Осечка

               


Наконец выпал долгожданный снег. Душистой свежестью прибил запах поздней осенней земли и словно большим пуховым платком укутал на сопках застывшие в неподвижности костистые приморские дубки.  Егорыч его ждал, ждал как пришествия. Еще ночью он почувствовал перемену, когда выходил на веранду глотнуть перед сном свежего воздуха и выкурить папиросу, не спалось. Ветер шелестел застывшей осенней листвой, но порывы его временно стихали, чувствовалось близкое затишье. Душу томило беспокойство и мысли о предстоящей удачливой охоте…
А к утру, воздух словно придавило нахмуренное небо, и полетели первые хлопья, еще таявшие в полете. Дальше больше – понесло, заволокло белью ближайшие крыши домов, деревья и уже не видно было синевы далеких сопок…
Медленно разминая беломорину, Егорыч жадно, с азартом вдыхал влажный воздух. Самое время. Вышел на переход – след еще свежий, отпечаток рыхлый и, пошел по нему тихо, под молоточный стук сердца, под ветер – на верный выстрел. С под ветра близко можно подойти к зверю, как оглушенному. Посмотрит олень, всколыхнув рогами, шевельнет ноздрями еще непонятный и незнакомый запах свежего ветра, да так ничего и не поймет. Разрежет воздух винтовочный «масленок», словно плетью пастушьей и пойдет на встречу охотник, уже открыто, успокоено и удовлетворенно, чтобы облегчить муки, перерезать горло и ловко распластать тушу. А после, насадит куски свежего мяса на сучья деревьев, что в мешок не уместилось да сохранилось до второй ходки, оботрет запачканные кровью руки мягким снегом, и понесет  добычу, не оглядываясь и не сожалея…

Быков, по своей браконьерской логике, Егорыч старался не добывать. Смотрел на красавцев, а переводил мушку на самок, которых на каждого, считал он, как в гареме – по семь – девять штук. «Быка завалишь, некому покрывать будет, разбредутся коровы без «хозяина» и сгинут в тайге без защиты. Да и мясо у быков хуже, жестче - не та шурпа!..» Однако, в этот раз, подумал он – не до выбора, в доме уже забыли запах мяса, давно в тайгу не ходил. А в сельмаге – хлеб, спички и соль… В коммерческой лавке – побогаче, да цены кусаются. «Вот тебе и перестройка с дермократией, как «юрьев день», страну накормить не могут и заработать не дают, - размышлял Егорыч, - одни только лозунги и рекламы!...
На веранду выскочил фокстерьер, нырнул мимо ног хозяина, пометил с нетерпением угол избы и, похрапывая от удовольствия, заиграл снегом, носом вздергивая пушистые хлопья.       
- Ну, что, Флинт? Балдеешь!.. - Егорыч разговаривал с псом, как с товарищем.
Пес насторожился, хвост-обрубок задрожал, он повернулся в сторону хозяина и, внимательно тронул ушами.
- Завтра пойду!.. Видишь, какой пух?.. Нет, тебя, брат, не возьму!.. Не твой день!...
Пес тявкнул с подвизгом, словно возражая хозяину, подобрал палку и поднял мохнатую морду.
- Да, ну тебя!.. Не хочу тягаться…Пойдем в хату, нужно все чин-чинарем, проверить!...
Егорыч попутно набрал охапку сухих осиновых поленьев и пошел в дом, сапогом легонько поторапливая пса.
В доме уютно, хоть и без изысков. Томилась печь, издавая живое тепло. На кухне жена – худощавая женщина средних лет, раскладывала пасьянс. Взглянув на мужа, она с хитрецой спросила:
- Пойдешь по снегу-то, а?.. Позавчера, в колхозе корову забили, так я не взя-ла,… старая, одни мослы… Не проваришь!..
Егорыч с лукавством взглянул на женщину и кивнул на карты.
- А ты раскинь...
- Дак, два раза уже пробовала, не идет тебе удача!...
- Врут твои карты. По такому-то снегу, да не добыть?... Ты, уж и взаправду, за кого меня держишь?!..
Егорыч снисходительно посмотрел на женщину и сквозь шум сброшенных дров, буркнул с недовольством.
- Давай-ка, на стол пожрать - че  сообрази!..   
Егорыч защелкнул входную дверь на крючок, зашел в комнату, легко передвинул диван и сковырнул короткие половицы. Холщевый мешок гулко лязгнул металлическим звуком. Первым делом он достал промасленный тряпичный сверток, аккуратно развязал его и уже другой чистой ветошью стал протирать винтовочные патроны. Пересчитал их, и три из них положил в карман, вспоминая добрым словом начальника местной погранзаставы. Долго он выпрашивал у него «маслята», как называют меж собой охотники боевые патроны,  да офицер все отшучивался, мол, на учете, строго!.. Что только не придумывал Егорыч, уговаривал и заверял, что умеет держать язык за зубами, да ничего не пробирало – стоял офицер на своем – «Ты, не дай бог пальнешь кого, а мне потом кранты! Вы, браконьеры – народ отчаянный!»… Пока не случилась у него проблема, понадобился ему трактор и не попросил он у Егорыча помощь. С тихой мужицкой простотой в душе, не торгуясь, завел Егорыч свой старый «Казахстанец» и притащил на полозьях деревянный сруб на заставу, да еще установил его на фундамент. Только потом, когда офицер спросил о расчете, Егорыч без надежды, с ухмылкой посмотрел ему в глаза, мол – «Что спрашиваешь, будто не знаешь!...» Хмыкнул офицер, покачал головой сокрушенно и протянул Егорычу россыпь долгожданных патронов. «Рыбу делят на берегу...» - понял, что опростоволосился, обставил его Егорыч, а долг оставлять нельзя и уже потеряли силу все его прежние аргументы. Ладно, решил он, спишет на стрельбы и вспомнил недобрыми словами приказание начальника комендатуры, как укор, что на заставе нет парной бани для личного состава, понимая, что имеют в виду вышестоящие прежде всего самих себя – как это приехать с проверкой на дальний кордон, поохотиться и не попариться…
Офицер вздохнул, не скрывая сожаление, без слов напоминая еще раз про уговор.
Егорыч, демонстрируя недовольство, словно его хотели уличить в чем-то скверном и недостойном, с тихим достоинством, возразил.
- Не бойсь, командир, «баба не узнает, коль мужик промолчит»!... Ты же знаешь наши законы браконьерские!...
На том и расстались. Вот уже два года минуло, как офицера перевели на другое место службы, а Егорыч держал слово. Даже жене не рассказывал, когда бывало, даже крепко выпивал и очень хотелось похвалиться своим арсеналом.
Он еще раз достал из кармана патроны, пересчитал, перебирая их в намозоленной руке, словно четки, и аккуратно вытащил из мешка короткую одностволку с запрессованным намертво вкладышем. Внимательно осмотрел, переломил и вскинул как подзорную трубу на окно. Шесть ровных крутых нарезов разрезали внутреннюю синюю сталь ствола. Вспомнил специалиста в городе, тоже давно «потерявшегося» от внимания местной милиции. Хорошие ладил вкладыши из судовых клапанов. Все Егорычу было дорого, как воспоминания, так и все эти главные охотничьи «принадлежности», без которых, как он считал – «ходить на охоту – только сопки зря топтать!.. С ружьем, хоть и с зарядом добрым, нужно еще подойти, как бывало, по молодости, босиком, чтобы не шуметь многолетней листвой, а с таким «аппаратом» и через распадок можно с уверенностью класть! А если, и - промажешь – не уйдет зверь, не спугнет его свист пули, только поднимет голову, понюхает воздух встревожено и продолжит объедать мягкую кору молодых побегов». Семь шестьдесят два – калибр винтовочный, это не современный АКМ – «пять сорок пять», прошивает пуля, летит дальше и, уходит подранок – без собаки не доберешь.  Егорыч служил в погранцах и разбирался в стрелковом оружии, попадает такая галушка смертельным шлепком и выносит с другого бока оленя сломанные кости и рваное мясо, и гнать не надо –  сразу заляжет!..
Убедившись в исправности оружия, Егорыч аккуратно поставил мешок в угол комнаты. Предчувствие предстоящей охоты продолжало будоражить. Мысленно прокручивал – в какой распадок пойдет. Не он один ждал первый снег, прикидывал маршруты остальных добытчиков, знал всех деревенских, с которыми не раз встречался в тайге или определял их по следам знакомых сапог. Браконьеры – не грибники, при встрече в тайге руки друг другу не жмут, заметят издалека и разойдутся  – не враги и не друзья!...
Возвращаясь на кухню, он с деланным равнодушием обратился к жене.
- Сколько время?..
- Да, уж одиннадцать скоро…
Егорыч достал папиросы и опять вышел на веранду. Прикурил папиросу и задумался. На круглой сопке – наверняка Митроха уже промышляет, на «Сигулях» братья Крашенниковы, а за речкой, еще с ночи всех оленей разогнали менты из районного ГАИ. Нет, на этот раз он пойдет на верняк, в заповедник, нарушит табу!.. Сколько уж раз, захаживал он за его черту, без ружья, так – поглядеть на непуганого зверя, да проследить маршрут и время объезда егерем своих закромов. Каждый день, почти с немецкой точностью – Старосин Иван Филиппович проезжал по разбитой таежной дороге на остров перед обедом и возвращался в деревню в районе трех часов. Завывал старый УАЗ на горбатом перевале, поскрипывал подвеской и далеко отзывались звуки изношенных мостов, многократно отражаясь эхом от сопок. На все, по хронометражу Егорыча, уходило около трех часов и, по наблюдениям, график не менялся.   Егорыч понимал, что это уже не охота, а добыча, если не сказать точнее!… Но последнее время озлобился он, глядя, как охотятся менты, а вместе с ними помощники прокурора с приезжими городскими. Не охота, а убийство – урчит японский джип, подскакивая на кочках, мелькают по полю прожекторные лучи и режут ночной воздух винтовочные плетки. У них не самодельные обрезы – вкладыши, а дорогие карабины, законные, как и сами они – в «законе»!.. Ослепленный олень замирает, как памятник, сверкает бирюзовыми глазами и не догадается отвернуться. А «хозяева» жизни, разгоряченные алкоголем, только к утру успокоятся и уже потом, в городе, будут хвалиться, рассказывая в своем кругу о приключениях, геройски похохатывая с довольством всемогущества. Последнее время что-то изменилось в людях, как казалось Егорычу, не было раньше такого беспредела. Что рассуждать о местных, деревенских, в былые времена много ущерба не приносили, ну – добудут оленя, так на месяц мяса хватит, еще и тушенку на зиму можно заготовить. А сейчас на продажу добывают, купить в деревне дикое мясо – не проблема, все знают, кто продает и мера цены стандартная – водка. Работы в деревне нет, от совхозного хозяйства только и остались развалины, зато магазинов коммерческих аж три, если не иметь в виду тех, кто с дома продает, в основном спиртное и сигареты. Знает Егорыч и тех, кто коноплю добывает и смолу варит, тем и живут… Кого винить в этом, не знал он, смотрел новости по ТВ, вроде и говорят президенты правильно, слушать приятно, да только не доходят дела до глубинки, велика Россия. Накатываются думы, как груз неподъемный и сразу хочется хлобыстнуть водки – не по ностальгии о старом, а от сознания своей незначимости. Переключал Егорыч в этих случаях ТВ на другой канал и, благо, если показывали старое, советское кино, душой отходил…
Егеря знал, он – мужик с хитрецой, молчун, не разговоришь, как в себе весь. Слышал, как о нем говорили, что подсидел бывшего, да только Егорычу так не казалось. Видел он, как Старосин любил свое дело и ни разу не замечал за ним дурного, хоть иногда и спрашивал его при встрече, провокационно: - «Филипыч! Да неужто сам без мяса сидишь?!,» – намекая на его возможности, мол, кто ему запретит стрельнуть в своих угодьях. Смотрел на него Филипыч хитрым взглядом и со вздохом сожаления отвечал: – «Покупаю лицензию, если надо, и в тайгу – мест много!.. А вообще, не люблю я это дело… А, мясо у меня в сарае хрюкает. Вот осенью зарежу, приходи на свежину!…» Не хотелось Егорычу верить – слаб человек и, ловил он себя на мысли, что сам бы не удержался от соблазна!
День занимался, холодным полукругом, медленно выкатывалось солнце, освещая бликами укрытые снегом сопки и словно просыпающиеся деревья. До заповедника, если через сопку, ходьбы не более часа, спустишься с другой стороны по крутяку и, вот уже на острове. Времени на один выстрел и распластать тушу – достаточно, Старосин после объезда уже в деревне будет, не успеет…
Все было у Егорыча рассчитано, даже обратный маршрут – перемахнет через становик к дороге, скинет мясо, а уж потом в сумерках, на мотоцикле и подберет.
Решение принято и как, наверное, бывает – по-воровски, успокоился он как перед рисковым делом и потушил все сомнения, настраиваясь на удачный исход. Зашел в чулан, снял с вешалки заиндевелую солдатскую шинель, обрезанную под бушлат и встряхнул ее, осматривая, словно прицениваясь к покупке.
На улице послышались торопливые шаги, и на пороге веранды появилось встревоженное лицо соседки. Вот принесло, подумал Егорыч, глядя на запыхав-шуюся пожилую женщину, не скрывая свое недовольство.
- Ты, че, перепуганная?.. Трясешься, как кур воровала…
Не обращая внимания на Егорыча, она махнула рукой, словно хотела его от-толкнуть, как ненужную вещь и прошла в дом. Послышались тревожные женские голоса, переходящие в причитания.
- Ой-е-е!.. Как же так, горе- то, какое!.. Как случилось-то!?...
- Катались они, на коньках, с палками. Вот он на палку и наткнулся, печень проткнул!…
Егорыч широко открыл дверь и, не закрывая ее, молча, смотрел на причитающих женщин, пытаясь понять суть разговора. Пропуская охи.., всхлипывания и глядя на застилающую глаза жены поволоку близких слез, он медленно представлял картину непоправимого.

…Деревенская детвора городским сервисом не разбалована, но мальчишки изобретательны, дождутся, когда застынет запруженный ключ в ледовую корку и катаются в свои придуманные игры на коньках наперегонки – отталкиваются самодельными железными пиками и мчаться вниз по реке, ловко увертываясь от камней и вмерзших топляков. Первый, давно желанный снег радует и раззадоривает, хочется всех обогнать и первым быть, так уж устроена природа мужская, все начинается с детства. Егорыч на миг представил эту страшную картину – увидел веселого мальчишку, летящего над рекой… Не уберег бог, почему же он лучших забирает, вот и дочку его тоже забрал. На всю жизнь он запомнил, как выносил ее из кювета после аварии и, бесполезно пытался закрыть ей глазки, так и похоронил, с медными пятаками. Словно защищаясь от накатившей беспомощности, как в таких случаях бывало с ним, Егорыч  прохрипел горлом, словно поперхнулся и, не обращая внимания на женщин, грубо выматерился самым трехэтажным, не стесняясь в выражениях. Словно от чего-то спасаясь, он вышел в комнату, подошел к окну и задумался, вглядываясь сквозь тусклое от тени стекло, куда-то вперед, мимо улицы, леса, за даль синих сопок. Мелькнула мысль каверзная и беспощадная – «Сейчас уж точно никто не помешает и прислушиваться, оглядываться не надо, отводи душу свою браконь-ерскую – кум королю – сват министру!...»
Затем он прошелся по комнате, посмотрел в угол, где лежал холщевый мешок с приготовленным оружием, встряхнул  его и облегченно вздохнув, кинул  на прежнее потаенное место, словно освободился от какого-то груза. Поставил на прежнее место диван, аккуратно уложил назад вздернутые половицы, сел, и потрепал за ухом подошедшего к ногам пса.
- Ну, что, братишка, не случилось!.. Вот, такой, значит пасьянс у нас!... Не врут карты…
Фокстерьер доверчиво смотрел на хозяина кукольными глазами, преданно помахивая купированным хвостом.


Март 2009 г.