Мои приключения за рубежом. Глава 8

Глава 8
  Я собрала и упаковала вещи, обвела взглядом гостиничную келью, в которой провела чуть больше месяца своей жизни, села «на дорожку». Неизменный коричневый кожаный чемодан, был полон – вещей стало больше, чем было, и ещё я купила объёмистую сумку из чёрных кожаных кусочков – она тоже ломилась от вещей, – как я это всё донесу?
  Мои новые хозяева встретили меня, как родную. Мы спустились на четвёртый этаж. Пани Кристина отворила двери двумя ключами поочерёдно, и я обратила внимание, что дверь имеет два замка и, естественно, два ключа.          Она торжественно внесла в распахнутую дверь, свою мощную, вздымающуюся от бурного хриплого дыхания грудь, за ней семенила я, Анджей, её муж, был на столько любезен, что нёс мой багаж.
  Она, раздавив докуренную до фильтра сигарету, о грязное блюдечко, величественно принесённое ею из кухни, грузно опустилась на стул у маленького круглого стола, накрытого пыльной коричневой скатертью. Кстати, в комнате всё было коричневое: уродливые чехлы, явно, маскирующие два грязных от времени кресла, невиданного дизайна и диван странного очертания, а также оконные шторы. Нашёлся ещё один стул для меня. Анджей присел на краешек пустого, поблекшего от времени серванта.
  Мы около двух часов сидели за составлением контракта, наконец, он был написан, как мне показалось, правильно. При составлении бумаг выяснилось, что Анджей мой ровесник, а Кристина – старше на один год. Согласно контракту, я могла жить в этой квартире по июнь месяц следующего года включительно; оговаривалась оплата полностью за полгода вперёд.
  Когда документ в двух экземплярах был готов и подписан обеими сторонами: пани Кристиной, как владелицей, и мною, – они вопросительно посмотрели на меня, и тогда я вынула из сумочки, заранее приготовленную сумму и положила на стол – их лица изобразили удивление.
– В контракте указана сумма за полгода вперёд, так вот, она здесь, – сказала я, показывая на пачку с деньгами и не совсем понимая причину их удивления.
Они засуетились, удивление улетучилось. Она тщательно пересчитала купюры и вручила мне ключ от квартиры, но почему-то только один.
– Дверь с двумя замками, – напомнила я.
– Это так, на всякий случай, – прошипела она, зло сверкнув глазами и поджав свои африканские губы, давая понять, что последнее слово остаётся за ней, превратившись вдруг во властную своенравную хозяйку.
Я понимала, что, имея запасные ключи и все ключи от второго замка, она оставляет за собой право входить в квартиру, когда ей вздумается, то есть – возможность контролировать меня! Меня смешила её напыщенная важность владелицы – весь "антиквариат", собранный здесь, достоин только вывоза на свалку!
"Наверное, она боится за всю эту рухлядь", – подумала я, смеясь в душе.
Но я напрасно смеялась – теперь я была белой мышью, которая, заведомо зная, что её ждёт, пищит, но идёт прямо в пасть, очаровывающей её, бесстрастной чёрной кобры.
Оставшись одна, я не знала с чего начать уборку так загаженного помещения. Оставила вещи не распакованными и поехала в магазин. Купила разные моющие средства, резиновые перчатки, комплект постельного белья, пуховую подушку, два махровых и два кухонных полотенца.
  Уборку я начала с кухни: мыла, чистила, драила стены, шкафы, кухонную плиту, кастрюли и сковородки. С перечисленных мною предметов, никогда не удалялась грязь, – они только употреблялись по неизвестному назначению, обрастали ею и терпеливо ждали меня.
  Только около полуночи я присела и огляделась, чтобы оценить свою работу: кухня блестела и сверкала. "Но это ещё не всё, я завтра продолжу", – подумала я и пошла выскобливать ванную, чтобы без брезгливости  вымыться.
Внезапно, я поддалась чувству чёрной меланхолии: земная жизнь представилась мне такой бессмысленной и никчёмной. Суета сует... А ведь формула жизни так проста! Пусть же окружают меня эти некрасивые предметы – нужно уметь жить в любых условиях, а это – ещё не экстрим.
  Сиротская односпальная кровать, втиснутая в нишу, ожила, заправленная мною новым комплектом постельного белья, и совершенно разбитая от усталости я легла спать, но одетая, так как одеяло было настолько грязное, что, засунув его в пластиковый мешок, я сразу же побежала вымыть руки. Предстояло купить одеяло и ещё много всякой всячины.
Долго ворочалась с боку на бок, не могла уснуть, как обычно на новом месте, но усталость взяла своё.

  Я не заметила, как погрузилась в сон: "В сиреневых сумерках я бреду в направлении подвесного моста через реку. Остро ощущаю полное своё одиночество в мире. Крупные белые хлопья причудливых снежинок медленно падают на землю, временами, подхваченные лёгкими порывами ветра, вздымаются кверху и кружатся хороводом вперемежку с белой снежной пылью в сиреневом пространстве, опускаясь, приятно и ласково тают, соприкасаясь с лицом. Под ногами снег, но не похожий на обычный – он лёгкий, пушистый и невесомый. Вдруг, передо мной вырастает силуэт огромного пса, стоящего на задних лапах. Его собачьи глаза, обрамлённые серой длинной шерстью, смотрят с неописуемой трагической грустью, но я уверена в его доброжелательности по отношению ко мне. Он берёт меня за руку и мы идём вместе, – наконец-то я обретаю друга, – но по пути ли нам? Я сомневаюсь, что это тот, кто мне нужен. Внезапно, он останавливается – его взгляд ещё более грустен, в шерсти на надбровных дугах белеют не растаявшие снежинки. Его собачья лапа уже не сжимает мою руку – он медленно удаляется на четвереньках, превратившись в обыкновенного серого пуделя, – ещё раз оглянувшись, останавливается в нерешительности, и окончательно исчезает по ту сторону моста. Я остаюсь наедине с безмолвным миром".

  Проснулась почти в полдень, встала с постели и подошла к окну. Был пасмурный и ветреный день. Во дворе слева виднелась пустующая детская песочница, а за металлической ржавой оградой прямо – ряд строений неизвестного предназначения, но явно – не жилых; под окном – голый одинокий клён.
Крона дерева доходила почти до моего окна, а на самой её вершине дрожал на декабрьском ветру единственный пожухлый лист. Он стойко сражался с ветром, сопротивляясь изо всех сил, не желая отпустить дерево, которое было для него родным домом. И вот, ветер как будто оставил его в покое, но, чтобы налететь с новой силой, – лист затрепетал в неравной жестокой схватке, но, обессилев, сдался и, оторванный, закружился в воздухе, сразу же забытый коварным ветром, медленно опустился на землю где-то внизу.
"Вот и я, словно этот одинокий лист, оторванная от отчизны...", – вздохнула я и отошла от окна, обвела взглядом помещение, которое намеревалась превратить в образец чистоты, где предстояло жить определённое время. Захотелось приготовить чего-нибудь домашнего – я так истосковалась по простой еде. "Куплю квашеной капусты и налеплю вареников", – подумала я и моментально ощутила их вкус и то, как они исчезают во рту, щедро политые топлёным сливочным маслом золотисто-янтарного цвета, и защемило под ложечкой от воспоминаний о тепле и неповторимом запахе родного домашнего очага.
  Я засобиралась в магазин: декабрьский день короток, до центра медленным трамваем добираться около получаса. Варшава – полуторамиллионный город, состоящий из нескольких районов, каждый под собственным именем. Район, в котором я осела, находился далеко от центра и, случайно или неслучайно, назывался – Брудно, что в переводе означает дословно – грязно. Но тогда, это слово не значило для меня ровно ничего – мне и в голову не приходило заглянуть в словарик, чтобы узнать его перевод.
Уже смеркалось. Я вышла из магазина "Домы товаровы Центрум" на улице Маршалковской, нагруженная покупками, спустилась в давно знакомый мне подземный переход к трамвайной остановке, что напротив отеля "Полония".
Трафик редел, прохожих было мало. На остановке – почти никого. Ноги гудели от беготни, и я устало присела на краешек лавки.
На фоне света уличных фонарей, смешанного со светом вечерних сумерек, летели лёгкие и, наверное, первые в этом году снежинки – я закрыла глаза и запрокинула голову, в надежде, что хоть одна или две осядут и растают на моём лице.
Открыв глаза, увидела неожиданно возникшую фигуру уже немолодого, чуть полноватого мужчины, который очень странно себя вёл: он держал что-то в руках и внимательно изучал, затем, переводил взгляд на меня, словно сверяя какое-то изображение с моей скромной особой. Он начал бегать взад-перёд и всматриваться в меня с ещё более возрастающим интересом, напоминая частного детектива, забывшего о конспирации.
"Или полоумный, или же я похожа на кого-то", – подумала я и осталась безучастна, делая вид, что не замечаю его странного поведения.
Но он вдруг приблизился ко мне и заговорил, а я не открывала рта – пусть позднее поймёт, что перед ним не полька.
– Я восхищён, – сказал он, естественно по-польски, и, действительно, его лицо в этот момент выражало восхищение. – Не часто можно увидеть такое лицо, – я смотрела на него непонимающе, а он продолжал, уже усевшись рядом со мной на лавку, – на улицах старушки-Варшавы. О!.. этот французский тип лица Марины Влади! – он приблизился ко мне настолько, что я могла рассмотреть его при свете близстоящего фонаря, и мне показалось, что я уже видела когда-то эти глаза, с налётом глубокой душевной грусти, не исчезающей даже, когда он улыбался. У него было приятное, чуть порозовевшее от лёгкого морозца, полное, добродушное лицо, густые, чуть с сединкой, торчащие в разные стороны, брови.
Я засмеялась – отмалчиваться не было сил:
 – Позвольте, позвольте, но Марина Влади не француженка – она русская, также, как и я!, – воскликнула я с гордостью и, естественно по-русски, – а фамилия Влади  – это псевдоним, сокращение от имени её отца  –Владимир! Марина Полякова родилась во Франции в семье русских эмигрантов, – в этот момент подошёл мой трамвай, я сказала, – извините, это мой трамвай, – подхватила сумку с покупками и поспешила к трамваю.
– Я старый холостяк, – провозгласил он, мгновенно оказавшись в том же трамвае что и я, протиснувшись ко мне с удивительной проворностью, несмотря на свою грузность.
Я пожала плечами, давая понять, что каждый волен в своём выборе, а он продолжал, тыча пальцем в документ – тот самый, что теребил в руках, изображая частного детектива.
– Видите, что здесь написано?, – "wolny", – удалось мне прочесть в тусклом трамвайном свете слово, в которое  впился его ноготь.
– Поздравляю вас! И как вам удалось продержаться свободным такое долгое время? – бросила я не без язвительности, которой он, слава богу, не понял.
Он продолжал что-то говорить мне почти на ухо под стук трамвайных колёс, но я не совсем понимала, что именно, не успевая концентрировать своё внимание на польских словах, так как, думала совсем о другом. Я вспомнила, где я видела, именно эти, и не какие-нибудь другие грустные глаза – это были глаза собаки из моего сна! Между тем, он спрятал паспорт и извлёк из нагрудного кармана визитную карточку, затем отчеканил, словно старшему по званию, своё имя, фамилию и должность.
– Стефан Гульчевски, адвокат канцелярии Леха Валенса, президента Речи Посполитой, Польши, – представился он, – с кем имею честь?..
– Меня зовут несколько короче, чем вас, просто Вероника.
– О, нет, это не совсем просто, ведь это польское имя! – воскликнул он не без пафоса.
– Скорее всего, – международное, меня назвали международным именем, – глаза мои, наверное, улыбались, а я сама едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться – он так петушился в своих ухаживаниях, а этот глупый трюк с адвокатом канцелярии самого Леха Валенсы – и вовсе был смешон!
Визитная карточка принадлежала, действительно, некоему Стефану Гульчевскому, адвокату канцелярии президента, но дело в том, что подобный кусочек картона можно заказать почти в каждой варшавской подворотне.
В трамвае было немноголюдно, но нашлись и любопытные, которые открыто таращились на нас.
– Мадам, – шептал он мне прямо в ухо, но так громко, что было слышно во всём вагоне – ему определённо нравилось всё французское, – я настоятельно прошу вас позвонить мне прямо на службу, для того, чтобы мы встретились снова и поужинали где-нибудь в уютном ресторане. Сейчас я выхожу, но надеюсь, что мы скоро увидимся! – он схватил мою руку, грациозно поцеловал и пошел к выходу. Его лицо мелькнуло в окнах отъезжающего трамвая.
Почти все, сидящие в вагоне, смотрели на меня с нескрываемым любопытством.
Продолжение : http://www.proza.ru/2009/08/22/343