Говори со мной

Гончий не мог заснуть уже третий час… Он лежал, накинув подушку на голову, и скрипел зубами от злости. Душно. Жарко. Кондишн сломался. Открывать форточку не имеет смысла – на пару в раз налетят комары с надоедливой мошкарой. Гнус. От них нет спасения. Никакого. Даже если воспользоваться репеллентом. Проку мало. Ну не попьют они кровушки, ну не будут отрывать куски мяса. Но они будут летать. С надоедливым писком. Подлетать и подлетать, подлетать и подлетать. Они идиоты. Они не в курсе. Им никто ничего не сказал. Никто их не предупредил о том, что Гончий уже воспользовался дэтой. Они тупые. Они настойчивые. Их полчища. Каждая такая тварь будет подлетать, чтоб убедиться в этом лично. Первая, вторая, пятая, сто сорок пятая и опять первая. У них короткая память. Точнее, у них нет её вообще. И они будут кружить всем своим отрядом. Подлетать, отпрянуть назад, покружить над головой и… снова. Срок действия репеллента ограничен. Потом надо будет заново вставать, просыпаться, брызгаться вновь и… снова пытаться заснуть. Голова квадратная. Она не идёт кругом. Мешают углы. Она перекатывается. Она едет. Она стучит. Как поезд по шпалам. Со звуком. Квадрат едет, пиэр стучит. Ты – ды ты – ды, ты – ды – ты – ды, ты – ды, ты – ды. Блиииааааааааааааатьььь!!! И эти придурки ещё с ума сходят!

Придурками Гончий называл молодую семью, у которых он сейчас вынужден снимать угол в наём из-за недостатка средств. Семейка часто ссорилась. Но, как на зло, сегодня они пошли на собственный рекорд. Разошлись по комнатам и спали отдельно. Чтоб не видеть друг друга, не ощущать и не прилипать телами. Причину раздора Гончий не знал – когда он приехал с вахты они уже срались на полную, во всю мощь своих полированных глоток. «Суки, опять *** с ****ой на ножах…», - подумал тогда Гончий и, не обращая на них внимания, пошёл принимать душ. После выхода его с ванной, он, порозовевший и напаренный, оделся в чистое и пошёл прогуляться. Слушать семейные ссоры ему было не по себе. Да и желания особого тоже…

После небольшой прогулки перед сном Гончий решил идти обратно, по пути перекусив малость в дешёвой забегаловке, чтоб хватило «до утра». Устал. Пашешь как чёрт, ещё и выспаться по-человечески не получается. Мало того, что там посреди ночи поднимают. Там это в порядке вещей. И здесь мне ещё этого не хватало. Сукины козлы! Где вас только берут, уродов. Понабрали по объявлению, мучайся теперь.

Гончий встал у подъезда своего обшарпанного жилмассива и посмотрел в окно. Свет не горит. Неужели устаканилось? Он поднялся по ступеням и приложил ухо к двери. И вправду спят! Ну, наконец-то. Открыл дверь. Придурки спали. Разулся, снял куртку и проследовал к себе в комнату. Разделся. Заправил постель. Закрыл дверь. Лёг… Духота… Встал. Подошёл к кондиционеру и попробовал включить. Не работает. «Сука! Япона мать!». Посмотрел в окно. О стекло бились мириады насекомых, не требующих жалобно позволения на посадку, но готовых сию минуту сделать это. «А вот хрен вам!». «Эти ублюдосы весь воздух сожрали своей руганью! Суки! Накалено всё. До предела. До красна!».

Первый час, второй, третий. Гончий не мог заснуть уже третий час. Душно. Пот струится. Нервы взвинчены. Наволочка потеет вместе с ним. Квадрат едет, пиэр стучит. Ты – дым ты – дым, ты – дым ты – дым. Шшшшшшшшшшшшшшшшш. Стоп машина! Скрип и скрежет трущихся друг о друга железных частей. ****ь! На ***! Ссссуууууууукааааааа! Воды… Воды. Воды! Пшшшшш. Кидай угля в топку. Мелкого, но много. Пока летит, отдыхай. Больше бери, больше! Хуле ты выставился?

Гончий скинул с себя подушку, привстал и вытер одеялом стекающие со лба капли пота. «Воды!». Гончий встал. На подоконнике у него стояла литровая банка с отстоянной водой для поливки цветов. Хрен с ней. И с цветами хрен. Попил. На дворе тишина. Как и в комнате. И лишь биение сердца моей собаки нарушает тишину мра… тьфу, ****ь, это не отсюда. Проехали.

А теперь тихо. Тсссс. Слышите? Каково, а? Не слышите? Голоса. Какого… Тихо так. Гончий выровнял квадрат и остановил пиэр. Ты – дыыыыым… Откуда они? Прислушался. Не надо. Я добавлю громкость. Кажется, я знаю… да это же…

Сука! ****ь! Блиииаааааааатььь! ****ый насос, Жора, где ты был?! Из комнаты, где спала хозяйка, доносилась членораздельная, но невнятная речь. Всхлипывания, утяжелённое дыхание, отсутствие какой-либо смысловой нагрузки в произнесённых словах. Хозяйка квартиры, молодая жена, разговаривала во сне. «Ну, ****ец, ебучий случай, мне, *****, только этого тут ещё не хватало!».

Гончий прилёг. Опять накрыл подушкой голову. Мокрая. «Ну тебя на ***!». Выкинул подушку подальше от себя, словно выебанную в развал-схождение подругу. Всё равно нет больше толку. Не пригодится больше… Ну, что за на хуй!

Ворочаясь с боку на бок, Гончий изо всех сил старался не вдумываться в обрывки бредовых фраз, ну, или хотя бы, не слышать их. Бесполезно. Молодуха не затыкалась, а всё ****ела и ****ела, о своём видать, о женском. Может, съёбывается от кого?

Перешла на крик… «****а пизанская!». Попробовал прислушаться, всё равно так не уснуть. Пойти разбудить может? А, на ***! Уууууууй бляаааа…

- Что… подрочить тебе… я не умею… Покажи… моей рукой давай покажи…

Гончий слушал и охуевал. «Вот же дура ****утая! Кто о чём!». Сердце биться стало чаще.

- Так… так да… тебе нравится… уммммм… да… да… я сделаю… я всё сделаю… Котик… мой котик… Лежи… не двигайся… умммм… сладенький мой… да… да…

Глазные яблоки Гончего принялись искать глазное дно от внезапной неожиданности восприятия доходящей до его ушей информации и, не найдя их на месте, полезли на лоб от удивления. Гончий моргнул и откашлялся. «Приплыли! Отдать швартовый!».

- Что… губками… угу… угу… ммм… ааа…

До Гончего доносятся звуки чмокающих губ. Да, она умеет это делать. А с виду дурёха. «Вот же шаловень! Да завали ты пасть свою, паскуда!».

- Целуй меня милый… да… да… целуй… целуй да… Везде целуй… везде…

«Ой бляааааааааа!». Гончий переходит на тихий смех. Что делать дальше? Что делать ещё… Дальше делать что положено, или на что наложено? Дилемма, мать её… Опять крик. Если судить по исходящим от неё звукам, то её дерёт не один «милый котик», а как минимум сборная команда по футболу одной из арабских стран.

- Сделай меня как суку… да… Давай же… Ну… скажи… скажи… Скажи, что я сучка…

Гончий охуел в конец и выебся окончательно. Уши красные от стыда. Он встал. Пошёл к ней в комнату и, включив предварительно диктофон на телефоне, оставил его там. Ну, типа случайно забыл. Хрен с ним, типа. Завтра послушаю на свежую голову. Гончий прикрыл дверь и последовал к себе.

- Мама… мамочка… Мне давит что-то… Больно… Я не вижу где ты…

«Что ещё за ***ня?». А это муж ненасытной девы мучился своими ночными переживаниями или делился тайной, своими страхами, чем-то сокровенным. Как младенец. Как под гипнозом.

«Ну, ****ец семейка! Да вы, друзья, не придурки… Нет. Нет, нет! Какие же вы придурки? Вы не придурки, вы долбоёбы! Одна долбится во сне, другому ****юлин прописали… Ну, и какой тут, на ***, может быть крепкий и здоровый сон?...». Гончий зашёл в комнату к отхватывающему во сне и сел к нему на кровать. Мужик орал, резко дёргался. Его глаза под закрытыми веками бешено бегали во все стороны. Мужик перешёл на плаксивый тон.

- За что… за что… Я вам всё отдал… Всё… Ребёнка не трогайте…

Гончий обхватил голову руками. Второго телефона у него не было. А жаль. Он был бы сейчас очень кстати. «Какой ещё ребёнок? У вас и детей то с роду не было…».

- Ничего человеческого у вас нет… Ничего… сволочи…

«Да что ты! Тьфу ж ты, господи, вы только посмотрите на него, а! Поплачь ещё давай».

Мужик перешёл на плачь. Проклиная всё и всех продолжал что-то доказывать, пытаясь убедить окружающих, что он, по-видимому, прав.

«Ну, ну. А сопельки тебе не подтереть?».

Началась драка. Мужик сделал попытку перейти на угрозы.

- Попробуй только… Только попробуй… только ударь… Узнаешь, что потом будет…

«****ь! Сам напросился! Сил больше нет терпеть всё это! Я, здоровый мужик и не могу выспаться? Да ну на ***!». Гончий взял в руки гантелью, стоящую рядом с кроватью. Посмотрел на мечущегося мужика. Крепко обхватив спортивный инвентарь, он быстро и с силой ударил им несколько раз по лицу мужика. Мужик заснул. Теперь уже надолго. И не будут больше тревожить его кошмары. Из расколотого, как орех, черепа торчала гантель, словно метла в ступе.

« А что будет, ничего не будет!».

Гончий стёр с лица брызнувшие мозги и пошёл укладывать жену потерпевшего.

- Трусы мои нюхай… да милый… да… Я намокла сегодня… когда вспоминала… тебя…

«Ага, щаз бля! Трусы нюхать я не буду, а вот суку из тебя сделаю…». Гончий сорвал с бьющейся в сладкой истоме всю одежду и посмотрел на неё. Хороша ****ина. Женщина стонала и извивалась. Поглаживала себя и несла чушь. Приятную чушь, настолько приятную, что её услышала даже нижняя голова. Всё. Полная боевая готовность. «Твоей рукой, значит, говоришь, показать? Нет, родная. Нет. Я тебя сейчас ***м сразу отучу пакости говорить…». Гончий раздвинул женщине ноги и резко вошёл к ней в домик. Без приглашения. Но гостей в этом доме ждали. Женщина проснулась. Не понимая спросонья, что здесь, собственно, происходит, она увидела чужого мужчину на себе и попыталась сбросить его, за что и получила хук. Обмякла. Вспотела. Гончий отучивал её говорить непристойности по ипатьевскому методу. Он её ипал и ипал. С каждой новой фрикцией выбивал зуб. Вскоре зубов не осталось, как не осталось и того, на чём они держались. Обе челюсти превратились в крошеное месиво. Правая рука Гончего была содрана до костей об острые края раздробленного им же черепа. Всё… Тишина… Все спят…


19 августа 2009 г.