Работа над ошибками

(сатирическая мистика)
                *
«У нас будет ребёнок» -  бил Ленкин голос в самый центр Вовкиных мозгов.  Он лежал в пустой тёмной комнате на широкой кровати пузом кверху, курил и прокручивал в памяти недавний, самый ужасный в его жизни, разговор с подругой.
Она позвонила около полудня и прерывисто-нервно сообщила, что хочет его видеть. Не дав придумать отмазку, добавила, что ждёт  на проходной. Вовка нехотя покинул офис. Подруга курила под козырьком подъезда и смотрела, как дождевые капли пузырят лужи.
- У нас будет ребёнок, – выпалила она, когда Вовка подошёл к ней. Как обухом по голове саданула. Ноги подкосились, тело обдало жаром, сердце впало в секундную кому. Он не нашёлся что ответить. Да разве такой возразишь? Ленкино лицо озарила улыбка и решительность. В интонации, с какой она сообщила новость, звучала резкая беспрекословность. Оставалось лишь добавить «Аминь».
Вернувшись за рабочий стол, будущий папаша спросил у коллег, нет ли у кого корвалола.
За окном кипела жизнь. Автомобили гремели музыкой, молодёжь толпилась у остановки, неоновые огни исполняли незамысловатые, но резвые танцы на стенах соседних зданий. А Вовка лежал один в темноте, как в гробу, делясь тлеющей сигаретой со своей бедой. Пятница пошла коту под хвост, да и от выходных уже ждать ничего не приходилось.
«Дура, – злился он, – хоть бы подготовила, прежде чем такими известиями делиться. Как ещё инсульт не схватил. И что теперь делать? Жениться? Да мне только тридцать три. У меня ещё таких Ленок о-го-го сколько на горизонте. Всех замуж брать? Щас-с, ага! Размечталась, идиотка. «Я тебе доверяю, всё хорошо». Говорил, пей свои таблетки, ничего, что задница от них растёт. Презервативы всё-таки великая вещь. Завтра уговорю её, нет, заставлю сделать аборт. Ничего, поплачет недельку и забудет. Денег дам. Сколько, интересно, может стоить такая процедура? Надеюсь, недорого. А то мне нынче новое пальто надо купить под коричневые ботинки… Дело, слышал, пятиминутное. Чик - и нет ничего. Не то, что аппендицит вырезать. Бр-р. А откажется, сбегу к чёртовой матери. Нашла примерного отца. Прощайте клубы, прощай дурь, прощай ночная жизнь. И здравствуй, блин, орущее, обмоченное, вечно голодное существо. Зарплату трать на него, гулять води, беседы беседуй. А он вырастет дебилом каким-нибудь,  будет пенсию у меня тырить на проституток».
Вовка почувствовал, как слезы покатились из глаз от жалости к самому себе. Ему даже показалось, что конец мыслей он произнёс вслух. Слюни брызнули на майку, осев тёмными пятнами. Не надеясь уснуть, мученик обстоятельств, натянул штаны и отправился в парк. Не для того, чтобы повеситься на первом суку, а развеяться.
На улице пахло сыростью, дождевыми червями, прелыми листьями и ещё пёс знает чем. Из подобного букета и состоял запах свежести мегаполиса. Он шагнул за высокие деревянные ворота и побрёл по шершавому языку парковой дорожки. По бокам выгибались пустые скамейки. Одноглазые фонари, как часовые на посту, стояли недвижимые  и мутными разводами светили в асфальт.
Тишина сначала била в уши, но очень скоро расслабила. Молчали даже кусты. Вовка долго шёл, и дорожка всё никак не кончалась. От скучного пейзажа он свернул в овражек, однако, взглянув на чёрную стену деревьев, вернулся на свет, где было не так страшно.
Внезапно асфальт под ногами с каждым шагом стал стареть. Сначала на нем кое-где появились трещины. Потом трещин стало много. После трещины раскрошили твердь на отдельные куски. Затем превратили в камни. И, в конце концов, в затверделую землю, которая уходила в высокую траву. Забавным показалось Вовке то, что из травы торчало поваленное сухое дерево, а за деревом, как в зеркале, прорисовывались затверделая земля, камни, куски асфальта, растрескавшаяся, а затем ровная дорожка, уходившая в темноту.  У Вовки даже мысль не возникла,  прервать прогулку и вернуться домой. Нагнувшись, чтобы  пролезть под деревом, он лишь вспомнил примету из детства – в лесу непременно нужно обходить поваленные деревья, иначе заблудишься. Хмыкнул, и скачками через мокрую траву ступил на чёрную, словно пропасть, землю. Потопал сырыми ногами и выругался. Вдруг стало темнее, будто фонари переключили на экономное освещение. Но фонарей здесь не было. Свет отражался в лужах от звёзд, неестественно жирных и оранжевых. Вовке подумалось, что небо просело и стало значительно ниже, чем было. Да и звёзд он давно не видел в городе, тем более таких огромных. Стало тяжело дышать, словно ему взвалили это небо на плечи. Он побрёл по дорожке, всматриваясь в темноту.
- Сорок восемь, сорок семь, сорок шесть… – услышал откуда-то доносившийся скрипучий шёпот.
Вовка попытался угадать, с какой стороны исходит звук. Помотав головой во все стороны, он увидел в канаве старуху, сидящую на пеньке и что-то перекладывающую из кучи в кучу. Подошёл ближе. Приняв оборванку, источавшую неземную вонь, за бродягу, крикнул:
- Эй, что ты там считаешь?
Не заметив  никакой реакции, Вовка спустился в канаву. Тогда старуха подняла на него глаза. Он резко ступил назад, провалился по щиколотку в грязь и упал на спину, не отводя между тем взгляда от старухи. Из-под тёмного  засаленного платка глядела пара круглых чёрных глаз, какие бывают у козлов, с той лишь разницей, что у последних они меньше по размеру и приятней, что-ли. Не было ресниц и бровей. Губы тонкие или отсутствовали вовсе. Шея худая и длинная, усыпана чёрной шерстью. Кожа, серо-покойницкого цвета, дрябло свисала со щек и играла в блёклом свете фиолетовыми капиллярами. Принадлежность существа к женскому роду выдавало лишь чёрное рваное платье, скрывающее под собой даже пятки.
- Не твоё это дело, – прошипела она и отвела страшный взгляд.
- Какое дело? – испуганно выпалил Вовка.
- Котят давить.
Старуха что-то перебирала в руках, щёлкала и отшвыривала в сторону. Вовка почувствовал под собой шевеление и, присмотревшись, увидел, что лежит на груде слизких четырехлапых существ, которые изворачивались как черви в навозе. Он отскочил в сторону и хотел было выбраться из канавы, но неглубокая яма показалась непреодолимой   стеной. Беглец скатывался вниз по зловонной слизи. Когда силы ушли, сел напротив старухи, не обращавшей на него теперь никакого внимания, и увидел, как костлявыми длинными пальцами она  ломала слепым котятам шеи и бросала в кучу с мёртвыми животными. Куча была больше той, на которой Вовка только что побывал и вонью которой пропитался, наверное, до конца дней. Его парализовал ужас от увиденной картины. Еле слышно произнёс:
- Зачем ты их убиваешь?
- Расплодились черти, –  шепнула старуха. – Жалко деток своих. Но ничего не поделаешь.
- Это же котята. Какие они тебе детки, старуха? – усмехнулся Вовка.
- Рождаются котятами, становятся чертятами, – зло кинув взгляд в его сторону, ответила старуха.
- Ты ненормальная? И зачем их отсчитывать в обратном порядке?
- В обратном, потому как убывают…
- Кто ты? – не дав договорить, нервно крикнул Вовка.
- Та, к кому так стремился.
- Я? К тебе? Точно чокнутая!
- Куда ты хотел попасть сегодня днём? – её глаза блеснули бордовым огнём.
- Сегодня? Да сбежать хотел к чёртовой матери, всё равно куда, - не задумываясь, ответил он.
- Ну, так и чего удивляешься? Хотел – получи.
Вовка истерично захохотал, потом резко замолк и уставился на очередного ещё живого котенка в цепких руках.
- Да ладно, чушь собачья. Ты, что-ли, чёртова мать?
- Она самая, она самая, - старуха кивнула и откинула тельце.
- Мать всех чертей, значит? – хмыкнул он, пятясь в гору к дорожке. Поскользнулся и скатился в аккурат к ногам этой матери. Снизу её лицо показалось ещё страшней. Он взмолился.
- Отпусти, а?! Никому ничего не расскажу. Ну, пожалуйста,… сжалься. Зачем я тебе?
Старуха вытерла руки о подол и, переставив пень, села подальше от Вовки.
- Держу тебя, что-ли ? Иди, если знаешь, куда и зачем.
Вовка бросился к дорожке с новыми силами, но, быстро потеряв их, сел и заплакал.
- Хочешь выбраться? – спросила старуха. Вовка кивнул. – Любым способом?
- Любым, - шмыгнул он носом.
Старуха дотянулась до кучи с живыми котятами и, пошарив в ней, достала свёрток.
- На вот, под ноги брось. Скользить перестанешь и выберешься из канавы.
Вовка принял свёрток и сделал, как она велела. Оказавшись у дороги, где было светлей и спокойней, он не удержался и оглянулся назад. Из свёртка торчала ручка младенца, раздробленная Вовкиными ногами. Свёрток шевельнулся и затих. Вовка с диким ужасом кинулся бежать в сторону поваленного дерева.  Свалился от бессилия, а дерево не нашёл.

                *

- Вставай, тряпка! Вставай, кому говорю. Сволочь! – слышал Вовка противный ноющий голос, но открыть глаза не было сил. Неожиданно зажгло в левом плече. Да так больно, что он не только вскочил, но ещё и побежал, ещё и упал, и расцарапал ладони, и порвал штаны. В отчаянии уселся на землю и перебрал половину матерного лексикона, чтобы успокоиться и придти в себя.
- Прости, –  к Вовке подошёл худой и жуть, какой уродливый мужик. Он присел на корточки рядом и, наблюдая, как Вовка морщится, растирая плечо, добавил:  – Больно, да?
- Пошёл отсюда! Откуда вас столько уродов здесь набралось?! - брезгливо ответил Вовка и, поднявшись, огляделся по сторонам.
- Самокритичность, конечно, хорошее качество, но не злоупотребляй, - грустно оскалил плохие зубы урод и расплакался.
- Ты чё, дурак? Чё ревёшь? Ну, дурдом! Здесь что, психушка где-то рядом?
Вовка сплюнул и двинулся по дорожке. Урод крикнул в спину:
- Ты – это я!
- Отвали, говорю, голубизна!
- Тогда и ты…
Вовка замер, развернулся и быстрым шагом пошёл на мужика. Мужик остолбенел, увидев яростное выражение его лица. Схватив урода за грудки, Вовка начал трясти им из стороны в сторону, крича:
- Это ты… ты меня укусил за плечо! Оно теперь ноет!  Прокусил до пятки, собака! Своими вонючими, кариозными зубищами… Укусил! Твою мать!
- И твою тогда…
Вовка лёгким ударом в челюсть попросил не заканчивать фразу. Изо рта урода выскочили два зуба и упали на асфальт. Урод стал ещё уродливее и вновь заплакал. То есть, слёзы никогда не высыхали на его лице, просто иногда лились с особой силой. В общем-то, он легко сошёл бы за алкоголика последней критической стадии из-за вечно опухших век и до крови растрескавшихся губ.
- Вот ты – точно псих, – прошепелявил беззубый. – Самому себе зубы выбить.  Это же надо, какой маразм!
- Ты чё заладил, я-ты, мы-вы? – вновь вспыхнул Вовка и потер кулак.
- Да ты вглядись в меня. В глаза посмотри. А ну, пристальней! Это же ты меня таким, сукин сын, сделал. Догулялся! Всё для себя пожить хотел. Лелеял и берёг себя. Что, самому противно? Да ты погуляй ещё лет десять, поживи, как живёшь. Не долго осталось.
Урод высморкался в большой склеенный платок и, упав Вовке на плечо, завыл с новой силой. Вовка опешил и не успел мыслью крутануть, как оказался жилеткой безобразной плаксе. Он хлопнул урода по спине, легонько, по-дружески и промямлил:
- Не реви. Я не реву никогда. И ты, то есть я, не реви. В общем, это какой-то бардак, - он отпрянул от урода и, стряхивая с плеча чужие сопли, заголосил: – Я тронулся, да? Это мне всё кажется? Ну, скажи же? Ска-ж-жи!
Урод вновь затрясся в цепких Вовкиных кулаках, готовый потерять ещё как минимум один зуб. Но Вовка отпустил его неожиданно для самого себя.
- Мне надо выбраться из этого чёртового парка. – Вовка заметался из стороны в сторону, как бешеный пёс. – Слышь, ты? Как тебя звать там?
- Я, – с достоинством протянул урод.
- Да ты, ты. Звать как тебя? Не могу же тебя уродом постоянно называть.
- Меня зовут Я! Повторяю для тупых и прапорщиков – Я!
- Вот жёлтый дом, зелёная собака! – схватился за голову Вовка.- Ты, это… Ну, Я, скажи мне, как выбраться отсюда. Дерево поваленное было здесь где-то. Надо под него подлезть и всё. Где это дерево? Сухое такое, поваленное.
Я пожал плечами.
- Эх, а ещё Я. Я бы нашёл выход, – вздохнул Вовка и поплёлся куда глаза глядят. Урод двинулся за ним. – И не вздумай за мной идти. – Не оглядываясь, крикнул Вовка. Шаги сзади стихли на какое-то время, но потом зашуршали вновь.
- Ну, пошёл! – Вовка разозлился. – А то, помимо зубов, всю душу вытряхну.
          Урод остановился и зашмыгал носом.
Вовка шёл по нескончаемой дорожке. Небо стало немного выше. На нём появилась луна и осветила землю. Вдалеке он увидел странный силуэт, двигающийся навстречу.  Силуэт приближался с нарастающим скрипом несмазанного металла.
- Товарищ! – окликнул Вовка незнакомца, который, как оказалось, катил на ржавом велосипеде.
Скрип стих, силуэт оглянулся. Несмотря на все усилия, Вовке не удалось разглядеть велосипедиста. Он подошёл к нему ближе и спросил:
- Вы не скажете, как отсюда выбраться? Скоро утро. Я совсем замёрз, проголодался и очень устал. Здесь, прямо на дорожке, должно лежать сухое дерево. Вы бы направили меня к нему, а там я сам сориентируюсь.
- Пень? – спросил незнакомец.
- Пень? – не понял Вовка. – Ну да, пень. Дерево, бревно поваленное, сухое.
- Сухой?
- Да, сухой. С ветками сухими. Знаете?
- Знаю.
Вовка с облегчением выдохнул:
- Проводите к нему. Пожалуйста, а?
Незнакомец кивнул, сел на транспорт и закрутил педалями. Вовка зашагал следом, но очень скоро стал отставать от проводника. Чтобы не потерять его из вида, он перешёл на бег. Минут через семь остановился от бессилия, чтобы чуток отдышаться и не заметил, как незнакомец провалился в темноту. Вовка бросился вдогонку, хватаясь за еле слышимые скрипучие звуки.
Пробравшись сквозь спутанные ветки деревьев и кустов, очутился на небольшой поляне. Незнакомец стоял, не выпуская из рук драндулет, и смотрел на обычный трухлявый пень, какому лет сто с хвостиком. Кривыми корнями он уходил в землю, а пара толстых, гладких веток, как руки молящегося, тянулись к небу. Вовка застонал:
- Да не этот! Куда ты меня притащил? Черт побери! Теперь век мне отсюда не выбраться?!
- Тс-с-с! – протянул незнакомец. – Этот, этот!
Вовка дёрнул плечом и подошёл к коряге:
- Не понимаешь? То было дерево. Во-от такое! Метра три в длину. А это чурка с корнями. Обычный пень, каких…
Он не договорил и, нагнувшись над пнём, застыл в ужасе. На сухой коре аккуратно была нацарапана надгробная надпись, заросшая мхом и грязью. А где-то из глубин земли доносился чуть слышный плач ребёнка. И даже не плач, а скорее усталые всхлипы. Вовка понял, что стоит на просевшей могиле младенца. Он дотронулся до коры, чтобы очистить и прочесть надпись, но пень разом осел столбом пыли.
Вовка отскочил на пару шагов, а незнакомец залился неприятным хрюкающим хохотом. Теперь было видно его лицо, козлиное, с поросячьим носом, клыками кабана и чёрными, пустыми глазницами. Копыта вместо рук сжимали руль велосипеда, хвост обвивал сиденье.
- Чёрт! – крикнул Вовка. - Это чёрт! Твою мать!
Незнакомец ржал всё громче и заливистей. Закидывал голову и кричал:
- Цепь смазать… Надо цепь смазать… Скрипит.
Вовка завыл, что есть мочи:
- Помогите! Люди! Кто-нибудь! Чёрт! Люди! На по-омощь!
Он хотел бежать, но ноги не слушались и тянули к земле. В конце концов, упал на живот и пополз прочь, продолжая голосить и отмахиваться. Охрипнув от страха и криков, он закрыл глаза и забормотал:
- Отче наш, Иже еси на небесех, да святится имя Твое, да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…
- Ну, брат, так на тебя пелёнок не напасёшься, – урод привел Вовку в чувство хорошей оплеухой.
- Я, это ты?  - облегчённо выдохнул Вовка. – Ты как здесь?...
- А как мне без тебя? – усмехнулся Я.
- Я, я так рад тебя видеть! – Вовка полез обниматься.
- Да уйди, голубизна! – фыркнул Я. – А с чего это ты меня Я  назвал? Я ж для тебя уродом доселе был.
- Да не такой уж ты урод, если приглядеться. К тому же, очень на меня похож.
Я разрыдался.
- Что? Опять? – возмутился Володя. – Чего ты ноешь всё время?
- Себя жалко, – Я достал платок и высморкался.
- Не дрейфь! Вот найдём дерево, и кончится этот кошмар. Ты видел чёрта?
Я отрицательно помотал головой.
- А могилу?
- Не-а.
- И как ребёнок всхлипывал, не слышал?
- Вот так? – он продемонстрировал.
- Похоже.
- Так это я был.
- Тьфу ты, чёрт! Чуть не угробил меня!
Вовка оглянулся.
- Погоди, а поляна где? Как я на дорожке оказался?
- Какая поляна? Я бежал за тобой. Отстал. А потом гляжу, лежишь посреди проезжей части, на пузе ворочаешься, будто тонешь, и орёшь благим матом. Думал, конкретно тронулся.
                *
- Так ты и в правду не видел чёрта? – допытывался Вовка, шагая с  Я  рука об руку по тёмной дороге.
- Неа.
- И пень, значит, не видел?
- Неа.
- А мать? Чёртову мать видел? – Вовка уставился на товарища. Урод обиделся и замолчал, конечно же, заплакав. Долго они шли молча по бесконечному пути, пока Я не признался:
- Я тоже видел кое-что.
- Что? – приободрился Вовка.
- Ай, кошмар, одним словом, – Я отмахнулся.
- Говори, говорю! – Вовка толкнул его плечом.
- Да что говорить, мог бы показать, не будь ты нервами слабый. Приводи потом в чувства опять.
- Я уже закалённый на ужасы всякие. Покажи!
- Не-ет. Забудь.
- Как это забудь?
- Пошутил.
- Пошутил? Я вот тебе, голодранец, сейчас зубы подправлю, сразу покажешь! – Вовка побелел от ярости. Урод сжался.
- Чуть что, сразу в морду. Ладно, пошли, покажу. Только не думай, что я испугался.
Они сошли с асфальта, и Я принялся топтаться по земле, местами ковыряя её носом сношенного ботинка. Потом встал на четвереньки, сковырнул почву пальцем, почесал затылок, снова сковырнул, приложился ухом к земле. Поднялся, огляделся и вновь вернулся к ямке, толщиной в палец. Копнул ещё и шепнул, уступая Вовке место:
- Гляди.
Вовка сплюнул и зло ответил:
- За идиота меня держишь?
- Да нагнись же, дурень, – Я махнул рукой и сдвинул редкие брови.
Встав на четвереньки, Вовка заглянул в ямку. В узком отверстии что-то двигалось и меняло мрачные цвета.
- Не вижу. Что там?
- Приложись глазом и увидишь, - посоветовал Я, – только в глаза им не смотри.
Вовка сощурился, прикрыл один глаз, носом уткнулся в землю и замер. Под землёй он увидел тысячу чертей, волосатых, костлявых, безобразных до оцепенения. Они отплясывали под скрипучий гул, какой создаётся от трения двух железяк.
- Ё, пэ, рэ… В чём это они танцуют? – промямлил почти обмякший Вовка.
- В говне,  – усмехнулся Я.
- Черти танцуют в говне. Так всем и расскажу. Я сошёл с ума! Чокнулся! Тронулся! Лишился рассудка! – Вовка схватился за голову и забегал кругами. Потом вернулся к дырке: – Не видно ничего. Надо ещё копнуть.
Комья земли полетели по сторонам.
- Нельзя! Остановись! – взмолился урод. – Провалишься туда, уже не выберешься! Пропадёшь!
Вовка послушался и вновь уткнулся в щель. Один чёрт из толпы поднял на него пустые глаза. Вовку парализовал ужас. Чёрт шевельнул вывернутой на бок шеей, из которой торчала то ли кость, то ли часть позвонка и крикнул:
- Передавай привет мамаше!
Вовка отскочил и захлопал глазами. Урод быстро засыпал дырку. Притоптал хорошенько и увёл Вовку на дорогу.
- Купите ребёночка.
Вовка оглянулся. На дороге никого не было кроме Я.
- Чего? – обратился он к товарищу.
- Я молчу. Чего чегокаешь? – буркнул Я.
- Купите, говорю!
Из-за спины, как из воздуха, нарисовался чёрт. Вовка вздрогнул, но бежать не кинулся. Чёрт выглядел нелепо, так как отличался от других себе подобных тварей тем, что имел на голове белое пятно, словно опрокинул на себя банку с белизной. Да ещё правое копыто сухой палкой непослушно болталось. А в остальном это была обычная нечисть.
- Какого ребёночка? – настороженно переспросил Вовка, глядя на его ни чем не занятое левое копыто.
- А хоть вот этого! – продавец сбегал в кусты и вынес сверток.
Вовка похолодел:
- Не надо.
- Надо.
- Сгинь! Отче наш, Иже еси на небесех…
Чёрт оскалился:
- Ага, на небесех, на небесех. А ты на земли. Купи по-хорошему!
Вовка стал пятиться, чёрт наступать.
- Купи.., купи.., купи…
- Ладно. Живой он хоть? – прохрипел Вовка.
- Живее всех мертвецов! – приободрился белоголовый и протянул сверток. Вовка хотел принять, но резко откинул тряпку, закрывавшую лицо младенца. На свет явилась чёрная, как уголь, морда. Вовка взвизгнул и бросился наутёк.
- Стой! Стой, говорю! – кричал чуть поспевающий за ним Я. - Крышу сорвало? Стоять!
Вовка остановился, огляделся. Урод, хватаясь за сердце и тяжело дыша, вывалился из-за кустов.
- Хоть бы по прямой сиганул. Чего в чащу понесло, окаянный? Весь поободрался. Шкуру чуть на ветках не оставил из-за тебя.
- Оторвались зато!
- От кого же? – удивился Я. – Прекращай беседовать с комарами, а потом бегать от них по лесу.
- Хочешь сказать, что не видел его?
Урод покрутил у виска. Вовка заплакал.
- Что ты делаешь? – содрогнулся Я, глядя, как  товарищ закрепляет на суку ремень.
- Отвали! – буркнул Вовка и сунул голову в смастерённую  петлю.
- Ты что задумал, подлец? – урод забегал кругами. – А ну брось! А ну вылезай, давай! Я не хочу! Ты за меня не решай…
Вовка поджал ноги и повис. Я упал в обморок.
                *
Стало тепло. Приятная усталость разлилась по телу. Голова освободилась от тугих узлов мыслей. Уши с наслаждением глотали тихое мелодичное потрескивание. Глаза открылись и окунулись в чёрное, бездонное небо.
- Здорова, батя! – услышал Вовка чей-то бас и повернул голову.
Невдалеке от него на бревне сидел здоровенный детина, грел руки у костра.
- Ты кто? – слабым голосом спросил Вовка.
- Сын твой, батя. Егор я.
Вовка закатил глаза к небу:
- Отче наш, Иже еси на небесех…
Но картинка не пропадала, детина сидел,  где и прежде. Кости Вовкины ныли, в горле стоял ком.
- Ты меня старше лет на десять. Какой ты мне сын?
- Не родившийся, батя, я. Егор.
- Вон оно как.
Вовка хотел выругаться, но увидел рядом с собой толстый сломанный сук, на котором пытался прекратить свои мытарства. Потом взглянул на огромные руки здоровяка. Предположил, что тот сломал сук одной левой и передумал лезть на рожон.
- Да, батя, вон оно как, – амбал вздохнул. – Ты, значит, живёшь, здравствуешь, а я вот  маюсь по твоей воле. Да можно ли так? Ответь!
Детина вынул из голенища большой охотничий нож, подобрал с травы прутик и принялся кромсать его на стружки. Вовка сглотнул слюну и попытался встать. Однако что-то мешало  сделать это. Он поднял голову и увидел, что лежит на лежанке из связанных веток, причём обхваченный веревкой сам вокруг живота и затянутый под тугими прутьями. Вскочить и убежать было невозможно.
- Что заёрзал? Вопрос не понравился или ноги затекли? – недовольно спросил детина.
- Да неловко как-то лежать при сидячем человеке, - попытался улыбнуться Вовка. – Развязал бы ты меня.
- Зачем? Мне с тобой говорить не о чем. Лежи себе тихонько, звёзды считай.
- Долго?
- Что долго?
- Лежать ещё долго?
Детина заржал басом:
- Нет, папаша, скоро уже. Только ножик наточу.
- Для чего? – не понял Вовка.
- Чтобы душу твою вырезать.
- Как это? – Вовка зашевелился.
- Да ножичком. Чик – и всё. Процедура пятиминутная. Не то, что аппендицит выковыривать. Вот здесь она находится, душа-то, – детина постучал себя по груди.
- И что ты делать с ней будешь? – не дыша, проговорил пленник. – На что она тебе? У меня она не самого хорошего качества.
- Снесу чертям. А чем душа поганей, тем они больше за неё отстёгивают. Пальто себе куплю. Чем я хуже?!
Глаза у Вовки наполнились слезами. Он зажмурил их и шмыгнул носом:
- Если бы я знал… Если бы кто раньше сказал…
- Хорош канючить, да себя жалеть, папаня. У тебя минута на молитву осталась. Или, может, закурить хочешь?
Вовка кивнул. Детина поднялся и подошёл к нему. Двухметровый мужик, как гора чистилища, наклонился и чиркнул спичкой. Папироса оказалась в зубах у Вовки. Он затянулся и хотел поднять руку, чтобы убрать папиросу и выдохнуть. Но совсем не чувствовал своего тела. Руки не слушались, как камни лежали по швам. Слёзы покатились градом, гася выпавшую папироску.
- А где Я? Где мой товарищ? – вдруг спохватился он.
- Остывает,  – улыбнулся детина.
Вовка сморщил лицо и заскулил. В нос ударил запах палёного. Он повернул голову и увидел, как тлеющий окурок плавит верёвку, которой он был привязан к лежанке. Сердце заколотилось, вернулась надежда.
- Ну, всё амба, батяня, – сынок поднял с земли нож и направился к пленнику.
- Стой! – занервничал Вовка. – Ещё минуту. Я молитву не прочитал. Это важно. Очень важно!
Он косился на слабое действие огня и пытался выиграть время. Детина подождал секунд пятнадцать и шагнул к жертве. Обугленный край верёвки упал и Вовка, что было мочи, кинулся в чёрное море сосняка. Он бежал через столбы упиравшихся в небо деревьев, глотая сырой ночной воздух, задыхаясь. Слышал чужое дыхание за спиной, то приближавшееся, то отстающее. Сердце сжималось, вот-вот готовое сдаться и остановиться. Но ноги несли, не взирая на смертельную усталость. Хотелось жить! Хотелось бороться за жизнь и не отпускать её. Тормошить, приводить в чувства, любоваться ею и любить, окунуться в неё и быть от этого счастливым.
Вовка потерял под собой землю,  покатившись кубарем, упал на спину. Преодолев боль, поднялся и увидел перед собой чёртову мать, занимающуюся своим обычным делом.
- Мать, помоги мне! – взмолился Вовка и упал перед ней на колени.
- Не сбивай! Тридцать пять, тридцать четыре, тридцать три… Тридцать три. Опять тридцать три! Проклятая цифра! Все на ней останавливается. Ни назад, ни вперёд, – возмутилась мать.
Вовка подполз ближе:
- Мать, это из-за меня всё стопорится! Это моя цифра! Если поможешь мне выбраться отсюда, всё пойдёт своим чередом.
Он схватился за её ледяные запястья и уставился в глаза. Мать одёрнула руки и пробубнила:
- Чего надо-то?
- Дерево! Мне надо попасть к поваленному дереву! Это выход!
- Дерево? – мать удивилась. – Дерево – выход? Балда! В голове у тебя выход! Приведёшь башку в порядок, всё по полочкам расставишь и освободишься.
Вовка в растерянных чувствах выскочил на дорогу и влетел головой в пузо амбала, который глотал одышку и сжимал в кулаке нож. Вовка шарахнулся в сторону и крикнул чёртовой матери:
- Привет тебе передавали!
- Тридцать два, тридцать один… –  затянула старуха и кивнула Вовке в ответ.
Он решительно побежал по краю асфальта. Разъярённый детина погнался за ним, но заметно отставая.
- Вовка, Вовка! – послышался знакомый ноющий голос. Из леса на дорогу вылетел Я.
- Я! Живой, сукин сын! – обрадовался Вовка и обнял друга. – Бежим!
Друзья оглянулись на приближающегося амбала и побежали.
- Вовка, я знаю, как тебе выбраться отсюда! – восторженно кричал Я.
- И я теперь знаю! – улыбнулся Вовка.
- Тебе надо принять решение. Но вот какое, я не знаю.
- Я знаю! Я его уже принял!
Вовка увидел, как асфальт прочертил неровные трещины, развалился на куски, превратился в камни, землю, затянулся травой, из которой показалось сухое дерево. Он прыгнул в траву и наклонился, чтобы пролезть под деревом.
- Я, давай за мной! –  крикнул Вовка. Я остановился и замялся. – Ну что же ты? Быстрее!
- Нет. Ты должен вернуться один. Мне нельзя.
- Брось! Я, давай руку!
- Нет! Говорю, иди один.
- Как знаешь.
Вовка сделал шаг и гулким эхом донеслось:
- Не позволяй мне больше плакать…
                *
В глаза, как осколки стекла, бросился свет. Голова загудела колокольным звоном. Боль отрикошетила в челюсть и привела в чувство. Вовка зажмурился и простонал. Открыл глаза и увидел пару зубов, валяющихся у кровати. Он настороженно огляделся и, узнав свою комнату, выдохнул. Поднявшись с пола,  собрал простынь и одеяло и кинул на кровать. На всякий случай заглянул за шторы, в шкаф, под кровать, прошёл в кухню, проверил туалет и ванную, улыбнулся своему отражению в зеркале. Из зеркала ему ответил улыбкой беззубый, опухший от слёз мужик. Вовка залез рукой в рот, и пальцы утонули в  зияющей дыре. Опухшая морда скинула улыбку. Он вернулся в комнату и поднял зубы. Угол стеклянного столика, стоявшего у кровати, ехидно улыбнулся солнечными зайчиками. Вовка выматерил столик, отодвинул его подальше от кровати и вернулся в ванную. Умылся, почистил уцелевшие зубы, сбрил порядком выросшую за ночь щетину, взглянул на часы. Стрелки показывали полдень.
Из парка доносилась музыка, смех детей и гул голосов. Солнце ласкало асфальтовые дорожки, отдыхающие фонари, непустующие скамейки. Прохлада томно висела в тени, слабый ветерок чуть касался макушек неподвижных деревьев. Вовка обошёл его стороной и заскочил в трамвай.
Где-то из тумана появилась Ленка, открыла дверь и не смогла скрыть удивление:
- Вова, ты что в такую рань? Заболел? Ну и видок у тебя.
Вовка вошёл в квартиру, разулся и провалился в мягком кресле.
- Я тут подзумал… – он потеребил лист цветка, горшок  которого стоял рядом с креслом,  –  нам надо жить вместе.
Ленка захлопала ресницами.
- Я, конессно, не олигарх, –  язык с непривычки застревал в дырах, которые покинули пара здоровых, совсем неплохих зубов. – Ты знаесс, сколько я сарабатываю. Но ведь все живут и нисего. Мозем переехать ко мне, а твою квартиру сдавать. Или наоборот, я могу переехать к тебе. Но твою сдавать выгодней, у тебя две комнаты. Деньги нужны будут, ты ведь работать не будес.
- Во-ов, ты это серьезно? – протянула подруга.
- А ты думала, я повлец?
Ленка взяла со столика сигареты и закурила.
- А с этим давай завязывай. Я не хосю, стобы мой ребенок больным родился, – Вовка отнял сигарету и затушил в пепельнице.
- Ах, вот из-за чего всё! – Ленка рассмеялась. – Да, не переживай. Ошибочка вышла. Я в консультации вчера была. Ничего не подтвердилось. Не будет никакого ребёнка.
- Что знасит, не будет? Ты в своем уме! – он подошёл к подруге и взял её за плечи.
Ленка снова захлопала глазами.
- Ты это точно знаешь? Осибка не могла оказаться осибкой?
Она кивнула.
- Не-ет. Так дело не пойдет. Он долзен родиться, стобы не путались процессы, – Вовка заметался по комнате.
- Какие процессы? Ты чего? – Ленка непонимающе глядела на Вовку.
- Леноська, не спрашивай меня ни о сём. Просто поверь. У нас должен родиться  ребёнок.
Ленка заплакала и обняла его:
- Ты, правда, этого хочешь, милый?
- Да.
- И ты никогда-никогда не пожалеешь об этом?
- Никогда.
- И не бросишь нас?.. И не уйдешь к какой-нибудь блондинке?
- Клянусь, – Вовка поцеловал подругу. А Ленка заметив на его голове несколько седых волосков, улыбнулась и прошептала:
- Ты повзрослел…
«Да ни фига! Не прокатит!» – Вовка дёрнулся на резком повороте трамвая, будто освобождаясь от объятий подруги, и с трудом открыл глаза. Разморённый солнцем он зевнул и выгнулся. – «Приснится же! Какой к чертям ребёнок!? Маразм! Что я с ним делать буду? Учить тапки подносить и хвостом вилять?»
За окном медленно плыла картинка летнего городского пейзажа. В кривом пузырчатом стекле она казалась, по меньшей мере, забавной. Перекошенные ларьки кривили рты. Деревья тянули лапы  за трамваем. Машины катили на квадратных колёсах волною по невидимым ухабам. Тротуар улыбался змеевидным бордюром. Вовка хмыкнул:
«Не хочу я жить для других. Для себя не пожил ещё. Стану я молодость губить. Еще бы на бредовые сны не велся. Ага, щас-с! Разрыдаюсь от умиления и побегу пелёнки покупать. Решение-решение… Решение одно и окончательное! Пусть от лохов детей заводит. Кстати, где гарантия, что залётная от меня пострадала? Нет гарантий? Значит, выкуси!»
Вовка показал фигурный знак из пальцев в окно. Затем скукожился и, скрестив руки на груди, закрыл глаза. Через минуту открыл, побоявшись вновь уснуть и быть призванным к совести очередным кошмаром.
«Так ей и скажу, мол, извини, Ленчик, твои проблемы. И ни копья не дам. В следующий раз думать будет, прежде чем на мужика кидаться».
- Трамвай следует в парк, – заскрежетал противный голос из динамика прямо над Вовкиным ухом.
- Какой парк? – сморщился он. – Обалдели совсем?! Я двадцать пять рублей заплатил, чтобы меня на Советскую отвезли, а не к вашей матери в парк!
Он уставился в стекло, пытаясь узнать местность. Но местность, как и трамвай, провалились в темноту и гущу сосняка. Жёлтые вспышки судорожно забили в глаза. Вовка поднял голову и увидел ряд зажжённых фонарей, пытающихся заглянуть в вагон.
- Что за чёрт!? – он соскочил с сиденья и бросился к двери. – Мне не надо в парк. Эй, оглох что ли? Выпусти! Останови чёртов трамвай!
Пассажиры сидели не шевелясь, но Вовка чувствовал прожигающие взгляды. От этого пришёл в ещё большую ярость. Он побежал к вагоновожатому и застучал в стекло кабины:
- Сукин сын, тормози, говорю, а то хуже будет!
Ноги подкосились, Вовка ухватился за поручень. Трамвай, словно слетев с рельсов, загремел тяжеленными колесами по груде камней. В лобовом стекле показалось поваленное дерево в густых зарослях травы. Вовка обмяк. Взгляд упал на вагоновожатого. Из-под синего цвета рукавов торчали чёрные копыта, а из-под воротничка сломанная шея. Морда улыбнулась ему, как старому приятелю, копыто надавило на рычаг. Дерево стало приближаться быстрее. Остолбенев, Вовка с усилием повернул голову в салон.
Граждане так же смирно сидели на местах, одетые в платья и костюмы разных веков. На прозрачно-серых лицах читалась смиренность и скорбь. Мужчины держали дам под локоть, дамы держали венки из красных маков, переплетённых чёрными лентами. Лишь жалкое зарёванное существо из последних сил бегущее рядом со стальными колесами, машущее руками и что-то кричащее в глухое стекло, грело надежду, что трамвай будет остановлен.


- Сорок восемь, сорок семь, сорок шесть… – услышал откуда-то доносившийся скрипучий шепот.
Вовка попытался угадать, с какой стороны исходит звук. Помотав головой во все стороны, он увидел в канаве старуху, сидящую на пеньке и что-то перекладывающую из кучи в кучу. Подошел ближе. Приняв оборванку, источавшую неземную вонь, за бродягу, крикнул:
- Эй, что ты там считаешь?