В горах

"Здесь было на что взглянуть, – что могло бы сделать счастливым
даже человека без ног и рук... эта ослепительная океаноподобность мира..."

А.С.Грин "Лошадиная голова"


               
        Мы встали в половине пятого утра. Сон оказался прерванным в самой сладкой фазе, но мысли о предстоящем походе быстро прогоняют дрему. Возбужденность охватила нас, кто-то еще на ходу допивает чай, кто-то удобнее перекладывает рюкзак, кто-то ищет обувь, а кто-то уже курит, выйдя на улицу.

Темно и зябко. Нас окружают горы, но их пока не видно в густой тьме. Однако их близость ясно ощущается. Исполинские силуэты появятся чуть позже, когда начнут таять ночная мгла и гаснуть звезды. Серые громады будут все яснее выступать из сумрака, постепенно открывая взору величавые контуры. Потом верхушки западных пиков нежно лизнут первые солнечные лучи. Гигантские тени медленно, но все быстрее поползут вниз по крутым склонам – в глубину извилистых ущелий. Небо начнет светлеть. Его сумрачно палевый цвет станет совсем бледным, сойдет на нет, потом засияет голубизной и – наступит свежее горное утро. Прямые солнечные лучи высветят, как мельчайшие песчинки в роднике, все детали величественного пейзажа.

Утро быстро перейдет в погожий и очень жаркий летний день. И груза у нас хватает. Поэтому нельзя медлить с началом движения, по утренней прохладе восходить легче. Мы планируем до полудня подняться на самую высокую вершину.

Узкие улочки, ещё пустынные, короткими зигзагами  и уступами, подобно ступенькам к небу, выводят нас на верхнюю окраину горного селения.

Пахнет овцами и сохнущим кизяком. Кизяк местами налеплен на невысокие и крепкие саманные заборы по обе стороны улицы, настолько узкой, что протяни руки в стороны – коснешься изгороди.

Мягкий и влажный грунт меж камней густо избит копытами скота и усеян горошком овечьего помета. В свежем воздухе легкий дымок очага мешается с ароматом выпекаемого где-то поблизости лаваша. Запах горячего хлеба! Это – незабываемый запах человеческого жилья, устроенного в суровом, но величественном горном уголке, скупо подаренном людям природой: много дивной красоты, но мало места, пригодного для жизни. Многие и многие поколения горцев с незапамятных времён осваивали этот дикий край – сердце природы. Ничего кардинально не изменили, но сумели сохранить свой род.

На окраине селения ненадолго останавливаемся. Старший уточняет путь, указывая своим посохом  маршрут. Тропа уходит вверх. Вперёд, друзья!

Прошло два часа пути. Восходим, напрягая деревенеющие мышцы ног. С непривычки сбивается дыхание. Но мы молоды и стараемся не показывать усталость, наоборот делаем вид, что нам это не впервые. Кто-то решился закурить, но, надсадно покашляв, затею быстро оставил.

Шумно дышала и недовольно пофыркивала сильно навьюченная лошадь. Мы в душе гордились тем, что она у нас есть, словно большим караваном. На крутых подъемах под ее копытами, которые тяжело и слышно опирались на сухую глину тропы, осыпался гравий. И тогда, подражая нашим проводникам, мы помогали лошади, поддерживая груз снизу.

Когда на лошадь ещё только взваливали поклажу и крепко стягивали ремнями, кто-то из нас наивно сказал, что она с таким грузом не дойдет и до окраины селения. На что местные переглянулись и лишь усмехнулись в усы.  Действительно, лошадь оказалась сильной и выносливой. В узких местах, задевая поклажей жесткий кустарник, животное, напряженно вытягивая шею, отважно шло вперед и вверх, влекомое волей человека.

Миновав пастуха в бурке, библейски опиравшегося на посох, и собак - лохматых кавказских овчарок, величиной с теленка, мы остановились на одной из небольших площадок на теле все круче уходящей вверх горы. Казалось, петлям серпантина не будет конца. И тут объявлен первый малый привал. Все неистово его ждали. Но виду никто не подаёт.

Мимо совсем медленно, но в размеренном темпе прошел проводник – мой дед. Ему семьдесят три года. Он не остановился ни разу! Глядя в начале пути на его тщедушную прямую фигуру и неторопливый ход, мы решили, что это – не для нас, физически крепких курсантов. Я уговорил нескольких ребят во время каникул приехать погостить ко мне на Кавказ. И пообещал им горную прогулку.

Дед большую часть жизни прожил в горах. Посох он держит за спиной, просунув его в полусогнутые в локтях руки. Так неспешно и перемещается. Мы  пытаемся его обогнать и обгоняем. Но потом устаем, приходится останавливаться для краткого отдыха. А дед идет неспешно, вновь и вновь, догоняет и обходит нас. Почему он не устает? 

Мы огляделись. Куда ни посмотри – или небо, или горы. Или близкие, или – далекие.
Внизу характерными уступами спускается к ущелью и реке  горный веерок селения с  крошечными домами. Среди них и дом наших гостеприимных друзей, где мы ночевали на втором этаже на полу в непривычно просторной комнате. С этого расстояния его уже не различить.

Местность – причудливое зеленое пространство – плавно, мягкими складками струится вниз, постепенно превращаясь в ущелье. На его дне по усеянному галькой руслу бурлит коричневая от горного ила река. Отсюда её не видно. Противоположная сторона ущелья – огромная гора,  мрачной стеной отвесно уходящая в облака. Вершина ее много выше нашего бивака. На крутом склоне, ближе к вершине, что-то поблескивает, как мелкие кусочки слюды. Оказывается, это обломки «кукурузника», самолета местных авиалиний. Разбился в тумане пять лет назад. Пилот и пассажиры погибли. Местные пацаны лазали потом за приборами и прочими штучками.

Давнишнее летное происшествие некоторое время служит нам темой неторопливого обсуждения. Вершина, на которую восходим мы, с точки бивака видится ниже этой горы. Однако нам поясняют, что это – всего лишь обман зрения. Когда взойдем на неё, то убедимся: "наша" вершина – существенно выше.

И вновь многотрудный путь. Утомительные подъемы чередуются с малыми привалами. У небольших родников жадно пьем прозрачную воду, такую холодную, что ломит во лбу. Достигнув точки большого привала в трех часах от вершины, мы основательно устали. Эти мгновения врезались мне в память.

Многие из нас больше никогда не будут в горах – просто не представится случая. Увидят большие города и далекие страны, увидят моря и пустыни и много чего другого, удивительного и вполне самодостаточного. Но величие и суровую красоту гор уже не забыть. Они останутся в памяти всплеском безмолвного восхищения. В душу вселится глубокое убеждение – красота гор абсолютна и безгранична. Она существовала до нас и будет – после нас. 

Проводник развьючил лошадь, давая ей передохнуть. Достал бараньи шкуры, крепко пропахшие конским потом. И мы повалились на них без сил. Не спеша пожевали кислую тёплую брынзу, завернув по-местному в тонкие лепешки. И прилегли, думая каждый о своём и одновременно – об одном и том же. Над нами в тишине гор плывет сухая южная жара. В прикрытых веках ощутимо пульсирует кровь: кажется, это в беззвучном ритме лопается и вновь натягивается невесомый шатёр горячего неба, клубящегося бесконечностью, порциями посылая  невыносимый свет. Лёгкие порывы ветерка приятно овевают саднящую от пота кожу.

С нами два подростка из местных. Один из них направился к роднику за холодной водой. Хотел верхОм, но ему не разрешили – лошадь тоже должна отдохнуть.  Лежа на спине, мы впали в тревожное забытье, чувствуя, как  солнечные лучи  жестко и горячо топчут лицо, пытаясь пропихнуться сквозь тонкую плоть прикрытых век.  Слушаем вековую тишину горячих камней и толчки сердца.

В горах понимаешь величие и красоту мира, испытываешь восторг от его первозданной мощи. Бушующая молодость кажется неисчерпаемой, а жизнь – вечной и предназначенной к радости.

С грустной улыбкой вспоминаю, как мы гордились нашим походом и собой. Как были счастливы! Ранее открытые любым свежим впечатлениям, теперь мы – осторожны и осмотрительны, подчас подозрительны, ничего не принимаем на веру, не стремимся вперед, обгоняя один другого, как тогда в горах, критикуем любые порывы молодых. Всё прощупываем-взвешиваем и вздыхаем о прошлом. 

Но вдруг мгновенно изменилась погода! В небе появились тучи, странно усилился ветер. Внезапно похолодало. Остро потянуло сырым, как из погреба, запахом облаков. Он и сейчас стоит у меня в носу - летящий влажный запах, как предвестник близкого грозового ливня с градом, напоминая о неукротимых свойствах горной стихии.

Мы, затаив дыхание, изумленно наблюдаем, как облака (не равнинный туман!), клубясь, отовсюду быстро, как в рукав, стягиваются в широкое ущелье. Кажутся они гигантским белым овечьим стадом, охваченным беспокойным и плотным движением. Заполняют  ущелье от края до края. Облака, ещё недавно легкие и далекие, плывут у наших ног. Соседние вершины одиноко и мрачно торчат из облаков подобно темным айсбергам-островам в огромной молочной реке, уже бескрайней. Холодными клубами пара она всё катится издалека, оттуда где бледнеют другие, дальние горы. Мы находимся в центре грозного действа природы, испытывая глухую тревогу и восторг одновременно!

Так же внезапно всё меняется. «Белая река» тает на глазах. Ветер сник. Вновь наваливается солнце. На тропе появляется парнишка с мокрыми черными волосами и небольшой пластиковой канистрой, которую он несет на плече. На лицах наших видимо еще остался отпечаток только что пережитых ощущений. Кто-то даже успел достать из кучи вещей брезентовый плащ.  Второй подросток, постарше, сказал подошедшему на своем, горском языке:

– Повезло нам, дождь прошел стороной.

Мы побывали в этот день на вершине! Ночевали. Вернулись в селение, из которого вышли  – через три дня и – совсем с другой стороны!  Нашли и приключения, и опасность, которую втайне каждый из нас стремился ощутить. В нас играла молодость, но как люди военные мы всеми фибрами души желали быть причастными ко всем особенностям своей профессии. В первую очередь, к опасности и риску. Сейчас бы сказали – к экстриму.

Корпя над учебниками в тихих училищных аудиториях, прохаживаясь за стенами учебных корпусов  по ухоженным дорожкам среди газонов и спящих вековых деревьев, никакой опасности мы не ощущали.

Во время учебы мы только однажды остро почувствовали жесткое дыхание нашей профессии. Возле училищного КПП на горизонтальной бетонной конструкции с портретами наших лучших выпускников на одной из фотографий как-то появилась траурная рамка. На нас, чуть улыбаясь, глядел с неё старший лейтенант. Некоторые из нас его даже запомнили, когда он еще учился на пятом курсе. Ближе всех к портрету столпились старшекурсники, они его знали лучше нас.

Рядом с портретом  прикреплена небольшая планшетка с информацией о его трагической гибели за рубежами  Отечества, где парень выполнял служебный долг.

Афганистан, кстати, тогда ещё и не снился стране, даже в дурном сне. Никто из нас в тот день не шутил, не ребячился в перерывах между занятиями.

Много лет прошло. Давно уж нет моего деда. Постарели друзья. Некоторых из наших – тоже уже  нет. Ушли – кто на «малой» войне, кто от болезни, кто от горечи  не сложившейся вдруг жизни.

Я снова в горах. Здесь ничего не изменилось. Так же седеют снегами вершины –  безмолвные свидетели пёстрых тысячелетий. Сквозь отрешенное великолепие горного пространства неспешно плывет Время. Теперь-то я уже постиг неумолимость его хода. Оно всегда плывет мимо, рассеивая иллюзию сопричастности. Плывет в саму Вечность, куда нам дороги нет.