Часть II, действие 2

Действие 2
Сцена 1 (12)
Около 852 года. Интерьер дома в Корсуни. Константин, Мефодий, собрание друзей, среди которых некий Словоискусник.

Константин (читает):
…Толпы врагов, избегая позора, назад повернули,
Гнал их не ветер стальной, но Единое Слово,
Слово того, кто не предал в душе Вдохновения Божья,
Смело за нас заступившись тогда и сегодня.
Будет же якорь святой, о Климент, установлен в часовне,
Тело твоё возвратится в родимые стены,
Слово ж твое между нами пребудет вовеки!..

Присутствующие аплодируют.

Словоискусник (со скептический гримасой): Так ты, Константин, всерьёз считаешь, что хазары отошли от стен наших исключительно благодаря обретённым тобой мощам святого Климента? А выкуп, собранный отцами города они просто взяли с собой на память?

Константин: Не было пролито ни капли крови. Это главное.

Словоискусник: Сильна же вера, а ещё более наивность твоя. Кстати, как могли останки храниться в море несколько сотен лет? Ты мне не объяснишь этого чуда? И зачем вам вообще потребовалось их тревожить? Разве, для того чтобы лишний раз поклониться в сторону проклявшего вас римского папы?

Константин: Кто знает, быть может эти святые мощи помогут церквам нашим вновь обрести мир и согласие.

Словоискусник: И патриарх Фотий с радостью прильнёт к стопам папы Николая? И признает, что был не прав, предавая его анафеме? А ты сам, Константин, говорил, помнится, что мечтаешь перевести и Писание на славянский язык, и службу служить на родном славянском. И даже буквы славянские разыскать пытался. Только, боюсь, как бы не нашёл ты в том беды. Говорю тебе как истинный доброжелатель твой! Что, коли варвары-славяне начнут на свой лад толковать Священное Писание? Ведь только на трёх языках была надпись над главою Христа! Не падёт ли проклятье на твою голову, которая не ведает, что творит?

Константин: Армяне и иберы православные много веков своё письмо и собственный литургический чин имеют. Потомки египтян, копты признали Христа и читают молитвы на древнем своём языке. Германцы народные молитвы свои пишут хоть и по латыни, но читают по-своему! Почему бы и славянам не обрести веру истинную, а быть может… не просто обрести, а возвернуть назад утраченное ими? Ведь и под хазарами были, и под обрами, и под готами, и под гуннами, и под северными народами…

Словоискусник: То, о чём ты повествуешь – сказки и старые враки монофизитов. Не были никогда славяне единым великим народом и не будут им никогда!

Входит слуга.

Слуга (Константину): К тебе, мой господин, просится в гости один человек. Говорит, что прослышал о твоих поисках азбуки славянской. Говорит, что принёс с собою Евангелие и Псалтырь, написанные древними буквами.

Константин: Какими буквами?

Слуга: Он показал их мне. Сказал, что это письмена… то ли «сурские», то ли «руские»…

Константин: Погоди. Сейчас я сам к нему выйду. Простите меня, друзья мои! Мефодий, пойдём посмотрим! Господи, на всё Твоя Воля!

Мефодий (Словоискуснику): Низко кланяемся тебе, о великий пророк! Ибо истинные чудеса совершаются по словам твоим!

Словоискусник: Вот! Доподлинно понятно! Не к епископу он пришёл с книгами своими, а к тебе пришёл, к еретику пришёл!..

Константин и Мефодий, не слушая его, уходят.

Сцена 2 (13)
Раннее утро, комната в доме на окраине Корсуни. Константин, Мефодий.

Константин (читает по книге): «Да исполнится слово Писания, что будут хвалить Господа все народы и другое: “И все станут говорить о величии Божьем на разных языках, на которых даст им вещать Святой Дух“»… Здесь и Псалтырь, и Деяния Апостольские, и Евангелия… Заметь, как чисто все эти слова звучат по-славянски!.. Вначале я, грешный, подумал было: «всякие письмена изобретались, и хитрые, и составные, и без устроения, и поддельные… Быть может, человек этот тоже захотел меня обмануть?..»

Мефодий: Я расспросил его дорогой. У них здесь своя небольшая община. Они называют себя последними хранителями древних знаний. Рассказывал он необычное, о том, что существовала некогда огромная страна, обнимавшая весь Понт Эвксинский и Меотское озеро… И письмо её дало начало всем письменам, что существуют ныне… Как ты разбираешься в этих завитушках?

Константин: Это было нетрудно. Когда-то я пытался разобраться в древних письменах египетских. Я знаком с мезийским, силоамским, самарийским, кипрским письмом. Мне случалось видеть алфавит, которым в старину записывали свои речи индийцы. Для меня не открытие сирийские письмена. И тем более согдийская руника, что хазарам люба, а для меня не нова… И всякий раз, сравнивая их между собой, я убеждался: должен быть какой-то первоисточник, от которого всё пошло… Теперь я вижу, и это не сон: вот она, первозданная азбука! Была ли она изначально чисто славянской или не чисто славянской – Бог весть. И народа того давно нет, а живы лишь его потомки, перемешаны кровью с иными народами. Но письмо переживает всё. Я наблюдаю в этих знаках отголоски такого древнего знания, что все мои университетские проповеди о знаках, числах и понятиях – всего лишь щебетание птенца в сравнении с раскатами грома. От него пошло всё, все символы и знаки: и образы Божественных Проявлений, о которых говорит еврейская наука, и огненные буквы на стене дворца Валтасара, и знаки, что чертят астрологи, и те надписи, что велел нанести Понтийский Пилат на навершие креста Спасителя… Ты-то теперь понимаешь, что нам удалось обрести и как это переменит нашу с тобой судьбу?

Мефодий: Как не понимать. Эх, жил я, поживал в своём унылом обиталище, горя не ведал, и вот появился ты, как провозвестник будущих опасностей и тревог. Теперь нам на каждом шагу будут вставлять палки в колёса всяческие болтуны и доброжелатели вроде нашего сегодняшнего… нет (смотрит в окно) вчерашнего знакомого. И, чувствую, будет лежать их на нашем пути что навозу в конюшнях Авгия.

Константин: Я о другом говорил. Теперь нам с тобой предстоит взяться за тяжелейшую работу. Язык, которым писана эта книга, стал архаичным. Нам потребуется сделать новый перевод, а заодно дополнить его другими. «Пятикнижие», Евангелия, Апокалипсис, «Деяния Апостольские», «Послания апостолов», Евангелие Апракос, Псалтырь, тексты служб… весь церковный чин… наставления… И это только начало. Впереди – исторические записи, тексты уставов, законов, письма, сочинения учёных, записи легенд и сказок, стихи и поэмы…

Мефодий: Ну уж сразу и поэмы… Да-а… Пропустили мы с тобою невзначай и час вечерний, и «час первый»… Буду считать, что исповедь твою принял и грехи отпустил. Теперь бы самое время помолиться, да отдохнуть немного. Та, старая твоя иконочка у тебя с собой?

Константин: Она – словно зеркало мыслей и чаяний моих…

Константин достаёт и целует иконочку. Братья встают на колени и молятся.
Затемнение.


Сцена 3 (14)
Ночь в причерноморской степи. Костёр. Константин, Мефодий.

Мефодий: Негожий нам попался караван. И караванщик мерзавец.

Константин: Не говори о них так. Что они могли сделать? В седле я сейчас держаться не могу. А ночная степь полна опасностей.

Мефодий: Да, конечно! Им проще бросить тебя подыхать одного в этой безводной степи, чем потерять свои тюки с товаром!

Константин: Но ведь я сейчас, благодарение Богу, не один…

Мефодий: Хорошо ещё, Бог помог нам обрести этот чудесный источник. И как ты его нашёл? Кругом сплошная соль и горечь! Теперь мы сможем, напоив коней, поутру двинуться в путь. Караван нагоним где-нибудь возле полудня… Только вот место у нас больно приметное. По этим ковылям кто только не шастает: и угры, и хазары, и свой брат славянин…

Константин: Я посплю немного. В «часе первом» разбуди меня для молитвы.

Мефодий: Спи! Крепкий долгий сон – вот что тебе сейчас необходимо.

Константин засыпает. Мефодий, осторожно укрыв его одеялом, садится спиной к костру.

Мефодий: Благословен источник сей, ниспосланный нам Тобою, Господи. Прошу Тебя: не оставляй нас заботами Своими. Помоги брату моему, рабу Твоему Константину, справиться с недугом внезапным. Помоги нам в путях-дорогах наших и остави нам грехи наши, как и мы оставляем их должникам нашим. Видишь Ты, нет сейчас в сердце моём ни гнева, ни укоризны, а есть лишь раскаяние за нечаянные слова мои… И да будет на всё Воля Твоя. Аминь. (Помолчав) Смешно и радостно: читаю молитву сию по-славянски!.. Господи, какая тишина вокруг! Какое небо и звёзды!.. (Прислушивается) Нет, не совсем тишина! Постой, брат Мефодий. Их, кажется, двое, и один из них прихрамывает. Трава шуршит по голенищам их сапог…

Раздаётся волчий вой.

Мефодий: Волк? В это время волки не воют… Нет, это был человеческий голос. Я и то провыл бы лучше… (В темноту) Эй, кто там?

Голос из темноты: У-у-у! У-у-у!.. Волки мы! Мимо пробегали.

Мефодий: А как насчёт дубиной по ушам?

К костру выходят двое угрских Воинов – в головных уборах с волчьими хвостами. Второй из них прихрамывает.

Мефодий: Приветствую вас, гости неведомые. Присаживайтесь у костра. Ночи нынче холодные.

1-й воин: Ну и где твоя дубина?

Мефодий: А я вот сейчас отберу твою сабельку, да отхлещу по тому месту, которым на коня садятся.

1-й воин: Вы кто, славяне? Или хазары?

Мефодий: Странники мы. Служители Господа нашего Иисуса Христа.

2-й воин: Византийцы.

1-й воин: Хазары нам враги. И византийцы тоже не друзья.

Мефодий: А вы кто? Из племени угорского? Что же, в племени вашем здороваться не принято?

Воины молча усаживаются у костра. Второй Воин болезненно вскрикивает, задев больную ногу.

Мефодий (протягивая им чашу с водой): Водицы испейте. Добрая это водица. Простите, угостить более нечем.

Первый Воин молча пьёт, потом протягивает чашу Второму.

2-й воин (отпив): Здесь раньше никогда не было воды.

Мефодий: Это как в пословице: кто не знал, тот нашёл… Что у тебя с ногою, солдат?

2-й воин: Натёр до крови.

Мефодий: Дай посмотрю… (помогает снять сапог) Э-э-э! Что за грязная тряпица? Без ноги остаться хочешь? Погоди…

Мефодий уходит в темноту и вновь появляется. Обмывает Воину ногу и подаёт пучок листьев подорожника.

Мефодий: Жуй!

Второй Воин вопросительно смотрит на Первого. Тот кивает головой. Второй Воин жуёт листья.

Мефодий: Я сказал: «жуй», а не «глотай». Так… Теперь сплюнь-ка это вот сюда, в чистую тряпицу…(делает второму воину повязку). Тоже мне, ездоки! Ходить разучились.

1-й воин: Мы потеряли много коней в боях с хазарами. Нам нужны кони. Мы возьмём ваших.

Константин (отбросив одеяло): Конечно, берите! Нам, странникам, не впервые ходить пешком. Правда, враги ваши, хазары, давно ушли к себе за Меотское озеро, сняв осаду с Корсуни. Вам нечего бояться, отважные воины! (Мефодию) Как ты полагаешь, брат, настало время для ночной молитвы?

Мефодий: Полагаю, настаёт… «Час первый»!

1-й воин: Так ты обвиняешь нас в трусости?

Константин (прерывая молитву): Это ты сказал. (Продолжает молиться дальше).

2-й воин (1-му): Давай уйдём. Не будем мешать святым людям.

1-й воин: Никто не смеет обвинять меня в трусости! Я из племени волков, что в бою зубами рвут противника на части! Пускай спасёт тебя твой бог, если он такой всесильный! (Выхватывает саблю).

Мефодий (прерывая молитву и поднимаясь с колен): И ты поднимешь меч на безоружного, больного человека только за то, что он сказал тебе правду?

Топот копыт. Появляется князь Коцел в сопровождении воинов.

Коцел (обращаясь к Первому и Второму Воинам): Что происходит? И кто эти люди, на которых ты бросаешься с оружием?

1-й воин: Мы…

Константин (быстро поднимаясь с колен): Мы люди духовного звания, странники Божьи. Твоему человеку вдруг показалось, что из темноты ко мне крадутся духи, чтобы прервать молитву мою… (Поднимая с земли и подавая чашу с водой) Причастись, княже! Благословенна вода источника сего!

Коцел (отпив воды и с поклоном возвращая чашу Константину): Так здесь есть вода для питья?

Константин: И её достаточно, чтобы напоить и твоих воинов, и твоих коней.

Коцел (обращаясь к воинам): Волки мои! Счастье улыбнулось нам! Мы встанем здесь!

Делает знак воинам, которые уходят, кроме Первого и Второго.

Коцел: Я дал вам приказ разведать, не хазары ли это. Я не приказывал вам нападать на мирных странников. Что вам удалось узнать?

1-й воин: Хазары сняли осаду с Корсуни и покинули Тавриду. Путь домой свободен.

Коцел: И это всё? Ступайте!

Первый и Второй Воины уходят.

Коцел (Константину и Мефодию): Я – князь Коцел, сын Прибины, владыка княжества Паннонского. Кто вы, открывшие источник сей?

Константин: Мы из Константинополя, о доблестный воин. Посланы с мирной миссией на переговоры к кагану хазарскому. Прошу тебя, присядь к костру, а нам разреши довершить молитву нашу.

Константин и Мефодий отходят в сторону и молятся.

Коцел (присаживаясь у костра, про себя): «Идём с мирной миссией»? Что если каган объединится с вашей Византией? С севера надавит Ростислав, с юга – хан Богорис, с востока обры, с запада франки… Светает… О звёзды мои путеводные! Я, молодой князь Коцел, чей отец привёл племена свои к Балатону Озеру! Уцелеешь ли ты, моя маленькая Паннония? Сидим мы посреди Европы, бьёмся-миримся, миримся и снова бьёмся. И кони моих воинов едят мясо, завёрнутое в тесто, чтобы и они кусались в бою как молодые волки! Да-а… (В сторону Константина и Мефодия) А никаких чертей или духов я рядом с ними что-то не вижу. Или настолько сильна молитва их? (Отпивает глоток из чаши) Эх! И вода что надо!

Достаёт из сумки съестные припасы.

Коцел: Не хочется прерывать их беседы с Отцом-Небом. Быть может, они и впрямь святые, эти открыватели воды?.. (Прислушивается). Интересно, «Истин» – это имя их бога? Ведь этим именем и мы обращаемся к предкам нашим…

Константин и Мефодий возвращаются к костру.

Коцел: Вы пригласили меня к очагу, я приглашаю вас к столу. Не ведаю, правда, едят ли христиане пищу язычников.

Мефодий: Странникам всё дозволяется, о великий князь. Благодарим тебя.

Константин и Мефодий присаживаются рядом с Коцелом.

Коцел (Мефодию): А ты здоров и крепок словно хороший конь. Из тебя получился бы славный воин!

Мефодий: А я и был когда-то воином. Усмирял врагов наших, павликиан. Бился с дромитами и обрами. И твоего брата, паннонца порой не забывал… Прости уж… Только вот полюбилось мне как-то Слово Божье. (Кивает на Константина) Это всё он виноват!

Коцел (Константину): Ты неважно себя чувствуешь. (Протягивает бурдючок) На, отхлебни. Это целебное вино с моей родины. Настоено на травах и кореньях, из самой матери-земли целебную силу берущих! Христиане зовут траву эту Божьим Деревом…

Константин: Благодарю тебя, княже. Поистине, велик Господь наш, в эту ночь воду в вино обращающий! (Отпивает глоток и протягивает бурдючок Мефодию).

Мефодий: Благословен Господь, достойных людей вместе сводящий! (Отпивает, возвращает бурдючок Коцелу).

Коцел: Да будет успешной дорога ваша! (Отпивает, протягивает бурдючок Константину, тот делает отрицательный жест).

Константин: Не сердись на нас, княже. Не приучены мы пить много.

Коцел: А западные христиане ведут себя иначе. Говорят, сам римский папа – большой любитель этого занятия.

Мефодий: Да и у нас, что поделать, встречаются недоумки. Нальётся такой с утра кагору и всю службу чертей ловит.

Коцел: Вы – славяне?

Константин: Мы из Солуня, а там все хорошо говорят по-славянски.

Коцел: А что за дела у вас к владыке хазарскому? Мира просить идёте? И почему вас только двое? Где же свита и охрана ваша? Да и примет ли вас каган?

Мефодий: Чтобы принял он нас – на то у нас есть грамота. А лишнего народа нам с собой не нужно. А зачем идём мы… Константин лучше объяснит.

Константин: Идём мы, князь, беседы вести учёные. О мире, о Боге, о церкви христианской.

Коцел: Хазары век как под иудеями ходят и все народы, что с ними, в свою религию обращают. Говорили мне, что иные сёла славянские через это обрезание приняли, а вместо имён предков своих имена еврейские носят… Глядишь, по виду вроде бы настоящий Рудко или Можара, а спросишь имя – так то Давид, то Аарон…

Константин: Вот, сам ты и сказал, о чём нам надлежит беседовать с каганом.

Коцел: А вам-то, самим, что за интерес в такой беседе? На край света тащиться… Живёте себе под Михаилом Пьяницей, сыто, вольготно, и живите.

Константин: Предки наши, что по северу и востоку моря жили, веру исповедывали христианскую.

Коцел: Чудное ты говоришь. Когда это было? Никогда я не слыхал об этом. Правда, мои собственные дед и прадед пришли в эти земли недавно…

Константин: Послал нам Бог в Корсуни книги священные узреть, Псалтырь и Евангелие. Писаны они древними славянскими литерами, глаголицей называемыми. Посему, со дня находки той радостной, наше главное занятие – перевести заново на славянский весь церковный чин, дабы служить службу, и грамоту дать, и Слово Божье вернуть людям.

Коцел: Слыхал я также, что каган и с сарацинами дружбу завёл, и мудрецы сарацинские при дворе его гостят, и такие же беседы ведут.

Константин: И с этим тоже идём. Пойми, княже: пока люди разговаривают друг с другом, мечи их в ножнах отдыхают. Плохо, когда люди разговаривать не хотят. Тогда – ожидай беды…

Коцел: А можно поглядеть на письмена, о которых говорил ты?

Мефодий (достаёт из сумки пергаменты): Книги те святые мы, конечно, в Корсуни оставили. Не везти же их в такую даль, да и христианам тамошним они потребны. Но списки с них – вот они, с нами.

Коцел (разглядывая написанное): Помню! Встречал я письмена такие, только на дощечках старых! Никто их толком растолковать не смог. А священник франкский как увидел, так огню предать велел… «Ересь!» – кричит, – «Ересь!» Это он меня-то, язычника, вашей ересью пугать вздумал!

Мефодий: Дай недоумку власть, так он всё дело испоганит.

Коцел: А здесь вот, в самом начале, что написано?

Константин: «Искони бе Слово. И Слово бе у Бога… И Бог бе Слово…»

Коцел: Бог был Словом?!

Константин: Бог – Он и есть Слово. Какие ты слова говоришь, о чём, правду ли говоришь, лукавишь ли, жалеешь кого, приказываешь кому, кричишь или шепчешь, поёшь или молишься… роняешь ты Слово, и Словом тем определяешь судьбу свою.

Коцел: Постой, постой! Повтори, что ты сказал!

Константин: Бог – это Слово. Всё началось со Слова Его. И всё, что было, есть и будет, творится Волей и Словом Господним…

Затемнение.


Сцена 4 (15)
Берег Каспийского моря в месте впадения реки, напротив горы Тарки-тау, неподалёку от Семендера, столицы хазарского каганата. Константин, Мефодий, их ученик Климент. В отдалении – вызволенные из хазарского плена греки и славяне, пришедшие принять крещение.



Мефодий: Какое море сегодня! Вода его солона как слёзы, но какое спокойное! Словно оно знает, что миссия наша окончена и готово помочь достойному её завершению! Гирканское… Хазарское… Или Хвалынское, как его зовут славяне…

Константин: Как сказал Давид? Пойте Господа нашего по всей земле, хвалите Господа всеми языками, и всякое дыхание да хвалит Господа!.. И говорит мне об этом всё, и эта беспокойная река, что впадает в море… и само оно, море, серебристое, как наряд невесты… Интересно, как там моя София… Благословен сей день, когда я вспоминаю её, невесту мою от Бога…

Климент: Неужели каган так просто взял и разрешил исповедывать в своей земле христианство?

Константин: Каган и сам не слишком чтит иудаизм. Предки его поклонялись иным богам и прошли сквозь многие земли, принеся с собою знаки своего письма. Как я им завидую! Нам же предстоит всё только начинать… Или начинать сначала?

Климент: Пока я был в плену, я много размышлял о сути обряда крещения. Можешь ли ты ещё раз пояснить мне это?

Константин: Крещение – это смерть и воскрешение. Был всемирный потоп, сквозь который люди вышли обновлёнными.

Климент: Но были мученики, которые не успели креститься по обряду?

Мефодий: Они крещены кровию своей. Помнишь, из прободённого ребра Иисусова вышли кровь и вода. Троекратное окунание в воду – это память о трёх днях пребывания Господа нашего во гробе. Приступим же к обряду сему, о братья мои во Христе! Воистину благословенны день сей и место сие!

Климент: И всё-таки жаль, что нашли мы и тех, кто крещения святого жаждал, и тех, кто будет вести их далее, но пришли далеко не все…

Константин: Была такая притча. Пришёл один благочестивый человек к старцу и спросил его: «Вокруг меня так много грешников, инакомыслящих, людей иной веры… Неужели Господь простит и их тоже?» А старец ответил: «Скажи, когда ты повредишь свои руку или ногу, ты отрежешь их и выбросишь?» «Конечно нет!» – ответил человек. «Вот так и Бог!» – ответил старец. – «Бог не может быть немилосердным к своему образу». Не горюй, Климент… Как мне нравится имя твоё! Оно напоминает мне о наших корсунских событиях. Воистину святой Климент покровительствует нашей миссии! И он наверняка простил своих мучителей, как прощает им Господь Бог. Прощая людям их слабости, страхи, недостатки, не держа обиды и разочарования в сердце своём, мы уподобляемся Ему и проповедуем Слово Его.

Мефодий: Говорят, в обители нашей, ещё при Феодоре Студите, был такой случай. Попал в неё один монах, до того нерадивый! И в келье ел, и к службе опаздывал, а на все упрёки и наказания отвечал, улыбаясь: «Что ж, наказывайте! Я не держу зла на вас, о братья мои». И вот пришла ему пора уходить, отдавать отчёт Богу. На лице его – всё та же улыбка. Собрав последние силы, он сказал: «Мне только что было видение. Ангелы Господни пели хором, восклицая: он никого не судил, а наказания принимал по справедливости. Воистину его Царство Божье!»

Климент (кланяясь братьям): Благодарю вас, о учителя мои! Мне не терпится. Приступим же к обряду нашему святому!

Обряд крещения. Затемнение.