Мои приключения за рубежом. Глава 15

Глава 15
  Мне хочется рассказать о двух людях, образы которых поблекли в моей памяти от времени или, быть может, от того, что я слишком много на протяжении лет вспоминала о тех, кто ранил меня или задел настолько болезненно.      Анализируя их отвратительные поступки, я мало вспоминала о тех, кто пытался спасать меня, относился ко мне, как подобает честному человеку, а иногда действительно спасал от своих же соотечественников. Я не могу и не имею права быть неблагодарной по отношению к этим прекрасным, простым людям! Я не хочу, чтобы добро забывалось, а зло растлевало, поскольку это и есть его главнейшая задача. Невозможно забыть зла, но думать нужно только о добре!
  У пана Мечислава работала продавцом худенькая женщина, примерно моих лет, с прелестной стрижкой "под мальчика", которая необыкновенно шла ей. Она была очаровательна. Её весёлость и всепрощающая жизнерадостность подкупали, а ярко проявленная воля к жизни, носила в себе сокрытую этику – жизнеутверждающую высшую мораль.
  Сначала настораживал её кроплёный правый глаз – характерная татуировочная точка у внешнего уголка, но я, пленённая её добротой, и видя, какое милосердие она расточает повсюду, как сочувствует больным  и помогает немощным, думала: « Ну с кем не бывает?» И простила ей её прошлое,хотя ничего о нем не знала. Но наши приятельские отношения с Терезой не пришлись по душе пану Мечиславу, он просто надувался и пыжился от недовольтсва и, наконец, однажды, длинно выругавшись, высказался:
- Тереза сидела в тюрьме и не годится тебе в подруги. У неё тёмное прошлое. Говорят, она даже была вожаком в криминальной среде и у неё была кличка «Мама». Иными словами - она бандитка и воровка.
– Почему же вы тогда взяли её на работу, если она бандитка и воровка? Людям нечистым на руку нельзя работать с деньгами! Вы не боитесь, что она вас ограбит? – удивилась я.
– Не посмеет! От меня далеко не убежит, из-под земли достану! – заверил он, весь розовея.
Я с сомнением посмотрела на него. Всё это ужасно претило, потом, закралось подозрение, что пан Мечислав избегает меня в последнее время. Прошёл уже месяц после подписания договора, а он не только не спешил делиться со мной прибылью, но и, как будто, совсем забыл о самом договоре. На всю мощь эксплуатировал мою машину, заметно щадя свою, – возил на ней пиво, и она, бедняга, надрывно стонала под тяжестью ящиков.
Я была сторонним наблюдателем, аналитиком, удивлённо потешаясь, как он старается выжать из этого корыта на колёсах, да ещё находящегося в преклонном возрасте, всё до последней капли. Приступы смеха, которым я давала волю только в уединении, иногда сменялись жалостью к пану Мечиславу. Он действовал по принципу – с паршивой овцы, да хоть шерсти клок, но я не произносила ни слова, а только с улыбкой выразительно смотрела на заднюю часть под багажником, где уже телепалась оборванная рессора. Пан Мечислав только смущённо краснел и, как всегда, боялся смотреть в глаза. Тогда я решила действовать иначе, но об этом потом, потому что в начале, я хочу рассказать ещё об одном человеке, сыгравшем значительную, если не одну из главных ролей в дальнейших событиях.
  Это был молодой человек лет тридцати двух. Его светло-зелёные глаза на узком бледном лице всегда улыбались, излучая загадочный свет, а чуть пухлые юношеские губы, готовые в каждый момент расползтись в улыбке, нехотя показывали зубы, явно нуждающиеся в дантисте. Я не знаю или не помню, кем он был и откуда пришёл, но мне казалось, что он был всегда. Он имел необыкновенную способность появляться неожиданно, словно тень, влиять на течение событий, вершить правосудие и так же внезапно исчезать. Было ясно, что он не хочет ничего взамен, а только выполняет свою миссию сеятеля добра и Ангела Хранителя во плоти. Иногда мне казалось, что Гжегож (так его звали) не просто человек, но тогда я только высоко ценила его необыкновенные качества, а уверенность, внезапно посетившая меня, что он был послан небом, чтобы хранить меня, живёт во мне и по сей день.
Гжегож помогал пану Мечиславу разгружать ящики с пивом, причём он делал это всегда безвозмездно, – его бескорыстность использовалась владельцем магазина, как дармовая рабочая сила.
Была послеобеденная пора и Тереза уже сменила пана Мечислава у прилавка. Наконец-то старое корыто, освободившись от тяжелого груза, облегчённо вздохнуло, и я, улучив момент, когда пан Мечислав закрывал багажник, а Гжегож уже отнёс последний товар и вернулся, оказавшись рядом, решила действовать.
– Пан Мечислав, вы обещали показать могилу Инги. Так вот, вы освободились и можно ехать сейчас же, – безапелляционно потребовала я.
Пан Мечислав выдавил из себя что-то нечленораздельное, закряхтел и порозовел, но сдался под пристальным взглядом Гжегожа. Соглашаясь, он совершал над собой большое усилие, словно принимая горькую микстуру. Он вернулся в магазин, чтобы сделать последние распоряжения. Гжегож смотрел на меня, а его светлые глаза, излучающие таинственный свет, улыбались.
– Гжегож, знал ли ты Ингу, погибшую не так давно? Она была компаньоном пана Мечислава...
– Нет, – ответил он задумчиво, – я живу в этом районе недавно.
Он моментально замкнулся в себе и погрустнел. Я не понимала причины его внезапной грусти. Если он не знал Инги, то почему так опечалился, или в его добром сердце находилось место для каждого, даже совсем незнакомого человека?
Возле магазина было на редкость безлюдно в эту пору, и только поодаль стояли двое парней, потягивая из бутылок пиво, увлечённые беседой. Пан Мечислав вынырнул из двери с пластиковой авоськой в руке, в которой что-то подозрительно позвякивало, и мы уселись в машину – Гжегож сел за руль, я рядом, а пан Мечислав – сзади. Заурчал мотор, и доживающая свои последние дни машина, жалобно скрежеща, нехотя покатила по улицам Варшавы.
  Несколько дней стояла прекрасная погода. Февральское, всё ещё скупое солнце успело подсушить почву и ворохи прошлогодней листвы, разбросанные в живописном хаосе неугомонным ветром. Но там, где размещался город мёртвых, называемый Брудненским кладбищем, с его широкими улицами, сплошь в мраморных надгробных плитах без оград, царил идеальный порядок, и поражала густая вязкая тишина, нарушаемая иногда надрывным карканьем старых ворон, свойственными всем кладбищам на Земле. Летом, когда многочисленные кладбищенские деревья и кустарники оденутся в зелёную листву, это унылое место обещает быть похоже на оазис, созданный и заботливо поддерживаемый живыми для усопших, как последняя дань.
  Идеально прямые кладбищенские улицы были пусты. Пан Мечислав шёл, опустив голову, и угрюмо молчал, целиком погрузившись в свои тёмные мысли. Мне казалось, что мы идём слишком долго, но я вдруг утратила чувство времени. Моя активная энергия иссякла, а время остановилось в мёртвой точке. Я тяжело опустилась на первую встретившуюся скамью.
– Как долго ещё идти, пан Мечислав? – едва выдавила я из себя.
Гжегож сел рядом со мной, он, безусловно, тоже устал. Пан Мечислав, словно очнулся и обрадовался, что мы уселись.
– Вы тут посидите, а я сейчас! – пропыхтел он и понёсся куда-то, исчезнув за белым памятником, изображавшим женщину, держащую какую-то чашу.
Мы остались одни. Кладбище не является подходящим местом для каких бы то ни было бесед, поэтому, мы сидели и молчали, слушая тишину города мёртвых и карканье кладбищенских ворон. Я обрела чувство времени. Прошло минут тридцать, но пан Мечислав, словно забыл о нас.
– Идём, – сказал Гжегож, глядя куда-то в небесную высь.
Он взял меня под руку, и мы пошли к узорчатой кладбищенской ограде, по дорожке, заросшей прошлогодней травой. Вокруг, едва не касаясь нас огромными крылами, кружилась стая чёрных ворон, что-то надрывно каркая на своём вороньем языке. Меня окутала волна необъяснимого парализующего страха, и я с силой сжала руку Гжегожа. Он посмотрел на меня. Его взгляд подействовал успокаивающе.
Вдруг одна из ворон отделилась от стаи и тяжело опустилась на землю в двух шагах перед нами, сложила крылья и посмотрела на нас с укоризной, странно вертя головой и издавая гортанные звуки, словно пытаясь что-то сказать, поворачивалась, показывая клювом в дальний угол ограды. Потом, пролетев низко в том направлении, уселась на большом тёмно-сером камне и, молча, застыв, уставилась на нас. От страха я превратилась в холодное бездыханное изваяние.
Гжегож выпустил мою руку и пошёл по направлению к камню, на котором сидела ворона. Когда он приблизился, ворона живо ретировалась на ограду, но продолжала наблюдать за нами, всё ещё не улетая. Гжегож остановился перед камнем и помахал мне рукой.
  Оковы страха ослабли. Движимая любопытством и, старательно обходя заброшенные в этой части кладбища надгробные плиты и потемневшие от времени высеченные из мрамора кресты, я подошла к камню.
  Это был обыкновенный камень, но на вид достаточно тяжёлый, чтобы его можно было сдвинуть с места одному человеку. На камне висела ввинченная металлическая чёрная табличка, на которой белой масляной краской было написано: "Инга Белова. Год рождения – год смерти".
  Я стояла и не верила своим глазам. Старая ворона, сидящая на ограде, проворчала что-то, пронзительно каркнула и, расправив чёрные крылья, взметнулась ввысь, видимо посчитав свою миссию законченной, моментально смешавшись со стаей остального воронья, отлетевшей и в одно мгновение, исчезнувшей где-то вдали.
Мои глаза увлажнились и наполнились слезами. Я ничего не видела перед собой и теребила в руках единственную живую белую розу, купленную по дороге на кладбище в цветочном магазине, не зная, куда её возложить. Здесь был только камень, и я не имела понятия, – где же сама могила. Я почему-то не сомневалась ни на минуту, что это могила той самой Инги, хотя не знала её фамилии.
  Держа в руках белую розу, облокотилась о камень и прикрыла глаза, затуманенные слезами. Какое-то мгновение я не думала ни о чём, поражённая если не случайностями, то мистикой происходящего. Но страх и жуть вдруг улетучились, меня окутало умиротворение и глубокий покой, я забыла об окружающем мире и внутренним взором увидела пана Мечислава, крадущегося в полумраке какого-то помещения. Он открыл дверцы чего-то белого, похожего на холодильник, вынул оттуда бутылку, по очертаниям очень напоминающую водку, и положил на её место другую, точно такую же, затем, также крадучись отошёл. В этот момент видение исчезло. Это было похоже на сон в бодрствующем состоянии.
  Гжегож был далеко. Он помахал мне рукой и крикнул, что пора уходить. Воткнув розу между табличкой и камнем, я ещё раз обвела взглядом место и его окрестности, пытаясь запомнить, чтобы без труда найти могилу Инги в следующий раз.
  Мы подошли к машине. Пан Мечислав сидел на заднем сидении с полупустой бутылкой вина в руках, заметно охмелевший и порозовевший. Он был похож на большого ребёнка, напроказившего и стыдливо осознающего свою вину. Впрочем, как оказалось потом, пан Мечислав все свои злодеяния и обманы совершал таким образом, словно стыдясь и каясь в душе о содеянном.
  Я попросила Гжегожа остаться снаружи, и он сделал вид, что заинтересован состоянием заднего колеса, а я тем временем, подсела к пану Мечиславу, оказавшись в его пьяных обьятьях, – жёстко отстранила его.
– Прошу ответить мне на два вопроса, уважаемый, пан Мечислав, – как можно мягче, спросила я. – Какая фамилия была у Инги?
Он вытаращился на меня, но ответил:
– Белова.
– От чего она умерла?
– Она и её любовник отравились алкоголем.., – выдохнул он.
– Я это уже слышала, а если подробнее? – почти потребовала я.
– Много пила, сама виновата, – пробурчал он и, прикрыв глаза, вылил в своё горло оставшееся вино, зачем-то покрутил пустой бутылкой и небрежно швырнул её под ноги.
– Она жила в магазине, в подсобном помещении, – нехотя звучал его скрипучий голос. – Это случилось, в аккурат, в выходные дни, когда я был в двухдневной командировке в Германии. Водка, которую они выпили, оказалась отравленной. Её приятеля нашли мёртвым возле телефонной будки неподалёку от магазина, тело Инги лежало на кровати. Вернувшись, я узнал о случившемся. Меня долго таскали, пытались предъявить обвинение, но я имел алиби...
– Как много совпадений, случайностей! Не уедь вы СЛУЧАЙНО в Германию, вас бы посадили. Но вы отделались лёгким испугом. Ведь вы, и только вы, пан Мечислав, унаследовали капитал, внесённый Ингой в ваше частное предприятие, и были главным, если не единственным, подозреваемым! Не так ли? – воскликнула я, взглянув на него вопросительно.
– Не стану отрицать, что всё досталось мне. Да, по счастливой случайности, я был в Германии. Но мне здорово потрепали нервы, – уныло протявкал он.
– Странно, пан Мечислав, что пережив подобную драму, вы снова изъявили желание связаться с русской. Я бы на вашем месте больше не рискнула!
– Почему? – спросил он, краснея.
– Ну, мне кажется, что русские женщины здесь подвержены определённой опасности и тем более те, которые сотрудничают с вами.
Он что-то нечленораздельно коротко рыкнул.
– Можно с уверенностью предположить, что в водке, которую выпили Инга и её друг, находился яд. Если погибли двое, значит, яд находился в бутылке! Логично?
– Логично, – подтвердил он, чуть трезвея.
– Я не знаю, какую версию рассматривала полиция, но напрашивается вопрос – как яд попал в бутылку? Вы лично об этом не задумывались? – Я смотрела на него пристально, не спуская глаз. Его глубоко посаженные глазки забегали, лицо запылало, он сделался весь пунцовый и стыдливо понурил голову.
– Будем рассуждать дальше. Инга и её приятель не отравились по собственному желанию и не могли купить отравленной водки, иначе бы уже половина Польши была усеяна трупами, а значит, остаётся только одна версия… Инга купила нормальную водку, которую подменили на отравленную – в её же холодильнике, и сделал это ни кто иной.., – я сделала паузу и, прищурившись, в упор посмотрела на пана Мечислава. Он замер в ожидании, судорожно проглотив комок воздуха, и впервые смотрел на меня прямо, забыв спрятать взгляд, а я сумела разглядеть в его глубоко посаженных глазках тревогу и острую искру злости, – А, мягко говоря.., ваш завистник, – продолжала я, словно не замечая вздоха облегчения, вырвавшегося из взволнованной груди пана Мечислава, – чтобы подставить вас, пан Мечислав, а вы спаслись от тюрьмы только благодаря счастливому случаю! Вы счастливчик, пан Мечислав! Не поедь вы в Германию в тот день..., – я снова взглянула на него, понимающе улыбаясь – у него был вид человека, неожиданно для него самого уличённого в преступлении.
Он смотрел на меня с нескрываемой ненавистью. Я поняла, что припёрла его к стене, но слишком увлеклась в своих расследованиях, забыв, что разговариваю с отравителем и очень опасным преступником.
– Ах, я просто начиталась детективных романов! – рассмеялась я, – Но версия довольно-таки забавная! Не правда ли? – сказала я, снова весело взглянув на него.
Но он весь затаился. Нужно было быть идиотом, чтобы не понять, что я издеваюсь над ним. Для меня было удивительным то, что я его не боялась, а была уверена, что он бессилен против меня, что ни один его коварный план не будет увенчан успехом.
  Гжегож сел за руль, и мы поехали. Тяжёлые мысли роились в моей голове. Было ясно одно, что бедная Инга и её приятель, пали жертвами грязного преступления. Я не сомневалась, что это именно пан Мечислав, подменил водку в холодильнике Инги на отравленную. Он знал её привычки и был убеждён, что в выходные дни, она успокаивала себя спиртными напитками. Ну, а когда Инга завела русского любовника, и быть может, раненое сердце пана Мечислава не выдержало испытания ревностью, и он решил одним хлопком убить две мухи – отомстить за измену и присвоить капитал. Он точно, с жестокой холодностью, всё рассчитал. Подменив водку на отравленную, он тотчас же выехал за границу, чтобы иметь твёрдое алиби.
Если полиция не нашла доказательств, чтобы обвинить пана Мечислава, то у меня, тем более, их нет. Видение, посетившее меня у могилы Инги – только мистика, и ничего больше. Но для чего оно было ниспослано мне? Что я должна делать теперь?
  Темнело, когда Гжегож подвёз меня прямо к подъезду. Он был молчалив, да и мне не хотелось говорить ни о чём. Я попрощалась с ним и вошла в подъезд.
  Поглощённая мыслями, я подошла к двери, автоматически вынула ключ из кармана и вставила в замочную скважину.., но дверь не захотела открыться, она была заперта на второй верхний замок, от которого у меня не было ключа! Ничего не понимая, я побрела к лифту и позвонила в ненавистную дверь на десятом этаже. Наверное, меня уже ждали, и неестественно весёлая владелица увлекла меня в вестибюль, как я потом поняла, чтобы держать под контролем ситуацию и не иметь свидетелей.
  Неожиданно, в узком стеклянном пространстве, она набросилась на меня, пытаясь вцепиться в волосы. Меня спасла только мгновенная реакция, я вовремя увернулась, но она ещё и ещё раз попыталась сделать то же самое. Я словно играла с ней, постоянно увёртываясь от её нападений. Тогда она обрушила на меня в своём бессилии шквал площадной польской брани, позволяя себе всё, что только могло прийти в её чёрную, пьяную голову. Но меня поразила только одна фраза, которую она отчётливо произнесла:
– Скажи спасибо, что у тебя есть этот пояс с молитвой, иначе тебя бы уже давно не было в живых! – с лютой ненавистью и с пеной у рта выкрикнула она.
  Я когда-то рассказала ей о том, что постоянно ношу пояс с написанной на нём молитвой, который хранит меня...
Выскользнув из стеклянного коридора, я сбежала вниз по ступенькам, оставив разъярённую чёрную кобру наедине со своей бессильной злобой и накопленным смертельным ядом.
  Уже был густой тёмный вечер. Впереди ночь, а у меня нет крова над головой, но я не думала об этом. Небо было безоблачным и звёздным. Я нашла ковш Большой Медведицы, и, отсчитав от него семь отрезков, зачем-то определила Полярную Звезду.
   В глубине двора стояла машина, очертания которой, показались мне очень знакомыми. В машине сидел Гжегож, откинувшись в кресле, он спал сном праведника, слегка приоткрыв рот. Казалось, он приготовился ждать меня очень долго, так долго, что даже заснул. Я смотрела на него с умилением. Мне так не хотелось его будить, но он проснулся сам, наверное, под моим пристальным взглядом.
– Мой дорогой, Гжегож, как хорошо, что ты не уехал! – вскричала я, со счастливым смехом.
– Я и не собирался уезжать, ты попросила ждать тебя, – возразил он, но я не поняла: шутит он, или говорит серьёзно, потому что глаза его улыбались, как всегда.
Но я не хотела с ним спорить и убеждать, что вовсе не просила его об этом. Главное, что я имею при себе эту живую душу, что я не одинока в этом огромном вакууме бездушия и коварства, что мир, в общем-то, не так уж и плох, если существуют такие люди как Гжегож, потому что они, и только они – спасение этого мира и рекомпенсация зла и насилия! Мир спасёт не красота, а люди с красивыми душами. Это светочи в кромешной тьме, и, благодаря им, этот мир ещё существует. Они безвестны, эти сеятели добра, но плоды, выращенные ими из благоухающих цветением дерев, неистребимы, как оазисы в пустынях!
Следующая глава:http://www.proza.ru/2009/08/22/383