О цели высказывания

    Мой любимый Бахтин, говорит, что высказывание есть вообще главная единица речи. Не предложение, не словосочетание, не слово и не буква, как нас учили в школе.

    Высказывание. И ограничивается оно не знаком вопроса, точкой или восклицательным знаком, а сменой субъекта речи. Вот я говорю, говорю долго. Пять предложений. Двадцать. Десять минут.

    «Да, неужели!?»,- говорит мне речевой партнер, и закрывает длинный период моего высказывания.

    «Ну, да…»,  - отвечаю я и продолжаю... Снова пять предложений, десять.

    «Который час?», - снова включается партнер.

    Это значит, что цель высказывания не достигнута.

    Он, конечно, невежа, мой речевой партнер, и хам. И мысль, которую я нес и не донес, очень ценная мысль, и она для него безнадежно потеряна. Но… ( и в этом тонкость бахтинского подхода).

    Когда  вы говорите, перед вами не абстрактный и среднестатистический «речевой партнер», а реальный человек, с реальным культурным уровнем,  реального возраста и пола, с реальными речевыми предпочтениями,  склонностью к сюжетному или фабульному осмыслению действительности, со своим представлением о юморе и его уместности. И вот. Он-то и диктует вам жанр высказывания. Или не диктует.

     Вы выбираете слова, соответствующие ожиданиям  целевой аудитории. Соотносите, с ней способ изложения. Вносите в речь фигуры высокого стиля, или слова-паразиты. Усложняете, или наоборот синтаксические конструкции. Или не выбираете,  не соотносите,  и не усложняете.

     И тогда цель высказывания – не достигнута.

     А еще бывает, что высказываясь, вы говорите свое «Да неужели!?», то есть отвечаете кому-то. И тогда вы выражаете свое отношение к высказыванию партнера. Ироничное, благоговейное, возмущенное. Соглашаетесь, протестуете, колеблетесь, берете на вооружение, принимаете к исполнению. Высказываете свое отношение. Формируете высказывание.

    Достигнет ли ваше высказывание цели – покажет новая реплика вашего речевого партнера. И это тоже будет зависеть от формы вашего высказывания, его уместности, его корректности, его строя, стилистики, ожиданий вашего партнера.

    Но самое интересное, говорит Бахтин, что тогда, когда мы говорим или пишем даже совершенно самостоятельное произведение,  высказывание, длинной в книгу, мы говорим с чужих слов. Тут я немножко процитирую:

     «…индивидуальный речевой опыт всякого человека формируется и развивается в непрерывном и постоянном взаимодействии с чужими индивидуальными высказываниями. Этот опыт в известной мере может быть охарактеризован как процесс освоения — более или менее творческого — чужих слов (а не слов языка). Наша речь, то есть все наши высказывания (в том числе и творческие произведения), полна чужих слов, разной степени чужести или разной степени освоенности, разной степени осознанности и выделенности. Эти чужие слова приносят с собой и свою экспрессию, свой оценивающий тон, который освояется, перерабатывается, переакцентуируется нами.»

    Немножко отбегу назад. Когда мы детьми начинаем осваивать язык, мы берем его из речи, родителей, сверстников, соседей, потом учителей, и уж потом узнаем, что есть предложения и словосочетания. Потом мы становимся активными читателями, формируем свое, как нам кажется, мировоззрение. А потом пишем высказывания, длинной в книгу. Мы, конечно, пишем уникальное высказывание.  И цель у него одна: выразить наш уникальный внутренний мир.

    Но давайте не будем забывать, что средства для выражения наших высказываний, не уникальные, не наши, а речевые партнеры имеют право на свое «Да, неужели!?» Это помогает умерить писательскую спесь, обогащает лингвистическое чутье, и еще из  этого следует обыкновенная человеческая и авторская скромность.