I

Нарастающий лунный месяц заглянул в темное окно больничного коридора. Его проворные лучи блеснули в каплях скользящего по стеклу дождя серебристыми бликами. Молодой человек, сидящий на широком подоконнике, пару раз сильно зажмурил глаза от внезапной яркости и сжал пальцами переносицу. Его мысли давно уже покинули ограниченное холодными стенами пространство и плавали где-то далеко-далеко, хотя сам он еще пребывал в этом грустном месте. Он поднял лицо вверх и дотянулся до форточки, распахнув створку. В помещение вместе со сквозняком тут же ворвались струи свежего ночного воздуха.
Его трясло от нервной дрожи, а ноги отказывались быть опорой. Он уже достал почти законченную пачку сигарет, собираясь закурить, но помедлил. Он  знал, что тут этого делать не положено. Но плевать он хотел на эти запреты! Ему сейчас вообще было плевать на всё и всех. Кроме нее. Только бы она справилась, только бы выдержала, не сдалась...
Вспомнив её милое личико и укоряющий, с легкой искринкой насмешки взгляд, он посмотрел на оставшиеся в пачке три сигареты. Как же она просила его бросить курить! Просила, умоляла, требовала, а он лишь усмехался в ответ. Он насмешливо сводил свою вредную привычку к благородным намерениям, говоря ей о том, что людям на табачных фабриках тоже хочется кушать,  так почему бы ему не "пожертвовать" рабочим некоторую часть своих доходов на пропитание. Она не оставалась в долгу и в запале спора приводила по тысяче доводов против. Спорить они могли об этом долго и часто, но неизменным оставался конец их перебранки: она отворачивалась от него на своей койке в больничной палате, скрещивала на груди руки и надувала губки с обиженным видом, становясь при этом безумно обаятельной и привлекательной для него. Он притягивал её обратно к себе, нежно целовал в лоб и выходил из палаты. Потом доходил до курилки и, наконец, делал то, чего и добивался в течение последних минут, – выкуривал пару сигарет, пуская в потолок дымные колечки. Он прекрасно знал, что когда он вернется, от её детской обиды не останется и следа. Поэтому табачный дым медленно, не торопясь, выходил из его легких, растягивая его приятные мгновения и давая ей возможность как следует соскучиться.
Дождевые капли обозначили на стекле её счастливые и, вместе с тем, грустные глаза. Так она смотрела на него, когда он вновь появлялся в дверях её бокса. Этот взгляд будил в нем каждый раз такую гамму чувств и щемящую нежность, что он скомкал в ладони пачку и швырнул её в открытую форточку. Сегодня он навсегда покончит с этой своей слабостью. Ради нее. Для нее. Потому что она так хотела. Потому что она так нужна ему рядом…

-Привет. А ты не мог бы мне помочь?
-Помогу, чем смогу, такой милой девушке. А что нужно-то?
Она откинула с плеча длинную косу и улыбнулась ему:
-Жильё и транспорт туда.
Он усмехнулся её прямоте. Ему никогда не нравились чересчур кокетливые девушки, а абсолютно искренних он никогда не встречал. Может, она хочет внести коррективы в его понимание женской природы?
-Ну что, поможешь? – она нетерпеливо переминалась с ноги на ногу и бегала взглядом по толпе проходящих мимо людей, словно была чем-то напугана.
Он не сводил с неё заинтересованного взгляда с лёгкими искорками усмешки. Забавная девчушка. Он раскрыл перед ней дверцу и кивнул ей в салон своего автомобиля:
-Я же пообещал.
Она снова посмотрела на него и улыбнулась, а он поразился чистоте её серых глаз. Больше не сказав ни слова, девушка села на предложенное место и закрыла за собой дверцу. Спортивную сумку с лейблом Nike она из рук так и не выпустила.
«Ох, и неспроста всё так просто», – усмехнулся он видимой тафталогии, обходя машину. Перед тем, как сесть, он кинул быстрый взгляд на часы-табло торгового центра, на площади перед которым они сейчас находились. 15:41. Что ж, сегодня ему суждёно вернуться домой намного раньше, чем обычно.

-Возвращайтесь обратно!! Сделайте что-нибудь!! Она не могла...
-Молодой человек, пожалуйста, возьмите себя в руки, - участливый вид врача будил в нем ярость, нежели заставлял успокоиться.
-Не указывайте мне, что делать! Я сам разберусь, а вот вы... – он сильно сжал губы, впиваясь в них зубами, чтобы в очередной раз не нахамить женщине. ; Пожалуйста, вернитесь в операционную и сделайте всё возможное...
-Наши врачи самые лучшие в городе. Конечно же, они сделают всё, от них зависящее, – с неуместной гордостью заявила женщина, но тут же вновь перешла на жалостливый тон. – Но поймите, тут такой случай...
Он в бессилии махнул рукой, перебивая её, и вновь отвернулся к окну. На улице неожиданно воцарилась тишина, особенно странная после сегодняшней грозы.
-Ладно, хорошо, – сдалась врач, – я пойду и  посмотрю, что еще можно сделать.
Он не ответил, и женщина удалилась обратно в операционную.
На подоконник, выкрашенный белой краской, опустился одинокий зеленый листик, случайно влетевший в распахнутое окно. Заметив его углом зрения, он подхватил его за ножку и покрутил между пальцами. Несмотря на тусклый свет ночника, на листике были заметны все прожилки и линии-сосудики. Когда-то и  по ним тёк древесный сок, но безжалостный ветер лишил листок единения со своей веткой. Так и Она: решила отсоединиться и улететь туда, где не будет ни листьев, ни веток, ни деревьев, ни его… Она всегда принимала кардинальные решения, руководствуясь то ли разумом, то ли чувствами, то ли не тем и не другим. Как будто брала карандаш и тыкала в первую попавшуюся мысль, от которой после редко отступалась. Она не была глупой, нет. По каким-то странным законам её мыслям всегда находились определенные доводы, вот только она обдумывала их уже после принятия решения. У нее была магическая интуиция, которая не раз выручала и её, и его. Но сейчас, впервые за всё время он почувствовал если не ненависть, то жгучее раздражение от того, что она опять сумела предугадать всё наперед.
Эвтаназия… «Хорошая смерть». Как смерть может быть хорошей?! Это же абсурд. Смерть – это всегда слёзы, боль (не важно, душевная или физическая) и ощущение пустоты вокруг и внутри себя. Именно таким было для него это слово в детстве. С возрастом изменилось немногое: он перестал бояться собственной смерти, зато его бросало в холод от мысли о том, что кто-то из его близких может покинуть его таким, в общем-то, нечестным путем. Что же получается: греки были совершеннейшими дебилами, раз соединили два этих слова в одно понятие? Или это всё проделки европейцев, которые постеснялись давать своё название этому виду убийства? Ответа на эти вопросы он не знал, но чувствовал, что истина лежит где-то посередине. А она… Она всего лишь опять ткнула пальцем в небо и поставила свою подпись не на тех бумагах.