История Зоны. Пришелец. Эпизод 3-й

Темнота. Слышен чей-то храп. И голоса – разговаривают Максим и Валентина.

- Максим, ты спишь?
- Уснёшь тут с вами, когда отец храпака давит.
- Не похоже на него.  Обычно как выпьет, до утра спать своими «проповедями» не даёт.
- Совсем не изменился.
- Не изменился…Где ж ты пропадал, сынок?
- Помотало меня, мама, здорово…О вас всё время вспоминал…Себя маленького…
-  Я тоже, в бессонные ночи, свою жизнь вспоминаю… - Воспоминания Валентины становятся зримыми: - Припять вижу…Себя на моторной лодке…Нас много…Мне семнадцать лет…
- Куда ты едешь?
-  В Чернобыль. Возвращаюсь к хозяевам – я присматриваю за их сыном. У меня за пазухой, в «надёжном» женском месте, лежит червонец – все деньги, скопленные матерью на целый месяц… Но вот мимо пронёсся катер… Сильная волна опрокинула лодку… Я в воде… барахтаюсь, глотаю воду… И вдруг вижу мой червонец, плывущий к середине реки… Я плыву за ним, всё дальше от берега…
- Зачем?
- Боялась, что мать прибьёт меня, если узнает, что я потеряла деньги. Вот такая дура. Всю жизнь её боялась Даже когда замуж вышла. Что я в жизни видела хорошего? В девичестве мать жизни не давала, а замужем – отец  твой. Из огня да в полымя.
- Неужели ничего светлого в твоей жизни не было?
- Было. Вы! Всегда вспоминаю твои первые шаги… Ты ведь не ходил до двух лет – боялся. А однажды я принесла из магазина бублики, большие такие, с маком. Ты потянулся за ними и – пошёл. А твои первые слова?  О валенках ты говорил «ляунки», самолёт называл «масалётом».
-  И я вижу  Припять…- Теперь зримыми становятся воспоминания Максима. -  Мы едем в Чернобыль на базар – ты, отец, я маленький. Отец – шофёр. Он довёз нас до реки, а потом мы вместе с машиной грузимся на паром и Чернобыль, город моего детства, плывёт нам на встречу…
Слышны людские голоса, визг поросят. Появляются молодые – Валентина, Савуниха и Анька. Женщины стоят с мешками, в которых барахтаются поросята.
Анька. Отойдите от меня подальше. Вы всех моих покупателей отпугиваете.
Савуниха. Сама отходи. Почему я должна куда-то отходить?
Валентина. Она боится, чтоб мы не услышали, как её поросята говорят.
Савуниха. Да? И что они говорят?
Валентина, заглядывая в мешок Аньки:
-  Жалуются, что их плохо кормят. Смотри, какие они мелкие: не поросята, а котята.
Женщины смеются.
Анька. Ой-ой-ой. Да у этих котят, если хотите знать, сало слаще всяких пирожных.
Снова смех.
Савуниха изображает Аньку:
- Люди добрые, не проходите мимо: продаются хрюкающие пирожные.
- Злые вы, уйду от вас. – Анька уходит.
Валентина. По-моему, мы перестарались. Она с нами теперь неделю разговаривать не будет.
Савуниха. Всего лишь неделю? Какая жалость.
Женщины продолжают торговлю. Анька возвращается с пустым мешком.
Анька. Всех продала! Говорила же: вы отпугиваете покупателей.
Валентина. А чем ты их купила?
Савуниха. Собой!
-  Ну знаете!  - обиженная Анька уходит. Все смеются. Перпуганная Анька быстро возвращается:
- Иван, быстрее…
-   Что случилось?
- Твоя машина покатилась под гору.
            Иван убегает. Снова темнота, в которой разговаривают  Максим и Валентина.
Валентина. Случилась эта авария и вся жизнь, как Иванова машина, покатилась под гору…Хорошо, что тебя не было с нами в начале мая…Что тут творилось! За нами нагнали машин для выселения…Коровы ревут, собаки воют, бабы голосят…

***

У сельсовета стоят десятки автобусов. В них – люди с пожитками. Иван ругается с руководителем эвакуации. Тот, после длительной перебранки, разрешает Ивану взять с собой собаку. Они заходят в автобус.
-  Чаечка, ложись под сиденье.
Дед:
- Тут людям места мало, а ты собаку привёл.
-  Собака мешает? Место ваше не заняла. Жалко животное оставлять. И эти, - кивает куда-то, - тоже не пускали. Мол: радиации на ней много. А где та радиация?.. Собака чистая…
- Чистая, как у Кулая шея, - все смеются, лицо у деда без малйшего намёка на улыбку.
-  Чего смеётесь?
Дед:
- А ты не знаешь этой истории? Поехал Кулай в Комарин. Ходил по базару, увидел вывеску парикмахерской. Дай, думает, постригусь. Сел в кресло, а парикмахерша укрыла его белой простыней, стоит и на шею смотрит. Говорит: «Ну и шея!». А Кулай отвечает: «Потому что сало ем…». Думал, что удивила толщина его шеи. А парикмахерша женщина зубастая – ей палец в рот не клади. Говорит: «Дед, ты хоть дерьмо ешь, а шею периодически мой».
Жидкий смешок быстро затухает.
- И куда ж нас везут?
Дед:
- Куда-то за райцентр.
-  А там радиации, что ль, нет?.. Никуда я отсюда не поеду. Чайка, за мной. Мы остаёмся  - Иван с собакой выходят из автобуса.
***

По-прежнему темно. Максим и Валентина продолжают разговор под свистящий храп Ивана.
-  Иван остался дома, а нас завезли в Михновку и поселили на квартиры к людям. Нас приютила баба Захариха. Прожили мы там полгода.
     К разговору присоединется проснувшаяся Савуниха:
- Спали все в доме, а мой Сидор  в бане ночевал – места в Захарихиной хатке не хватало, а к другим людям переходить мы не захотели. В той сырой бане заработал мой Сидор чахотку, а потом рак лёгких. Сгорел быстро…
***

 Валентина в доме Савунихи  за поминальным столом.
Савуниха плачет:
- Девять дней как его не стало…
 - Ты столько натерпелась от него, что говорила: помрёт – плакать не буду.
- Говорила. Да сердце – не камень. Не хватает мне его. Одна в доме как в домовине. Тоскливо…
- А с ним не тоскливо было?
- Не тоскливо. Погоняет вокруг хаты, да и спать ляжет. А я тихонечко войду да за печкой улягусь.
-  Гармошка его тоже осиротела.
- Зять, когда бывает наездами, под настроение играет. Только мне от той музыки ни тепло, ни холодно.
- Сидор твой первым гармонистом был на селе.
Валентина и Савуниха поют:
 Дайте в руки мне гармонь
 Золотые планки!
Парень девушку домой
Провожал с гулянки.
 Шли они — в руке рука
Весело и дружно.
 Только стежка коротка
— Расставаться нужно.
Хата встала впереди —
Темное окошко...
 Ой ты, стежка, погоди,
Протянись немножко!
Ты потише провожай,
Парень сероглазый,
Потому что очень жаль
Расставаться сразу...
(«Провожанье» В.Захаров – М.Исаковский)
 - Часто  думаю по ночам: может я не за него замуж выходила, а за его гармонь?  - Савуниха долго молчит. Слышно, как тикают настенные часы. - Околдовал он меня будто: как возьмёт в руки свою «Маричку», растянет меха – я готова простить ему всё на свете.
-  Ни одни крестины, ни одна свадьба без него не обходились.
- Столы на гулянках всегда ломились от выпивки и еды, а Сидор, едва переступим порог своего дома, командовал: «Свари супчика». Проклинала всё, а готовить приходилось… Теперь я одна… Ему уже ничего не надо…Супчик некому варить…- Савуниха снова плачет.
- Мишка твой этот свет раньше батьки покинул.
Савуниха,  сквозь слёзы:
- Пришёл домой после работы, поел. Стало ему нехорошо. Жене сказал: полежу немного. Лёг и уже не проснулся…Все, все меня покидают…
- Не плачь. Там им лучше, чем нам здесь.
- Наверно…
***
Темнота.
-  Мама, ты спишь?
-  Я и раньше спала, а теперь, когда ты объявился, и вовсе не до сна. С молодых лет недосыпала. Думала: вот выйду на пенсию – буду спать, сколько душе захочется. Вышла. А сплю плохо. Нет, сынок, ничего слаще снов молодости. Ночи старости бессонны.
-  А ты у меня, философ, мама… Ну мудрый человек…
- Это батька наш хвилософ. А я лёгкой работы не искала, всю жизнь дояркой проработала. Таская на себе мешки с мукой и бидоны с молоком, грыжу заработала вместо медали…- после паузы. - Где ты пропадал, сынок?
- У одного святого человека…
***
Снова вид деревни сверху. Камера «летит» над ней, речушкой, лугами, лесом… Слышен голос Максима:
Плутал во тьме души я много лет.
Но брезжил впереди далёкий дивный свет.
Он звал меня, он спас меня от бед
Мой путеводный, мой волшебный свет.

Я был им озарён и был согрет.
Он ярче всех светил и всех комет.
И верю я, что и на склоне лет
Меня согреет этот дивный свет.

*  *   *