Мои приключения за рубежом. Глава 6

Глава 6
  Варшава преображалась и наряжалась в праздничные одежды: середина декабря в католической Польше – это интенсивное приготовление и ажиотаж перед главным для поляков религиозным праздником – Рождеством Христовым. В этом году преобладали два цвета: красный и зелёный. В офисах, бутиках, гостиницах, ресторанах, торговых центрах, супермаркетах – всюду, появлялись зелёные ели, украшенные бантами из красных лент и красными стеклянными шарами. Менялось освещение и убранство витрин на праздничное, символизирующее рождение Христа. Повсюду чувствовалась приподнятость, торжественность наступающего момента, ожидание свершения чего-то наиважнейшего, высокое поклонение и восхищение одним из самых великих таинств.
Отель "Полония" тоже оделся в праздничный наряд: зажглись рождественские огни, пахло хвоей от нарядных развесистых елей, персонал бегал проворнее, лица выражали ещё большую озабоченность, чем прежде, словом, всё вокруг кричало и вопило о надвигающемся большом торжестве.
Я же, наблюдая эту предрождественскую суету, чувствовала себя никчёмно и подавленно. Минул месяц, но в моей жизни ничего не изменилось. Днём я всё также бегала по магазинам и бизнесцентрам, а вечерами, закрывшись в гостиничном номере, интенсивно учила польский язык: старательно выписывала из словаря в тетрадку, потом зубрила, повторяя тысячи раз, казавшиеся мне абсурдными, а иногда, просто смешными, польские слова. Включала телевизор и выхватывала, как мне казалось, ключевое слово из какой-нибудь фразы, быстро записывала и, тот час же, смотрела в словаре его перевод. Слова, имеющие славянские корни, обрамлённые шипящими приставками и суффиксами, приобретали иное звучание, которое неопытное ухо не хотело воспринимать. Я злилась: наверное, один из их королей был шепелявым, поэтому весь польский народ в угоду ему подражал шепелявости, что стало просто дурной привычкой.
  В один из тягомотных вечеров, как всегда сидя в гостиничном номере, я монотонно бубнила себе под нос какое-то трудное для запоминания и произношения слово. Вдруг в дверь постучали, я взглянула на часы – было ровно десять. Ко мне стучала единственно номерная уборщица, но она приходила убирать комнату только по утрам. Время было слишком позднее, и я подумала, что, конечно же, кто-то ошибся номером, и решила не открывать, но стук повторился и ещё требовательнее, чем прежде.
Я высунула голову в приоткрытую дверь: в коридоре озираясь по сторонам, словно спасаясь от погони, с заговорщическим видом стоял старый лысый швейцар, похожий на мопса. Я не успела опомниться, как он уже влетел в комнату. В первое мгновение я подумала, что он, как работник отеля, имеет ко мне какое-то важное дело.
В его руках был пластиковый пакет, содержимое которого через две секунды уже стояло на столе – это было шампанское и коробка конфет, а он усердно распаковывал бумажный свёрток, оказавшийся букетом алых роз, которые он скромно, потупив взгляд и по-идиотски улыбаясь, сразу мне и преподнёс.
  Я очень люблю розы, но, честно говоря, принимать от него эти прекраснейшие из цветов, мне было не только неприятно, но и даже противно. Я воспринимала его как старшего друга или знакомого, но теперь, поняв, что он за мной ухаживает, я, право, не знала, что делать, потому что он в одно мгновение стал мне ужасно отвратителен. Я лихорадочно думала, под каким предлогом от него избавиться, но он уже открывал шампанское.
– Я сначала испугалась, думала за паном погоня, – вымолвила я, чтобы начать как-то выяснять причину его столь странного появления.
– Да, никто не должен видеть меня здесь – я слишком дорожу своей работой, – его лысина вспотела, а морщинистое лицо задвигалось, изображая гримасу усердия при откручивании проволоки на пробке бутылки благородного напитка.
Моментально последовал короткий хлопок – он наполнил бокалы и открыл коробку с конфетами, – прозрачная, чуть желтоватая жидкость вспенилась у поверхности и начала извергать массу газовых пузырьков, быстро бегущих вверх.
Я только слегка пригубила вино – он выпил до дна. Его лысина порозовела, глаза заблестели. Я представить не могла, чего от него можно ожидать, поэтому сидела, как на иголках, напряжённая, как стрела, готовая в каждую долю секунды вылететь из лука с натянутой тетивой, но пока не находила предлога, чтобы действовать остро и категорично.
  Вскоре, всё разъяснилось само собой, возможно, он почувствовал моё напряжённое состояние. Я боялась, что алкоголь придаст ему смелости, и он может начать какие-нибудь любовные притязания. Но, совершенно неожиданно для меня, выпитое вино подействовало на него совсем иначе. Сначала он сидел, задумавшись, понурив голову, как будто забыл обо мне и окружающем, но когда бутылка была им почти выпита, в нём вдруг пробудились и вовсе внезапные эмоции: развязался язык, и он начал рассказывать о своей жизни, о работе, о горькой судьбе пенсионера, подрабатывающего на лекарства для больной жены. Был момент, когда он даже смахнул невольно навернувшуюся слезу.
  Я расслабилась и вздохнула свободнее. Надеюсь, он нашёл во мне хорошего слушателя: я не перебивала его, а он всё рассказывал и рассказывал.
Стало вдруг стыдно, что я так плохо о нём подумала. Он пришёл излить душу, ведь человек может испытывать иногда такую насущную потребность – это, как скорая неотложная помощь, без удовлетворения которой невозможно обойтись. Он не нашёл более никого в критический момент душевной надобности быть выслушанным, – так что же в этом плохого? Отлегло от сердца, но, всё же, я страстно желала, чтобы он поскорее ушёл, смотрела на него сочувственно и с искренней жалостью – что может быть горше, чем старость?
Вдруг, он затих и опустил голову. Я молчала, чтобы дать ему успокоиться, прийти в себя от нахлынувших волнующих воспоминаний, но через несколько мгновений послышалось равномерное бульканье, похожее больше на храп, нежели на плач. Он спал, как это обычно делают старцы, легко засыпая, также как и пробуждаясь. Жалкая прядь волос отклеилась от предопределённого для неё места на лысине и повисла над пустым бокалом.
  Было уже далеко заполночь, а он всё храпел и храпел – теперь, завладев полностью столом и уткнувшись круглым носом в галун на рукаве своей форменной одежды швейцара. Я не имела понятия, что предпринять, поэтому стала его тормошить и умолять, чтобы шёл восвояси. Он пробудился, посмотрел на меня удивлённо, поднялся со стула и бесцеремонно плюхнулся на кровать поверх покрывала и тотчас же уснул, свернувшись калачиком, ещё больше напоминая нахального мопса, предпочитающего постель своей госпожи.
Мои увещевания оказались бесполезными. Я долго сидела за столом с включённой настольной лампой, подперев голову, не думая ни о чём, боясь пропустить очень важный для меня момент пробуждения наглого мопса. Около четырёх часов утра он, наконец-то, зашевелился и поднялся с постели. Я вскочила и без слов, демонстративно открыла дверь настежь, он, стыдясь глянуть мне в глаза, вышел.
  Я сразу же почувствовала себя счастливой, – поистине, всё познаётся в сравнении, – я была так несчастна минуту назад, но быстрая смена отвратительной ситуации: присутствия непрошенной особы и избавления от него, наполнило меня необыкновенной радостью. Разобрав постель, я уснула со счастливой улыбкой младенца на устах.
***
...Я приподнимаюсь и смотрю в заднее стекло: кто-то последовал моему примеру, используя создавшийся "коридор", но отрезал мне единственный путь выезда. Я абсолютно спокойна, но предельно осторожна, так как женщина, путешествующая одна на новеньких "Жигулях-6" выпуска сего года (это было ярко выражено, потому что в том году почти всю партию машин выпустили без молдингов), может быть лакомой приманкой для людей нечестных или хуже того, – с криминальным уклоном. "Бережёного и Бог бережёт" – мудрее не придумаешь.
Я перелезаю на переднее сиденье, пью воду, протираю лосьоном лицо, но в зеркало наблюдаю за тёмными "Жигулями", стоящими сзади. Слава, Богу, ждать долго не приходится: машина выезжает и путь свободен. Около пяти часов утра. Никакого движения при КАМАЗах не наблюдается, видимо "камазисты" ещё спят. Выхожу на момент из машины, а затем, усевшись за руль, не замеченная никем, выезжаю на дорогу.
Боже, как хороши Уральские горы! Их загадочная красота не может не трогать, не волновать душу. Каждый раз, когда я вижу это великолепие, эту синеву вершин и темноту ущелий, мне хочется превратиться в птицу и долго летать над ними, впитывая их волшебную красоту. Я завидую птахам, которые мелкими стаями кружатся над безднами пропастей, потом взлетают ещё и ещё выше, неутомимо паря над ними. Сердце трепещет от радости и одновременно грустит, очарованное безмолвием и красноречивостью их таинственной красоты, а глаза с навернувшейся слезой умиления не могут оторвать взора. Как мне хочется раствориться в них, стать их частью, познать их великую тайну! Но, сейчас, когда я сама веду машину, я не имею возможности любоваться и восхищаться сменяющимися пейзажами, достойными кисти талантливейшего из художников – нужно сосредоточиться на дороге и ехать, ехать...
Я на вершине перевала перед контрольно-пропускным пунктом, где необходимо обязательно выйти из машины и предъявить "права" в будке ГАИ. Выстраивается большая очередь, машины стоят гуськом, вхожу в помещение, предъявляю "права".
Солнце взошло, его ещё не видно, – оно прячется за вершинами гор, но его лучи уже начинают съедать, скопившийся в мелких расщелинах первый ночной снежок.
Я за Уралом, в европейской части России. После волнующей красоты Уральских гор, эти места кажутся унылыми.
Мне нравится эта автомагистраль между Самарой и Тольятти! Здесь можно немного расслабиться: дорога широкая и односторонняя, разрешается скорость сто двадцать километров в час. Но, я замечаю, что никто не использует эту возможность.
"Слабо, мои дорогие!" – кричу я, обращаясь к драндулетам, управляемым не слышащими меня представителями сильной половины человечества, которые тащатся, как извозчики по булыжной мостовой. Я нажимаю на газ и смотрю в зеркало на то, как уменьшаются и превращаются в еле видимые объекты развалюхи, которые только что скрежетали рядом, даже не подозревая, что обогнала их маленькая отважная женщина, путешествующая в одиночестве по огромной России.
Очень странно, что чёрная машина марки "Жигули", едущая уже какое-то время за мной, подаёт требовательные пульсирующие световые сигналы остановиться. Если это знакомый и узнал меня, то каким образом? По номерам? Нет, это невозможно! Это просто какая-то ошибка. Но сердце охватывает лёгкая необъяснимая тревога.
Автомобиль, полный черноголовых кавказцев, поравнялся со мной и едет рядом. Все, сидящие в ней, подают мне (потому что рядом нет никаких машин) какие-то странные знаки, одновременно, оттесняя к обочине. Видимо, странные знаки - это только отвлекающий манёвр.
Несколько мгновений – и я притиснута, – им остаётся только заехать спереди и, не давая опомниться, выбросить меня из машины. А может случиться и самое худшее, о чём даже думать не хочется. Но я концентрируюсь и, не дав им шансов использовать эту возможность, нажимаю на газ что есть силы и вырываюсь далеко вперёд, едва не задев противника боковым зеркалом - чёрная машина остаётся позади и постепенно превращается в точку, а затем и вовсе исчезает за горизонтом.
Перевожу дух и рукавом вытираю испарину на лбу. Сознание того, что я избежала очень большой опасности, наполняет сердце страхом. Усилием воли подавляю страх.
Теперь я начеку: под контролем вся дорога в поле моего зрения.
 Вдруг, словно из-под земли, выныривают ярко-синие "Жигули", которые также, в буквальном смысле, трещат по швам от черноголовых кавказцев, и они ведут себя подобным же образом: что-то выкрикивают, что-то показывают руками и требуют остановиться. Вот тогда-то сердце моё начинает бешено колотиться в паническом страхе. Похоже на то, что люди с Кавказа, делают на меня облаву! Что есть мочи жму на газ. "Ласточка" понимает, что момент критичен и очень опасен, и мне кажется, что она выпускает невидимые крылья и летит, как маленький самолётик. Переполненной синей машине не угнаться за мной, – я её теряю из виду, но скорости не сбавляю и только, перед Жигулёвском расслабляюсь, чувствуя, неимоверную усталость.
Останавливаюсь у ближайшего поста ГАИ (где же можно найти место безопаснее?) и сижу, опустив голову на руль, минут пятнадцать, наслаждаясь покоем и кажущейся защищённостью.
Темнота постепенно овладевает пространством. Закат угадывается по яркому свечению над горизонтом – лучи заходящего солнца красным заревом отражаются в тучах, несущих дождь. Местность слегка холмится, иногда светятся россыпями огней далёкие русские деревеньки, стелятся, убранные от урожая поля, толпятся берёзовые рощицы.
Зарево исчезает и опускается кромешная темень; чёрные тучи окончательно заволакивают небо, и начинается дождь, который, постепенно усиливаясь, переходит в страшный ливень. Сплошная стена воды соединяет небо и землю. Туча разверзлась, и водная лавина обрушилась на землю. Видимость нулевая. "Дворники" не успевают удалять воду с лобового стекла. Еду медленно, замечаю притаившуюся у дороги автобусную остановку, сворачиваю. Долго сижу и смотрю на воду, провожая взглядом машины, быстро исчезающие в темноте за водяной завесой...

Я всегда буду помнить в мельчайших подробностях и деталях моё путешествие по России в совершенном одиночестве. Все события, записанные в моём воображении, стоят в строгом порядке и прокручиваются периодически, как видео-ролик.
Продолжение: http://www.proza.ru/2009/08/22/333