Когда никто не ждет

У Денисова был день рождения. С утра позвонила Раиса Абрамовна и попросила меня зайти к ней.
- Передай Анатолию Прокопьевичу, - сказала она и протянула мне рулон в виде длинной газетной трубки. - Это от Лазаря Яковлевича.
- Это от Лазаря Яковлевича, - повторила я слова нашего секретаря и протянула своему начальнику рулон.
Он стал его старательно разворачивать, полагая очевидно увидеть какую-нибудь крупноформатную репродукцию картины или настенный календарь. Но ничего такого не было и на лице его стало прорисовываться выражение недоумения:
- Не понял, - сказал он сам себе.
В этот момент из распотрашенного рулона выпал маленький листок бумаги, он закружился в воздухе и упал к моим ногам.
- Кажется вам записка, - сказала я, поднимая листок.
Анатолий одел очки и стал читать записку вслух: "Толяныч! Я очень сожалею, что не могу сегодня поздравить тебя лично с твоим сорокасемилетием. Несмотря на это, прими мои самые искренние поздравления и пожелания здоровья, счастья и багополучия в семье. Пусть всегда будет солнце!
Жму руку и обнимаю. Лотвин."
Это было 26 ноября. А сегодня автора этой записки уже нет. Он умер. Вспоминая тот день, я мыслено посчитала сколько же прошло времени со дня рождения Анатолия Прокопьевича. Три недели без одного дня. Денисов очень расстроился, что Лазарь Яковлевич не придет его поздравить и, хлопнув с досады дверью, куда-то ушел. А через несколько минут позвонил сам Лазарь Яковлевич.
- Его нет, позвоните попозже, - ответила я, не узнав звонящего.
- Люба, - передай ему, пожалуйста, что звонил Лотвин из Тарасовки.
Потом он попал в больницу и вот к нам в рабочую конату входит заплаканная Валя Гетманова
- Толечка! Лазарь Яковлевич ум... - она не договорила и разрыдалась.
- Что? Умер? - вырвался почти беззвучный стон из груди Денисова и он вдруг начал рыдать, да, так горько, как плачут только дети.
Два рыдания переплетались в один голос, который приводил меня в ужас. Что-то буркнув невнятное, я вышла из комнаты.  Вернулась я минут через двадцать, к моему удивлению Анатолий все еще рыдал:
- Последнего товарища своего потерял! - сказал он горестно, увидев меня. - Нет, никакого Бога! Нет Его! Где Он? Где? Если бы Он был, разве могла бы быть такая несправедливость? Негодяи, которым пора давно сдохнуть - живут, а хорошие люди умирают! - огромные тяжелые слезы катились из его бесцветных глаз, а красное и опухшее от слез лицо, исказилось от горя и клеветы на Бога и сделалось нескрасивым.
- Да, нет же, мы  все смертны: и плохие, и хорошие, - робко вставила я.
- Как бы не так! Негодяи живут долго, а ты знаешь сколько лет Лазарю? Ему бы жить и жить. А он умер, это несправедливо!
- Он последнего товарища потерял, - вмешалась Лидия Ивановна, выйдя из соседней комнаты.
- Сразу трех, - всхлипывая, добавил Анатолий Прокопьевич.
И тут меня осенила догадка: "А не хулил ли он Бога, когда умер первый его товарищ? Кстати, кто он?"
- Ну, второго я знаю, это Сивачёв. А первый кто? - в унисон моим мыслям спросила Лидия Ивановна.
- Да, Сивачева я уже не считаю, - возразил Денисов. - Одному сорок лет, другому сорок четыре, а третьему вот пятьдесят. Кто следующий? - с вызовом спросил он. И я поняла, что этот вызов несмирения и гнева обращен к Богу, которого, как он только что говорил "нет".
- Толичка, не надо, их уже не вернешь, - сквозь тихие слезы взмолилась Валентина, сердцем почувствовав, что этот разговор нехорош и его надо немедленно прекратить.
Меня позвали в соседнюю комнату, там  на скорую руку был собран поминальный стол.
- Три раза вызывали скорую помощь, но брать в больницу не хотели, - стала рассказывать Лидия Ивановна, которая, как всегда, знала все подробности любого события. - Измерят давление и уйдут. Четыре дня не могли устновить диагноз, хотя обезболивающие уколы делали. И вдруг язва разлилась! Тогда только они сообразили, что у него прободная язва. Однако напасть за напастью - операцию почему-то стали делать только через шесть часов после случившегося. Началось общее заражение, отказали почки и вечером 11 декабря он умер.
Я еще раз удивилась, как неожиданно, когда никто не ждет, может умереть человек. Вот и Сивачев тоже, поехал отдыхать на море, вернулся отдохнувший, посвежевший и вдруг, как гром среди ясного неба: больница, рак, похороны. А мы все живем как-то очень беспечно и думаем, что впереди у нас еще целая жизнь, но это чувство может нас сильно обмануть...
 
Вечером, уходя с работы, я встретилась с проницательным взглядом Лазаря Яковлевича, он смотрел на всех выходящих из конторы, или как бы сейчас сказали - офиса, с фотографии в черной рамочке и просил молитв, но люди грустили, скорбели о его кончине, но никто не догадывался помолиться о его душе, ибо это были годы атеистического безверия и Бог вспоминался лишь тогда, когда происходило нечто неподвластное воле человека и это вызывало в душе гордого человека гневный протест. Люди хотели, чтобы Бог не мешал им жить так, как они этого хотят и Он обычно не мешал им и лишь смерть оставалась незыблемым законом любого бытия, который нельзя отменить.
- Лазарь Яковлевия очень любил цветы, но никто ему не дарил их при жизни, - сказал чей-то грустный голос за моей спиной. Теперь под портретом стоял большой букет красных махровых гвоздик, а на некрологе крупоно было написано:
                ЛАЗАРЬ ЯКОВЛЕВИЧ ЛОТВИН
                родился - 13 февраля 1925 года
                умер       - 12 декабря 1975 года

                _________________________________


Дорогие читатели, не сочтите за труд, помяните в ваших молитвах приснопоминаемых р/Б Лазаря и Анатолия (умер от рака). Или просто воздохните. Спасибо.