Слово Константина Философа Часть II, действие 1

Сцена 1 (9)
Около 851 года. Константинополь, дворец Магнавра – помещение университета. Кесарь Варда, патриарх Фотий и посол Георгий Асикрит.

Варда: Он заставляет себя ждать. Он ведёт себя так, как будто он не какой-то профессор, а по крайней мере император!

Фотий: Что ж, в своём университете он и есть император.

Варда: В моём университете! Где он, не считаясь ни с чьим мнением, смеет насаждать свои порядки! Где он проповедует философию иноверцев, а писания язычника Гомера ставит выше сочинений отцов Святой Церкви!

Фотий: Прости меня, мой дорогой торопливый друг и, если я не прав, переубеди меня. Ведь он не проповедует, а преподаёт. Он сводит вместе древние учения, показывая их предтечами христианских идей. Слепому отрицанию он противопоставляет разум и логику. Это ещё более укрепляет веру в промысел Божий, а знания учеников получают должную опору. Имея представление об учениях иноверцев и язычников, легче найти путь к победам над ними.

Варда: Да, но после этих лекций они дерзают спорить с самим Львом Математиком!

Фотий: Я разговаривал с ним. Лев с большим восторгом отзывается об этих спорах, а порой и сам, как простой ученик, присутствует на занятиях. Если бы не государственные дела, я бы тоже, и с большим интересом следовал его примеру.

Варда: Следуй, следуй! В Риме и без того тебя обвиняют то в ересях, а то и в занятиях астрологией и магией. Тебе что, показалось мало того скандала с римским папой?

Фотий: Раздражённый ум вечно ссоры ищет. Папа Николай предал меня анафеме? Что же, а я в ответ предал анафеме его. А вскоре, после обмена этими посланиями сарацины разграбили Рим. Посуди сам, кто из нас двоих был более прав перед Богом!

Георгий: Магометане в последнее время ещё более осмелели. Дня не проходит без нападения на наши гарнизоны. Из приграничных фем приходят вести одна ужаснее другой.

Варда: У нас недостаточно сил и средств для того, чтобы достойно противостоять халифу. С востока нас теснят хазары. Да и в Болгарии неспокойно.

Фотий: Немудрено, что средств не хватает, когда большая часть казны идёт на оплату пирушек, а главный герой, развлекая наложницу, издевается над святой литургией. Имерию Грилу, что прославлен испусканием ветров, воздаются почести как патриарху! Деньги утекают десятками и сотнями литр!.. Прости меня, друг мой, и слава императору. Не упрекай меня в стремлении создать заговор и свергнуть власть, однако…

Варда: Что толку сейчас говорить о заговорах. Что бы мы ни делали, оба мы зависим от прихотей Михаила… Вот Георгий Асикрит – другое дело. Ему никогда не потерять своей должности.

Георгий: Переговоры с сарацинами становится вести всё труднее. Они не допускают меня к халифу, а сами ведут себя так, как будто Империя уже лежит под их ногами. Они угоняют в плен мирных жителей и силой заставляют их принимать мусульманство! Если бы нам удалось договориться хотя бы с эмиром мелитенским!

Фотий: Долгой жизни тебе, Константин Философ!

Входит Константин, сопровождаемый толпой Учеников.

1-й ученик: Учитель, а правду говорят, что все гады – творение диавола, и что если убьёшь змею, то простятся тебе девять грехов?

Константин (издалека кивая и кланяясь архонтам): Тот, кто сказал тебе это, тот ставит диавола выше Бога, ибо ничто не творится без ведома Его. Истреби змею в душе своей! и тебе не понадобится напрасно губить ни в чём не повинную тварь земную.

2-й ученик: О учитель, а как же диавол, что искушает и толкает нас на грехи?

Константин: Козла отпущения да не лепите из диавола. Подумай всякий раз: не сам ли я всему виной? Крепка ли вера моя? Не сужу ли я, не горжусь ли, не желаю ли зла, не творю ли его? Помню ли заповеди Христовы? Стараюсь ли не грешить? И побежит от тебя сатаной именуемый!

3-й ученик: Скажи, учитель, откуда берётся ересь?

Константин: Слово это – от греческого «хайресис», выбор. Глупцы и невежды еретиками зовут тех, с кем несогласны бывают: загордились, мол, и выбирают не то, что мы. Но человек учёный и знающий еретиком назовёт именно глупца и невежду, что злопыхают на мыслящих по-иному, а сами не имеют ни знаний в голове, ни веры истинной в сердце своём. Посему, всегда старайся думать: что говоришь, о чём говоришь, какими словами говоришь…

Фотий: Позволь и нам побыть твоими учениками, о Философ!

Константин жестом отсылает Учеников, которые удаляются. Сам же, ещё раз, с выражением высшего почтения кланяется архонтам.

Варда: Свободомыслие привязываешь детям нашим, Философ?

Константин: Рассуждающий свободно не таит камня за пазухой своей.

Фотий: Именно потому мы и здесь. Император Михаил, помня уроки, тобою данные, послал нас к тебе, да мы и сами не сделали бы лучшего выбора.

Георгий: Льются потоки крови, рушатся клятвы, а неприятель не ставит ни во что величие Империи. Впервые за много лет я не могу беседовать на равных с противниками нашей веры. Здесь требуется присутствие человека иного склада ума – такого, который сумел бы вовремя отыскать нужные слова…

Фотий: Ты, в составе посольства, будешь представлять интересы наши перед сарацинами. Пусть поймёт эмир мелитенский, насколько чисты намерения и крепка вера наша. Враги наши ярятся, выкликая, что поклоняясь Троице мы разобщаем Бога натрое…

Константин: Но есть и теологи поопытней меня. Никита Пафлагон уже несколько лет ведёт переписку с ними…

Фотий: Увы, результатов это не приносит. Скажи, кто кроме тебя осмелится выступить в открытой полемике? Кто не побоится перед лицом эмира, а может быть и самого халифа вступиться за соотечественников и единоверцев наших?

Варда: Нам вновь необходимо твоё Слово, Константин! Сам император призывает тебя вступить в борьбу против хулителей нашей веры!

Константин: Мне очень льстит, о великий кесарь, что ты соизволил посетить скромную келью мою. И императору скажи, что нет для меня слаще, чем за святую Троицу умереть и жить. И что не сомневаюсь я в силе Слова, и верю свято, что Господь наш в нужный случай вложит его в уста мои… Но будет ли понято Слово это дома, после того, как оно вернётся после победы над агарянами?

Фотий: Боговдохновленное Слово Константина Философа да не будет поставлено под сомнение! Ибо всякий раз идёт оно от сердца чистого, о выгоде не помышляющего. Свидетелями будьте и ты, Варда, и ты, Георгий Асикрит! Ещё прогремит это Слово на весь свет, ещё многими славными делами ознаменуется!


Сцена 2 (10)
Дворец эмира Мелитенского, пиршественный зал. Эмир, в окружении подданных, среди которых – переодетый халиф Мутаваккиль. Георгий Асикрит, Константин Философ.

Константин: Кто этот человек в чёрных одеждах? Он из свиты эмира?

Георгий: Возможно, кто-то из его родни. Или какой-нибудь слуга для особых поручений.

Константин: Странный слуга, которому никто ничего не приказывает.

Георгий: Ты прав. Кто бы он ни был, будем осторожны.

Эмир: Рад снова видеть тебя, Георгий! А кто этот бородатый мальчик рядом с тобой? Ужели это тот великий мудрец, о котором меня предупреждали?

Константин: Моё имя Константин, о великий эмир. И я действительно очень молод и глуп. Со мною лишь вера моя.

Эмир: Ха-ха! Совсем обнищала ромейская держава умными людьми. И чем может помочь тебе твоя вера? Ты только что проезжал по улице Мелитены. Ты заметил, что по приказу пресветлого халифа Багдадского нарисовано на воротах некоторых домов?

Константин: Я видел на этих воротах изображения демонов, о великий повелитель!

Эмир: И что же на это скажет твоя мудрость… или твоя глупость?

Константин: Моя мудрость говорит мне, что в тех домах живут христиане. Демоны не могут с ними жить и бегут от них вон. А моя глупость добавляет: те, на чьих воротах демонов нет, живут с ними внутри.

Георгий: Константин, будь осторожен!

Шум в зале. Эмир обменивается взглядами с Халифом, тот подаёт ему незаметный знак.

Эмир: Так ты приехал сюда для того, чтобы хулить нашу веру, о кичливый ромейский острослов?

Константин: Напротив! Я восхищён! У вас очень красивая и очень удобная вера!

Эмир: Видишь ли, наше дивное чудо, наш божий пророк Мухаммед принёс нам благую весть от самого Аллаха. Мы держимся его закона и ни в чём его не нарушаем. Вы же, соблюдая закон пророка Исы, сохраняете и исполняете его так, как угодно каждому из вас: один так, другой иначе. Что ты можешь сказать на это?

Константин: Бог наш – он как морская глубина. И в поисках Его многие сходят в ту глубину. Сильные разумом и верой с Его помощью обретают богатство духовное и становятся ещё сильнее. Слабые же, в лени и духовной немощи своей, и тонут, и едва спасаются… Ваше же «море» – и узко, и удобно. Перескочить его может каждый, и малый, и великий. Нет в нём ничего сверх обычной человеческой меры, но лишь то, что все могут делать. Мухаммед вам ничего не запретил, не сдержал вашего гнева и желаний, и наоборот, допустил их. Христос же самое тяжкое возвёл снизу вверх, верой и делами Божьими уча человека! Создатель всего сотворил людей посередине между зверями и ангелами, отделив его речью и разумом от зверей, а гневом и желаниями от ангелов. И кто к какому началу приближается, становится сопричастным или высшему, или низшему.

Эмир: Как может существовать вера, основанная на одних запретах?

Константин: Запрет на самом деле всего один: не переставай быть человеком и не забывай, что вокруг тебя тоже люди.

Пауза. Халиф и Эмир обмениваются знаками.

Халиф: Ответь нам, премудрый юноша. Как же вы, хотя Бог один, прославляете Его в трёх? Скажи нам, если знаешь, почему вы и отцом Его называете, и сыном, и духом… И если так говорите, так и жену ему дайте, и пусть от него другие боги расплодятся!

Константин: Ты задал мне очень простой вопрос. Взгляни на Солнце! Что ты видишь?

Халиф: Великий Аллах являет нам образ свой!

Константин: Ты видишь его светоносную, огненную суть, видишь его свет, неосторожно глядя на который можно лишиться зрения. Ты видишь его диск, что подобно глазнице несёт этот свет. Ты чувствуешь тепло и жар, исходящие от Солнца… Ты наблюдаешь три великих явления, проистекающие от одного. Неужели ты никогда не задумывался над этим, о великий халиф? Однако же, глядя на Солнце, ты говоришь просто: Солнце. Так и Бог. Мы видим в нём живую творческую силу Бога-Отца. Мы видим Бога-Сына, дарящего нам простые и ясные заповеди Свои. Мы ощущаем дыхание Духа Святого… И таким нам видится не только солнце, а все предметы и явления во вселенной; всё, что сотворено Творцом, всё, что говорит нам о Спасителе и всю Любовь этого мира, что объединяет все вещи и явления посредством Духа Святого!

Шум в зале. Халиф знаком приказывает всем молчать.

Халиф: Да, вы, христиане, мастера всяческих увёрток. Вы научены прославлять Святого Духа, о котором и Мухаммед написал: «Послали мы дух наш к деве, ибо хотели, чтобы родила». Но если Христос, ваш Бог говорит: «Молитесь за врагов», «Щёку подставляйте бьющим», то почему не исполняете этого, а наоборот, острите оружие против нас?

Константин: Да, Бог сказал: «Молитесь за обижающих вас». Но он и сказал нам также, что в этой жизни никто не может явить большей любви, чем положивший душу свою за друзей своих. Ради друзей и близких своих мы и острим своё оружие, чтобы с пленением тела и душа их в плен не попала.

Халиф: Знаю, знаю тревогу вашу за пленных. Но как они вернутся к разорённым домам своим? Здесь же они обретут истинную веру и никто их преследовать не станет.

Константин: Был до тебя один эранский царь царей. Он повелел всем христианам носить на груди огромные деревянные кресты. И несли они их целый год, и были слабые, кто от веры своей отрёкся. Но остальные только укрепились в вере своей. И вот, на груди моей крест в память о тех, кто не сдался.

Халиф: Вера… К чему твои слова, если миром всегда будут править сильные? Почтенный предок мой, увидев носильщиков, что несли огромный камень, приказал им бросить этот камень посреди дороги. И лежал этот камень, мешая прохожим. И обратились к предку моему с просьбой убрать этот камень. Но он ответил так: «Что сделано, то сделано. Если я стану отменять свои же указы, то власть наша будет не власть. Камень останется на прежнем месте». Те, кто понял смысл этих слов, пришли к истине!

Константин: А я бы просто взял лопату и закопал бы этот камень там, где быть ему повелел твой предок. И сказал бы, что истина отныне стала ещё более глубокой.

Халиф: Ты смел и дерзок с нами, бородатый юноша. Хотя, в твоих словах есть некий смысл.

Константин: Прости меня, о владыка, если я ненароком задеваю законную гордость твою. Но не мною сказано: истинная власть сильна тогда, когда она невидима и люди даже не знают, кто управляет ими.

Халиф: Так кто же может управлять людьми так, чтобы они этого не видели?

Константин: Традиции, обычаи, знаки, буквы, речь… Слово!

Халиф: Ха! А если я захочу их изменить?

Константин: У тебя ничего не получится. Но… если ты и в самом деле захочешь изменить предначертанное Богом, учти: недолго продержится царство твоё. Как ни называем мы Бога, Бог или Аллах…

Халиф: А я заставлю писцов написать людям то, что считаю нужным. Пусть они думают, что это я – владыка вселенной.

Константин: Да, ты можешь это сделать. Но учти: пока ты у власти, люди будут лишь делать вид, что поклоняются тебе, а после смерти твоей – забудут навсегда.

Халиф: Так что же надо делать, чтобы сохранить и власть, и память, и уважение потомков?

Константин: Прежде всего, сохранить веру в то, что что бы ни делалось в мире – всё предначертано Свыше…

Халиф: А как же тогда власть земная?

Константин: Власть земная – тоже от Бога. Иногда она – благо, иногда – испытание.

Халиф: Так говорит твой Бог? И ты хочешь сказать, что вера твоя настолько крепка, и готов ко всем испытаниям?

Константин: Мы единосущны отцу нашему? Значит, он всегда с нами. Мой Бог говорит мне: если ты каждую минуту жизни готов к смерти, то ты готов к любому испытанию.

Халиф: Почему ты вдруг заговорил о смерти?

Константин: Я сказал то, о чем мне велел сказать Бог. И я знаю, что Он со мной, и что вложит в уста мои в нужный миг именно то, о чем надо сказать. И я не буду, подобно глупому правителю, заниматься словоблудием и пытаться изменить ни буквой, ни словом, ни даже мыслью то, что идёт от Бога.

Георгий: Прости меня, о великий халиф, что вмешиваюсь в твою беседу. Я так счастлив наконец говорить с тобой!

Халиф: Может быть, ты разъяснишь мне смысл речей твоего спутника?

Георгий: Смысл их ясен, о великий владыка. Речь идёт о камне преткновения между нашими державами. Камень этот – вера. Мы спотыкаемся о него всякий раз, беседуя друг с другом, и забываем при этом, что есть куда более важные проблемы, которые мы смогли бы решать совместно.

Халиф: Что ты имеешь в виду?

Георгий: В последние годы невиданно окреп наш общий беспокойный сосед. Я говорю о Хазарии. Каган – политик осторожный и зря в огонь войны не полезет. В то же время, он терпеливо выжидает, пока мы ослабим друг друга в междоусобных войнах. Посмею высказать мнение, что если бы мы нашли возможность хотя бы на время не обращать внимания на религиозные споры и договориться об обмене пленными, а тем более – развели бы наши войска…

Халиф: Довольно! Мы подумаем над этим предложением. (Константину) Ты умеешь читать Коран?

Константин: Я перевёл несколько сур на греческий и латынь. В университете, где я, милостью моего императора, поставлен преподавать, мы с учениками также изучаем и учение благословенного пророка Мухаммеда.

Халиф: О чём говорится в суре сто девятой?

Константин: В ней Мухаммед обращается к неверным, о досточтимый халиф. Он говорит, что не станет поклоняться тому, чему поклоняются они, как и они не поклоняются тому, чему поклоняется он. У вас – ваша вера, говорит он, и у меня – моя вера!

Халиф: Что ты скажешь на это?

Константин: Один из основателей Церкви нашей учил, что нет для Бога ни иудея, ни эллина. «Я должен и Эллинам, и варварам, и мудрецам, и невеждам… Ибо нет лицеприятия у Бога… Ибо, когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то не имея закона, они сами себе закон. Они показывают, что дела закона записано у них в сердцах, о чём свидетельствуют совесть их и мысли их…» Я задумываюсь иногда. Может ли язычник, иноверец мыслить и чувствовать как христианин? Павел говорил, что нет для Бога ни Иудея, ни Эллина… Скажи… любая мать любит дитя своё… Можно ли сказать, судя по одному этому, христианка она или нет?

Халиф: Достаточно. (Эмиру) Мы одобряем твою идею относительно сегодняшнего спора. Возможно, этот молодой ромейский мудрец действительно прав и нам следует просто закопать камень, мешающий договориться двум великим державам. (Константину) Как твоё имя, смелый юноша?

Константин: Константин, прозвищем Философ, о досточтимый халиф.

Халиф: Сегодня ты, намного младший годами, заставил задуматься меня, никогда в жизни не колебавшегося в принятии решений. Сегодня ты сумел спасти очень многое… Скажи, какой награды ты хотел бы за сделанное тобой?

Константин: О великий и милосердный халиф! Я принадлежу к духовному сословию и привык довольствоваться малым. Лучшей наградой для меня была бы свобода, которую ты мог бы даровать нашим пленным, среди которых большей частью не солдаты, а простые крестьяне и ремесленники. Прошу, сделай это, и возрадуется Господь на небесах!

Халиф: Да будет как ты сказал… Да будет с тобой милость твоего бога. Скажи мне напоследок вот что… А если бы я передумал? И в кубке, что стоит перед тобой на этом столе, оказался бы яд?

Константин: В нем налита чистейшая родниковая вода. Я не позволил бы себе дурманить голову, готовясь к такому важному для нас всех разговору.

Халиф: А если бы я всё-таки решил казнить тебя за дерзость и неповиновение? Спас бы тебя твой бог, как спас он пророка Даниила?

Константин: Не моё дело судить о промысле Божьем. Истинное спасение нам – не здесь, а на небесах. И смысл его в том, чтобы в любую минуту мы могли бы дать ответ Всевышнему. Что до того, насколько долговечной окажется моя бренная оболочка – это не мне решать. Ты – грозный и милосердный владыка, ты поставлен Богом над людьми. Но твоими руками вершит суд свой Тот, Кто и казнит, и милует. На всё Его воля.

Халиф: Достойный ответ. Что ж, прислушаюсь и я к Его воле… (Георгию) Я даю своё согласие на переговоры! И пусть на всё будет воля Аллаха, который свёл нас вместе в этот благословенный день!


Сцена 3 (11)
Монастырь Полихрон. Константин, Мефодий.

Мефодий: И чем ты собираешься заняться теперь?

Константин: Поживу у тебя немного. Отдохну после поездки. Попощусь, попою псалмы, покопаюсь у тебя в библиотеке. Заодно… Есть одно важное дело, к которому я хотел бы тебя привлечь. Учти, что связано оно с поездкой и поездкой очень дальней.

Мефодий: О-о-о… Хотя, чего ещё от тебя ожидать! Я привык к тому, что там, где появляешься ты, о спокойствии и порядке лучше не вспоминать. Что ты принёс с собой на этот раз?

Константин: Помнишь, как я переводил на славянский соломоновы притчи? Есть у меня предположение, что если когда-то и существовала она, славянская азбука, то сохраниться она могла бы, например, в северном Причерноморье. Например, в той же Корсуни. Там и самые древние греческие надписи находили… Фотий же патриарх просил меня подумать, не соглашусь ли я съездить в Корсунь, поискать там мощи святого Климента, папы римского. Обретение их помогло бы восстановить мир между церквами христианскими. Одно другому не помешает, как ты думаешь?

Мефодий: Ха! И это дальняя поездка? Всего-то море переплыть! С первым попутным дромоном…

Константин: Погоди, это ещё не всё. После переговоров наших с сарацинами беседовал я с Георгием Асикритом. С арабами мы кое-как дела уладили, но остаются хазары. Георгий со мною поехать не сможет и в гости к кагану придётся, видимо, ехать нам с тобой обоим.

Мефодий: Это далеко?

Константин: Город Семендер на берегу Гирканского моря. Главная столица каганата. Хазарский владыка исповедует иудаизм и сделал эту религию государственной. Думаю, что нам снова придётся участвовать в диспуте.

Мефодий: Это тебе придётся. Моя же доля – идти с тобой на край света и помогать тебе нести Слово Божье. И предчувствую я, что работа наша многотрудная только-только начинается. Что же… «Надейтесь и будет вам, идите – и придёте...»

Константин: Были ли известия из Константинополя?

Мефодий: Были… Не очень радостные для тебя известия. Августа Феодора, находясь в изгнании, испросила разрешения переменить место своего пребывания. Разрешение было дано и ныне она вместе со всею свитой пребывает в одном из монастырей на берегу Адриатики. Если так… то не скоро ты повидаешься со своей Софией.

Константин: Я постоянно чувствую: она не забывает обо мне. Чистый образ её вдохновляет меня на слово и дело моё. Мы не успели дать друг другу никаких клятв, и свободны в своих поступках… Мы с нею, не ропща, сделали свой выбор. И пусть соединяет нас не постель супружеская, но пусть соединяет единственно любовь. И… да будет на всё воля Свыше.