Страшно подумать

Как-то раз меня попросили написать статью в газету. Это была студенческая газета одного челябинского института. Попросили неспроста: незадолго до этого я вернулся из одной интересной поездки, и мне действительно было что рассказать.

Как только появилось свободное время, я сел за написание своей статьи. Надо сказать, раньше я, кажется, не писал статей в газеты, поэтому было немного боязно – надо не ударить в грязь лицом. Я писал и писал, попросту говоря, описывал то, что происходило во время моей поездки. А происходило разное. И, так как поездка моя сопровождалась постоянным общением с молодёжью, то можно представить, что молодёжь, как и вообще люди во всём мире, бывает разная: «чёрная, белая, красная». В общем, написал я много, пришлось уже закругляться, поэтому конец получился немного внезапным, но переделывать было страшно лениво – оставил, как есть.

Замечу одну свою черту – умеренный (ну по крайней мере на мой взгляд) критицизм, не относительно чего-либо в частности, а вообще ко всему вокруг. Потом замечу другую черту – правдолюбие. Ну тут я мерить не возьмусь любовь мою к правде, но констатировать могу с уверенностью, что она наличествует. Помня две эти мои черты, читатель без труда может догадаться, что статья моя содержала без сомнения некие вкрапления критики и некоторые выражения б;льшего или меньшего неприятия мною того или иного, что происходило со мной в поездке.

Итак, что имею? Немного великоватая статья с немного внезапным концом и некоторым количеством скепсиса и критики, которые, к тому же, не слишком чувствительному читателю могли бы показаться просто описаниями событий без какой-либо оценки.
Иду статью сдавать. Сразу замечаю редактору, что статья великоватая, может быть многовато текста.

– Много – не мало, – был ответ.
– Ну, и слава богу, – успокоился я.
– Если что, сократим, уберём чего-нибудь

Я, как будто, согласился, но сам не понял, то ли хорошо это, то ли плохо… Ведь резать не растить, отрезать можно и аппендицит, но можно и голову! Ну да ладно. Я оставил своё детище в распоряжение редактора. На следующий день я встретил редактора снова:

– Ну как статья? – интересовался я.
– Хорошо, я немного убрала…
– Ага. Ну, в общем-то нормально?
– Да, да... Убрала те места, где «всё плохо»… Зачем ведь?.. – как бы рассказывая что-то незначительное говорила редактор.

Мне нужно было уходить на занятие. Я ушёл. Но у меня появилась небольшая тревожность. Что имела редактор под «местами, где всё плохо»?.. Я решил дождаться выхода газеты.
Через несколько дней выпуск газеты уже ходил по рукам. Я обзавёлся экземпляром, и сразу, конечно же, к моей статье. После прочтения пришло чувство, как будто в течение вот этих полутора-двух минут, пока я читал, у меня из жизни выдрали все те моменты, что были описаны мной, но затем удалены из статьи. Такое чувство осознаваемой амнезии, как будто ты помнишь, что ты что-то забыл, но сверх того помнишь ещё и то, чт; забыл, то есть на самом деле ты ничего не забыл, но чувство, как будто вырезали это из памяти. Вырезаны были, да-да, именно те моменты, которые содержали в себе такое небольшое, вроде бы мимолётное недовольство, небольшой намёк на неприятие. Вот что значило «те места, где всё плохо»…

И тут я, поняв, чт; осталось от статьи, почувствовал себя совсем скверно. Ведь я не мог написать такой статьи. Это не я – это какой-то другой человек, который то ли слеп, то ли глух, то ли ещё как-то ущербен. Ведь он не заметил того, что я заметил и не написал того, о чём, я считал, обязательно нужно написать. И получилось, что осталось только то, «что хорошо». Но, куда это годится?.. Знай я, что из статьи в какой-нибудь газете, которую я собираюсь прочитать, удалили «те места, где всё плохо», то моё желание читать её сразу бы пропало. Потому что одно дело корректировка размеров статьи, а другое – цензура. Цензура должна работать только против мата и прочего непотребства, недостойного честных людей, но не против точки зрения автора. В противном случае, цензура равносильна лжи. Но, помнится, я писал уже о своём отношении к правде… Так что, не трудно понять моё отныне подтенённое отношение ко взрослому человеку, который намеренно и без зазрений совести занимался этим неблагородным делом. Но винить – не моя привилегия, а судить будет Господь (так говорят).

Об одном хочу попросить, не лгите. Ведь это приводит к зависимости от своей лжи, которая перерастает в одержимость, а построенная на лжи жизнь рушится порой так же, как рушатся построенные на лжи империи – хоть и быстро, но мучительно и трагично… ибо суть замки на песке.