизнь запоминают, и берут под свою защиту.
Наша доктор Любовь Афанасьевна, которая ужас как боится собак, мимо Михи проходит уже совершенно спокойно - он только трется ей об ноги. Отца, который каждый раз приносит ему свиные шкурки, он вообще готов от счастья повалить…Лезет обниматься и целоваться изо всех сил – даже чересчур – отец за калитку держится…
А в еде мы умудрились его избаловать: не всякий суп ест, и не всякое второе. Чаще всего варю куриные шейки с овсянкой. Овсянка, сэр! Терричка, тот вообще предпочитает есть с рук сосиски… И ходит такой несчастный, маленький и рыжий, если не наелся, что сам давишься куском.
У Владимира Санина есть такой момент – как к полярникам в Антарктиде приблудился молодой медведь. Добрый, еще никем не пуганый. Его втихую подкармливали, и боялись, что шуганет начальство.
Но когда командир утром выглянул в окно и грозно спросил:
-Почему медведь не кормлен?
Все тихо прокричали «ура» и поняли, что зверь останется.
***
Привет!
Когда мы учились в Самаре, приобщиться к театрам как-то не получилось.
В оперу достать билеты можно было запросто – но кто б туда хотел!
Помню, пошли на «Ромео и Джульетту». Парис был в драных черных колготках и прыгал так тяжело, что не только скрип пуантов был слышен, но и вздрагивал пол в зале.
Джульетту Ромео переворачивал головой вниз и опускал вдоль своего тела - да так, что она стукалась головой о пол. После четвертого раза Верочка Пинчук вскочила, сказала, что от жалости к бедной девушке ее тошнит, и больше в зал не вернулась.
А в драмтеатр мы попали на одну из вещей Достоевского – не помню «Преступление и наказание» или «Братья Карамазовы». Но спектакль шел два вечера, и половине нашей группы дали на первый вечер билеты, а половине – на второй.
Во время сцены в суде один из артистов изображал секретаря и должен был вести записи, Но было видно, как ему скучно, и он сидит и мается, и рисует на бумаге чертиков.
Когда мы поняли про чертиков, нас разобрал такой  хохот, что как ни сдерживались и не давились - а едва не вывели из зала.
ДНД были большим развлечением. Добровольная народная дружина – звучит же! Помнишь карикатуру из «Крокодила» – две козы и старый козел идут в черный лес в повязках под лозунгом «Если вернемся живыми – завтра получим отгул»?...
Мы осмеливались пошляться  не больше получаса, а потом встречались в кафе.
Надо представить себе ту голодную Самару, где молоко имели шанс купить только неработающие пенсионеры – с 9 до 10 утра его продавали на розлив в длиннющей очереди. А наша основная студенческая кормежка была – лук под майонезом и макароны… Чтобы представить, какое счастье – раз в месяц посидеть в «Ласточке» над плошкой, где мороженое с орехами, и один из первых магнитофонов гоняет «Тома и Джерри».
У меня тогда была мечта и представление о роскоши… Своя теплая комната, где можно будет сидеть на полу, на ковре! И пить из чашки теплое молоко…
Знаешь, мне вдруг резко, в один момент стало тесно обручальное кольцо. Носила я его по привычке: маленькое, узкое, незаметное… И вдруг вижу, что палец сине-фиолетовый, то есть снимать надо срочно. До утра ждать нельзя.
Попробовала с мылом – фиг вам. А где я в воскресный вечер найду мужика с инструментами? МЧС-ники в нашем городе не водятся… А завтра палец можно будет уже того…ликвидировать…
Мама говорит:
-Может Ивана Николаевича вызовем?…
Тут я начала ржать совершенно неприлично, представив, как ты таким экстремальным способом снимаешь с меня обручальное кольцо.
Мама понимает, что что-то не то сказала:
-Намыль руку мылом, подыми вверх, и потихоньку попробуй снять…
Уфф….Стащила….. Палец до сих пор сине-фиолетовый, но, кажется, пронесло.
Знак свыше, блин..
**
Привет!
За окном идет снежок. Такой хороший, мягкий, сразу заснежило все ветки и получилась швейцарская зима.
Вдали панорамы – горы, поближе – открыточно-красивая белоснежная природа, по улице бежит ручей от прорвавшейся канализации. Бурный красивый ручей, если не принюхиваться.
Сегодня, если Лешке будет так же хреново, надо его навестить.  После копеек, которые ребенок имел на прежней работе – получив нашу зарплату, он купил себе новорусское пальто. Черное, длинное. И носил его наррррраспашку. А на редакционном крыльце курил вообще в футболке. Догулялся!
Позавчера пришел на работу  ярко-красного цвета и без голоса.
Попробовал отпроситься - отлежаться. Ему велели брать больничный. На другой день с температурой 39 сел за руль и поехал в поликлинику. Оттуда его отправили домой с пневмонией.
Из дома говорят -  лежит Лешка в лежку и Бакстер тоскливо воет рядом.

А у нас дома идет война за еду.
Иришка не ест по-обычному, по-человечески. Разливаешь борщ.
-Мам, можно мне налить без моркови, капусты, лука и картошки?
 -Может еще без воды, и без тарелки?…
Ну и приходится все свободное время извращаться у плиты. Метод: «Не хочешь есть – иди читай стенгазету!» у нас не проходит, потому что если Иришка похудеет еще на пару килограммов, ее будет просто носить по воздуху.
Но почему все без исключения дети любят мерзкие «бич-пакеты» с растворимой лапшой? Кто может объяснить? Готовы есть их в любое время суток.
Говорят,  менты придумали салат «Счастье бомжа». Замачиваешь «бич-пакет» в майонезе, добавляешь мелко нарезанные яйца и лук.
***
Привет!
Написала новый рассказ. Посылаю… Только не думай, что в нем есть что-то от конкретных личностей. Это так, с миру по нитке.
Наташа

Осень уже почти сдалась зиме. С крыш еще падали капли, но снег на ветках деревьев уже не таял, преобразив унылую улицу в сказочный лес.
В редакции заканчивался долгий рутинный день. Уже «смакетированы» были все полосы завтрашнего выпуска: последние «дырки» заткнуты. Телефоны звонили все реже. Кто-то опускал жалюзи, отгораживаясь от меркнущего пейзажа за окном, кто-то ставил чайник…
В коридоре уже мерцала наряженная ёлка – ёё установили рано в этом году, как сказала редактор: «Чтобы люди настраивались на праздник».
И никого не смущало, что через несколько недель, когда кончится декабрь, ёлка, возможно уже осыплется.

Наташа потянулась – стряхнуть нудную боль с шеи и плеч. Не компьютер, а убивец – за несколько лет превратилась в старуху, у которой ломит каждая косточка.
Позор.
От природы ей была дана большая гибкость и особенный талант к движению. В дедушку ли? Тот мальчишкой еще Волгу переплывал, зажав в зубах монетку, чтобы на том берегу заплатить перевозчику.
Когда он решил выучить плавать пятилетнюю Наташу, и на городском пляже зашел в воду неглубоко – девочке по грудь, и предложил ей: «Ложись ко мне на руки»… Наташа мигом уловила необходимый внутренний ритм движений, и с его рук поплыла сразу.
-Русалка, поди ж… - ошарашено сказал дед.
И воду, и тело свое чувствовала она прекрасно. Спустя время – в годы юности - подобно деду уплывала на другой берег Волги, а когда получалось съездить на море – приводила в трепет спасателей, когда ее темная головка исчезала далеко за буйками, растворялась в голубизне волн.

Молчаливая по натуре, нелегко сходящаяся с людьми – она любила природу: умела залюбоваться накатившейся волной, тонким рисунком ветки, разломом камня, блеснувшим на солнце…
Она окончила геологический институт, долгими месяцами была в экспедициях, так же легко, как плавать, научилась ездить верхом. И вообще ей легко давалось обустройство кочевого быта – из-за умения довольствоваться малым и особенной ловкости, таланта – сходу разжечь костер, сочинить вкусную еду, навести уют в палатке.
И работник она была хороший. А с друзьями и любовью по-прежнему не получалось… Вот книжки в рюкзаке возила – грешна. Стихов много помнила. Дивилась и наслаждалась красотой мест.
А разговоры что велись вокруг часто казались ей мелкими и пошлыми, и грубый смех – непереносимым.
Ближе к тридцати – не только душа, но и тело застонали от одиночества…
Но кто ж знал, что у того, единственного, которого из других выделила она, дома осталась такая же гражданская жена. Да еще сын.

…Рожать она уехала к бабушке. Деда к той поре в живых уже не было.
И понеслось.

В декабре, под Новый год на свет появились девочки-близняшки. А весною бабушку разбил инсульт.
И уже шестой год она лежит, и врачи говорят, что лучше не будет.
Из декретного Наташа так и не вышла, сразу написала заявление об увольнении.
Те годы, пока малышки были совсем маленькими вспомнить теперь страшно.
Бабушкина пенсия, детское пособие, да ее гроши за мытье двух подъездов.
На улицу выйти было стыдно – оборванка. Ни целых колготок, ни целых туфель. Если знакомые дарили ненужные уже вещи – праздник.
В трепет приводила каждая болезнь – на что купить лекарство? В магазине траты подсчитывались до копейки, а пословица «щи да каша – пища наша» - стала в семье ходовой.

Потом ей повезло – в редакции освободилось место, и после испытательного срока ее взяли. Сказалась любовь к книгам – писала она не хуже других сотрудников. Да и многие ее коллеги не имели профильного образования.
Теперь можно было не бояться голодной смерти, но вдруг нахлынула такая усталость…
Наташа поняла, что ни в одной экспедиции она так не уставала.
А падать нельзя.
Впереди еще марафон на много лет.
Как выдержать?
Они и не выдержала бы, если бы не…

Пройдет еще около часа, и народ начнет собираться домой, а Наташу на углу будет ждать машина.
Дома и не догадываются об этом!
У нее ненормированный рабочий день, она сказала своим, что вечером будет «на задании».

Между тем Наташа точно знала – к чему вернется.
Ободранный коридор, выкрашенный зеленой краской.
Дети, которые тут же, не дав есть снять пальто, накинутся с тысячью проблем: и на завтра надо сделать аппликацию, и суп уже весь съеден.
А в кухне – гора немытой посуды.
И плачущий голос бабушки из комнаты – лежачей, исскучавшейся в одиночестве, жаждущей поговорить о своих болях.
-Наташа-а-а, посиди возле меня, куда ты всегда убегаешь? Я ж целый день одна…
И запах, тяжелый запах, неистребимый, не смотря на ее старания держать больную в чистоте – до стершихся, много раньше времени постаревших рук.
Ночь была – как короткий отпуск от службы, и никогда не ведомо – удастся ли он? Вдруг бабушке ночью станет плохо.
Она считала единственно возможным долгом своим задержать родного человека на свете – насколько можно, но уже ей трудно было вспомнить – кто сама она? Только ли тяжкий труд ее доля?

Но теперь, несколько раз в месяц ее ждали и другие вечера.

А началось все – кто бы предсказал?...
Ее послали написать статью о только что отстроенной больнице.
Здание получилось одним из лучших в городе, и прославить его можно было, не кривя душой.
Не обошлось и без смеха.
Рассказывали - новую хирургию посетил аж сам губернатор, прошелся по этажам, заглянул в уютные маленькие палаты.
-А почему телевизоры так неудобно поставили? Больным, наверное, плохо видно…
С тех пор следить, чтобы телевизоры стояли у больных под самым носом - сделалось такой же важной задачей сестер, как и выполнение назначений.

В приемной покое молоденькая сестричка выдала Наташе голубые бахилы, и она отправилась на второй этаж ждать главного. Как и везде здесь была своя иерархия – никто не решился бы и слова сказать без верховного благословения.
Коридор был пуст. Из столовой последние пообедавшие тянулись осторожными шагами – недавно вставших.
В ординаторской был только один врач.
Он писал быстро, энергично заполняя страницу и время от времени вздыхая – видно труд этот не любил.
Поднял на нее взгляд.
Наташе он показался мальчишкой.
Светлое, чистое лицо, голубые глаза…На какого-то артиста похож, кажется. Вроде бы она видела по телевизору… Хотя сериалы смотреть не очень-то получалось.
-Вам…
-Евгения Леонидыча…
-Сейчас будет, подождите.
Он кивнул удовлетворено, что значит не к нему – и можно продолжать – и поскорее отмучиться от нелюбимой работы.
-Саша, готов? – заглянула в дверь еще одна сестра. Какие они здесь все молодые и красивые…
-Вам сейчас идти оперировать? – решилась спросить Наташа, - И… как вы относитесь к этому?
Честное слово, ей показалось, что он едва не хихикнул на глупый вопрос:
-С душевным трепетом.

Потом пришел главный, и долго, обстоятельно рассказывал ей про дела больничные. Хорошо, что она взяла вторую кассету для диктофона.
Главный ей не понравился – обаяния в нем было ноль целых хрен десятых, и интереса к своей профессии столько же. Вот хозяйственник из него, наверное, был неплохой – про то, что еще планировалось сделать для благоустройства больницы, он рассказывал с увлечением.
Но под конец он сам притомился от своих монологов, и откровенно обрадовался её кивку - У меня все.
-Выход найдете?
Лифт, конечно, был занят. Но вниз – не вверх…
Она вышла на площадку пятого этажа, глянула вниз – на бесконечные ступени.
И внезапно накатила усталость. Такая, что закружилась голова.
От постоянного переутомления такое с ней часто бывало. Наташа обычно умела скрывать это состояние – стоит выйти на свежий воздух, сесть на лавочку, откинуться, закрыть глаза и посидеть несколько минут… И вернуться, как ни в чем не бывало.
Но тут стены и пол как-то собрались поменяться местами. И еще лестничный провал впереди…
-Эй-эй-эй, - кто-то крепко взял ее под локоть…

…Она сидела на диванчике в коридоре. Молодой человек Саша заглядывал ей в лицо. Слава богу – не перепугано, как тетки-бабки, если бы она упала на улице… Смотрел доброжелательно и даже весело. С чего бы это хирургу пугаться обмороков?
-Что с нами – знаем? – спросил он.
-Знаем. Давление низкое, и вообще вегетососудистая, - в тон ему ответила она.
-Так лечиться надо.
-Сейчас пройдет, - она сунула руку в карман куртки, отломила кусочек своего «лекарства». Знакомая посоветовала – растопить плитку шоколада, всыпать туда растворимый кофе, и когда снова застынет – носить с собой на экстренный случай.
-Не беспокойтесь, идите по своим делам…

Четверть часа спустя она стояла на ступеньках больницы, привыкая к свежему зимнему воздуху.
Хлопнула дверь, он сбежал по ступенькам мимо нее, уже одетый – видимо его смена закончилась.…
Обернулся, и вроде искоса глянул, но взгляд был такой же быстрый, цепкий, все замечающий, как тогда, в ориднаторской.
-Давайте подвезу…
Машина у него была зеленая.
-Все уснули до рассвета,- тихонько напела она, -
Лишь зеленая карета,
Мчится, мчится в вышине,
Hе угнаться за каретой,
Ведь весна в карете этой.
Он улыбнулся и кивнул – помнил эту песню. Может быть, он был с нею даже одного поколения – просто жизнь его была легче, и он не состарился так быстро…
Мало ли, что видел он у себя в клинике. Глаза у него еще наивные, как у мальчишки. Сынок.

Пока они ехали – а путь был долгий, почти через весь город – они разговорились.
Она настолько не ждала какого-то мужского внимания к себе, что впервые задолго заговорила просто по-человечески, не оглядываясь на то – понравится ему или нет, не скрывая природного юмора.
Они действительно были почти ровесниками – и воспоминания о прошлом города, о школе были у них почти общие.
Он смеялся над тем, как она изобразила его главного, потом указал налево:
-А помнишь, тут стоял фонтан в виде слона?
-А то! Я еще много чего помню, я помню, что в этом дворе и кино показывали – передвижка приезжала.
И оставшееся время почти каждая фраза начиналась у них – « а помнишь?»
Остановив у ее подъезда – милая четырехэтажная хрущевка, где за два мера до подъезда уже пахнет подвалом: сыростью и мышами – он, отсмеявшись, наконец, попросил:
-Слушай, пришли мне статью, когда будет готова.
Достал дорогую барсетку, блокнот, черкнул свой электронный адрес.

…Статью она, конечно, отослала.

Но писать спокойно ей можно было только в ранний утренний час, когда спали дети.
Можно было еще натянуть одеяло на голову и – пока не зазвонит будильник.
Но ей необходимо было хоть немного свободного времени, чтобы чуть-чуть осознать себя человеком.
Встать, когда все еще видят последний сон.
Первым движением – мягко утопить кнопку компьютера. В ответ загорался синий огонек. Тихий шум – машина начинала оживать.
Она ставила на огонь турку, заваривала крепкий кофе. А на экране уже горела картинка, переносящая в другой мир: океанский прибой, прозрачные волны, накатывающиеся на прогретый солнцем берег.
А за окном – недавно она разорилась – и купила таки у мужика на рынке те голубые шторы – бил в стекло мелкий дождь.
Хотя семь недель оставалось всего до Нового года…
Где-то в Европе – заснеженная сказка. Нет особенных холодов, но дома укрыты пышным снегом, и огни горят, и «праздник к нам приходит»…
А тут снова дождь, на смену которому придет ледяное небытие природы. Немеет лицо, немеют от мороза губы – и за каждую ветку тревожно: доживет ли до весны?
Бесконечная осень, бесконечная зима. И – ни одного письма в почтовом ящике.

Щелчком мыши она открыла уже давно прочитанное – его благодарность за присланный текст.
И неожиданно для себя написала: «Привет! Сейчас, наверное, еще спят все кроме меня. А я пью кофе, и мне то грустно, то весело. И так хочется всей этой новогодней кутерьмы – даже не самой пьяной ночи, а ожидания!
Когда в магазинах все сверкает гирляндами и дождем. И эти копилочки с пожеланиями денег, открытки со свечами и шампанским…Такие наивные пожелания, прямо детские. И кажется – оттого-то они и сбудутся…»
Он ответил в тот же день – только ночью. Днем ему писать, видимо, было некогда.
«Детство – неповторимое время. Тогда мы были счастливее, много счастливее…»
Она откликнулась.
И письма эти вошли в привычку…
О чем только ни писали они! Взахлёб! О годах минувших, и о том, какой фильм смотрели,
, что снилось, и какая погода, и какой разгром устроило начальство
И настолько она стала видеть в нем родную душу, что когда он однажды спросил: в каком часу заканчивается ее рабочий день - и машина ждала ее на углу…

Она была уже настолько утомлена жизнью, что восприняла эту связь просто – как подарок судьбы. Без обязательств, без завтра.
Наташа переступала порог, чувствуя себя собакой, которую впустили из ледяной непогоди – в тепло. Здесь блаженно ей было все.
Она сидела на краешке кресла, и комнату его запомнила - всегда в полутьме. Мягкий свет бра – по левую руку, а по правую – сказочный мир большого аквариума.
Голубой проблеск неонов в нежной зелени водорослей, медленные, плавно колышующие хвостами золотые рыбы – они подплывали к самому стеклу, и круглые их глаза – может быть видели ее? И грот в виде затонувшего корабля. И невесомые пузырьки струящиеся, к поверхности.
Она сидела, и хотелось сидеть так вечно. Глядеть, как зажигаются огни на улице, как живут своей жизнью рыбы…
За одну причастность к здешнему, она готова была окаменеть, подобно жене Лота.
Он приходил из кухни вместе с запахом кофе, задергивал шторы, отгораживая их мир от улицы, присаживался перед ней на корточки.
-Устала?
Фиг вам, конечно - не так как он, выстаивавший в операционной помногу часов подряд. Ее усталость была иного рода.
Когда кажется, что можешь свернуться клубком и пролежать так несколько лет подряд, чувствуя, что время течет мимо тебя, как теплый песок в песочных часах.
Ей казалось, что усталость эта неисцелима.

Лишь постепенно она стала замечать, что начала оживать. Его глазами она стала видеть себя, а потом и любить.
Теперь в магазинах она замечала красивые вещи, которые хороши бы были на ней. Ей хотелось попросить подать те или иные духи, узнать их запах: простой или сложный, раздражающий или дарующий наслаждение.
Через него она снова начала чувствовать мир.
Проводила ладонью по поверхности стола – и приятна ей была эта прохладная гладкость.
Щемяще прекрасными казались ветки рябины, и шапки мокрого снега на последних ягодах.
И когда дома нужно было одну за другой отмывать кастрюли, или, моя полы, пробираться с тряпкой в те уголки, куда не могла достать швабра – не грязь была у нее перед глазами, а память этой красоты. И ей было легче.
Она похорошела, стала следить за собой много больше.
-Глазки-то как засветились, - говорили на работе, - Да ты, у нас, оказывается, хорошенькая! Влюбилась, что ли?

Она не влюбилась.
Полюбила.
Его – и свою жизнь через него. Радостно отвечала на объятия детей, смеялась с ними…
И о бабушке теперь – не просто заботилась, но хватало сил и жалеть, и делать в этой жалости больше, чем просила старуха.

Конец дня. Можно выключать компьютер.
Запахнуть мягкую синюю шубку, и - в хоровод летящих снежинок.
А в полутьме – призраком – очертанья машины.
В машине совсем темно.
Но она видит короткую его улыбку – не может сдержаться, рад.
Дотронулся – ты? Здесь? Это я…
Гулкость высокой лестницы, поворот ключа в знакомой двери. И уже в прихожей можно обнять его, и несколько минут блаженно стоять, прильнув.
Никогда раньше она не испытывала таких чувств и никогда больше ей не было дано подобное испытать.
Ощущение реальности – вот он, и обрывалось сердце, пересыхали губы.
Счастье, на земле, кажется невозможное!
Счастье в каждой секунде, в каждом движении – своем и его, в каждом прикосновении друг к другу..
Он касался губами ее виска, ее волос – на этом ли свете она еще?
В любом случае это был подарок оттуда.
Когда уже совсем не веришь, что рай – есть, Бог дает знак… Верь!
Отсвет рая…

…Будем пить кофе? – спрашивал он после.
В этот раз он решил похвалиться.
-Смотри, что я приготовил…
Это что-то было – целый казан фантастического плова.
Дымился рис, желтели кольца лука, много было и сочной моркови, и поджаренного до темной корочки мяса. А еще она узнала шампиньоны, и ёлки-палки – ананасы…
-Ты - трезвым готовил?
-Вполне. Повар из меня, конечно, хреновый. Но скучно же каждый раз одно и то же.
-Да-а, - сказала она, попробовав, - Тут одним словом не определишь. Чего там – поэма…
Он засмеялся. Он сдержан был в смехе, но уж когда… совершенно по-мальчишечьи…
-У меня все такое, в стиле джеромовского «ирландского рагу…» А, сыпь что есть…Ничего ведь?
-Вполне. А вот я интересуюсь – с техникой ты не экспериментируешь? Суп в электрическом чайнике не варишь? Мы в институте пробовали… Там так долго плита разогревалась - старая, одна на всю общагу. Мы и взялись за чайник…
-Так там же…
-Точно. Вермишель к спирали прикипала.

Они могли быть друг для друг всем.
Любовниками…
А за столом уже сидели- как друзья со студенческих лет…
Как два ветерана.
Когда-то от нее ушел - друг, от него ушла - жена…
Он не раз звал ее замуж, но - потрясенная вначале- она потом всегда говорила: «Нет».

Пока у нее был праздник, чудо в жизни, дававшее ей возможность везти свой воз дальше. А съехаться, лишить себя чудесных мгновений, много отяжелить быт ему…
И такого как сейчас не будет!
Ей – делить время между детьми, тяжелой больной, хозяйством, ему – со всем этим мириться. Даже если он не бросит её – неужели она настолько хороша, чтобы при таком «приданом» составить его счастье?
Лучше так.
Бриллиант в кармане дешёвого пальто.
Минута счастья – да разве этого мало на всю жизнь человеческую?

…Он проводил ее и долго стоял у подъезда.
Ее ждали. Светились окна в доме, дверь открылась ей навстречу, взлетели, приветствуя, девчоночьи голоса…
Можно уезжать.
Она не могла понять, чего стоило ему возвращение - в одиночество.
Снова тоска, с которой он не может справиться. Острая, захватывающая всё существо его.
Будто он ребенок и ждёт не дождется родных, которые пришли бы за ним.
Закрылась дверь – и он опять один, на темной улице.
Холодно.
И во имя избавления от этого холода он всерьез задумался : та молодая сестричка, что всегда старается быть возле него в отделении – она давно хочет за него замуж…

Надя.
***


Привет!
В пятницу – по заданию – полдня провела на станции «скорой». Когда договаривалась с заведующей, хотела попроситься ездить с каким-нибудь доктором мужского полу. Исходя из того, что у мужиков с чувством юмора получше, и работают они как-то смелее. А то дадут старую занудную тетку... Но , слава Богу, что промолчала.
Когда входишь за ограду больницы и видишь эти здания, периодически проходящих людей в белых халатах – уже адреналин, как на самолете. Это место, где каждому могут сказать что-то такое – что жизнь его изменится. И не знаешь, каким будет завтра – может куда-то ехать, ложиться… Здесь ты уже не хозяин над собой.
Ну-с, уже в холле знакомимся с Ниной Алексеевной, она водит по этажам, открывает каждую дверь, показывает. Одна комната отдыха, другая, третья, лекционный зал, буфет…
-Другие отделения – белой завистью? Или черной?
-А мы еще хотим – теннисный стол! И всякие тренажеры!
Рассказала она про работу в целом, потом дали  халат и познакомили с Натальей Александровной и Юлей, с которыми я приготовилась ездить хотя бы полсмены.
Вдруг новость – руководство разрешило съездить только на ОДИН вызов.
Девочки сами удивились:
-Да что ж за одну поездку поймешь? Хотя криминала ждать…можно и не дождаться.
-Да не нужен мне особенный криминал. Мне б понять, какие вы выходите в конце смены.
-Ой, бывает, что уже сами на ногах еле стоим, хуже чем те, кого только что откачивали.
Едем. Машина та самая, что получена по нацпроекту, Наташа с гордостью показывает всю ее начинку – все эти приборы и приспособления. Я, еще помнящая, как скорая была чисто ящиком на колесах для транспортировки – ахаю на каждый аппарат.
Приехали. И – нам не открывают. Бабушка из-за двери отвечает, что никого она не вызывала, и вообще хвамилия у нее другая.
-Девчонки, обман! Раз так – этот вызов не считается, берите меня еще на один!
Девочки, сами не понимающие, с чего у них вдруг такие тайны Мадридского двора и засекреченный объект, соглашаются.
Четверть часа спустя, едем к бабушке с давлением. Бабушка лежит в дальней комнате, молодежь голов не поворачивает от телевизора.
Как слаженно действуют девочки!  Юля придвигает Наташе стул, идет мыть руки, доктор меряет давление, Юля открывает ящик – не спрашивая, начинает набирать магнезию. Как танец, каждое движение которого тысячекратно отрепетировано и согласовано. Красиво!
А бабушка – не верила, что к ней в ее 84 года приедут… Под конец она уже не знала, как отблагодарить.
-У меня там конфетки лежат – возьмите! А то я встать не могу…
-Съешьте сами за наше здоровье.

…А потом мы сидели опять на станции, и девочки вспоминали разные случаи – о наркотиках в кармане, с которыми ходишь по темным подъездам, о том, как с этими тяжелыми ящиками – ночью, по хрущевкам, по домам без лифтов, откачивать бомжей, наркоманов…
Когда просишь водки, чтобы обтереть больного, жильцы спрашивают – какую? Разумевая, что медику вдруг захотелось выпить…
Потом Нина Алексеевна спрашивает:
-А у вас в газете есть практиканты?
Ну, думаю, может у нее какой-то родственник учится, и его надо на практику устроить. А это у нас деликатная тема. Обычно после первой заметки выясняется, что молодь писать не умеет. И редактор, чтоб не мучиться, договаривается с ним – моете нам окна, или убираете бумажки во дворе – а мы вам подписываем практику.
И тут Нина Алексеевна выдает.
-Приходит к нам девушка, представляется практиканткой из редакции. Мол, всем дали задания, а я вот хочу написать о докторе со «скорой», который лично меня тогда-то откачивал.
Заведующая по компьютеру поднимает информацию, кто дежурил конкретного числа.
-Подходите завтра, будет работать этот врач.
Девица приходит, о статье уже речь не идет, она начинает грязно домахиваться дохтура.
Тот поднимается к заведующей – так и так, избавьте меня от подобного общения. Молодой серьезный парень, жена, ребенок, учится.
Так на другой день заведующей стали еще и звонить «из газеты»:
-Что ж вы нашему журналисту мешаете брать материал, она не все выяснила, дайте домашний телефон дохтура!
-Да какие ж бывают самонадеянные девицы – на все идут! – в сердцах сказала Нина Алексеевна.
А я вспомнила Андрея. Если он ехал на турбазу один – Варе там мешал шум, а он, вставив беруши и выпив стотворного, спал как младенец – хоть домик раскачивай…Так вот – если он ехал один, то потом начинал кокетничать, как дама с веером:
-Ах, меня там так домагивались! Я еле отбился! Ах, я скрывался на натурных съемках с фотоаппаратом!
P.S.
Вот так всегда!
Отвезла материал про «скорую» на вычитку. К концу дня звонок.
Заведующая станцией.
-Прочитала вашу статью (медленно так) Чего-то она мне не нраааааааааааавится. (шелест страниц) Вот давайте все веселые случаи уберем. Те, что вы в конце приводите…Байки эти всякие. Убрали?
Пойдем дальше. Почему вы Наталью Александровну называете Наташей?
-Молодая же женщина, громоздко по имени-отчеству в каждом абзаце будет… Почему на Западе никто не обижается, если по имени назовут – даже Билл Клинтон?
-Не знаю насчет Клинтона, но она все-таки доктор. Ну что это за «Наташа»? Убрали? Дальше (шелест страниц) Зачем вы пишете, что врач шутит с больными? Будут говорить, что мы веселить их ездим. Убрали? И что доктор старушку отхаживает, а молодежь голов не поворачивает – тоже не надо.
-Но ни адрес, не фамилии ведь не указаны. Это же общая проблема, что старики никому не нужны…
-Убрали? Дальше…
Теперь хочется снять свою подпись под материалом. Ну публиковали бы тогда сразу отчеты из цифр, небось весь город бы зачитывался…
И еще к нам  заглянул Лешка, который сдал сессию на пятерки и приехал взять в редакции какую-то справку.
-Прикинь – велели на последнем экзамене писать хвалилку про рекламу от имени тех, кто ее смотрит.
-Дайте, - говорю, - хоть образец – или вообще писать от балды?
-Никаких образцов!.
А из чего состоит реклама? В общем, сажусь я писать от имени женщины. Думаю – не сдам, хоть поржу.
«Проснулась я, муж ушел на работу… Поставила кофейку – смотрю, по телевизору реклама моих любимых прокладок…»
И так расписываю весь день до вечера, как она восторженно смотрит то одно, то другое
«Наконец, после того как в 124-й раз была продемонстрирована реклама любимых прокладок, началась передача «Малахов +» Я пошла отрезать себе тортик, но эта уже совсем другая история»
Говорит, преподавательница каталась от смеха. В результате все сдавали экзамен, а Лешке поставили автоматом. Пообещали, что если про Малахов + в том же стиле напишет, и за второе полугодие поставят хоть сейчас
Надя
***

Привет!
Пришла из Думы, ну вечер сатиры и юмора...

Погода-то мартовская - за окном начали орать благим матом коты.
-Телосети в ветхом состоянии...
-Мяу!
-Теплопотери закладываются на теплосетях...
-МЯУУУУУУУУУ!
-ПРизнать выпадающими доходами...
-МРЯУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУ!!!!
Сидели мы на третьем этаже, но коты орали под ухом, как родные.
А я еще перед Думой читала анекдот.
Встречаются зоофил, садист. некрофил и экстремал.
Зоофил:
-Сейчас бы кота поиметь...
Садист:
-А потом выпотрошить.
Некрофил:
-А потом опять поиметь.
Экстремал:
-Мяу.
***


Привет!
Иринка моя, сделав уроки, мается от безделья.
-Мама, может ты подскажешь  интересно дело?
А поскольку я уже засыпала, моей фантазии хватило на:
-Разводи хомяков...
Утром началось.
Она принесли калькулятор, подсчитали сколько хомячат будет рождаться и почем они станут сдавать их в "Природу"
-Но мне придется завести банковскую карту!
И чуть позже:
-А это законно - отбирать детей у матери?
Ты знаешь, что в парке, по выходным,  "работают" три лошади?  У них 8-часовой день, но труд не слишком тяжелый. Катаются исключительно дети, и коней они закармливают так, что к обеду лошадки не могут смотреть на хлеб и булочки, а к вечеру воротят морды от яблок и морковок. Думаю, на ужин, в родной конюшне, они отказываются и от сена.
Соседи же у нас взяли очередную собаку. Привезут щенка, потом он бегает по улице, полуголодный и никому не нужный, прохожие подкармливают...
Очередная жертва самая жалкая. Крошечное, очень ласковое черное собача...
Вчера вынесла ему за калитку вермишели - ел и дрожал. Сегодня веду Иринку в школу, он весь счастливый подбежал приветствовать.
Налила я в миску теплого молока, разбила туда яйцо, и вынесла песику. Он несчастный, даже не знал, что это такое! Мажу морду, чтобы распробовал, а он не понимает, он такого не ел никогда. Так и не стал - Михалыч потом подлизал безо всякого энтузиазма.
Поубивала бы. Хозяев.
Иван, я очень боюсь, что усыновлю мелкого собача.Утром еще в темноте, он прибегает от соседнего коттеджа здороваться, и подолгу, как какой-нибудь пудель, стоит на задних лапах и махает передними.
Провожает нас с Иринкой до школы.Завтрак же честно заработан?
Иду дом ему за едой, а он в это время, так же, по пуделиному, просит подаяния у прохожих.На редкость маленький, трогательный, и жалкий...
***


Привет! Снега у нас уже почти нет, тротуары и площади сухие, а вдоль родника на полоске оттаявшей земли набирает бутоны мать-мачеха.
Весна начинается как всегда - в магазине "Природа", где тетки долго-долго выбирают семена:
-Дочка, а капуста, штоль ранняя? Мне раннюю давай... А морковь у тебя какая? А какая лучше? Свекла? Редиска?
Впереди пара человек, а ждешь полчаса.
А еще для меня весна начинается в ветра. Ветер пахнет водой, как будто он летит из далеких краев, с моря-океана...
Море вроде очередной раз накрывается медным тазом - по причине сдохшей зарплаты.
Иринка, наконец, раздумала выходить за тебя замуж, и ходит очень грустная:
-Найдите мне другого жениха.
***

Привет! На рассердишься? Ну почему ты не предупредил меня о награждении. Я бы обязательно пошла – просто посмотреть, за тебя порадоваться. А так случайно попала – оказалось, что все наши заняты, и освещать мероприятие послали меня.
Ну-с, для газеты будет казенный вариант, а это – для тебя.

«В воздухе остро и тонко пахнет весной.
…Как давно живешь в городе, и хорошо это или страшновато, если знаешь всех – до последнего – из тех, кто пришел и сидит в зале Дворца культуры, украшенном золотыми звездами, и шариками. Мэр – – появился самым демократическим образом – от здания администрации он пришел пешком, в окружении стайки чиновников.
В зале полутемно, но с приходом мэра луч света устремляется на него как на приму Большого театра.
Перед этим он говорил в кулуарах:
-Разогнать весь дворец… Выступают слабо, непрофессионально…
Не доверяя «нашим, простоквашинским», он и ведущих пригласил из соседнего города, и коллективы нынче будут выступать - со всей области. Исключая два, спешно созданных, чтобы показать, что и мы не лыком шиты.
Но уже при первых словах конферансье – в глубине зала начинает плакать ребенок, молодой паре видно негде было его оставить - и взяли с собой… Организаторы поспешно бросаются – здесь могут быть только «значимые» люди, вход по приглашениям.
Значит, не хамить, а под локоть:
-Прррррройдите на балкон!
Смысл всего торжества – избрать «Человека года», вручать награду «Признание» в разных номинациях, перемежая действо концертными номерами.
Мы знаем, кто первоначально должен был быть объявлен «Человеком», но он отбрыкался.
-Предприятие мое недавно обанкротилось, неудобно… Найдите кого-то еще…
В городе имеется «ограниченный контингент» уважаемых, обеспеченных и полезных мэрии людей – и выбор пошел из этого списка.
«Визитная карточка» города, известный спортсмен  - вскрывает конверт.
Пауза и торжественно:
-Олег Игнатушин! И его фирма!
А далее – не мудрствуя лукаво – награждают целыми коллективами:
-За вклад в развитие искусства – коллектив детской школы искусств  в лице директора….
Вежливые аплодисменты, ответные слова благодарности.
--За развитие в сфере физической культуры – спортивную школу  в лице…
Хлопки –  и слова…
-В номинации «Здоровое наследние»…
Пишу уже  - «родная больницав лице…» Главного? Зама?
- Хирурга Мирского Ивана Николаевича.
И вот тогда …аплодисменты захватывают зал - пожаром…Две, три, пять минут не смолкают они…
Иван Николаевич, спасавший и выхаживавший и тех, кто сидит в зале, и их близких – забывавший о том, какое время суток, и сколько сил у него еще осталось…
И представитель Президента Ирина Степановна хорошо поставленным голосом старой учительницы:
-Дорогой наш, любимый, заслуженный доктор…Поклонимся и маме его – она сейчас сидит в зале, за то что выросла такого сына.
И награждённый – в микрофон – несколько слов:
-Я принимаю эту награду от лица всей городской больницы – врачей, медсестер, санитарок (последних особо голосом выделяя), которые делают все, чтобы помочь справиться со страданиями, вызванными болезнью…
Признание! За весь вечер оно было одно – подлинное. Зал и встал бы, если бы не было это прямым оскорблением другим – так явно своей любовью выделить одного…
А в воздухе свежо и тонко пахнет весной».
Иван, ты знаешь, меня все это так впечатлило – то, что у тебя труд подлинно нужный. Это мы – можем быть, а можем не быть… И в выходные я написала о тебе еще. Это нигде не будет опубликовано, так что не сердись. Я знаю, что ты очень не любишь быть на виду…
И все же, посмотри, ладно?
«Весенний солнечный день. Мы -  ученики начальной школы, обычно в такое время томимся: вырваться бы с уроков пораньше, в зелень двора…
Но вместо обычного урока сегодня - чудо
Чудо являет юноша – черноволосый и черноглазый.
Он рассказывает о средневековых монахах и показывает то, чем они зачаровывали и уверяли в своем могуществе поселян: сливает прозрачные жидкости из разных пробирок – а получается  на вид – всамделишнее белоснежное молоко.
-А что крестьяне? – торопится Сережка с первой парты.
-Крестьяне? – задумывается на миг юноша, - Думаю, они очень радовались…
Звонок
Но навсегда остается память: черноволосый юноша – и чудо.

Позже становится ясно – он живет недалеко от нас. Такой собаки, как у него – спаниеля – нет другой в нашем маленьком городе. .

А еще позже мы с подругой Ольгой, только что перешедшие в шестой класс, «пасем» аж класс 10-й! То есть на переменках стоим в коридоре так, чтобы нам были видны выходящие взрослые юноши и девушки. Тут учится Ольгина любовь - Дато. Я сопровождаю подругу, ей – для храбрости.
Хотя люблю только героев французских фильмов о рыцарских временах. Тогда никто не говорит гадостей о том, что Жан Марэ – нетрадиционной ориентации. И жанр «плаща и шпаги» еще – высокая романтика, а не набивший оскомину штамп.

Перемена – открываются двери «десятого»! Тот, черноволосый юноша тоже учится в этом классе.

…Проходят годы, столь долгий срок, что на его исходе я себя уже иначе, чем старой клячей, назвать не могу. Все было: периоды надежд и отчаяния, полной по всем статьям беспомощности – физической и материальной – когда родились дети.
Кому-то достается кусочек мирового кризиса: у нас детство прошло на изломе одного строя, а юность – в хаосе другого, и неведение – что принесет завтрашний день – уже ясно, что будет с нами до конца.
А тогда, после долгого «свободного полёта», мне повезло. Предложили работу. Да рядом с домом! Да знакомое газетное дело. Да зарплата, дающая возможность приподнять голову над нищетой. Купить новые туфли. На каблуках! Забыть о мерзкой растворимой лапше и о пакетике кофе, соображаемого «на троих».
…В первый же день,  мы с Анной Сергеевной, начальницей по отделу  -   раскладываем поутру свои бумаги…
Дробь стука по двери – на пороге  высокий мужчина. Лицо настолько доброе и светлое… Этими светлыми красками, простотою черт, напоминает поляка. Что-то от крестьянина, что-то от  студента
Это Андрей Никитин с   будничным вопросом. Что бы желали видеть мы на фотографиях для своих статей?
Последующие годы работы  в редакции – достаточно сложные. Постепенно после вольницы прежних газет - в годы перестройки публиковавших именно то, что интересно народу – и журналистам, как части этого народа, на смену всему этому приходит понимание.  Есть жесткий трафарет, набор стандартных  тем, поток. Но  времена эти окрашены тем, что когда уже совсем невмоготу, можно поскрестись под Андреевской дверью, и элементарно поплакаться.
Пусть ничего толкового Андрей в ответ не скажет, кроме как: «читай такую-то главу Евангелия», но просто становится легче на душе.Знаешь, что дальше этих стен твои горестные монологи никуда не пойдут, Да и просто: вокруг него, и в кабинете его - была аура добра. Успокаивающая, дающая понимание, что не всё в мире скверно.
И на задания с Никитиным было ездить хорошо.
Потому что, при моей нерешительности с людьми – даже по телефону звоню с опаской (а вдруг у человека настроение плохое, и ему разговаривать не хочется) – Андрей легко и свободно подходил ко всем без исключения. И  к мэру, и к ребенку в школе, и  к старушке на рынке. И как-то его все любили, и охотно с ним говорили, и вообще его знала каждая собака в городе.
А потом в нашей семье случилась беда. Маму здоровой не помню. И страх за нее был всегда. Я еще девочкой была, она будила ночью:
-Что-то мне с сердцем нехорошо. И страшно. Посиди со мной.
Эта тревога за самого любимого человека сопровождала нас с сестрой всю жизнь. И не было случая, чтобы мы не вызвали маме врача, когда она недомогала.
Но медики вовремя не распознали  ничего! И лишь когда с приступом вроде бы банальной желчекаменной болезни – маму увезли в больницу соседнего, крупного города, там уже определили… Тот диагноз, который произносят шепотом, и больному не сообщают. Анализы и самочувствие были такими плохими, что врачи сразу оперировать не решились, сказали, что будут готовить, чтобы больная операцию перенесла.
Я еще съездила домой, заперла собаку, велела друзьям кормить и гулять, собрала Иринку…
Приезжаю в больницу, отпускаю сестру на несколько часов домой, а мама еле слышно говорит, что умирает.
Спасло нас тогда чудо. Ждали терапевта, чтобы выяснить, почему мама задыхается – и заглядывает в палату маленькая худенькая женщина. Я думала – как раз терапевт. А это хирург Татьяна Васильевна пробегала мимо, просто в полуоткрытую дверь увидела, какая мама плохая.
Вышла, возвращается с заведующим отделением, и они между собой говорят, что перфорация и - немедленно на стол. Мама уже даже расписаться не могла в согласии на операцию. Потом сказали, что минут двадцать решали вопрос о жизни.
В реанимацию нас, конечно, не пустили. Помню эти ночи в палате. Ольга лежит, я хожу. Каждый час она звонит – как? Перед звонком долго молится. Утром была минута. Врач сказал – больная оказалась тяжелее, чем я предполагал…
Ольга побелела, у меня голос отнялся. Потом оказалось – отключили от аппаратов, но раздышать не смогли и подключили снова.
Когда маму перевезли наверх – казалось, она состоит из одних трубок разного размера. Самое страшное теперь было – не начнется ли перитонит и заражение. К вечеру она начинала петь, видела – почему-то революционных деятелей – и спрашивала Татьяну Васильевну – не может ли она перебросить ее во времена, поближе к маминой молодости. Потому что – на фига ей Ленин с Арманд, которые все время стоят перед ее кроватью?
Приносили лекарство, ставили систему, это кончалось.
В первый же день, как маму перевели, вернее ночью, позвонили, что Иришку мою ударили по голове качелью, и ее везут в детскую, чтобы узнать – нет ли сотрясения. Я – туда, на такси, как была в халате и тапочках, в полном ужасе, что вот если сейчас ложиться с ребенком, то как же мама, и Ольга одна с ней не справится.
Обошлось.
А потом мы возили маму в барокамеру, это  на  первомэтаже, там мягкие пуфики, и можно несколько минут подремать, пока идет процедура. Мы с Ольгой катили каталку, я шла первая и говорю:
-Пандус!
А Ольга не услышала и направила каталку в этот проем. Мы ее чудом удержали в последнюю секунду. С Ольгой истерика случилась. Она повторяла – я бы маму сейчас, своими руками убила…
У сестры зрение плохое, она не видела…
Словом, вот эти полтора месяца в больнице… Рядом – роддом, там каждый вечер отцы салюты устраивали, стоишь у окна, смотришь и только молишься. У нас очень долго все было – на грани. Еще одна женщина была, у которой сына избили, он находился в таком же тяжелом состоянии, больше месяца врачи не могли сказать – выживет или нет
Когда коллегам моим стало известно о беде, отреагировали они по-разному.
-Надежда Николаевна, а смысл вашего пребывания в больнице?
Смысл? Мы с Ольгой сперва, как собаки, сидели трое суток под дверью реанимации, а потом, каждого выходящего хватали за край халата с одним вопросом:
-Жива?
Позже не отходили маминой от постели. О чем можно было думать, о какой работе, когда смысл жизни измерялся делениями градусника. Начнутся ли осложнения? Не скажут ли нам: «Безнадёжна…»…
Несколько месяцев спустя, когда маму привезли уже домой, мы не знали: что сделать, чтобы болезнь не вернулась?
И тогда Андрей подкинул мысль:
- Выписали? Дома? Так позвоните Ивану Мирскому. (С придыханием) Врач - от Бога! Только я раньше его предупрежу, так сказать, протекцию составлю, потому что он к кому попало не ездит.
Он обязательно посоветует что-то дельное… Только это… он такой серьезный! Вещь в себе. Еще в юности, когда мы все гуляли –  уже работал медбратом. Я ж говорю, он – от Бога!
Помню первый приход Ивана к нам.  На меня сама тема разговора наводит холодный ужас, и я слушаю почти из-за двери. Ольга много смелее. Она расспрашивает о диете, витаминах. О ядах: болиголове, аконите –  в тот момент были готовы на все
Иван не опровергает:
-Я уже столько слышал от больных, чем они лечились, и что помогло реально… Меня трудно чем-либо удивить.
-Вы же работали онкологом. Ушли – потому что тяжело?
-Тяжело. Хирург прооперировал, довел до выписки – и больше не видит этих людей. Две трети из них живут нормально. А оставшаяся треть…Приходилось навещать тех,  кто безнадежен. Находить ободряющие слова:
-Да что, Петр Иванович, поправитесь… Да все у вас будет хорошо…
Тяжело врать. Каждого -  жалко.
Но только такому врачу, которому тебя -  хоть немножечко жалко – и решишься доверить жизнь.
Прошло больше года. И одно из тех осложнений, которых боялись врачи, у мамы все-таки случилось. Бок набухал. Опасным воспалением это выглядело на наш встревоженный дилетантский взгляд.
Подруга-терапевт посоветовала сделать  «йодную сеточку» и ждать. Но маме становилось хуже – и не миновать было  – звонить Ивану.
Дело для хирурга. Быстро он сделал всё необходимое. И - месяцы еще, рана заживала трудно -    ездил  на перевязки. Не забывал никогда. Приезжал поздно вечером, после операций, или днем – в редкие перерывы. Был у нас считанные минуты – хватало совести все  подготовить заранее, держать наготове, весь перевязочный материал… Потому что после нас его ждали многие и многие...
Эта быстрота позже всегда ассоциировалась с ним. Наша компьютерщица Лены, набирает тексты на клавиатуре так скоро, что кажется – ручеек по камням бежит – непрерывный шум…  Но и ей было не сравниться с удивительной молниеносностью его рук.
У Лены ведь жизни не стояли на кону.
Иван и плата за визиты – это и вовсе беда. Попробуй хоть хитростью всучить ему деньги! Допускаю, что приходя к новорусским – желающим получить самого лучшего врача – а об Иване иначе, чем восторженно – кто мог сказать? – так вот, допускаю, что там он плату брал.
Но со стариков, но в домах, где мог стоять вопрос между оплатой его труда и покупкой лекарства… А это были очень и очень многие из его пациентов.
Он никогда не открывался сразу весь: со всеми своими достоинствами. Сразу вы, пожалуй, могли почувствовать в нем только великолепного врача, способного ответить на любой ваш вопрос.
Человеческое же замечалось позже. И нужно было присматриваться. Потому что никогда не стремился щегольнуть, поразить. Скрывал. Добро делал исподволь, стараясь не привлекать внимания.
Скупой – к случаю -  рассказ о подобранной и выхаживаемой вороне, вскользь сказанные слова, о том, что так и не научился не волноваться – даже за чужих, посылая их на исследования, вдруг что-то обнаружится… Лекарства, которые он столько раз привозил сам – не только не думая, продать их больным подороже, но просто оставляя – берите, у меня есть…
Пациенты – среди которых было столько стариков, которых он и вовсе лечил за бесплатно – старались отблагодарить хоть как-то: пирожки, мед… Не взять этого было невозможно. Ему давали уже как сыну, как родному.
И то, что было в его старинном саквояже, тоже подаренном ему кем то, настоящем, докторском – он отдавал в другом доме, если там были дети, или просто был повод угостить.
Говорил мало. Но всегда умел слушать – не торопя, что так редко среди нынешних врачей. Если же вам, не смотря на недуг, удавалась фраза – получалось сказать весело, он сразу улавливал юмор.И сквозь всю его серьезность – вдруг неожиданно прорвавшийся, совершенно мальчишеский смех…
Только он, по дороге в больницу – едем брать кровь – дочка после болезни, мог остановить машину у аптеки и купить дорогой ингалятор.
В руки нам – коробку.
-Пользуйтесь. Потом, если мне надо будет (чтобы приняли подарок) -  я у вас его возьму… Благодаря такому прибору -  мои сыновья не стали хрониками.
И тут же у машины к нему цепляется какой-то дядька и начинает рассказывать про свою кожную болезнь.
Я решаюсь спросить:
-Трудно, когда все вот так – со своим?
-Не это плохо. Меня только удивляет – почему у нас так? Почему я и за кожника, и за педиатра, и за терапевта… Если  заболею сам – к кому идти?
Удивительная доброта в нем так же удивительно маскировалась - сдержанностью. Никогда не нежничал, не сюсюкал, завоевывая восторг и любовь пациентов другим: быстротой исцеления.

В последние месяцы у нас часто отключают свет. Подозреваю, что в городке нашем скоро все выйдет из строя. Мы неизбалованны: переползали через сугробы во время снежных заносов, скупили плитки, когда был Большой Прорыв, и город в двадцатиградусный мороз остался без тепла, а уж свет…
Но одно дело, когда ты печатаешь на компьютере и вдруг… твою маму, ёшкин кот… экран меркнет…Вспомнишь ты, вспомнят твои коллеги - даже те нехорошие слова, которые знали, да подзабыли.Но когда твоему выползающему с того света ребенку должны поставить очередную капельницу, а электрики чего-то там мудрят.
Ожидая с минуты на минуты доктора, я сломя  голову бегу в хозяйственный магазин за свечкой. Возвращаюсь, на улице – вселенская тьма, дома – она же, лишь в комнате, где лежит Аська – пятно света. Держа в одной руке фонарик, в другой гибкую трубку с иглой на конце, Олег приживает к уху сотовый и уже кого-то консультирует по телефону:
-Да… через четверть часа освобожусь. Я тут… добрый доктор Айболит… детишек лечу… Что? Послушай, если так – лучше в больницу. Такой маленький ребенок, такая температура! Проверишь, успокоишься, и тогда…
Это слово – спокойствие, и было доминантой в отношениях с Иваном Мирским. Он приходил в очередной смятенный дом, где навстречу – полные страха глаза – что? Очень плохо? И тревога, если не уходила совсем, то отступала, уступала его уверенности и тому спокойствию, которое он дарил вам одним своим присутствием.
Сам он позже признавался, что испытывает это чувство очень редко. Но его пациенты… Они уверялись сразу в том, что всё будет сделано наилучшим образом, единственно верно, что ничего не будет упущено.
Все наши встречи – из разряда «Не дай Бог», Когда болезнь нетяжела и привычна, мы так же привычно справляемся с лечением сами. Но если есть угроза…И поэтому первый его отклик по телефону, раньше даже приветствия:
-Что случилось?
И в тот же день: раньше – после работы, или позже, совсем в ночь – если задержали операции, он появляется:
-Прошу прощения, мне оставили нынче все аппендициты…
Привычно ли ему это и посещает ли еще мысль, что вот – несомненно – еще несколько жизней, которые продлятся только благодаря ему. И будут у людей «завтра», и «послезавтра», и двадцать лет спустя. Это уже вроде бы никому не в чудо. И все-таки это – чудо.
Но почему наша церковь так редко канонизирует врачей? Не всех.
Но тех, в ком несомненный дар, как в целителе Пантелеймоне. Тех, кто от Бога.
**
Привет! Так и  знала, что напишешь «все преувеличено». Во-первых, ни капельки, во-вторых – это ж не для печати. Это то, что я видела своими глазами и решила хоть так сохранить.
Иришке задали прочитать дома рецепт сырников. Но она же не предполагала, что его нужно будет в классе воспроизвести в записи!
Иришка написала рецепт от балды. Взять столько-то того, столько-то того...Затем испугалась, что кто-то приготовит сие и отравится. Последняя фраза ее рецепта: "Не пробовать!!!"
Ты заметил: с крыш ужекапает. Мать-и-мачеха вовсю цветет. Дорожки уже почти все сухие. В саду через слой грязной, слежавшейся листвы - пробиваются желто-зеленые листья нарциссов, поднимает голову чистотел.
И как мне уже тяжело стучаться к тебе – самой окликать, спрашивать, беспокоиться…Если безответно, то неуютно себя чувствуешь. Тебе это вообще надо – что я все пишу и пишу?
Та хочется, чтобы кто-то стучался и ко мне…Чтобы спрашивал, как жизнь? Чтобы и я кому-то была нужна…
***

Привет! Ладно, не обращай внимания, прошло… Это из серии, как Цветаева вспоминала о Бальмонте. Он говорил:"Люблю, чтобы меня долго хвалили".
Я тоже люблю. Поскольку в жизни всегда хвалили мало. И давно.В школе, если заканчивала четверть круглой отличницей.
Внешность домашние только критиковали: "Зачем ты надела маленькую черную шапку? Ты в ней как мать-настоятельница" "Эх и спина у тебя стала широкая -  как у коровы" "Когда ты думаешь о чем-то мрачном - ты смотришься на двадцать  лет старше..."
Рассказы же мои и вовсе смотрелись для семьи "Вместо того, чтобы..."
Поэтому Иринку хочется воспитывать от противного... И загладить ее так - как у Вертинского "чтобы детство забыть не смогла..."
По поводу нашей поездки в Москву, мама переполняется мрачными предчувствиями.
Примерно такими:
1.Иринку украдывают на вокзале.
2.После украдывают и меня, и разбирают на органы.
3.С мерзким хихиканьем нас обеих сталкивают под поезд метро.
4.По случаю ранней весны мы обе заболеваем воспалением легких, и в чужом городе нас оставляют умирать под забором.
Всякая мелочь, вроде свистнутых сумок и документов в счет уже не идет...
А еще мне сегодня так вообще всю ночь снились вампиры, после читанного на ночь "Жребия" Кинга. Как говорила подруга:"Читаешь Кинга, и вроде - ничего особенного. Но ночью боишься идти в туалет".
Ой, еще хотела спросить. Нашла на форуме."Реальный случай! Произошел в г. Тольятти. Одна девушка училась в мединституте на хирурга, и естественно, что летом её направили на практику в местный медгородок в хирургическое отделение.
Однажды ей пришлось ассистировать на операции удаления аппендицита (ну,
там, чипчики всякие подавать, обрезки принимать...).
Надо заметить, что "клиентка" попалась не худенькая...
Опытный хирург привычным движением рук вынул все внутренности, отрезал что
надо, почистил, стал складывать обратно, и тут появилась маленькая
проблема: один пласт подкожного жира никак не хотел никуда укладывалься.
Врач его и так приложит, и эдак, а его как будто тут и не было!
Хирург ненадолго задумался, и со словами:"Ааа, хрен с ним!..." отрезал
этот шматок, повернулся к практикантке и, улыбаясь, шлепнул его ей на
спец. поднос со словами:"Держи! Картошку дома пожаришь!"
Звук падающего тела, звон подноса... "
Вы правда над практикантами так прикалываетесь, или это анатомически невозможно?
Надя.
***
Привет…Не, ну честно…не надо про кошек, что у дверей приемного покоя дежурят…
А еще у нас трубу в ванной прорвало. Целая эпопея получилась. Сперва с нее тихо капало – как в Бахчисарае, в Фонтане Слез. Потом заструился ручеек.
Нынче пришли слесари: один – который работает, другой руководящий. Начинаем разбираться. Они говорят:
-Нужен вентиль.Бронзовый, полуторка.
-?!
Руководящий вздыхает и пишет инструкцию на бумажке.
-Идите в магазин «Штрих», отдайте продавцу.
Когда мы с Иринкой вернулись с вентилем – руководящий вспомнил, что нужен еще и «бочонок».Посмотрел на нас, снова вздохнул:
-Давайте деньги, я сам схожу…
 …Хуже бывает, когда приходишь на завод  делать юбилейный материал. Они сперва говорят:
-Мы делаем бамперы и профили.
А потом полчаса на пальцах объясняют, что это такое. И как же мне стыдно бывает за свою техническую тупость!
Ты спрашиваешь, откуда мы алабая взяли? Тоже решил завести?
Сперва был визит в питомник «Молодецкий курган»  – я писала о нем статью. И тогда уже заворожили алабаи-кобели. Огромные, царственные как львы, они низким, басовитым лаем сопровождали наш проход по питомнику, и стихали, когда мы останавливались.
Правда на форумах, посвященных азиатам, я начиталась немало о случаях, когда  пес пробовал зубы на ком-то из членов семьи. И имея дочку, я таки боялась. Но потом познакомилась с семьей, где была добрейшая мама-азиатка Муля. Дочка хозяйки каталась на ней верхом.
Вот от этой-то Мули мы и взяли месячного черно-белого пушистого щенка, личинку волкодава. Иринка решила назвать его Мухтаром, но поскольку каждый второй прохожий на улице начинал нашим зверем умиляться одними и теми же словами:
-Ой какой мишка плюшевый… Какой медвежонок хорошенький…
Мухтар почти сразу изменился в Мишку.
Азиатов мы до того никогда не держали. Немецкие овчарки были. И клуб служебного собаководства был, и экзамен по техминимуму. Но Михалыч наш здорово отличался от тех собак, что мы имели раньше.Природный ум, немало хитрости – пес себе на уме, смеющаяся пасть…
Дней десять после того, как он у нас появился, я могла носить его на руках.  Потом – поводок. Мишка гулял спокойно, вальяжно, и вторая наша собака – американский кокер, казалась против него каплей ртути.
Из Мишкиных пороков – растянувшихся очень надолго – лет до полутора он мог справить свои алабайские дела на диване. При том, что большую часть дня он проводил в саду, в обед и вечером был с нами дома – участвовал в жизни семьи, а спать уходил на «холодную» веранду – с готовностью, ибо дома ему было жарко.
Перелом наступил где-то к полутора годам.
Маму мою Мишка чтит, ведет себя как любимый внук – подходит, прижимается. Я, дети, кокер и кот – нечто, относящееся к семье. И учитываемся мы – оставшиеся человеки – тогда, когда держим в руках что-то вкусное…
Едва утром откроешь дверь с «холодной» веранды, как Мишка, с грацией алабайской коровы, перепрыгивая через стоящие на полу банки – опрометью несется в спальню – ласкаться к людям.
Едой он тоже довольно избалован – если такой большой пес не ест гречку с молоком, или мясной суп, а сидит у стола и клянчит бутерброд – голодом здесь уже не пахнет, да?
К чужим людям он относится….м..м….облаять прохожего – дело святое, но когда он пару раз срывался и уносился за забор – людьми он не интересовался вовсе, а носился меховой торпедой, радуясь свободе.
А вот с собаками беда. Когда у соседей потекла сука- дворняжка, и кобели со всей округи рвались в тот сад – и через наш участок тоже – Миха загрыз двух мелких. Формально он был прав – они пришли на его территорию, туда, где он сидел на цепи, а значит… Но мелочь собачью было до ужаса жалко. Третьего пса я просто со слезами у Миха отбивала…
В этом году я отказываюсь выходить с ним на улицу. Мишка налился силой. А корабельного якоря у меня нет.
И не знаю как мне с моим остеохондрозом, когда тяжести носить, мягко говоря, не рекомендуется – вдолбить в Михину голову, что команды «ко мне» и «рядом» - которые он теоретически знает, все-таки надо исполнять. Если бы еще и «фу» разучить…
***
Привет!...
Может, потому что я пьяная – на работе отмечали день рождения…Не рассердишься? Что-то на личное потянуло…
Вряд ли в жизни нашей семьи был хотя бы один спокойный год. По мнению врачей я – из-за частых пневмоний - постоянно дышала на ладан, и из-за необходимости в особом уходе – жила не у мамы, а в городке по соседству, у дедушки с бабушкой.
Таким образом, жизнь шла «с дефицитом мамы», и  после, уехав  в университет, в областной центр, я приживалась особенно тяжело. Из пяти – три года – острой тоски по дому, желания уехать туда - каждую свободную минуту.
Меж тем, магазины пустели, близился кризис, длящийся с тех пор уже двадцать с лишним лет.
Мама привезла с Украины парализованную тетку. Она давно предлагала ей переехать и жить с семьей, но тетка – пока была на ногах – отказывалась. После еще три года она лежала у нас. Через полгода после ее кончины умер и дедушка – для меня это было равносильно смерти отца. У бабушки в то время признали онкологию и отказали в операции. 
Неудачное мое замужество, рождение Иринки сразу после развода, нищета, смена работ одной за другим, операция мамы…
Так – пунктиром – шла жизнь…
Да, после тридцати – было еще – пожарами – три любви, безответных.
Я к тому, как интересно менялось отношение к своему творчеству. Вначале, лет до 14 – это было, как у всех детей: пою-рисую-сочиняю… На 14-м году – желание писать и чувство, что ты можешь это делать, забродило в крови, как шампанское.
Писала и стихи – даже публиковалась в «Смене», и рассказы, и романы…Но после, в тяжелый год – сама себе сказала, что со стихами – все. И удивительно – с той поры – ни строчки, будто кто-то вынул из души эту способность…
Потом пошли рассказы для газет, которые писала, чтобы нагнать строчки и получить гонорар. Была в ту пору такой наивной, что газетные статьи пыталась писать хорошим литературным языком. Но кто работал – знает – поток идет такой, что дай Бог изложить верно факты, более-менее приемлемо стилистически, и ничего не исказить.
И, представляешь,  в самые трудные годы жизни – истории мои вернулись, и стали одной из главных радостей в жизни. Когда живешь на два мира, когда укрываешься по ночам одеялом, и… Когда сюжеты снятся отчетливо как стереокино.
Читать много литературы на тему «как надо» - не могу. Сразу напоминаю себе сороконожку, которая задумывается над каждым шагом и теряет способность идти.
Очень близка позиция Анастасии Цветаевой, с которой мы переписывались. Писатель идет по дню как рыбак с бреднем… О том же передавала Одоевцева слова Гумилева: «у писателя должно быть плюшкинское хозяйство».
С каждым рассказом…трудно передать… ну как дерево ошкуривают, только это с душой… Начинаешь очень остро воспринимать все: и горе, и радость…Слезы всегда близко.
…Но часы – сперва над тетрадкой, потом – у компьютера – это самые счастливые часы после времени, проведенного с Иринкой.
***

Привет!
Вчера нам подбросили котенка. Самого настоящего блохарика. Утром собираемся на рынок – напротив дома, у школьного забора соседская Лиса  яростно облаивает траву.
Из солидарности к процессу облаивания подключился наш Миша.
Я пошла глянуть что ж такое, и обнаружила в траве кошэня недель трех от роду. Крошечное, бело-палевое.Жалко.
Принесла домой, и дети, конечно, сразу вцепились. Назвали без затей Васькой.
Рано утром обнаруживаю, что кот сидит возле лица и играет с челкой. А поскольку еще шести утра нет – я его перекинула на постель к Иринке. Но летящий кот – это же уже не кот, а апорт! Терри метнулся за ним, чтобы поймать его в полете.
И началось:
-Ффффффф!
-Ррррррррррр
-Ххххххххххх…
-Мряууууууу
В результате все встали рано.А нам нынче в Москву. Страшновато, поскольку дытыну везу в первый раз.
Н.
***

Привет! Пару дней назад вернулись.
На тебе «отчет»
Настоящее
Май 2009-го года. Мы едем в Новогорск к Кантемирову. Поезд отходит от вокзала в чудесный майский день.  Мягкий ветер волнами несет нежнейший аромат черемухи. Но в плацкартном вагоне душно. И моя десятилетняя дочь Иринка в двенадцатом часу ночи сидит на своей нижней полке, теребит косы, и, изнемогая, шепчет:
-Мама, а там дышать легче? И козочки будут, и лошадки, и Мухтарбек?
-Все будет, детка…
Остальные пассажиры тоже изнывают. Кто-то исступленно обмахивается газетой, другой пытается открыть наглухо заделанное  окно,  третий, чтобы отвлечься - решает кроссворд. И спрашивает у проводницы Оли, подтирающей исхоженный за день пол.
-Персонаж из «Санта-Барбары», четыре буквы…
-Вы думаете, я смотрю эти сериалы? – откликается Оля, орудуя шваброй под полкой, - Я их терпеть не могу. Иден!
-Иден?
-Была  такая, - коротко подтверждает Оля, выкручивая тряпку
Бесконечная ночь, долгий рассвет, нескончаемое мелькание подмосковных станций… Измученную Иринку не вдохновляют ни гулкая высота Казанского вокзала, на нарядные станции метро, которые она видит впервые.
--Будем добираться на маршрутке или позвоним Наташе?
Наташа Догадина –  артистка и  ученица Мухтарбека Кантемирова – обещала нас встретить.
Но она откликается:
-Ребята, я сейчас капельницу коню делаю…
Ее любимый Апель, на котором Наташа прыгает в огонь, мучится эмфиземой.

Москва позади, и лесная дорога вьется серпантином. Буйство весенней листвы. Наш путь, похожий на паломничество, заканчивается. Перед тем, как готовить книгу к печати, «пройтись» по ней свежим глазом – нужно еще раз окунуться во все это. В настроение, дух здешний. И  - еще ведь Мухтарбек расскажет!.
Мы подходим к воротам учебно-тренировочного центра МЧС.
-На тренировку? – солдат, что дежурит у входа, косится на  увесистый баул.
Достаю паспорт и объясняю, что пишу  о Кантемирове. А с вещами – потому что издалека.
-О животных пишете? – с любопытством спрашивает юноша.
-И о них тоже.
Газоны, дорожки, волочим с Иринкой сумку... И такое знакомое, уже почти родное,  длинное приземистое желтое здание. Золотистая табличка у входа «Московский конный театр «Каскадер».
Открываешь дверь - и запах кожи. Щиты, картины и фотографии на стенах. Сколько новых!
Наташа! Короткое объятие.
-Идите, идите! Дедушка по телефону говорит.
Мухтарбек у себя. Загорелый, веселый. Сидит за столом, договаривается по телефону о встрече с венграми.  Улыбается нам, приветственно машет рукой.
-Важный разговор! Сейчас Васильевна вас поселит…
Наташина мама  провожает нас к вагончику. Это честь даже. Историческое место. С него все начиналось, когда здесь - в начале 90-х - был пустырь, и только предстояло – строить конюшню, контору… Тут жил Мухтарбек.
Васильевна вставляет в двери длинный железный ключ.
Внутри вагончик разделен на две части. Первая – скорее вроде мастерской. Здесь шкафы, тут многое хранится. Стоит швейная машинка.
Вторая – жилая.  Прямо напротив входа на ковре висит сабля, украшенная зелеными и красными каменьями, которые – как мы узнаем - светятся даже в темноте.
Широкая старинная постель застлана красным одеялом. Тоже полки и бесчисленные коробки, коробочки. Книги, скульптуры. Лепная голова  Ирбека Кантемирова.
Иринка будет исследовать эту комнату все дни, что мы проживем здесь. И везде ее ждут  находки. То конфета, забытая в вазочке, то игрушка, то костюмы, расшитые яркими блестками.
-Тут есть все, что нужно женщине для счастья, - благоговейно скажет Иринка , вытаскивая длинное из пакета зеленое боа, нежность перьев...


Мы едва успеваем распаковать сумку. Звонит Мухтарбек:
-Девочки, пойдемте пить чай!
Он недавно вернулся Венгрии, и очень понравилась поездка – и страна, и люди.
-Видишь, как загорел!
Горит мыслью поехать туда снова, повезти на гастроли театр.
-А это, Надюша – сейчас покажу запись  - нас снимали для программы «Город». Моя половина сказала: «Отец, какой ты здесь больной, усталый»
Съемки прошли несколько месяцев назад. Тема сюжета:  как вывести из строя противника?
- Мухтарбек Кантемиров  является родоначальником классического метания ножа на территории всего бывшего СССР, - торжественно говорит ведущий.
-Можно вместо ножа выбрать оружие повесомее, - Мухтарбек – с экрана, - Топор. Серп – самое страшное…
Но, слушая негромкий, мягкий голос Мухтарбека, зная его, как представить, что объясняет он не для искусства, а для боя?
-Чем выгодно метать снизу? До пяти метров можно спокойно без оборота. А дальше уже надо отступать и затягивать бросок. Вот видите…, - он вытаскивает нож и показывает, как глубоко тот вошел, - Сила сумасшедшая! А лопата - чуть ближе надо быть. Ну, ножницы.. Каждый предмет требует своей дистанции.
…Волчатка. Смотрите - сила удара, - Мухтарбек подходит к стенду, - Плющит морковку! Удар страшный!  Это именно казачий предмет – оружие для нападения, самообороны. Представляете – с лошади…
Последняя фраза ведущего:
-Спор о том, можно ли метать оружие в агрессора, можно продолжать до бесконечности. Но появился человек, который произвел революцию в метании ножей и поставил тем самым точку.

Мухтарбек разливает чай, о котором гости говорят – «приворотное зелье» Крепкий, с благородным ароматом. Оглядываю  комнату. Везде, где можно – примостились подарки. Лошади фотографии, картины, лошади металлические, фарфоровые, стеклянные. Кованые розы, мечи, кинжалы….

- Я тебе еще и книгу приготовил. Пантелеенко  написал, воздушный гимнаст. Они с братом выступали. Юра уже умер – сердце. Хотя они мальчишки по сравнению с нами. Вроде бы мы немного общались. И удивительно – такие теплые слова о нас …
-А я передала дискету с книгой – космонавту Георгию Гречко. Он же стоял у истоков создания театра «Каскадер»….
-Недавно я видел его на премьере у Дурова. Левушка меня так уговаривал: «Мишка, ты что, не хочешь  на меня посмотреть?» И вот там, на спектакле были и Гречко с дочерью. Симпатичная девочка. И он – очень хороший человек. А Левушка – ощутимо было – после болезни ему говорить трудно ….
- Но вам же скоро сниматься в продолжении «Не бойся»…
-Я и сказал Гусману( плачуще)… Мы не дождемся! А он: « Нет! Терпите, держитесь, еще немного осталось!»
-
И снова, как год назад – Мухтарбек сидит у себя в мастерской, а я с диктофоном рядом.
Вопросы – обо всем сразу, касаемся разных  тем, чтобы сделать акценты в книге.
-Вам действительно было не жаль уходить из цирка?
-Нет. Слишком много негатива. И отношение руководства к людям… Братья более терпимо, лояльно относились. А я…не нравилось мне это…  Цирк - очень довлеет. Бывает – по четыре выступления в день. Ну, как можно! И за копейки работают артисты замечательные.
Нет – страшное цирковое искусство! Пока родители были живы – этот негатив как-то сглаживался. Любимые, родные рядом. А потом – поток. Многое за кадром остается. Люди не понимают: красота – не всегда красота.
-Ты знаешь, - поднимает голову от работы, -  как интересно у Достоевского… Мы повторяем, что красота спасет мир… Как-то у меня был Саша Гордон. Мы повели разговор о доброте.  Он начал меня  хвалить, а я: « Сашенька, вот у Достоевского – красота спасет мир. Думаю, что не красота, а доброта».
Он говорит: « Мухтарбек, ты знаешь, что Достоевский сказал – познание красоты спасет мир».
Вот как хорошо, да? Это разные вещи! Красота недолговечна, а доброта. Молодец! Я  сколько лет думал – красота… А оказывается вот так - философски.
Тихие напевы дудука. Это древний армянский духовой инструмент. У Мухтарбека почти всегда во время работы звучит запись игры Гаспаряна. Будто дальний напев из бескрайних Кавказских гор, будто они – рядом.
-Ну вот как не думаться под такую музыку красивую? А Наталья не понимает: «Опять похоронную музыку свою включил!» (мелко смеется) Видишь, Машенька, я намечаю контуры на окладе иконы, чтобы по ним уже рисунок накладывать.
-Но ведь в цирке работали тяжело, и рисковали – все. А у нас остались в памяти отдельные имена.  Знают  Юрия Никулина, Маргариту Назарову…
-Да! Ой, Маргарита – такая судьба,  Господи! В 58-м году мы во Франции мы с ней работали. Очень хорошо у нее – сибирские тигры шли…
Да - были номера, которые  уже не восстановят. Очень трудоемкие. С Никулиным мы дружили. И когда уже  был в силе - совсем не изменился. В душе остался простым клоуном коверным. Обаятельным. Дружелюбным. Добрым! Когда он ушел из жизни, я приходил в цирк, чего-то там надо было. И его жена, Танечка,  мне: «Мишенька»….
Нет, у артистов цирка  семейная жизнь была. Вот когда начались поездки заграницу – отношение друг к другу изменилось, подсиживать стали! Это сразу видно было. Намечали людей определенных, которые заграницей шпионили друг за другом. Ужас! До того противно….Да… (про себя)
-Я открыла книгу Пантелеенко. Он пишет о том, как трудно было в постоянных переездах….Помните: «Опытные ассистенты подсказали нам, как лучше оборудовать вагон, как утеплить дверь, где установить печку-буржуйку.
Но все это мало помогало нам.
Тепло печка держала крохотное, к тому же, хотя на нашем вагоне было написано – «Не толкать. Люди. Животные» – иной раз на сортировочных станциях нас так дергали, что печка летела в конец вагона. К тому же, нам достался вагон, где раньше возили цемент. Куски цемента, словно сталактиты, свисали с потолка, и оторвать их не было никакой возможности. Зато при  рывке поезда - цемент целыми пригоршнями летел в рот и в глаза.
Конечно, в чем ходили, в тои и спали. Когда стали подъезжать к Казахстану - топливо кончилось. А там - открытая всем ветрам степь, и в вагоне холод собачий.
Питались в основном всухомятку. На остановках, если узнавали, что простоим долго – удавалось суп сварганить. Иногда  состав формировали раньше, вагон дергало, и суп летел по воздуху – поминай, как звали еду. Однажды, изрядно проголодавшись, мы съели одну из четырех уток, которых сопровождали. А потом уже от холода и есть не хотелось.
Помню, на каком-то разъезде в степи неожиданно остановились. Рванули к снегозащитному щиту, разрубили половину, увидели в снегу огромную лестницу, прихватили и ее.  Но лестница длинная, метров семь – торчит из дверей вагона. Поезд трясется, дергается, а мы на всем ходу пилим эту злосчастную лестницу. Наше счастье, что никто не шел вдоль полотна, а то могли бы здорово зашибить.  Зато, какое счастье было впервые за долгие дни спать в тепле».

-Конечно…Особенно зимой, Наденька… ужас, холодно, ветер продувает! Огонь в печке надо поддерживать день и ночь, чтобы лошадям было комфортно. Ужас! Буржуйка…
Папа меня с Ирбеком  посылал. Конюхам доверять было нельзя – они пили.  И несколько раз животные горели.
Но летом очень хорошо. Летом - красота. Едешь…  На Дальний Восток две недели ехали – ух! Бедные лошадки,  им тяжело. У лошадей есть способность - замыкают как-то суставы, и спят так. И все равно, когда они выходят – с ума от радости сходят, бедные… Такое творится! Где-то у меня диск есть – мы их выводим из вагона. И они прыгают. Скачут, как ненормальные, - Мухтарбек стучит молотком, -  Де, девять – десять дней -  очень тяжело животным.
-А огонь для них… В прошлый раз вы не рассказали, как снимали  сцену пожара в «Смелых людях»…
-Ты хочешь эту тему продолжить? Очень сложно лошадь из пожара выводить. Но папа это  сделал. Сперва зажигали на земле  травку. Потом, делали, чтобы огонь выше был… Человек садился на коня, перепрыгивал … Тихо-тихо папа приучал лошадь к тому, чтобы она не боялась. Это нудно было. Папа через все это прошел. Так…
-Что – так? – требует ответа четырехлетняя Зоя, дочь каскадера Тамика.  А глаза у нее! Распахнутые, темные – в них и лукавство, и детская прелесть, и кокетство уже. («Осетинские глаза» – о ней Мухтарбек)
-Теперь надо  ровненько линию провести, чтобы я не выходил за рамку, и здесь также было аккуратно.
-А папа знал, что вы – братья -  потом расстанетесь, и каждый будет работать самостоятельно?
-Папа? Нет. Но у нас были мысли.  С женой мы мечтали – сделать номер: наездник и балерина в испанском стиле.  Люда моя очень надеялась на то, что мы будем работать вместе. И для нее было болезненно, что я не ухожу (вздох). Но я же в своем номере значим был. Папе было бы неприятно, - это удерживало. Но номер мы с Людой задумали очень цирковой – там батут, трамплин… Может быть, с другой стороны – большой риск? Я пока молодой был – вечный, а потом… Приходит время, сказываются все травмы, полученные в цирке, напряженка… Сейчас я оглядываюсь – Господи, как же я прыгал! Самому не верится, что был такой прыгучий! Тогда все это - было естественно. Силы уходили постепенно.
-Тогда я не спросила  – как вы учились работать кнутом?
-Когда видишь номер, и он тебя заинтересовывает -  это цирковая традиция -  подходишь и просишь показать.  И человек учит. Я и воздушные номера репетировал.  Позже артисты изменились, замкнулись. А раньше это в порядке вещей было. Поощряли, болели за учеников. Цирковые - очень разноплановые всегда были. Разные жанры!
В цирке кнутом работали. Я учился. Это естественно было – дети опилок! Это подспудно проникало в человека.
В Интернете есть немало роликов. Друзья и ученики сняли. Мухтарбек здесь же – коридор, спортзал. Змеится по полу кнут. И - грозное сразу –  движение. Молниеносное, властное -  удар!
-Но человек - будто  меняется -  когда берет кнут. Воин! …
Мухтарбек смеется  тихо.
-Да, что-то такое…Настраивает. Кнут, когда-то был оружием. Сила удара сумасшедшая -на расстоянии. И что-то в генах просыпается, наверное. Да-да… даже когда метательный нож берешь в руки – там тоже – сразу преображаешься.
-В  «Не бойся, я с тобой» - вы кнутом…
-Да, да…  Там был момент,  Гусман мне доверил: «Делай, как ты сам хочешь,  только чтобы это было в темпе, красиво».
-И артисты, что с вами играли, не боялись? 
С удивлением даже:
-Нет, они были уверены во мне.
-А это сумасшествие, когда вокруг горла бандиты втыкаются вилы, пригвождая его к стене?
-А нет, (смеется)  - это я замахнулся, швырнул, а потом уже показали… Нет –  там не дай Бог… никто не рискнет.
-Сабли?
-Ну, по сюжету – я же циркач -  запрыгивал на лошадь, автоматически  надо было показать что-то темпераментное.  Тем более, там бандиты, откуда они знают, что Рустам цирковые трюки исполняет?
И маленькой Зое, разглядывающей узор, что рождается из-под его рук.
-Надо еще более красиво сделать!
-Много уходило времени, чтобы научиться трюкам?
-Смотря что… Но я настырный был… Единственное, когда я сказал папе: «Хочу, чтобы барьер был, я крутил сабли и прыгал через лошадь»… Он ответил: «Мишенька, это опасно. Еще в цирке не было такого! Если б это было реально, наверное, давно бы уже сделали».
-Давай, - говорю, - попробуем.
И я, наверное, месяц на лонже… Пока найдешь баланс, толчок хороший… А иногда лошадь подходит - и не в темп, и перебирает ноги -  чтобы перепрыгнуть через барьер. А это самый такой момент, когда меня выбрасывает. К этому надо было привыкнуть, что лошадь сейчас будет перебирать ноги. Я уже готовился. Но это  - проходящее. Постепенно все приходило в норму.
-Тело начинает само запоминать?…
-Да, абсолютно верно. Папа был очень доволен: «Мишенька сделал то, что еще никто не делал!».
Задумчиво:
-Да…пока еще не повторили. Что, Зоенька?
-Когда закончишь – очень будет красиво! – лепечет Зайка.
-Ты права! – весело отвечает Мухтарбек, - Вот еще такую штучку я нашел. Никогда не чеканил ею, видишь?
-Чувство страха было, когда делали такое?
-Нет…Нет…Тем более, что рядом папа, братья старшие, партнеры… Нет (задумывается) совершенно нет. Совершенно!
-Но ведь одно неверное движение – и может быть такая травма, такая боль….
Смиренно:
-От этого никуда не денешься. Единственное - когда я на лошадь запрыгивал,  чувства еще не было - и я перелетал. Вот это было страшно! Перелетал через лошадь и приходил в первый ряд. Неоднократно это было! Руки вот вылетали. Голеностоп, колени… Слишком высоко прыгал. Потом стал уже находить точку, когда надо было притушить высоту. Главное – время…

В комнате Мухтарбека, как всегда, царят собаки. Маленькая Кабсдоша, с длинной умильной, ласковой мордой... Ася – к старости черты ее  уже совершенно по-человечески выразительные.
Приезжает руководитель клуба «Твердая рука» Володя Ковров. Как всегда серьезный, сосредоточенный. Скрывающий под этой суровостью – заботу. Разговор сразу заходит о ножах. И Ковров – Мухтарбеку:
-Зачем берешься за лезвие?
Ася тоже беспокоится
-Не любит, когда я с оружием, - Мухтарбек, -  Ревнует. Говорит: «Папа, я сама оружие».
Наташа заглядывает в комнату.
-На ужин суп сварим. Козу зарезала Наталья.
 -Наташа, ты?!
У Иришки дрожат губы – козу жалко.
-Да-а, - говорит-поет Наташа, - Я там командовала. Говорила – режьте побольнее…
Мухтарбек собирается отдохнуть. Мы уходим в вагончик. Огромная туча давно затянула небо. И, наконец, начинается дождь. С этого дня  наш вагончик станет – музыкальной шкатулкой дождя. Капли звонко шлепают по металлу, глухо  - по крыше, шелестят по стеклу – весь диапазон звуков!  Ветер раскачивает ветки деревьев, они задевают за окна. Ветви грубые, корявые, а листья – как зеленые мотыльки, присевшие на них. Как зеленые свечи. Изумруд. Чистота только что пришедшего в мир.
Вагончик же – чистота долгой жизни… Книги..  Лепное лицо Ирбека. Та же форма носа, тот же четкий вырез глаз, что у младшего брата.. Морщинки доброго прищура. Глаза  мечтательно смотрят вверх.
Дождь барабанит по крыше. Но греет электропечка. И божественно тепло в нашем вагончике.
Я раскрываю книгу Пантелеенко «Моя опора - воздух»:
«Ереван, новый каменный цирк.  Именно тогда мы подружились с Кантемировыми.
Нам никогда в цирке не было скучно. Мы чувствовали свою нужность.
Книг о цирке тогда было мало, мы их не читали, а здесь – живая история была перед нами. Чего стоило только общение с замечательными, блестящими артистами джигитами Северной Осетии Кантемировыми.
До этого нам не приходилось видеть джигитов. Тем более, такую труппу.
Кантемировы в те годы были в самом расцвете.
Несмотря на свои 80 лет, все еще выступал родоначальник династии славный Алибек. Очень эффектным было его появление перед публикой. На манеже устанавливали большой обруч, обтянутый белой бумагой с золотистой надписью в центре «Али-Бек».
Верхом на лошади аксакал прыгал в кольцо, прорывал бумагу и выскакивал в центр манежа.
Несмотря на почтенный возраст Алибек мало отдыхал, мы постоянно видели его за работой – с утра до ночи. За кулисами, с левой стороны от манежа, у него была комната.
которую называли шорной, где Алибек постоянно сидел, когда не было репетиций или представлений. Он ремонтировал, сшивал, вязал, какие-то кожаные ремешки, уздечки, подпруги. И вид у него был такого доброго дедушки, точно из сказки. Внешне чуть сурового, но мудрого, всезнающего и всепонимающего.
Одним из учеников в труппе Кантемирова был наш ровесник Юра Цоев. С ним мы часто приходили к Алибеку в шорную. Старик рассказывал нам о своих гастролях, о путешествиях в дальние страны, об испанских, французских, немецких цирках, в которых он и его труппа блистательно выступали. Ведь Кантемировы были одними из первых советских артистов, выезжавших за рубеж еще в 30-е годы. Как и многие старые цирковые артисты Алибек умел делать все сам. Крепкий, кряжистый он своим обликом напоминал нам нашего дальневосточного деда.
С сыновьями Хасанбеком, Ирбеком и Мухтарбеком он был немногословен. Покажет – то-то и то-то сделайте, второй раз не повторял.
Ближе всех мы сошлись с  младшим из братьев -  Мухтарбеком, которого в цирке все звали  на русский манер - Мишей. Хотя он был примерно одного  с нами возраста, мы с Юрой во многом хотели брать с него пример.
Рослый, красивый, он всегда очень аккуратно одевался, был галантен с женщинами, внимательным и заботливым товарищем. Для того времени хорошие манеры были не свойственны большинству окружающих нас мужчин и, тем более, молодых парней, Мухтарбек был человеком неординарным.
Он был огромного роста и большой физической силы. Помню, что он мог запрыгнуть на лошадь сзади, точно школьник на гимнастического козла. Но, вообще, посадка на лошади у Мухтарбека была необычной. Внешне, как будто чуть расхлябанная, но чувствовалось, что в этой напускной расслабленности столько силы! И когда на выступлении несся Мухтарбек по манежу, размахивая шашкой и разрубая ветки – думалось: пусти такого рубаку в кавалерию – любого врага разгромит.
В те годы Кантемировы были, бесспорно, нашей лучшей труппой джигитов. Пожалуй, только Тугановы могли как-то конкурировать с ними. Кантемировы делали не просто джигитовку, а выстраивали аттракцион в форме конных кавказских игр. И это очень нравилось публике.
Помню, когда мы приехали в Ереван и зашли в фойе цирка – мы не могли понять, что происходит в зале. Такой оттуда доносился рев. Оказывается, это выступали Кантемировы. Темпераментные армяне просто рыдали от восторга.
Мы зашли в зал. Вывернутые шеи лошадей со скошенными белками глаз, крик джигитов, свист шамбарьеров, рев публики – прямо-таки нереальная какая-то картина. К сожалению, после смерти Алибека, каждый из братьев пошел своим путем. Это в жизни хорошо, когда у каждого своя дорога, а в искусстве, видимо, не всегда.
Каждый из братьев создал свой конный аттракцион. Это были хорошие, добротно сделанные работы, ведь все трое - мастера и знатоки своего дела. Но того уровня, который был при отце, ни один из них не достиг.
Забегая немного вперед, хочу вспомнить, как отмечали мы 90-летие Алибека. Это  было в 72 году. В время мы с Юрой уже работали свой номер, а у Кантемировых руководил аттракционом Ирбек.
Юбилей решили отмечать на родине Алибека, где-то в высокогорном селе  - две тысячи метров над уровнем моря. Вместе с труппой Кантемировых пригласили и некоторых артистов программы. И любимого коня Алибека - старого Буяна. Высота была такой, что у Буяна пошла кровь из ноздрей.
Село было дольно большое, очень живописное, расположенное в солнечной ложбине меж гор. Как говорят, ветер здесь волшебный – от него не стареют люди.
Мы дали небольшой концерт, на который собрались все жители села. Отдельно на почетных местах сидели старики, самому младшему из которых было 95 лет, а старшему - 115. Когда накрыли столы – старики сидели отдельно. Приготовили на огне барашка, в чайниках подали араку. Старики выпили, раскраснелись, запели свои песни, а молодежь с почтением слушала.
Старики все были довольно крепкие. Наш юбиляр, хоть возрастом помоложе, выглядел старше их. Пели на два-три голоса удивительно красиво и слаженно. Позже юбилей Алибека отметили в цирке. Но там все было знакомо и наперед известно. Чтение телеграмм и адресов от предприятий, цветы, подарки, грамоты. А та поездка в горы навсегда запомнилась.
Благодаря Кантемировым мы много узнали о лошадях. Ведь лошадь – основа цирка, его предтеча. Узнали, как нелегок труд джигитов, и вообще людей, связанных с животными. Это колоссальная работа, на износ. Чтобы создать по настоящему хорошую труппу джигитов, нужно быть фанатиком, безраздельно преданным лошадям, цирку, своему жанру. Таким, каким был Алибек, какими стали его сыновья и внуки».

Ближе к вечеру идем ужинать. На маленькой плите, что тут же, в комнате,  кипит в кастрюле мясо. Мухтарбек режет капусту, не позволяя помогать.
Делится: надо делать операцию, ломать ногу.
– Пошел… не люблю по врачам ходить. Так и получилось – нехорошо! Черт, скорее бы сломали, не могу уже, - и легкое содрогание, - Да под общим наркозом! У меня в прошлом году уже был общий наркоз.
Показывает - из города привез удобные ботинки – ходить пока.
-Ты посмотри, какая прелесть! Три тысячи почти стоят.
-Ходить? Ездить?
-Ходить, конечно.
Потом он ставит фильмы – об осетинах в Венгрии. О бережном хранении традиций, ремесел, языка… Зеленые вышивки цветут на светлом полотне.
-Я - осетин, я - осетинка, - улыбаясь, повторяют в камеру мужчины, женщины разных возрастов. Гордятся!
Мухтарбек лежит у себя на кровати, обнимая Асю:
-Какой хороший текст… Тише, Зоенька, а то домой тебя отведу. Мешаешь смотреть – нам же интересно.
Иришка  чуть ли не пальцами придерживает слипающиеся - после бессонной ночи в поезде - глаза.
Чуть позже Мухтарбек ставит на стол вино, которое привез из Венгрии.
-Видишь знак – три корзины изюма на него пошло. Особый рецепт. Есть еще и пять корзин – сумасшедшие деньги стоит.
Венгрия -  чудесная страна. Чудесная! Я все сделаю, чтобы нам туда пробиться. Уже набросал выступление: десять артистов, десять танцоров, лошади… Они  в восторге будут. Так любят Осетию!
Зайка садиться с нами кушать. Суп из козы ей очень нравится – густой, со множеством приправ.
-А Игорька  я замучался кормить. Его можно взять только одним: «Сейчас мультфильмы выключу». Внучка моя, Катенька, скоро родит. Я своей половине говорю: « Прабабушкой станешь». Она: «Молчи!» А я рад – прадед!
Берет нож, чтобы нарезать хлеб,  и – привычным движением - прокручивает в руке..

Но еще не кончается этот долгий день. Мы идем на конюшню.
-Асуанчик! – окликает Мухтарбек.
И – щедро - маленький  номер для Иринки. Берет морковку в губы и наклоняется к белому коню, показывая, как  бережно тот принимает угощение.
-Видишь, какой  осторожный? Положи кусочек на ладонь…
Убедившись, что Иришка все поняла правильно,  передает ей остатки морковки – корми!
А Наташа  лечит Апеля. Подвешены к решеткам денника две банки – капельница! Позже мы увидим, как пятнадцатилетняя Наташина дочь Юля  - выводит коня, разводит лекарство. Серьезно, по-взрослому.
Вся жизнь – у взрослых, у детей – здесь переплетена с лошадьми.
Маленькая Зайка мелькает всюду. И -  легкая как перышко - бежит по проходу конюшни, где с двух сторон – огромные лошадиные морды, теплое дыхание…
-Пойдем, не будем мешать делать операцию Апелю, - серьезно говорит Иришка.
Шумят новогорские звезды. И огромное небо  медленно проступает звездами…

***

Утром у Мухтарбека -  новая забота. Проверяет свои запасы:
-Кнуты нужно укатывать. Мало у меня этой сыромятины, покупать придется. Россия на Запад отдает, а потом нам оттуда продают втридорога…
Он садится работать, а мы включаем запись фильма «100 лет династии Кантемировых»
…В ресторане собираются гости. Стол кажется бесконечным.
Берет слово Пулад Бюль-Бюль оглы:
-С Мухтарбеком мы вместе снимались в «Не бойся, я с тобой». В тех краях до сих пор вспоминают  нашу съемочную группу. И я с гордостью говорю, что Мухтарбек – мой учитель. Он приложил столько сил, чтобы я скакал на лошади! Представитель мужественного, благородного  народа.
-Считаю его лучшим из своих друзей. Символ! Когда он приходил к нам театр – в него все, все сразу влюблялись! – Лев Дуров машет рукой и плачет, - Уважаю, люблю, и дай  Бог здоровья!
Кто-то из сидящих за столом цитирует с кавказским акцентом знаменитую фразу из фильма: 
-«Туда ехали – за ними гнались, обратно едут – за ними гонятся. Какая интересная у людей жизнь!»  Это ведь Дуров сыграл!
-Как танцуют, смотри! – Мухтарбек появляется в комнате, кивает на экран.
-А вы умеете?
-Да, нас учили танцевать – хореографа папа нанимал. А это укротительница гималайских медведей Эльвира Пачеринова. Ее подарок от «пятисот ветеранов – бывших уникальных артистов».  А сейчас, смотри – Гордон хулиганить будет.
-Сегодня я пришел на торжество один, - поднимается Александр Гордон, - Почему? Когда мы познакомились с Мухтарбеком,  мне еще сорока лет не было – и я ощущал себя усталым, больным. А потом понял, что действительно - по сравнению с мужеством, статью этого человека…. Все выстроенные отношения с женщинами рушатся в обществе этого красавца – на коне он или не на коне. Поэтому к нему -  я хожу один.
Мухтарбек смеется:
-Хулиган!
Но уже говорит знаменитый метатель Тадеуш Касьянов.
-Я сам этим делом – метанием -  балуюсь… уже тридцать лет. И очень люблю Мухтарбека, как бойца, как настоящего мужика.
И дальше - тосты.
-Эта семья столько сделала – такой семьи больше нет…
-Кантемировых знали все! Они проехали по всему миру,  всем показали – за что нас, осетин, надо уважать.
-Талант передается из поколения в поколение. У Кантемировых ни на одном поколении природа не отдохнула.
-Для меня, для простого осетина – это имя волшебное.
А завтра  - 14 мая.  В этот день - девять лет назад -  ушел из жизни Ирбек.
-Он неожиданно умер?
-Нет…Поехал на конезавод под Ростовым. И там - прободение язвы. Прооперировали. А 14-го обострение, и его не стало.
Вспомнил, Танюша… Когда беда случилась, я сижу, работаю, и слезы на глазах. Одежда Ирбека висит, и платочек его из кармана торчит. Я подошел. Родной запах…
Платочек поправил и говорю: «Господи, как же ты меня осиротил! Мне так тяжело без него! Зачем ты его забрал?»
Сел, работаю. А через несколько минут тот тяжелый металлический круг, на котором я чеканю – падает на ногу, и ломает мне  палец. Сумасшедшая боль! Я и так плачу, а тут это! Встал, подошел к иконе:
 – Господи, прости меня! Не имел я права так говорить!
Представляешь, тут же, да? Минуты не прошло…
Чувствуется, сегодня у Мухтарбека  нет настроения -  ни рассказывать, ни общаться.
Ему хочется остаться одному.
Я и так доставляю  хозяевам слишком много хлопот. Каким-то образом неудачно повернула длинный ключ в двери вагончика. И не открыть ее теперь никак.
Приходит на помощь Васильевна, и долго возится с ключом, раскачивая его в скважине: то так, то этак.
-Придется Мухтарбеку сказать.
-Пожалуйста, не надо его беспокоить!
Все же Васильевна зовет  -  но ничего не выходит и у него.
-Не может этого быть! Тут все просто. Уйдите, вы меня смущаете.
Немного погодя – сдается.
-Надо звонить Юре.
Юра – «медвежатник», открывает любой сейф. Мы с Иришкой готовы провалиться сквозь землю – столько людей перебаламутили.
Позже пропадает тетрадка с записями. Ищем где можно и где нельзя. Не сунула же я ее машинально в холодильник, когда убирала продукты?
-Мухтарбек Алибекович, Вы не видели?
-Тетрадка? Танечка, а ты смотрела…холодильник…
Мне становится очень и очень не по себе.
-То есть на стиральной машине она лежит…
Ясно, забыла там, когда мыла посуду.
Его  мягкое, тающее – «дорогой мой..».  Никогда не оставит любую помощь – даже жест к помощи -  без благодарности
-Спасибо дорогой мой…
Хвалит Иришку, которая помогает ему придерживать – он плетет -  кнут.
-Так, мой хороший, вот-вот, правильно! – почти поет, радуясь, что у нее  получается.

Потом я долго сижу в кабинете директора. Надо набрать на компьютере несколько документов для театра, и пальцы путаются, выстукивая расчетные и корреспондентские счета.
Лишь к вечеру доходит черед до разговора.
-Мухтарбек Алибекович, у меня есть отрывок из книги Гария Немченко, где он вспоминает репетиции труппы «Али-бек» А Вы не можете – своими словами…
- Репетиция начиналась с зарядки. Сперва бегали по манежу, чтобы дыхалка установилась. Я еще качался -  до и после. Потом лошадей выводили. Папа не разрешал приступать, пока дыхалка не заработает…
К тому же он догадывался, что ребята курят. И во время пробежки сразу видел: кто – кха-кха (дышит по-собачьи).   Спрашивал: «Опять накурился?».  Или: «Что, пил вчера?»
Папу очень, очень боялись… Никто никогда не курил при нем.
И при Ирбеке тоже. Когда он повзрослел.
Пока молодые были - ребята нас не стеснялись.
-А вам никогда даже в голову не приходило попробовать?…
-Да нет! В армии был момент, ребята все поголовно  - и меня спрашивали: «Что ты не куришь?» За компанию я попробовал. Меня тошнило просто! Я сказал: «Больше  не приставайте!». А там  сигареты выдавали каждую неделю. Я их ребятам отдавал. И они поняли, что это им на руку.
 -Я все  отрывок вспоминаю. Судя по тому, что пишет Немченко - Ирбек был очень резким на репетициях…
-Да-а! А это хорошо воздействовало.  И папа делал то же самое. Папа очень точно бил по попе!(смеется)
-А для лошади трудна  цирковая работа?
Мухтарбек задумчиво:
-Ну да… манеж… очень сковывает движения. Маленький круг!
-Коней тоже наказывают, если они что-то неправильно делают?
-Да! Надо обязательно. От них зависит наше здоровье. Когда лошадь много лет работает -  она не подведет никогда. А молодая, бывает,  за барьер выпрыгивает.  Это риск.
Мама всегда переживала.  Бывало, нас привозили и на «скорой помощи».
Но я старался, чтобы она не волновалась. Когда мы были по Франции - мотороллеры входили в моду. И  все накупили запчасти. Оттуда   должны были вернуться в Сочи –  заранее это знали. Представляли: по загородному Сочи, на мотороллерах (со вкусом) – все молодые! Человек десять нас было! И я накупил запчастей разных: фонари, все прочее.
-Я, мама,  мечтаю о мотороллере.
А она:
-Мишенька, на них  люди - так  калечатся! Я буду беспокоиться, ты ж меня в гроб загонишь!
И я  подумал, подумал, да и  раздал все это… И не стал даже мыслить больше… Конечно, мама очень переживала. И  молилась.  Папа по воскресеньям -  с тремя пирогами…
-Мама все время с вами выступала? До конца жизни?
-Нет, нет… В пятидесятых годах закончила. Раньше лирика была, танцы… А потом папа сказал – надо переделывать номер. И мы постепенно перешли к  темповой работе. Да и мама считала, что ей уже это не к лицу. И правильно, правильно!
Оглядывается:
-Вот теперь у меня нет висюлек для икон… Вся эта фурнитура продается на складе. Наташе скажу, чтобы купила . Бедная, сколько она  коню  уделяет внимания! И все равно - надо отдавать его. Но кому отдать? Если девочки какие-нибудь – они лошадей загоняют, не щадят. В хорошие руки бы…
-А  как старшие братья приняли  решение расстаться?
-Тяжело. Но разные обстоятельства ведь есть. Иногда -  жены подвигают. Вот, - указывая  Зайке на маленькую золотую фигурку, что отныне будет на иконе, - скачет лошадка!
Видишь, Зоя Теймуразовна?
-И еще хотела спросить: что каскадеры театра делали в фильмах  - «Робокопа», «От заката до рассвета»? Ведь там нет лошадей...
-Просто трюковую работу. Они - на все руки. В «Сибирском цирюльнике» я  реквизит делал. Очень много реквизита. Очень! В «Дубровском»   лассо бросал… Аркан. Как раз Щербакова валил… Судьба!.

Это - о трагически погибшей семье Алены Щербаковой. Она была каскадером, много лет работала вместе с Мухтарбеком.
А в феврале 2009-го – трагическая весть:  «Об Олеге и Алене Щербаковых писали газеты. Они оба - классические каскадеры кино. Журналисты восхищались тем, «как эта хрупкая женщина способна исполнять такие сложные трюки». Алена, правда, после рождения дочери, несколько отдалилась от этой работы, потому что посвятила вытягиванию своего тяжелобольного ребенка. Олег последние годы был тоже болен - последствия профессиональных травм.
В съемках фильмов также в качестве каскадеров участвовала и их дочь, Катя.
 Страшный пожар оборвал жизни этих людей. С ними разделил участь их любимый пес. Алена кричала из горящего дома: просила привязать к машине трос и сорвать  решетки с окон. Этого почему-то не сделали. Коридор пылал, и к двери пройти было невозможно.
Когда Алена поняла, что уже ничего не сделаешь, она накрыла дочь одеялом и прикрыла ее сама. Потому обгорела она больше всех. Дом был деревянный и сгорел очень быстро».

Но несколько лет назад – муж Алены недоглядел – и по его вине случился пожар на конюшне. С тех пор Мухтарбек потерял сон.:
-Ночью просыпаюсь – из ангара, где конюшня, пламя. Господи! Я что-то накинул, побежал… сено стоит…  Я сейчас вспоминаю – ужас! Страшно! Первого из огня   Асуана вывел – коня Ирбека. Первого! Обнял и вывел. Ушки у него обгорели… Пламя такое! Я подбежал, все раскинул.
И теперь – опять Олег…Ну неужели нельзя было разбить  это чертово окно, зацепить трос за решетку, выбросить ее… Да как это?! Что же люди смотрели?!
И не сомневаешься, что будь он там – он бы спас.

И чуть позже – Мухтарбек:
-Единственное, что меня в последнее время всколыхнуло – появилась надежда -  в Венгрии театру показать себя! Это такой материал! Им  было бы интересно  - в Венгрии, что их корень -  на Кавказе. И тут осетины. И там. Но живут  совсем в другой обстановке. Я думаю – мы бы очень хорошо прошли. Там  много богатых осетин. Нам бы  на двадцать человек красивые костюмы сделать, я бы пару лошадок подкупил, если бы в конце лета мы поехали…
Продаются лошади, уже обученные для джигитовки. В Краснодаре. Тысяч сто-сто пятьдесят стоят. Мне хочется очень красивого серого коня, такого как Лурик… Лурика я уже не буду трогать, рассыплется. Пусть хранится как талисман. Дед старый, черт! 
-Должно быть кладбище для лошадей…
-В том-то и дело. Папа и Ирбек хранили старых коней до конца.  Цирк не разрешает возить лошадей, которые не работают, не разрешает кормить их. Папа и брат -  скрывали, сколько могли. Потом дарили, если находили достойных людей. Раздаривали по зоопаркам. О людях не думают, Таня! И лошади страдают.
А это такая травма, когда уходит партнер твой! Сколько я за жизнь поменял лошадей – шесть или семь из-под меня ушло…
Прийти на другой день и увидеть пустой денник… Ты же вкладываешь душу, это действительно - твой партнер. Ты знаешь все его привычки. И он реагирует на тебя. А тут отдаешь старую лошадь новому человеку.
Смотрит вокруг себя:
 - Три пары очков уже завел  - положишь и забываешь куда… Я после последней операции сразу ощутил – зрение пострадало. Общий наркоз! И память. По-немецки говорю – выковыриваю из мозгов слова. Тем более, давно не общался – ни с учебниками, ни с разговорниками. Поеду в воскресенье, найду учебники, буду восстанавливать. В Венгрии все говорят по-немецки.
-Вы не вернетесь в Осетию жить?
-В Осетию? Нет!  Было -  задумывался над этим. Когда Ирбек ушел. Мама, папа там, теперь брат… Но потом…После - пусть увозят, рядом с родными похоронят. А жить – нет. У меня все здесь – и лошади, и родные люди.  Родные! Толик – как брат. Он столько сил потратил - я бы не выдержал. Прокормить лошадей, как он ухитряется?!
-А дом у Вас здесь будет, когда построят манеж?
-Конечно. И для ребят гостиница.  Самое главное, чтобы   манеж был. А мне уголок  около лошадей  - и все… Хотя Васильич кабинет большой  мне  распланировал. Отдельную мастерскую. Но лишь бы – манеж! Я сразу воспряну.

Вечером мы смотрим сериал  «Охота на Берию» Там эпизод -  Олег метает ножи.
То же плавное движение, будто удлиняющее руку.
-Он похоже на вас метает…
-Да, он любит хвалиться: «Я ученик Кантемирова!»  Сейчас вкусные сосиски отварю и пойду греться в баню.
Недомогает – простуда. А завтра важный день – надо готовить стол, приедут гости.

Когда мы возвращаемся в  вагончик, видим: на лужайке, где под навесом – длинный стол, горит фонарь.   Тамик – отец Зои – допоздна будет выкладывать плиткой пол, чтобы гостям было удобно сидеть. Тоже – жест любви к Мухтарбеку.


***

И снова непогода и дождь, как в песне из детства.
Третья неделю жди - не жди
Третью неделю льют дожди…
Мухтарбек готовится ехать в город за продуктами. И звонит Олегу Корнееву:
-Где моя рубашка такая черная, красивая,  а сынок?
Одевается. Джинсы,  сапоги, кожаная куртка. Сразу элегантен.
-Скоро в Тольятти поедем. Олег не хочет – женился недавно. А Юрочка очень верный.
И предлагает – пока за ним не приехала машина:
-Юбилей Дурова посмотришь?  Теплый был вечер. Но – у меня там две иконы украли. Большие, красивые. Рядом картина Аббаса стояла – ее не тронули. Как можно воровать иконы?
Левушка сказал:
-Миша, не расстраивайся, ничего удивительного…
Пулад Бюль-Бюль Оглы поет ту самую песню из «Не бойся»
Так жили мы борясь, и смерти не боясь…
И Мухтарбек:
-Сердце забилось сильнее!
О будущем театре:
-Юрочку Бирюкова возьму к себе первого. Лишь бы был  манеж. Вчера Васильич долго рассказывал, , чего ему все это стоит. Я понимаю: так тяжело! Столько преград!

Ближе к обеду начинают собираться гости. Володя Ковров деловито ставит на стол бутылки с каким-то особенно вкусным напитком.
Приезжает Аббас, переодевается в рабочую куртку,  примеривается к топорику – ему делать шашлык.
-Учитель, я не буду сильно прожаривать,  только чтоб немного прихватило…
Мы сидим за столом. В глубоких мисках – цахтон. Дымится шашлык. Осетинские пироги…
Ася ходит  от одного к другому, собирая свою порцию ласки.
Ветер взметает седые волосы Аббаса.  И знаешь, что если грозного с виду Юру окликнуть – он ответит добро.
Саша Паевский снимает с себя джемпер и закутывает в него озябшую Маньку.
И над всем этим - тень Ирбека, и как бы он радовался этой бережной памяти.
-Он сейчас в добром месте, - говорит Мухтарбек, -  Будем достойны его памяти.
Берет слово осетин Тимур, вспоминает, как  когда-то Ирбек приехал в Осетию – напирать мальчишек.
- Беда моя и друга была в том, что мы – единственные  дети у родителей. Мама моя сказала
-Ты что? Куда я тебя отпущу? Ни в коем случае!
Другая мама повела себя также. Много лет прошло. Не знаю, к сожалению, или к радости –  я никогда не работал у Кантемировых.  Но судьба все равно свела нас, мы очень  много времени проводили вместе. Ирбек возглавлял нашу осетинскую диаспору в Москве. Я у него был помощником по культуре.
 Насколько он нуждался в этом, я не знаю. Просто рядом был молодой парень, который помогал быстро все довести до ума. Сюда постоянно мы с ним приезжали. Позавчера  в Москве состоялся съезд  осетин. Где до сих пор Ирбека помнят. У многих – слезы на глазах.
При наличии того, что Ирбек  особой мягкостью души и сердца не отличался, Он был жестким. Моментами  казалось, что он мне как отец, моментами – как друг, моментами ровесник. Мы и анекдоты травили! Сказать, что его не хватает.. Он рядом!
Человек может сделать за всю жизнь одно дело -  и его запомнят на всю жизнь. Другой может всю жизнь что-то делать, и о нем никогда ничего …  Ирбек всю жизнь так же как и Мухтарбек как и старший брак Хасанбек – посвятили конкретному своему любимому делу.
И поэтому дело, которое он всю жизнь делал – оно продолжается. И я думаю, сверху он все это видит, помогает - и дай Бог. Я не знаю, в каком измерении Ирбек находится, но где бы он ни был, я знаю -  что он там, где добрые, честные, хорошие люди. Очень далеко от подлецов и проходимцев.
За старшего, за нашего близкого, за великого артиста, за людей, которые сожгли себя в работе и в том, как надо с людьми жить, надо и хлеб соль делить, и так далее.
Тимур долго говорит по-осетински. Суровые, древние слова
-Вы все поняли? - Мухтарбек
И Анатолий Клименко:
-Мы приехали ровно десять лет назад, 14 мая. А в августе здесь стоял Ирбек, я, министр – мы попросили нам помочь приобрести хоть какой-то угол, какой-то дом. . А стоит весь генералитет, начиная от  Шойгу и заканчивая последним генералом департамента.
И об Ирбеке:
-Вот надо кого готовить…
Как он относился к делу. В семь утра уже здесь был, седлал лошадь. Для всех это была даже не наука. Но самое мудрое, что передается из поколения в поколение он воплощал в себе.. Достойнейший сын осетинского народа,  всего Советского Союза,  народный артист СССР. Это  значимые регалии даже в сегодняшней России. Почет, уважение всех народов, кто бы какой национальности ни был.  Для всех он был одним из авторитетных наездников, профессионалов. Спортсмен был, многократный чемпион советского союза по конному спорту, по джигитовке.
Мы гордились тем, что есть возможность быть рядом с такими людьми. Я помню первый Международный фестиваль каскадеров. Мы думали,  что там Ирбек будет, но он проходил в конце мая. И первую победу на фестивале мы посвятили памяти Ирбека Кантемирова. Это была самая трагичная утрата,  тяжелейшее горе и словами… Даже вспоминать и то тяжело, не то, что говорить об этом сегодня.
Но светлая память … они живут, те кто ушел – живут в нашей памяти и дают нам силы продолжать Может быть, наши успехи зависят только оттого, что они нас понимают и нас поддерживают. Эта связь она ощущается. Кто бы что ни говорил. Научное мировоззрение, фвнастическое мировоззрение…Но мы ощущаем – здесь и сейчас. , но  здесь и сейчас
Одна мечта  у всех нас – поднять  конный театр (вздох Мухтарбека).
Гордое имя Кантемирова  - будет носить конный театр! Первый в Росси, первый мире! Мухтарбек Алибекович, чтобы вам  немножко было теплее…У вас замечательный брат, пусть он помогает вам в мыслях, ваших  и дает  силы. А ему – светлая память. И мы будем достойны этой памяти…
-Помните? – спрашивает Мухтарбек, - Наш первый спектакль в Гаграх?  Ирбек в Сочи работал – и приехал, чтобы нам помочь.
-Начало ведь было в Гаграх 87 год, - это Клименко, -  Никто ведь о конном театре  не помышлял тогда: ни французы с их Бартабасом,  ни американцы со своими ковбоями.  ковбой. Да, конные традиции есть у каждого народа. Но ту славу, которую снискали  осетинские джигиты – ей нет равных.
Даже недавно,  мы с Запашными выступали, собрали команду… аработы не было полгода. Думаешь – ну не ногу поднять, ни руку. А через неделю опять – лучшие в мире.
А тогда, в 87-м – новое дело. И поддержать нас приехал всемирно известный коллектив, «Али-Бек», народный артист – Ирбек Кантемиров.
-Арбу привезли! - Мухтарбек
-Непревзойденный мастер и авторитет. Наверное, у всех так было в детстве – у кого-то отец, у кого-то старший брат. Словом, старший. Когда в школе не хватало собственных  сил противостоять чужой агрессии. И его один приход только  - как Ильи Муромца. Такое же ощущение, когда Ирбек.
Светлая  ему память, а мы постараемся нести ее и - Бог даст - увековечивать.

Вечером  Мухтарбек снова в мастерской, склонился над иконой. Горит лампа, и окружили его дети.
-Что ты делаешь? – Зоя.
-Ты не знаешь, что я делаю? - удивляется Мухтарбек.
-А когда ты будешь мазать? – выдает себя Зоя.
-Ну вот, пожалуйста, смотри – и он проходится по иконе, придавая ей красивый темно-коричневый цвет.
Зайка удовлетворенно кивает.
-А звания – когда и как Вам их присваивали.
-Ерунда.. Не обращал внимания, мы не отмечали… И правда, не помню по годам. Совершенно!  Кажется, в  63-м,   после «Карнавала на Кубе»  мне дали заслуженного Северной Осетии. А в 70-е годы – народного. Когда папе исполнилось 90 лет. Папе дали народного, Ирбеку (вздыхает) Да, по моему так.
Чтобы артисты не обижались, папа собирал в гримерке, поляну накрывал. Скромно…
-У нас мало звучит названий программ
-Их столько было…В Москве, когда Ирбек на лошади – «Пароход идет, Анюта». А грандиозная пантомима одна – «Карнавал на Кубе» Всегда в основе была джигитовка, менялись только фрагменты и только в «Карнавале» пошли фундаментальные изменения. . Джигитовку не пускали, а драматический уже был настрой.
-С годами по сравнению с тем, как вы переезжали – 40-е годы и 70-е -  быт в котором жили артисты – различался?
-Немножко улучшался… мелочи… 50-е годы – это квартиры – где-то до середины 60-х, потом уже начали гостиницы строить при цирках. Уже легче стало артистам. А так по квартирам – по всему городу разбрасывали. В условиях жили таких, что страшно.
-Мама ездила с вами всю жизнь. А позже – семья ваша?
-Нет! Иногда Люда приезжала с детьми – если недалеко от Москвы выступали. Но это надо было за свой счет. Она преподавала хореографию  в школе, где дети учились. За копейки. Я выкраивал из своей зарплаты что-то, работал по коже. Тяжелая жизнь была. Когда папа еще был – помогал. А так – тяжело…
-Вы с самого начала поняли, что дети ваши не пойдут по этому пути?
-Да (интересно говорит, как бы выталкивая, с выдохом из себя слово)… конечно. Даже на задумывался.
-Вы же первым из братьев ушли из цирка. Они еще оставались, у них был свои программы, они ездили?
-Да, да… У Хасанбека была программа «Картинки Кавказа» - там дрессура коз…лошади. «Картинки Кавказа -  Хасанбек Кантемиров».  А Ирбек – папин номер. «Али-Бек Кантемиров, братья Кантемировы» .  Володя Ковров до сих пор помнит, звучало на Цветном бульваре: «Братья Кантемировы!»
-Но если Ирбек был суровым на репетициях, то Вы – могли говорить только добрые слова?…
-Нет, ну почему…(с неудовольствием, которое быстро сменяется) Я был примером там.!То, что Ирбек требовал, я уже утверждал. На меня оглядывались. Тем более ,что ребята видели -  я не пью не курю. Ирбек тоже с этим боролся, как и папа.
Но у нас ребята старались – в другие труппы если и уходили, то ведущими мастерами. Мы считались корифеями. Ирбек сам ездил в Осетию, выбирал там танцующих ребят, Они за честь считали в ансамблях - попасть к нам в труппу. Вон…(улыбаясь) Тимур все вспоминал, как они пацанами танцевали и Ирбек приехал. Вся Осетия была взбудоражена! В селах хорошая самодеятельность,  он ездил. Наши ребята, правда, по всему миру… Так что… есть чем гордиться.

-Мимо  вас такое огромное количество людей прошло за вашу жизнь. Как вот вы расставались с ними?
-По разному. Конечно. Тяжело.  Партнеры! От друг от друга зависели в работе. Для мамы все как родные дети были. Они так и привыкали. Но в других труппах такого не было.  А это у них с детства отпечаток лег – доброты нашей мамы –  так и пожизненно. До  сих пор вспоминают. Вот – Мерденов Юра, на три года моложе меня – до сих пор помнит нашу маму (вздох)
-И в Осетии сейчас музея нет – Кантемировых -  во Владикавказе?
-Музей? Есть! Вернее, отдел в музее, посвященный Алибеку Кантемирову. Там его вещи, кинжалы, черкеска ( ни одними словами не передать, что позволяют почувствовать – вещи)
Арба наша, на которой пирамиду делали – стоит в музее. Там мой двоюродный брат – Эльбрус. Директор музея -  Эльбрус Кантемиров. Очень известный археолог.  Пользуется уважением, и сделал такой уголок. Это, правда, распоряжение Президента было.
-А сейчас много людей осталось, которых вы можете в любой момент позвать, которые будут рядом с вами?
-Конечно!  В Осетии – очень много. Когда Бог даст, манеж будет – тогда соберу народ. Заграницей толковые ребята. В Осетии уже  старики в основном. А за границей молодежь еще действующая. Соберем - если будут условия. Вот Тамик был в Эмиратах. Они получали сумасшедшие деньги, за тысячу долларов. Полицию обучали джигитовке, верховой езде (мечтательно) в Эмиратах! Нет, если манеж будет, мы воспрянем (со смешком) только не знаю, когда это будет.
-Анатолий Васильевич говорит, что до 2012 года закончится.
-Дай Бог – хоть так! Я боюсь… (пауза.)  Посмотрим - все в руках Всевышнего ( кротко)!
-Сейчас есть время обдумывать номера?
-У меня наброски есть… Нет, это спонтанно будет. У меня много записей, которые я надеюсь воплотить. Это все в процессе работы.  Теория в цирке не проходит. Наработки записаны все. Много уже экспериментировали. Когда ездили,  и была возможность – мы репетировали. Воплощали. Это не проблема (небрежно)
-Но всем сейчас помнится «Не бойся», а ведь это крупица в вашем труде… А записи цирковых выступлений не передают.
-Раньше такого не было. Сейчас проще снимать…Нигде нет, что я через двух лошадей перепрыгиваю.
-Не сняли?!
-Нет! Так шутя, это было,  - со смехом – Думали, что я вечно буду такой прыгучий. Люди удивлялись… И не сняли.  Иногда только фотографии где-то мелькнут… Да, прыгучесть была хорошая. Сейчас боком все вышло.  Кости трещат.
Конечно, сейчас столько возможностей. И телевидение. Может быть, когда-то  спектакли снимали. Вот, «Карнавал на Кубе» – а где-то хранится весь спектакль. Как бы найти? Хороший спектакль был очень – динамичный, насыщенный. Роль была хорошая.
-Часто обижаются в этой среде?
-Ну конечно бывает! Конечно! В театре -  это вообще сплошь и рядом. В цирке присутствует. Правда в цирке тяжелый труд не дает возможности глупостями заниматься. А в театре это…
А про кино я тебе не рассказывал, в котором буду сниматься летом? Значит, такой сюжет. Начало войны с Чечней. Старый чеченец находит в горах, в пещере двух раненых русских бойцов. . Один без сознания, он его притащил, контуженного, а другой сильно ранен. Старик их находит, но он лояльно относится к русским власти. Приводит лошадь, делает носилки такие, кладет обоих и везет к себе домой. И несколько дней лечит. А у него внучка - Наталья должна изображать. И она влюбляется вроде…
Выхаживают несколько дней. А потом русским становится лучше, и старик говорит:
-Извините, я больше не могу вас больше держать. Меня убьют, если узнают.
И он их везет на дорогу, где проходят русские войска. Видит – идет бронетранспортер, и  высаживает их с этих носилок. Волокуши называются. Индейское еще приспособление (со смехом) И уходит. А они значит идут.
Вот такой сюжет. Только два-три съемочных дня. Хотели здесь снять. А потом знаешь, как они рассуждают? – со вкусом – Командировка, Геленджик.  Лучше туда… Там найдем лошадь. 
Получится?  Нет? Ну, в кино все может быть, может и не получится.

А в конце дня говорим о вагончике
 -Там так надежно все сделано...
-Это мамино влияние. Она всегда нам говорила : «Дети мои, когда уголок получаете, обставьте его комфортно, чтобы вам было удобно работать и жить. И за собой оставляйте всегда добрый след!»
 Мы приезжали когда в цирк, старые уборщицы, билетеры радовались: «Ой, Кантемировы!»
 Всегда папа деньги давал. Униформе… И артисты:  как последний день так пьянь, все разбросано, в грязи… А мама всегда приходила и  следила, чтобы мы чистенько …
-Мало осталось ее фотографий?
-Солнышко, солнышко…Всегда люди, когда приходят, говорят: «Как у вас уютно!».
Чего-то это да стоит? Я с ужасом думаю, если придется переезжать! Господи, как это собирать все?! А все это, Танюш, было в вагончике.
Ирбек каждый день приезжал. Если бы его не уговорили  отправить в Ростов коня – он бы живой был. Вот, и поехал… Два года туда ездил на праздники Победы, и я с ним ездил. Метал! Выступал, хлыстом работал…  Для меня - это конечно был удар – смерть Ирбека.  Девять лет, а так все всколыхнулось. Чуть не расплакался! Золотой брат. Он ребят ругал, а я защищал. Он (сердито, изображая)
-А ты не лезь! Не твое дело!
Эх, ругал! Не грубый был, а все равно. Потом говорил: «Ты меня извини, извини» (коротко, смущенно)
Труженик сумасшедший!
-Вас всегда так представляешь с детьми. Вы  сидите, работаете - … и так красиво – дети вокруг…
-Я и мечтаю. Сделали чтобы  большую мастерскую мне – и чтобы рядом были дети.


День четвертый
Утро пятницы. Мы  сидим в спортзале, ожидая, пока проснется хозяин..
Мухтарбек отдает шашлык, что остался, Наташиной маме:
-Васильевна, возьми девочкам.
Перемерз вчера,  и неважно себя чувствует.
После смотрим Интернет. Он о себе – в первый раз.
-Надо же, - с радостным недоверием, - Сколько о нас всего! И папа, и Ирбек.
И, читая поздравления, которые ему написали к юбилею: «Они что, надеются, что я целый день сижу за компьютером?»
Но неразговорчив он ныне.
-Ну давай, - с дружеской улыбкой, прихлопывая ладонями  по коленям, - Спрашивай.
И кнуты лежат, не радуют. Там много еще работы.
И, видя что я молчу, берет инструменты.
Механическая работа и вместе с тем благостная, как в монастырях. Вместо сложной, требующей всех сил и отдачи -   худрука.
Как и всякий талант – есть настроение, отвечает на любой вопрос подолгу, а сейчас очень краток.
-Да, Наденька…
Сильные загорелые руки с темными венами.
А спросишь - вскидывает голову:
-Да? Давай, Надюшенька, пытай…Чего там моя доченька грызет…
Очень ясные, блестящие глаза. И в разговоре очень много силы, экспрессии
-Мой дорогой, Гос-по-ди!

Ближе к вечеру приезжает сценарист и режиссер Лиля.  Маленькая, нервная.
Мухтарбек поручает ее мне – поить чаем. Говорить о книге. Лиле приходят в голову совершенно фантастические замыслы.
-Есть такое издательство, знаю.. . Это все надо сделать красиво! Например, чтобы на странице открывались «двери» конюшни, лежало «сено» в пакетике.
Она замечательно рассказывает о своем волке:
-Гай, Гаюшка… Лучше никого у меня не было. Мне его подарили – комок в серой шапке. Спал. Я думала – это тоже мех. И вдруг поднимается голова. И вот такие уши светятся на солнце…
Мне говорят: «Лиля, бери, ты терпеливая, ты его вырастишь».
Гаюшка! Прыгал по-волчьи на два метра без разбега, свечкой.  Когда шел по улице – собаки писали кипятком. А он добрейшей души был человек. Все понимал! Гаюшка… Лучше не было человека.
Она еще успевает встретиться с Мариной, приехавшей нас навестить. Они говорят о фотографиях, об оформлении книги. Брат Марины – Володя – профессиональный фотограф – автор одного из самых известных портретов Кантемирова – в белой бурке, на коне на фоне гор. Символ…
Мухтарбек выходит проводить гостью.
-Вы разбили мне сердце! - печально говорит Лиля.
Ну не надо, не надо …, - он легко касается ее плеча, - я однолюб, Лилечка…
Его легко любить. Настолько совершенный человек, что обычное наше  чувство, в котором ждешь чего-то ответного для себя, по отношению к нему заменяется. Библейской любовью, которая -  долготерпит,  не ищет своего, не раздражается,  всему верит,  всё переносит. И никогда не перестаёт.
Но еще все трое мы идем на конюшню:
Марина по-хозяйски проходит мимо денников, ища знакомые морды.
-Гиген… А где Лурик? Иди, посмотри - Гектор. Самая хорошая лошадь для детей…Нос свой длинный высунул и стоит, - она гладит и гладит коня, - Другой бы уж давно головой мотнул, а этот целый день готов стоять. Морда в длинных усах, детская…
Чешет Лурика и гладит:
-Ах ты, дед… Кабачок…  Я удивляюсь, как здесь все изменилось. Чтобы раньше так было, чтобы какие-то люди пришли, открывали денники, чем-то непонятным лошадей кормили. Такого просто не могло быть!
-Девочки, пойдемте к пруду? –  предлагает Мухтарбек, - Вы идите, а я следом, на велосипеде.
Простой, черный велосипед прислонен к стене спортзала.
Мы идем тихими чистыми дорожками мчсовской базы, а вокруг все – в гаснущей зелени майских сумерек.
Выбегает из-за поворота Ася, и следом -  Мухтарбек на велосипеде.
В прошлый раз, в августе быв здесь, я недооценила красоту места.
Пруд маленький, таинственный сейчас, как все, что преображает полутьма.
 Аленушкины заросли. Таинственные водоросли, подымающиеся со дна после зимы, из хрусталя воды, талой…
Колодец, украшенный конскими головами, беседка, тонущая в зарослях черемухи, постепенно тающей в сумерках – и только аромат наплывает волнами..
Деревянный переплет нависает над самой водой.  Мухтарбек  сидит на скамье, наслаждаясь этой тишиной..
Невесть как залетевшая чайка – и за ней с охотничьим азартом носится Кабсдоша.
А потом она стрелою – в обход пруда – в тот берег.
-Увидела -  утка прилетела… Сейчас она будет ее гонять (и со смехом, и с азартом) А ну, поймай ее, поймай! Охотница такая, быстро-быстро лови! Сейчас поднимет!
-А Ася только наблюдает.
-Противная холодная вода, порядочная собака – вы что!
Мухтарбек мелко смеется:
-Раз еще лед плавал – она как прыгнет за уткой – ой! Жилка охотничья у нее – не успокоится, пока не поймает.
И уже хохочет:
-Дурочка! Охотничий азарт, точно! Носится,  Ася на нее ругается... Иди Кабздошенька, домой, нет ее больше. Подняла, подняла – молодец! Ай, молодец! Иди девочка, сюда.
Асенька любит купаться… Надоедает подходит – аввау, папа  – идем домой.
Хорошо тут, правда. Спокойно…. Иногда бывает тоскливо – приходишь с Асенькой. А летом ночью даже, бывает, прихожу купаюсь.
Ну что, девочки, назад – прохладно?
Идем, мы впереди с Мариной. Он идет осторожно, катит велосипед.


Суббота.  Утром мы перехватываем Мухтарбека в коридоре.
-Сейчас я вам курочку приготовлю, - он - радостно
Думает ли, что может порадовать только трудами рук своих? Не тем – что он рядом…
Накрывая на стол, делится:
-Ася под утро пришла целоваться. Бабушка Ася! Обняла меня лапами., - и растерянно немного, - Знаешь, обыскался я – «В двух шагах от Рая». Так и не нашел. Ребята вроде привозили.
Рассказываю про Лилю и волка.
-Волк – очень опасно. Мне говорили, генетика!
В этот раз я не буду плакать уезжая из Новогорска – говорю сама себе. А слезы предательски уже рядом. И как сделать, чтобы их никто не заметил?

Марина говорила:
-Если дядя Миша какого-то человека не замечает – значит, свой. Развлекает – только если гость.
При нас он спокойно идет работать и разговор идет обо всем:
-Священник приедет, хочет со мной познакомиться. Сейчас сделаю ему икону.
…Наташа строит дом, но она не уйдет от лошадок. Пока она на конюшне – мне спокойно.

…На Кавказе – там чистая вода, родниковая. Проходит через слои, где серебро. Люди ее пьют – и здоровы. Едят все подряд. И  вино пьют, умеренно но пьют. Помнишь Олег – у него нерв на лице, пол-лица мертвые были. Мы вино себе наливали, а он – воду.
И утром бросился:
-Отец, отец, посмотри на мою рожу…
Все отошло.

После иконы работает над кнутом. Мерными движениями катает, качает над кожей – тяжелый камень.
-Самая нудная работа – укатать, подогнать друг к другу, чтобы сходило красиво. Цирковая труппа была в Мексике – у них кнуты порвались. А мои  - по двадцать лет служат. Приехал импресарио, ему дали мой телефон – он меня отзвонил – сделайте три кнута.
-Да там родина кнутов, - говорю.
-Да, но там они дорого стоят.
Пришлось срочно делать  Но было лестно. Не смотря на то. Что Мексика, мои кнуты востребованы.
Какую бы ручку сделать?… Хочется покрасивее.

Нагнувшись, щипцами , вытаскивает  гвоздики из щелей пола.
-У нас они везде валяются.
Начинает обматывать, оплетать кнут.   Зажимает в тисках, да в несколько слоев. Тяжелое частое дыхание.
 -Надо, чтобы плавно сходило, иначе будет коряво.
Пять метров – мне не справиться!  Надо с трех метров начинать. Научиться щелкать, потом уже….
Все занято инструментами, обрезками кожи, коробками и коробочками…, мелкими гвоздиками.
-За границей такой кнут 1000 долларов стоит. Пятиметровый кнут! Это так нудно делать. Так нудно! Володя Ковров говорит: «Кнут от Кантемирова на стену надо вешать»


Даже по комнате ходит осторожно – болит нога.
 -О Наташе  беспокоюсь, она еще не совсем уверенно ездит. Ну, как не волноваться? Не берет трубку –  а дороги страшные.
-В этот приезд я даже не успела все рассмотреть - сколько у вас новых картин!
-Женщин этих – не я повесил. Один парень
-А эту даму в сирени?
-Это же Алина Кабаева, не узнала? И фигура красивая – хотя не главное, но фигура тоже хорошо. Моя половина меня ревнует даже. Талант, она просто бесподобна в работе и все с улыбкой. Когда человек любит дело, которому отдается – это прекрасно. Хоть дворник хоть другая работа – красиво! ( с силой) Она исполняет как мастер, с душой.

Говорю Гусману: « Юлик, ты что, хочешь дождаться, чтобы мы с Дуровым отошли в мир иной?» …- «Ну-ну держись, ты мне нужен!».
-Но в «Не бойся» - редкостно сошлось – вроде как в песне «Ваше благородие». Все просто, а…Такое повторится ли?
-Да, «Ваше благородие»… ложится на душу…

 -Все ищут, кормушку, Надя! – горько, - И не стыдно? Цирковые вообще нищие. Бедный цирк.
-В Интернете девочка написала, что купила вашу  волчатку и тыкала в бетонные заграждения – выдержит или нет?
Смеется:
-Поэтому они и ценятся, что годами у людей – кнуты мои тоже, детально делаю.

О фильме «Волкодав»

– Они оглядываются на то, сколько заработают. Даже сериал безалаберный – как-то он в душу не залезает. А «Волкодав» вообще бездарно снят.
Васильевна тоже ругает «Волкодава», режиссера.
-Так его, Васильевна! Не проникаешься. Деньги нужны…

-Были у нас собаки, на фоне лошадей проходили – не ожидал, что так привяжусь к собаке. Когда ее принесли - такое солнышко было. Я сразу в нее душу вложил, и она растаяла. На кровати так и спала со мной. Да, любовь зла…Самое сложное – вот эти стыки, чтобы они укладывались хорошо.

По радио – музыка, и он напевает.
-Вы же пели раньше…
-Нет, дурака валял. С подачи мамы. Она говорила – Мишенька худенький, он покалечится. Может, что-то другое найти, театральное училище?… Мама это. А у меня даже мысли не было (смеется) Милая мама, сокровище!
-Она не жалела, что нет еще девочки?
-Некогда было жалеть(смеется). Надеялась, что я буду ее девочкой. Мамочка, солнышко.
Надо, чтобы  начало у кнута было тугое.
Собаки лежат, храпят, ничего им не надо – и вдруг как сорвутся!
-Володя приехал, солнышко?
Ковров склоняется к Асе:
-Колбаски тебе? Ты совсем обнаглела. А слюни то у кого так текут? Как лапа наша больная? Дай лапку.

Он привез пачку фотографий, сделанных, когда поминали Ирбека.
Мухтарбек перебирает их, сравнивает.
-Ты как в фильме про золотую антилопу, - говорит Ковров, -«Ну-ка дай я посмотрю – такие же золотые?» Да,  одинаковые…
– У, сколько наделал….Аббас бедный
-А чем он бедный, скажи, пожалуйста? – мягко спрашивает Ковров
-Ну… такой грустный сидит. Нет, он душой богатый.
-Только душой? – Ковров – так же мягко, - По сравнению с Гусманом, может быть и бедный. Мухтарбек - олигарх у нас.
Мухтарбек раскладывает фото как карты:
 – это Паевскому, это Васильичу… Это кто ж?  А,  Тимурильо… Ай, молодец, спасибо Володенька,
И об Асе:
-Утром подползла ко мне целоваться, моя лапочка… Поднимаешь голос – она сразу подползла. Наташе когда выговариваю – она с ума сходит. Сразу маму вспоминаю, иногда не сразу, потом  стыдно становится. «Мишенька, никогда не злись…»
Говорят о продавце ножей:
-Тебе чего-нибудь впарил? – Ковров.
-Я не люблю эти вычурные вещи, там до трех тысяч евро. А прицел какой: « У вас будет манеж и там можно будет богатым людям продавать». Готовые ножи привез – целую сумку. Комик-вояжер…. Имя брата подкупило сразу….

О знакомом, что лежит в больнице
У нас друг, бывший Фсбшник
-Бывших не бывает, - Ковров.
Мухтарбек по детски восхищается компьютерной томограммой:
-Неужели так все видно внутри? Гос-по-ди? А каким образом это делается?

О ком-то:
-Есть такие дурачки – лишь бы посидеть, потереться о светило… Там две шашки мне у него очень понравились.  Замки… Граммофон….
Ковров собирается. Собаки провожать не идут.
-Традиция у Володи была. Он стреляет, отъезжая. Охотничий сигнал. И Асю уже не заманишь – ни колбасой, ни сардельками.
И последнее.
-Сколько вы могли сделать.
-Да, впустую идут годы. Такие задумки проходят впустую… Спартака хотел…совместно с Запашными.  Костя Никитенко был бы хорошим Спартаком. У меня – место воина старого. Учителя.
Задумка была интересная.  Запашный говорил – я найду деньги. С Волочковой (хохочет) будет говорить. Жалко  Екатерину Максимову –моя жена ее знала… Лену Рябинкину знала. В Мексике работали, она там была, выступала.  Я тебе рассказывал, как Лиепа подошел?
-Ты железный человек Кантемиров!
Я дышал тяжело. Ребята хохотали.

Наташа довозит нас до метро, выкроив время из своего беличьего колеса – лошади, стройка…
Метро. Так дорого было приближение этих станций, а теперь они мелькают в обратном порядке. Иришка жмется и хлюпает носом.
-Мам, а мы еще сюда приедем?
-Постараемся, доченька…
-И все будет, да? И лошадки, и козочки…и  Мухтарбек?
Дай Бог, чтобы это было всегда.
***
 Привет! Не замучила я тебя? Дочитал? А я весьма на себя сердита. Писать некогда за редакционно-огородно-собачье-детскими делами. Урываю минутки ночами-ранними утрами. Да еще после полубессонных ночей и туристических условий я вернулась домой в таком виде, что как пишет Хмелевская "меня бы испугался даже тигр-людоед". И что теперь парикмахерская, ежели в Новогорске я сидела такой болонкой нестриженой?
Когда там накрывали стол, и было много чего выпить, я думала что к концу вечера в глазах сильного пола изрядно похорошею. При таком-то количестве водки! Но увы...
Кстати, о парикмахерской. Вчера стирала спаниеля. Тремя шампунями - начала с "Цветов России", перешла к "Палмоливу" и закончила "Шамту". А по поводу лап вообще пришлось перейти к хозяйственному мылу.
Спит Терри у меня в ногах, и уже сон не в сон, если на ноги не улеглась тяжелая теплая собака.
 Обычные собачьи шампуни ему не очень-то. Приходится выливать бутылку, чтобы пропиталась вся шерсть, да и потом она не очень. Обычно сушу Террюху феном, потому что он очень мерзнет и дрожит. А вчера эта зараза рыжая почти сразу после бани улизнула в сад, и самое трудное - лапы - пришлось перемывать.
Натерпелся бедный пес. И утром, когда мама пришла, и хотела спихнуть его, чтобы сесть на краешек моей постели - с Тетерей случилась истерика. Рычал! Ругался!
А Мишке в ожидании завтрака дала  крутое очищенное яйцо. Сырые он ел, а такое - первый раз. Он его носом катал-катал, языком лизал-лизал, лапами - гонял-гонял. Он не знал, что с ним делать. Пришлось брать  яйцо взад, раскрошить его, и тогда до Потапыча дошло, что алабаи ЭТО едят.
И у азиатов реакция еще та. Замахнешься на Потапыча веником, он мгновенно "уходит" - припадает на лапы и смеется во всю пасть. Но если нечаянно столкнешься рукой с его "смеющимся" зубом, просто стукнешься об него, то палец потом ноет неделю
Надя.
**
Привет!
Книги я сейчас покупаю редко. Любимых авторов скачиваю из интернета. Но Аська собирает разные журналы типа «Лизы». И когда читаешь эти коротенькие рассказы, когда смотришь телевизор…. Я все понимаю насчет аудитории...
Но ведь истории как под копирку. Девушка из офиса – куколка с наманикюренными пальчиками…
Такое впечатление, что в России не осталось ни деревни (только богатые дачи), ни людей работающих в ЖКХ, обычных городских больницах, в затрапезных школах, продовольственных магазинах и т.д….
Деревни так вообще нет. Недавно мы ездили рассказывать о селе…. Тихая одноэтажная школа. Несколько пожилых учителей. А когда зашли на ферму… Тяжелый запах, грязь, а люди – несколько человекообразных – мат-перемат и все…
Почему, когда приходишь в школы, в выпускные класс – все хотят на финансово-экономические профессии? Никто не сказал, что хочет быть агрономом, зоотехником, геологом, метеорологом …
И как же соскучиваешься по нормальным героям книг! Читаешь Шолохова и аж поскуливаешь по этому исконному, родному, образному, народному языку… А когда читаешь «после института я устроилась в фирму» - уже тошнота подкатывает, уже дальше читать не могу. Еще одна конторская барышня… Или уж о криминале пишут…
…Хочешь ты показать нашу жизнь – так иди за тот же прилавок, на ту же ферму. Там ведь не одни спившиеся.
**
Привет! У нас стоит жара за тридцать. В выходные переходим на режим: дела - утром и вечером, днем - отлежка.
Ночью ловила на колбасу алабая, который сбежал  и радостно патрулировал улицу. В половине четвертого поймала.
Днем подхожу к надувному бассейну (заменяет Волгу, до которой четверть часа ехать на автобусе) - по краю - цепочка маленьких черных следов. Котенок хотел спуститься к водице. Тормозил он естественно когтями
***
Добрый вечер! Забавно уходить все дальше и дальше в зрелые годы. Лет в 15 казалось, что лучшее время уже позади, и – честно – чем дальше, тем больше считала себя старой.
Марина Влади, кажется, говорила: «Лучший период для женщины от 30 до 40. Она еще очень молода, но в то же время точно знает, чего хочет».
Кому как, но очень уютный период начинается дальше. Появляется  столько поводов для радости… Почти как в детстве, но это еще не старческий маразм. Много лет до этого – из-за занятости, из-за каких-то внутренних страстей – не могла так полно, все душой радоваться хорошей погоде, своему саду, книге, объятиям ребенка…
Чувства к мужчине тоже перестают быть клином, на котором сошелся белый свет. И уже невозможно делать трагедию из расставания. Ну уйдет, но ведь столько хорошего останется… Я еще напишу новую повесть, поеду к морю, куплю дочке нарядные платья, лягу в постель, застланную чудесным бельем… И я знаю, что никогда не перестану любить, просто эта любовь перейдет к…жизни…
И волноваться по пустякам смешно. Милая, ведь тебе уже… Ты же уже все видела, старый, испытанный боец, прорвемся…
Лишь бы все были живы, а счастья – его очень много…

**
Привет!
Ты уже знаешь, что спаниель у меня маньяк. Половой гигант и Великий Производитель.
Но суки его не вдохновляют, хоть с течкой они, хоть без.
Объектов любви у Терри два  - я и Миша…
К Мише он пристает «когда хочется» и имеет его со всех сторон: то над ухом скачет, то сзади пристраивается. Алабай по юности и неиспорченности еще не понимает, как его опускают, и только изредка лениво огрызается.
Меня Терри любит в благодарность. За любую еду. Хоть сосиску дала, хоть супу налила. Он несется следом, ловит за подол: «Стой, благодарррить буду!!!!» Обхватывает когтистыми лапами ногу – и  за дело. И по морде получал, и пендаля…Так ведь нет. Благодарность превыше всего.
Когда наш издатель Саша позвонил, что книгу нашу купила самарская поэтэсса, Терри как раз доел котлету. И принесся!!!! Я пинаю, он любит, луплю, а он еще крепше…. И уже стоит, и слюна капает… А под брюхом такое болтается, ну такое…. Жеребец отдыхает…
А тут еще девчонки как на грех присели и ,блестя очками, стали разглядывать… Саша мне про поэтов и писателей, и про высокие материи, а я не могу….давлюсь и хрюкаю..
Низко летел спаниель…должно быть к дождю…
***
Привет!

Поскольку дите у меня «не читающее» - в последнюю неделю бабушка вслух читала Иринке «Тараса Бульбу», дабы к школе она с программой уже была ознакомлена.
С выражением читала. Ира же сидела, терпеливо пережидала, а в глазах светились «Ранетки», «Моя прекрасная няня» и компьютерные игры, которых у нее до бисиного батьки…
Наконец Гоголя одолели.
В конце – вопросы: Где разворачиваются события? Какой момент является кульминационным? С кем сражались казаки? Опишите сцену, которая произвела на вас наибольшее впечатление?
Молчим. Уже с вековечным школьным терпением – ты проорешься, а я перемолчу.
-Ирочка, - спрашивает бабушка, - Какой национальности был Тарас Бульба?
Молчим.
-Мордвин? Татарин? Чукча?
-Негра, - подсказываю я.
-Негра, - равнодушно повторяет Ира…
А на очереди «Полтава», а на очереди еще куча всего и Тарас – это только начало…
Я тут вообще-то поныть хотела, что отпуск кончается. Так может «Василина отдохнет в понедельник на работе»?
Надя
***

Ольга не может у нас ночевать. Она говорит, что слишком тихо, и без шума троллейбусов за окном ей заснуть нереально.
Я тоже скучаю по некоторой доли – шума, гостей, какого-то движения вокруг…Чтобы не только мама и дети, но и ровесники.
Хотели? Получите, распишитесь!
Сегодня с утра приехала в гости подруга школьных лет Наташка. Представляете, как работает музыкальная шкатулка? Завели ключик, и пока завод не кончился, да? Наташка работает в школе – у нее ясный, поставленный голос, невозможно попытаться отключиться и не слышать его…
Мы поговорили, пообедали, пошли на обзорную экскурсию по городу, поговорили, поели, поговорили…
Мы обсудили прошлое и будущее детей, биографии родственников от царя Давида, варианты осенних заготовок, месячные троюродной сестры, жареные огурцы от Аллы Пугачевой, нового Наташкиного кота Тимошу и ее сдохшего попугая.
Нет, с людьми можно жить долго. Если человек, как свой. Если ему можно сказать – на тебе компьютер (книгу, журнал, губную гармошку) а я пошла готовить ужин…
Но если человека надо сидеть и РАЗВЛЕКАТЬ… На седьмом часу разговора от сдерживаемого зевка челюсть у меня просто заклинило, а на восьмом – из уха начал сочиться мозг…
Полчаса полежать бы калачиком, даже без книжки, вскопать огород, вымыть общественный туалет – что угодно, но в тишине.
Я позвала маму. За короткое время успела вымыть голову, вылизать кухню, поставить овощной плов, обнять Мишку и нашептать ему в мохнатое ухо, что лучшие друзья девушек – это собаки.
Потом открылось второе дыхание. Выпила кофе, перекрестилась и пошла сменять маму.
Гляжу! А Наташка собирается! Но передумала
 
-Полчаса меня не устроят!!! – завопила Наташка, - Остаюсь!!! У меня диск есть!!! Шатунов!!! Песни нашей молодости!!!!!
Второе дыхание всхлипнуло и сдохло.
Последнее что оно слышало – был рецепт приготовления грибной пиццы…
 
…Провожали мы Наташку уже на третьем дыхании. Довели до автобуса. Стоит родимый. И места есть.
-А шофера пока нет!!! – обрадовалась Наташка, - Так что я еще с вами постою!!!!!!!!
Сейчас сижу с компьютером в обнимку. Гадом буду, но тишина – это лучшее, что я  слышала…
**
Привет! Чуть-чуть посвежело, и обещают, что и совсем похолодает, но свежо предание. Сегодня я уже отлежалась, а вчера голова болела так, что не помогали никакие таблетки. Оставалось лежать пластом между двумя подушками: поднять голову тоже нельзя, потому что кружится и тошнит, и остается тихонько скулить – а кончится ли это когда-нибудь?
Иринка сидела рядом, и приносили холодную тряпку и чай, и сочувствовала, и я даже передумала насчет Сахалина.
Сахалин – это от бабушки. Когда дедушку единственный раз в жизни (как меня Никитин) напоил начальник, и дедушке было плохо, бабушка сказала:
-Володя, я завербуюсь на Сахалин, на Соловки, а детям скажу, что ты умер…
Баста. После этого бокал шампанского на новый год – это был максимум для всех челнов семьи.
Второй раз Сахалин всплыл, когда у бабушки появились внуки. Она считала, что жить на краю земли лучше, чем воспитывать малышей. Даже песенка у нее была типа: «А я сижу, бросаю камешки, у самого пролива Лаперуза…»
Я дочке тоже обещала, что после их выращивания, к моменту появления внуков – сбегу с материка…
Один раз в семейной истории уже сбегала… Как раз тогда, а начале 90-х…Наша трехкомнатная «Москва» в Тольятти. В одной комнате лежит тетя, которую мама с шурином на носилках привезли из Корсуня. Она зовет:
-О-ля! Та-ма-ра!!! Судно! Поди до мене… Посыдь…Подержи за руку…
Тетка боится воды, боится ванной, потому что всю жизнь жила в доме без удобств, отказываясь переехать к нам раньше… Она окончила киевский институт благородных девиц, у нее подружка вышла замуж за сиамского принца, но воды она боится, и натурально воет, когда ее тащат в ванную.
В другой комнате живет и злится отец. На тетку – что ее не сдали в дом престарелых, на нас, что вертимся под ногами, на обитателей третьей комнаты – сестру с семьей.
Сергей тогда представлял из себя точный персонаж из О Генри «он был свеж, как молодой редис и незатейлив как грабли», Дашка училась ходить, у Ольги в тридцать с небольшим руки были уже совершенно старые – из-за хлорки и всего прочего – чем она поддерживала чистоту в доме.
Тогда у моей подружки Юльки, в соседней квартире  - женщина уехала на Север. И предложила покараулить жилье. И я пару месяцев там жила, пока не стало стыдно за дезертирство.
Но это было так здорово… Однокомнатная квартира разделена красивыми шторами – у двери гостиная, у балкона – спальня, на балконе – зимний сад…
И приходили гости…Работал у нас в «Площади» Андрей Поддымский – окончил ВГИК, сейчас в Москве. Говорили, что у него красивая супруга… С Андреем мы дружили, я читала рукописи его сценариев, он – когда я венчалась  – венец держал… Так вот, как-то подходит ко мне на рынке Андрей, а с ним маленькое существо с черными кудрями.
-Неужели это Наташа Поддымская? – думаю – А еще говорили красавица…
-Татьяна знакомься, это мой друг Алексей Тарасов…
Оказалось, что Алексей замечательный гитарист, они подружились с Юлькой – оба крошечного роста – и вот приходили в гости ко мне, в эту «северную» квартиру, и до утра Лешка играл нам испанскую классику…
А в газете тогда были задания – не поди на административное совещание, напиши то, не знаю что…. А например про службу знакомств… Их тогда мало было, и писали мы по типу – журналист проверил на себе…
Я помню целый таз писем – большущий таз – как я сжигала эти письма перед первой свадьбой. А один дядечка был совсем смешной. Из Германии. Немецкий я тогда знала хорошо, мы общались по телефону, он все рвался приехать в Россию, но ему видно про нее такое наговорили, что там потом была сцена из спектакля. Он позвонил, и сказал, что попал в аварию:
-Аутобанн…аутобанн….хоспиталь…блад….Их либе дих…
В общем, приезжай сама… А мне зачем это надо? А вообще этот Виллечка занимался тем, что ездил по городам и показывал фокусы немецким детям. С какими-то тазиками с водой и ракетами…
Ну что с такой публикой может быть лучше Сахалина…
***
Привет ! Завтра  Иринке 11 лет. Поскольку об этом событии мы вспоминаем даже более трепетно, чем мужики об армии, я тут вымыла холодильник, распихала продукты , пока девчонки убираются, предаюсь ностальжи….
Когда предстояло появиться на свет Ирочке, я уже три недели как была в разводе.
Все случилось в точности как в американской книжке, которую я купила: «Если воды отошли в три ночи – дождитесь утра». Как раз в три ночи, и как раз дождались. И утречком, к восьми спокойно пошли с мамой в роддом…
Там сижу, карту заполняют, спрашивают – через какое время схватки?
-Через пять минут, - говорю.
Без боли, просто все внутри каменеет и все… Словом, в предродовую меня затолкали минут на двадцать, и сразу позвали в родилку, и еще через четверть часа родилась Ирина. И я очень сильно не понимала, на фига были нужны акушерки, если они через мою голову, все эти четверть часа обсуждали сериал…
Была я самая что ни на есть мужнина жена, расписанная и венчанная, и хотя в суде мы уже развелись, но свидетельство в загсе на руки еще не дали…. И ходила ко мне в роддом одна мама.
***


Добрый вечер! Знаешь, чего-то заел меня комплекс неполноценности. Несколько лет назад, когда я, в виде развлеченья, решила разместиться на сайте знакомств, женщина – хозяйка сайта, написала по типу: Татьяна, присылайте другие фотографии! На такие ответов не будет! Серьезные слишком. Помесь курсистки с партизанкой на допросе – можете убивать, но я вам ничего не скажу.
И судя по тому, что все друзья противоположного полу - искренне плачутся у меня на груди – считают они меня очень даже за своего парня. Хотя в душе я при этом шиплю, и считаю, что не хрен одной женщине рассказывать про другую.
Так вот, вчера я  всерьез задумалась – может без чадры на улицу уже не выходить?
И в больших темных очках поплелась на рынок за картошкой. Там, оглядывая женщин, решила, что по моей теории вешаться надо четырем из пяти, а все цветут и пахнут.
Но окончательно убедил пример Лисы. Живет у соседей такая собака, редкой страхолюдности.  Но гетера!!!! Соответствующий у нее период, али нет, но кобели у нас под забором траву таки вытоптали. Лежит эта мадам на песке, чуть слышно порыкивает – мол, если ты меня найдешь то я твоя, а не найдешь – то я в шкафу. Рядом, пуская слюни, разлеглись аж четыре мальчика разных размеров, а алабай наш роет под забором второй подкоп. Один вырыл, я уже кирпичами заложила. Так он – на раз два три – другой! И воет, и лает, и вместе с цепью лезет на улицу. Он же здесь самый алабай! Самый мужЧина! А Лиса – его законная соседка!.
Третий час ночи. Мне то метро снится, то шахтеры, то вылетаю я на улицу - через подкоп Мишку прямо с цепью домой тащить…
Но какая гордая Лиса утром домой шла, виляя тощим хвостом. Ничья! Своя собственная! Самая обаятельная собачья женЧина в округе!!!! И плевать, что лохмы во все стороны, и рожа, как у собачьего Крамарова. А вот нету такой другой…
***
 Дорогой Иван Николаевич!
Здесь Вы этого письма не прочтете, и поэтому я могу попрощаться с Вами так, как я хочу.
Прежде всего, я не хочу  для самоутешения искать в Вас недостатки, или в чем-то обвинять, или желать несчастья. Вы – хороший человек. И если я недостаточно святая, чтобы пожелать Вам счастья в любви, то я говорю: живите так, как считаете правильным. Так, как хотите.
А я имею право на нормальное желание: защититься от боли. То есть, по мере возможности быстрее Вас забыть.
Мы общались около трех лет, но Вы не можете даже подозревать, что я знала и любила Вас давно, еще со школьной поры. А в последние годы я видела от Вас только добро. Да разве может мать не испытывать вечной благодарности к человеку, в чьих руках выздоровел ее ребенок?
Но то, на что я надеялась… месяцы нашей переписки… Пожалуй, это было единственной ошибкой с вашей стороны – писать, будто Вы свободный человек, и временами повторять «не пропадай», когда мои ответы задерживались. И – легким флером, аурой ваших писем – чувство – что я нужна.
Ах, каким богатством были мне эти письма! Они приходили ночью, потому что у Вас только ночью свободное время, и вскакивал ли ребенок утром после Нового года – с той же страстью – посмотреть, какой подарок у него под елкой? – как я к компьютеру. Какое счастье было видеть Ваше имя – дивное, как рушащийся весенний снег, какое-то синее и волшебное – видеть его в почте. Или – почти отчаяние: нет письма, и ждать еще сутки, а может еще и еще…. Или – всего одна строчка, ну может две… Всего! Какой скудный паек – крошка, которой предстоит жить…
А я была сдержанна, очень сдержанна – и, стараясь Вас повеселить своими письмами, позабавить – во всем была искренне. Кроме одного: я не говорила прямо, как Вы мне дороги. Но не понял бы этого только….человек, который хотел закрыть на это глаза…
Вчера я стерла все письма…  столько времени носила их распечатанными с собой – и читала: на работе, на заданиях, в автобусах… Могла уходить в них не только на минуты – на часы! Они всегда со мною были… И их нет…
При намеке моем робком – через год переписки – а можно ли собственно к Вам привязываться, или лучше нет?… Я не понимаю, чем я заслужила эти признания в  чувствах к другой,… Мне хватило бы одного слова «нет», а все остальное – по всяком случае по меркам моей души – было как удар такой силы…
Будьте добрее к другим! Не зовите их, если они не нужны Вам подлинно. У женщин иная шкала боли, и несколько иная мера важности вещей. И если  Вам будет нужно в жизни понимание, и близость с женщиной на годы – смотрите в ее душу более зорко.
У меня нет уже права страдать долго.
Вероятно, внутренний мир мой был достаточно глубок, чтобы внешне щедро тратить время, не замечая даже, что уходит оно… Ведь внутри шла такая постоянная, напряженная работа. Именно  - будто снимались все слои, защищающие человека: чтобы острее видеть, слышать, ярче чувствовать… Этого требовало то, что я не могу преодолеть в себе: потребность писать. Но этим я докучать не буду: Вы этой стороны никогда не ценили, и почти отмахнулись от просьбы моей – разрешить написать о Вас…
Но то, что еще впереди от жизни  - мне нужно…Ведь мир больше Вас, и больше меня, и никогда я не ощущала его так до боли ярко как теперь… Пусть не счастье, но полнота, богатство жизни – это то, от чего отказываться преступно: перед собой и перед Богом. Чаще всего это поздно осознаешь, но осознав – надо необыкновенно, каждой клеточкой любить жизнь!
Мне жаль, что Вы отнеслись ко мне так: как к существу, которое все понимает, но не имеет пола, возраста… А я умею любить: и служить, и жертвовать, и веселить, и не предавать – и отпустить с миром. Мира же и покоя Вашей душе!
Знаете, мне сегодня приснилось…
Южный остров, со своим народом. Священное место – маленькое озеро в горах, даже не горы, а отвесные скалы, увитые цветами. Голубая вода. Здесь, в нише, в скале – статуя Богини, увитая цветами.
Сюда приходят в самых важных случаях. Но есть на острове ритуал освобождения, исцеления от безответной любви, к которой здесь относятся так же  - с той же важностью – как к мучительной болезни.
Ритуал такой. Уже вечер, и на озере почти тьма. Две лодки: одна чуть впереди, в ней мужчина в плаще, с веслом… Чуть сзади, в другой лодке - женщина.
Она движет свое суденышко вперед, и рассыпает по воде лепестки цветов:
-Пусть прекрасным будет твой путь!
Укрепляет на носу первой лодки факел:
-Пусть озаряет его свет!
Пусть берег будет достаточно близко, чтобы ты доплыл до него, и достаточно далеко, чтобы ты гордился тем, что доплыл. Пусть встретит тебя там то, что ты ждешь – и пусть тебя там ждут! Я отпускаю тебя.
Отталкивает лодку, и остается в своей – в молитве.
А мужчина плывет к Богине, и благодарит ее за этот дар – за любовь, которая была ему послана, и просит дать мир и покой душе этой женщины…

Сегодня за окном горит такой же рябиновый вечер, как тогда, когда я написала первое письмо…Может быть, когда-нибудь, Вы поймете: что-то, что Бог положил Вам на ладонь, Вы не удержали… Может, я почувствую тогда Вашу тоску… И в один рябиновый вечер  -последний, теплый, почти летний вечер – в преддверии зимы, я подойду к Вашему дому шурша по листьям старенькими туфельками. И – постучу… Откроете?…