Портрет

Он всегда боялся, что кто-то напишет его портрет. Конечно, не из-за всех этих дурных предрассудков с воровством души и скорой смертью.  Ни то, ни другое уже давно его не страшило. Просто он не хотел жить вечно. А именно так бы и случилось, будь он однажды размазан разноцветной палитрой на сером холсте. Хорошо, палитра была бы малочисленной – всего лишь чёрно-белая классика. Вот только эта классика, по его мнению, должна изображать прекрасное. А он своё лицо ненавидел. Восковая маска, лишённая всякой эмоции. Мимические морщины умели складываться лишь в презрительные складки. Тонкий, почти безгубый рот. Хищный яростный профиль и рамка неухоженных угольных волос. Сплошной идеал несовершенства, непригодный для всякого вида рисовок.
Ведь портреты должны быть отпечатком жизни обладателя. Смотря на них, наблюдатель обязан высмотреть мельчайшую подробность жизни человека. Заглянуть в глаза, рассмотреть в прорисованной радужке начинку души, а в чёрном блике зрачка – неугомонный или, наоборот, чересчур меланхоличный нрав. Ведь истинный нешаблонный художник красками передаст в лице всю насыщенность жизни. Штришками, мазками или невесомыми касаниями кисти преображает пустое полотно, оживляя его и возрождая, словно феникса. Да так искусно, что мы будем видеть в этом творении близнеца живого человека.
А что увидят в нём? Что будут говорить его глаза? Пустую непроглядную темноту. Никаких чувств. Как промозглой холодной ночью, когда ты продрог и уже ни о чём не мечтаешь, ничего не хочешь. Когда даже желание согреться потухло, словно тлеющие щепки в затухающем камине. Ни о каком отблеске души здесь и речи идти не может. Потому что её просто не осталось. Иссохлась. Испарилась. Разорилась…да как угодно. А зачем жить вечно бездушной кляксой на холсте? Нет. Не нужно. Не хочется ещё и после смерти вызывать у людей равнодушное безразличие.

Он вновь рутинно вошёл в свой кабинет. Следовало проверить ещё несколько работ…
На столе лежал лист, так непохожий на стопы пергаментов, захламляющих пространство.
Он пригляделся. Акварельная бумага.
Подошёл и перевернул, полагая, что лист всё же не пуст.
…Прошло несколько часов. А он так и сжимал рисунок в стиснутых руках. По лицу катились слёзы. Он впервые почувствовал себя живым. Он впервые за долгое время увидел у себя душу. И он понял, что напрасно боялся вечно жить.
Ничтожный карандашный набросок малолетней самоучки. Нет испорченности модой, нет давления критики…только чистое выражение собственных чувств. Тонкие линии простого карандаша, в которых, кажется, заключена его линия жизни. Они рассказали всё о нём самом. Раскрыли его. Показали, кто он есть.
И в каждом штрихе чувствовалась искренность художницы. Детская. Непосредственная…и такая правдивая.