Коперник. 112-й элемент. Продолжение 2

*     *     *

– Вот и поезд тронулся, и до Вильнюса еще далеко, так расскажите нам лучше, Семен Борисович, не о кругах небесной сферы, а о самом Копернике, – оживился Василий Михайлович. – А вы знаете, ваш Коперник, можно сказать, был в некотором роде моим соседом. В нашем Калининграде, бывшем Кёнигсберге, есть улица Коперника. Я жил там неподалеку. Такая маленькая, что даже улицей ее называть можно лишь с большой натяжкой, так, улочка или проулочек, булыжником замощенный. И домов-то на ней по три-четыре с каждой стороны, хотя неподалеку и бывший Королевский замок, и Кафедральный собор, и река Преголя, но мало кто из жителей города о ее существовании знал. При немцах это имя – Коперникус-штрассе – носила совсем другая улица.

– Да, я знаю эту улицу, – откликнулся Семен Борисович. – А теперь, как вы предлагаете, вернемся к объекту нашего исследования.

Итак, Николай Коперник родился в 1473 году в городе Торуни, немецкое название Торн. В XV веке город был немецким торговым центром, входившим в Ганзейский союз, и находился под властью Тевтонского ордена, правившего Пруссией. За два десятка лет до рождения Николая Тевтонский орден потерпел поражение в тринадцатилетней войне с Королевством Польским, и город перешел под власть Польши. Отец будущего астронома, тоже Николай, приехал в Торунь примерно в 1460 году, по-видимому, из Кракова, хотя некоторые источники утверждают, что из Германии. Последнее утверждение никакой ясности не вносит, так как к концу XV-го века Германия была рыхлым союзом практически независимых княжеств и епископских епархий. Чаще всего отца Коперника называют купцом, но разные источники приписывают ему и другие профессии: то называют его пивоваром, то крестьянином, то булочником и даже врачом. Думаю, что Коперник-старший все-таки был удачливым купцом, так как вряд ли бы сестра влиятельного каноника, дочь председателя городского суда, вышла замуж за простого крестьянина. Словом, он хорошо устроился, и даже избирался городским судьей. У него родилось четверо детей: старший, Андрей, две дочери, и младший, названный, как и отец, Николаем.

– Хорошо, – снова вмешался Владимир Михайлович, – Коперника называют великим польским ученым, – а был ли он вообще поляком?

– На этот вопрос приходится ответить тоже вопросом: а кого следует считать поляком? Того, в чьих жилах течет польская кровь, или кто родился в Польше, или кто внес вклад в историю страны и ее культуру? Исследователь жизни нашего героя отмечал: «Вопрос об этнической принадлежности остается предметом довольно-таки бесперспективной дискуссии». То, что отец переселился из Кракова, еще ни о чем не говорит: в Кракове жило много немцев. Семья Ватценроде, из которой вышла мать Коперника, несомненно, была немецкой.
 
Когда-то в Падуанском, кажется, университете Николай назвал себя поляком – но можно ли это считать признаком национальности? «Поляк» в устах студента того времени означало лишь «человек, приехавший из Польши», и вряд ли более того. А в дипломе, выданном в университете, написано: «Николай Коперник из Пруссии». Для полноты картины отметим лишь, что не обнаружено ни одного документа, написанного Коперником на польском языке, а писал он на латыни и на немецком, переводил с греческого. Более того, бытует мнение (не знаю, насколько обоснованное), что Коперник не владел польским языком.

Когда Николаю было десять лет, во время эпидемии чумы умер отец, а спустя шесть лет скончалась мать. Покровительство над мальчиком, его братом и сестрами взял дядя – брат матери Лукас (или,  на польский манер, Лукаш) Ватценроде, тогда – каноник Вармийской епархии. Кстати, в те времена не очень заботились о соблюдении каких-либо правил орфографии. Дядю Коперника в различных источниках называют по фамилии то Ваченроде, то Ватзенроде, то Ватцельроде. Вообще с языками, особенно с именами собственными, которые встречаются в жизнеописаниях Коперника, картина довольно пестрая: тут немецкие названия сплошь и рядом перемежаются с польскими. А языком науки того времени, как и языком католической церкви, была латынь, на латинский лад переделывали свои имена и деятели науки. Сам Николай сначала писал свою фамилию через два "П" – Копперник, а потом одну букву «П» из нее выбросил.

– Извините, а кто такой каноник? – прорвался со своим вопросом Андрей.

– И что это за Вармийская епархия? – добавил Василий Михайлович.

 – Каноник, – ответил Семен Борисович – это духовное лицо, являющееся членом капитула кафедрального собора – коллегии, составляющей совет при епископе по управлению епархией, своего рода совет министров. А Вармия, или, в немецком варианте, Эрмеланд, – небольшая область на севере Польши, соседняя с Торунью. Вармия, с которой связана вся жизнь Коперника, многие годы была под властью крестоносцев Тевтонского ордена. Однако, после поражения ордена в тринадцатилетней войне с Польшей, по Торнскому миру 1466 года, епископ Вармийский получил духовную и светскую власть в пределах своей епархии, назначал чиновников и старост. В светских делах он находился в вассальной зависимости от польского короля, а в церковных – подчинялся непосредственно римскому папе, а не польскому архиепископу.

Когда Николаю исполнилось 18 лет, дядя Лукас, уже ставший епископом Вармии, отправил его вместе со старшим братом Андреем в Краков, в университет. Братья учились на факультете свободных искусств, составлявших начальный уровень высшего образования. На этом факультете изучались три искусства слова: грамматика, логика и риторика, и четыре искусства чисел: арифметика, геометрия, астрономия и музыка. Тот, кто окончил факультет, получал звание магистра искусств.
 
Было бы излишней самоуверенностью утверждать, что интерес Николая Коперника к астрономии проявился еще в годы его обучения в Краковском университете, хотя, несомненно, почву для него подготовило слушание лекций на кафедре астрономии и математики. Там Коперник познакомился с теорией движения планет, теорией затмений, составлением астрономических календарей и таблиц. Среди преподавателей университета самой яркой фигурой был профессор Альберт Брудзевский, автор «Полезнейших комментариев на теорию планет», известных и за пределами Польши. Правда, в годы учения Коперника он читал лишь курс философии, а потом вообще оставил университет. Однако Коперник, скорее всего, был знаком с его работами, а, возможно, и лично общался с ним, и, несомненно, унаследовал от него приверженность к сопоставлению различных теорий.
 
В Краковском университете тогда шла  борьба между двумя партиями. Одну из них составляли последователи гуманистических идей, которые обращались к трудам древних ученых и философов. А в другой партии большой вес принадлежал сторонникам схоластики, в основном студентам из Венгрии, которые утверждали, что изучение греческих классиков несовместимо со служением Христу. В профессуре борьба выражалась в бурных дискуссиях, а в студенческой среде дело доходило до потасовок. Проучившись три года, братья оставили Краковский университет, не получив дипломы. Обычно ссылаются на то, что гуманистическая партия, к которой относили себя братья, проиграла, и обстановка в университете стала для них невыносима. Но, может быть, просто для епископа Ватценроде стало слишком накладно обучать племянников на свои средства, и он задумал провернуть одно дельце, которое при его высоком положении казалось беспроигрышным, – добиться их избрания на должности каноников. Это давало бы братьям возможность продолжать образование уже за счет средств капитула.

– Что верно, то верно, – заметил Василий Михайлович, – видно, дядя Лукас заботился о своих племянниках, однако переложить хотя бы часть расходов на их обучение на казну капитула совсем не мешало.

– Каноники получали так называемые «пребенды» – право на доход с церковной собственности, что вполне обеспечивало их материальное благополучие. А всего в капитуле полагалось иметь ровно шестнадцать каноников, и за каждое вакантное место, надо думать, шла жесткая конкурентная борьба.

Итак, братья вернулись домой и баллотировались на вакантные места каноников. Могущественный дядя Лукас считал, что за его-то родственников члены капитула проголосуют безо всяких возражений, и не очень-то удобрил почву для предстоящего голосования. Но дядина протекция не помогла: капитул отверг кандидатуры племянников под тем предлогом, что у них нет дипломов о законченном образовании.
Что было делать епископу: он, скрепя сердце, отправил племянников в Италию, в Болонский университет, в котором сам когда-то получил прекрасное образование. Однако замысла своего не оставил. И, пока братья там учились, епископу Ватценроде все же удалось протащить их кандидатуры на вакансии каноников, даже заочно, в их отсутствие. И это несмотря на то, что дипломов у них все еще не было. Николай был избран в свои 24 года – в неприлично молодом возрасте для должности каноника. Братьям было предоставлено жалованье и трехгодичный отпуск на завершение образования. Конечно, благодаря усилиям дяди-епископа; ведь на время отпуска их обязанности перекладывались на плечи других членов капитула. Николай стал каноником Фромборкского капитула. Фромборк – небольшой рыбацкий городок в устье Вислы, в котором находился кафедральный собор. На немецком языке он назывался Фрауенбургом, а Коперник даже употреблял перевод с немецкого на греческий – Гинополь, т.е. всё тот же «Город женщин».
 
В Болонье братья учились на юридическом факультете – изучали каноническое право – от слова «канон», под которым понималась совокупность норм, содержащихся в в правилах, установленных церковью и относящихся к устройству церковных учреждений, взаимоотношениям церкви и государства, а также жизни верующих. По нынешним понятиям, Коперники учились на юристов, только предстоящая сфера их деятельности касалась церковного законодательства. Впрочем, возможно ли было в пределах епископской епархии четко разграничить нормы канонического и гражданского права?

В Болонском университете Коперник увлекся то ли астрономией, то ли астрологией – в те времена между ними не делали различия.. Он занимается ею под руководством профессора Доменико Мария ди Новaра, известного астронома и астролога. О его талантах в науке современник писал: «муж, одарённый божественным разумом, человек со свободным умом и духом, побуждавший других к преобразованию астрономии словами и примером». Но, с другой стороны, были знамениты его гороскопы, отдающие откровенным шарлатанством. Вот как, например, выглядел один из них: «Тот, кто появится на свет, когда Солнце вступило в знак Близнецов, обычно бывает двойственной натурой. В их характере неразрывно соединились добро и зло. Часто добрые, правдивые, благородные, они внезапно становятся раздражительны, злословят и склонны к недобрым делам. Эти дурные черты они могут преодолевать ношением агата на левой руке, хризопраз (разновидность халцедона) дает спокойствие, а берилл управляет добрыми чувствами». Если это сочинение – плод «свободного ума», то уж чересчур свободного.
Впрочем, не стоит осуждать профессора Доменико: астрономией и в те времена было не прокормиться, а умело сочиненные гороскопы давали хороший заработок.

Профессор ди Новара нашел в Николае способного ученика и помощника; известно, что 9 марта 1497 года они совместно наблюдали покрытие Луной яркой звезды Альдебаран из созвездия Тельца. А в 1500 году Коперник наблюдал лунное затмение. Эти события послужили поводом для его размышлений и нашли отражение в последующих трудах.

Трудно сказать, насколько астрономия увлекла Коперника в годы затянувшегося студенчества. Дошедшие до нас сведения разрознены, противоречивы и мало достоверны.

Когда срок предоставленного молодому канонику отпуска истек, Николай вернулся во Фромборк, все еще без диплома, показаться, так сказать, на предоставленном ему «рабочем месте», а также попросить продления отпуска на обучение. Год спустя братья снова отправились в Италию, в этот раз в Падую, изучать в местном университете медицину. Падуанский университет славился своей школой врачевания.

– А как вы считаете, – вмешался Андрей, – почему Коперник, увлекавшийся, как мы знаем, астрономией, учился то на врача (и вроде бы не доучился), то на юриста, да к тому же не светского, а церковного права?

– Видите ли, – осторожно продолжил астроном, – мне кажется, дело в том, что молодой Николай был человеком совестливым и считал себя обязанным дяде, епископу Лукасу. А епископ нуждался в том, чтобы его личным врачом, которому он мог бы доверить не только здоровье, но и саму жизнь, был человек, беспредельно ему преданный. Не забывайте, что в ту эпоху только и говорили о ядах и отравлениях, и не без оснований. О занимавшем папский престол Александре Шестом из семейства Борджиа ходили нехорошие слухи: излюбленным у этого семейства был яд, лишенный запаха и цвета, на что и рассчитывал отравитель, чтобы замести свои следы. Шептали, что от яда мучительной смертью погибли кардиналы, которые чем-то не угодили папе или на имущество которых он претендовал. Поэтому епископ Вармии был заинтересован в том, чтобы у него был свой врач высокой квалификации. А есть у него диплом или нет – это уже не имело значение, дело было вовсе не в бумажке. Да и сам Коперник был увлечен медициной.
 
А о племяннике дядя не переставал заботиться. В 1501-м году он официально утвердил его каноником – видимо, до той поры Коперник числился, так сказать, «исполняющим обязанности». А в 1503 году Николай получает второй каноникат – в этот раз в костёле Святого Креста во Вроцлаве. Вряд ли Коперник посещал Вроцлав для выполнения своих обязанностей схоластика при соборе (схоластик – должность в церковной иерархии, по-видимому, наставник в красноречии или богословии, или что-нибудь вроде этого), но наверняка уже от нового капитула получил двухлетний оплачиваемый отпуск для завершения учебы.
Насчет того, получил ли он докторский диплом по медицине, достоверных сведений нет. Зато точно известно, что за дипломом, но вовсе не по медицине, Коперник отправился в город Феррара, в университете которого, по-видимому, сдача экзамена обходилась дешевле, чем в других университетах. Сдал там экзамены экстерном и в 1503-м году получил диплом доктора канонического права.
 
Думаю, что получение племянником степени по каноническому праву было частью замысла Лукаса Ватценроде, который видел Николая своим преемником на епископском посту. А для будущего епископа диплом доктора канонического права был куда более необходим, чем диплом врача или математика. Ну кому придет в голову поддерживать кандидатуру на епископский пост какого-нибудь астронома?

– Это точно, – заметил Игорь Викторович, – и в наши дни президенты да разные там высшие чиновники – сплошь юристы, а где мы видели президента – астронома или президента – врача?

– А где эти города находятся – Болонья, Падуя, Феррара? – вмешался Василий Михайлович. – Я ведь в Италии никогда не бывал.
 
– Эх, жаль, нет под рукой географического атласа. Но я вам без него попытаюсь объяснить.
 
Все эти города находятся в северо-восточной части Италии: Болонья – вблизи Венеции, Падуя – километрах в восьмидесяти – девяноста южнее, а Феррара примерно посредине между ними. А еще он и в Риме побывал.

– Вы так легко об этом говорите, – вмешался Игорь Викторович. – Ведь двенадцать лет студенческой жизни – это двенадцать лет скитаний по Европе, по дорогам, где чуть ли ни за каждым кустом поджидали грабители, которые ни свою, ни тем более чужую жизнь ни в грош не ставили. Скорее всего, странствовали пешком – откуда деньги на лошадей у бедного студента?
 
– Да, вот, пожалуй, вы правы, – подтвердил Семен Борисович, – Известно, что в октябре 1499 года братья Коперники оказались совсем без средств к существованию. Выручил их приехавший из Польши каноник Бернард Скультети, позже неоднократно встречавшийся на их жизненном пути.

…Игорь Викторович продолжил:
– Я вот что думаю. С чего бы нам считать, что студент Коперник сторонился нравов и обычаев молодых людей своего времени? Вот вы, Семен Борисович, рассказываете, как Коперник в студенческие годы увлекался медициной и астрономией, как он изучил греческий язык, что позволило ему в подлиннике прочесть труды древних ученых и философов. Наверное, это так. Но мне почему-то кажется, что Николай Коперник в своей студенческой молодости вполне мог быть таким, как в песне вагантов. Как там, напомни-ка, Андрей?

… Студент охотно процитировал:
– «Я унылую тоску
ненавидел сроду,
но зато предпочитал
радость и свободу
и Венере был готов
жизнь отдать в угоду,
потому что для меня
девки – слаще меду!
Вольно, весело я шел
по земным просторам,
кабаки предпочитал
храмам и соборам…»

– Что же, совсем не исключено, что Николаю Копернику не был свойственен средневековый аскетизм, и  он как человек Возрождения питал жадный интерес к реальному миру, к сознанию красоты и величия природы, жил земными страстями и желаниями, – продолжил Семен Борисович. – Возрождение или Ренессанс, – это эпоха в истории европейской культуры, охватывающая с XIV по XVI век. Она пришла на смену унылому Средневековью, упадку языка, живописи, вообще культуры. Для нее характерны обращение к плодам античной науки и культуры Греции и Рима с ее идеалами духовных и телесных радостей, полный пересмотр устоявшихся представлений и предрассудков.
 
Коперник обладал типичными чертами классиков той эпохи: многообразием и разносторонностью интересов, в центре которых стоял Человек как он есть – с его интеллектуальной мощью и глубочайшей духовностью, и с его слабостями и пороками. Жизнь и деятельность Коперника приходится на период так называемого Высокого Возрождения, в которой светские идеалы прекрасного окончательно утвердились, – достаточно назвать имена Леонардо да Винчи, Микеланджело, Рафаэля, Тициана. Я умышленно называю имена итальянских мастеров, потому что именно в Италии сформировалось духовное и эстетическое мироощущение нашего героя.

Николай Коперник пробыл в Италии ни много, ни мало, а целых девять лет. Причем каких лет – в самом цветущем возрасте, в котором уже твердо закрепляются и мировоззрение человека, и его пристрастия, и образуется запас духовной энергии на всю последующую жизнь.

Болонья. Университет, в котором учился Коперник, – старейший в мире. Здесь процветали юриспруденция, философия, медицина, латинский и греческий языки. Город украшают величественные башни, которые помнят самого Данте Алигьери, огромная площадь Пьяцца Маджоре, тяжеловесный главный портал церкви Сан Петронио, над дверью которого установлены три фигурки святых, огромный собор Святого Стефана… Можно было часами бродить по улицам, площадям города и вдоль его галерей, не переставая любоваться искусством прежних и новых мастеров.

Падуя. Самая большая в Европе овальная площадь Прато дела Валле, занимающая целый остров, окруженный каналом. Великолепные дворцы. Лоджия Амулеа – красивейшее арочное здание, словно кружевом, украшенное стрельчатыми проемами. Часовенка – капелла, расписанная фресками из жизни Девы Марии и Иисуса Христа… Видеть эту красоту, дышать этим воздухом – беспримерное наслаждение!

Феррара. Город поэтов и живописцев, центр театральной и музыкальной жизни. Дворцы и замки, портики и колоннады, зубчатое обрамление крыш и стен городских зданий… Коперник жадно впитывал красоту чудесной Италии, чтобы там, на далеком берегу холодного Балтийского моря, всю жизнь вспоминать невозвратные дни своей молодости.

1500-й год. Коперник находится в Риме; по одним мнениям, он проходит там юридическую практику, так сказать. стажировку в канцелярии папы Александра Шестого, по другим – читает там лекции по математике и астрономии, в том числе и самому папе. Впрочем, бесспорных подтверждений последнему мнению историки не нашли.

Высокое Возрождение – время прекрасное, но противоречивое. С одной стороны – время создания чудесных шедевров в живописи, скульптуре, архитектуре, созданий, облагораживающих и восславляющих физический и духовный облик свободного человека. С другой стороны – время гнусных преступлений, беспредельного распутства тех, кто, казалось бы, своим саном предназначен стоять на страже общественной морали и являть ее образец. Я уже упоминал папу Александра Шестого, который устраивал в своих покоях понтифика грандиозные оргии, сравнимые разве что с похотливыми бесчинствами Калигулы. В тех же местах, где жил и учился Коперник, проповедовал Пико делла Мирандола – философ-гуманист, знаток Каббалы, изучивший иврит, халдейский и арабский языки, написавший речь «О достоинстве человека»; ходил слух, что он был отравлен. На виселице, после жесточайших пыток, закончил жизнь суровый обличитель пороков неистовый Савонарола. Все это знал Коперник, и это не могло не отвращать его от духовной карьеры, несмотря на упорное настояние любящего и любимого дяди.
 
Несомненно, Коперник не мог не испытывать глубокого душевного потрясения у скульптуры «Пьета» – «Милосердие», созданной еще мало кому известным мастером Микеланджело Буонарроти и выставленной всего лишь в прошлом году в базилике Святого Петра. Трудно было поверить, что и скорбящая Богоматерь, воплотившая в себе светлую женственность, и обнаженное тело Христа на ее коленях изваяны из холодной глыбы мрамора.
 
Не мог Николай не думать и о том, что он уже старше замечательного ваятеля, а еще ничего не совершил такого, что хоть чуть бы приблизилось к совершенству его творений.

Что касается сведений о ближайшем последующем периоде жизни Коперника, то они подчас противоречивы. Одни источники утверждают, что после получения диплома доктора права Николай Коперник продолжал совершенствоваться в медицине в Падуанском университете, да так усердно, что не пропустил ни одной лекции вплоть до 1506-го года. А по другим данным, братья в 1503 году возвратились на родину, и Николай в 1504–1507 годах вместе с дядей принимает участие в дипломатических миссиях и в съездах сословий Королевской Пруссии в Мальборке, Эльблонге и Торуни. Как совместить эти сведения – не представляю: ведь не мог же Николай одновременно находиться и на лекциях в Падуе, и на съезде в Торуни!

Скорее всего, Коперник окончательно возвратился в Вармию в 1506 году и поселился в Лидзбарке, в резиденции епископа, своего дяди Лукаса Ватценроде.
 
…Неожиданно в разговор вмешался Игорь Викторович:
– Бывал я в Лидзбарке. Епископский замок сохранился до наших дней, теперь это –туристическая достопримечательность: величественное сооружение из красного кирпича, в форме квадрата с башнями на углах – тремя маленькими, квадратными в сечении, и одной большой, восьмигранной. Внутренний дворик тоже квадратный, окруженный арочными галереями в два яруса. Маленькие окна нижних этажей похожи на бойницы, а верхние окна – высокие, стрельчатые. Замок уходит еще на два этажа вниз. Внутри – обширная библиотека, дорогая мебель, прекрасные картины, портреты епископов. Неподалеку – хозяйственные постройки – кухня, и там все прочее. Сооружение, скажу я вам, действительно замечательное, неплохо там жилось епископам, ну и Копернику заодно.

…Семен Борисович продолжил:
Дядя-епископ вряд ли формально узаконил функции своего племянника, во всяком случае, ссылок на какой-нибудь документ мне найти не удалось. Все источники лишь констатируют, что Николай стал семейным врачом и фактическим секретарем своего дяди. Понятно, что влиятельному владыке не худо было иметь личным врачом близкого родственника, к тому же обязанного ему воспитанием и образованием. Возможно, у него были и более далеко идущие планы: подготовить из Николая своего преемника.
– Нет, позвольте, – снова вмешался Игорь Викторович. – Я был и во Фромборке, в музее Коперника, так вот там экскурсовод прочитал нам документ, в котором насчет обязанностей племянника епископа говорится с полной определенностью: «По назначению фромборского капитула выполняет функцию личного врача епископа».

– Удалось все-таки расшевелить нашего олигарха! – съехидничал Василий Михайлович.

…Семен Борисович от комментариев воздержался, однако улыбнулся и кивнул головой:
– Коперника, по-видимому, больше увлекали не перспективы карьерного роста, а медицинская практика и увлечение астрономией. И уж вовсе неожиданно он удивил дядюшку переводом с греческого на латынь «Нравственных сельских и любовных писем Феофилакта Симокатты, схоластика» – именно так называл себя этот византийский автор VI  или VII века. Примерно такие там были стишки:
«Вчера, Микон, я послал груши своей милой. Она же, получив подарки, встала, отложила в сторону уток и пряжу и начала раздавать груши поросятам, а посланца отослала прочь как нежеланного ей вестника. Горько плачу я. Жесток и несправедлив к нам Эрот, заставляя любить недостойную девицу».

Думаю, что дядя, которому переводчик посвятил свой труд, повертел в руках эту любовную дребедень, поморщился, но вслух своего неодобрения не высказал; ему были понятны не находившие выхода плотские терзания обреченного на безбрачие племянника. Кивком головы он дал согласие на просьбу разрешить напечатать перевод в краковской типографии.

Дядя-епископ умер в 1512 году, новому епископу держать при себе Коперника было ни к чему, и Николай отправился в закрепленный за ним приход, во Фромборк.
 
…Игорь Викторович снова вмешался:
– Здание Кафедрального собора во Фромборке иначе, как величественным, я назвать не могу. Оно  находится на холме и обнесено каменной стеной с башнями. По углам высокой двухскатной крыши возвышаются стрельчатые башни, а еще одна башенка – на самом коньке. Готическое сооружение из красного кирпича иначе, чем «Сокровище Вармии», и не называют. Нам рассказывали, что Коперник поселился в одной из башен с выходом на стену, на площадку, где он выполнял свои астрономические наблюдения. Каноник занимался хозяйственными делами и врачеванием, любил смотреть на спокойную гладь Вислинского залива.

– Ну, Коперник не только на залив смотрел да звездное небо по ночам разглядывал, – уточнил Семен Борисович. –  Он исполняет должность канцлера и инспектора капитула, а также ведает какой-то снабженческой кассой. Канцлер – это, как я понимаю, руководитель канцелярии капитула, ведавший подготовкой документов и решением разных организационных вопросов. Так что забот у Коперника по его основой должности было предостаточно. Возможно, что астрономические наблюдения Коперник начал выполнять еще в Лидзбарке, но основную их часть он выполнял во Фромборке. Он сетовал, что там ему мешают частые туманы с залива.

– Представляю себе, – вмешался Василий Михайлович, – пока залив не был покрыт льдом, туда каждое утро, а то и с вечера отправлялись рыбаки на своих лодках, а возвращались с богатым уловом: лещи и судаки, сельдь и салака, жирные угри, корюшка и налим. Эх, да что мы всё – Коперник да Коперник. Давайте лучше я расскажу, как судака ловил.

…Семен Борисович, по праву ведущего, возразил:
– Не перебивайте, пожалуйста, так мы до цели нашего импровизированного семинара никогда не дойдем.

– Все-таки я расскажу, – настаивал Владимир Михайлович.

– А какое это имеет отношение к Копернику? – недоуменно вопросил Игорь Викторович.

– Самое прямое! Ведь ловил-то я где – в Калининградском заливе! А Калининградский залив географически составляет единое целое с Вислинским и во времена, когда там жил Коперник, носил единое немецкое название Фришгаф.

– Ах, вот вы откуда начали! А мы-то думали – причем тут Коперник. Ну ладно, раз начали, так уж и продолжайте – вас, Василий Михайлович, я вижу, все равно не остановить.

– Значит, так. Собрались мы с моим начальником на рыбалку. А ни лодки, ни снастей у нас не было, но нас пообещал взять с собой знакомый доцент. Пришли мы, как условились, на набережную и начали терпеливо ждать. А с собой, надо сказать, прихватили каждый по бутылке водки. Это, как мы слыхали, для рыбаков обязательнее удочки или каких других снастей для рыбалки. Час ждем, другой, а доцента нашего все нет и нет. Уйти бы нам, да не решаемся: мало ли почему он задержался, а подъедет – нас нет как нет. Неудобно, все-таки в первый раз он нас с собой пригласил.

Наконец, на реке ввше по течению затарахтел катер, и причалил наш доцент. Оправдываться он никак не стал, а нас оглядел скептически: одежонка наша не по погоде, хоть и лето, а по ночам-то холодно. Ладно, вышли в залив, и стали расставлять по воде пенопластовые поплавки с крючком на поводце (наш доцент называл их донками). Понятно, браконьерская снасть.

Расставили десятка два, а уж совсем стемнело. Высадились в темноте на насыпной остров, я пошел собирать хворост для костерка, а мой начальник с хозяином катера стали выбирать место для трапезы и, так сказать, накрывать стол. Сидим у огонька, доцент наливает нам по стакану, опрокинули (с долгого-то ожидания хорошо пошла!), закусь простецкую быстро умели, вроде бы и теплей стало, а доцент еще по стакану наливает. Чувствую, что лишку, а сробеть как-то неудобно, ну, еще опрокинули, а закуси уже никакой вовсе не оставалось. «Идемте спать на катер», – доцент говорит. Пристроились, где кому он указал, мне – на корме. Сверху он накинул на меня какой-то кожушок, и так мне плохо стало с перепитого на пустой желудок, что я только перевесился головой через кормовой транец и отдал Нептуну все выпитое и съеденное. И тут же уснул.

С рассветом хозяин катера разбудил нас. Я еле головой ворочал, так тупо ломило в затылке, да и сердце как кулаком сжало. Обошли донки, у каждой второй на крючке трепыхалась большая рыбина. На мою долю пришлось два крупных, с локоть, судака и один поменьше. Жена даже растерялась – что с ними я буду делать? – Но я не рад был добыче; скинув сапоги да куртку, завалился на кровать, отсыпаться от головной боли.

Вот так-то, а вы говорите – Коперник. Хоть и святой он был человек, а, должно быть, так же с рыбаками в залив выходил, да и выпить ему церковный закон не запрещал. И голова у него, может быть, так же болела, ведь не все же время он думал – Солнце вращается вокруг Земли или Земля вокруг Солнца.

– Да, Василий Михайлович, ваша гипотеза заслуживает серьезного внимания. Только подтвердить ее нечем. А мы уже и к Вильнюсу подъезжаем. Так за разговорами время и проходит.