Младенец плакал. эпизод 3

  Младенец плакал, недовольно морщась и отворачиваясь.

                ***

  Это было ритуальное убийство. Исполнялся ритуал мести. Конечно, младенец ни в чём не был виноват, да и, по сути, родители его тоже, но по Правде отвечать за преступника должен Старший, глава Рода. Старшим в роду Куниц был Буян. А что как не смерть ребёнка будет достойной местью? 

                ***

  Вур не был самым лучшим воином в роду Оленей. Он был единственным воином. Нет, конечно все мужчины в роду были и смелыми и ловкими - всё-таки охотники, добытчики. И стрелу в глаз кабану на охоте всадить со ста шагов и с рогатиной на тура могли выйти, но всё же была в них какая-то, только настоящему воину видная, слабина, внутренний запрет на отнятие человеческой жизни, через который не могли переступить те, кто не убивает ради убийства. Ведь и у духа добычи после охоты прощения просили, чтоб не обижался, чтобы видел - добыт зверь для семьи, для Рода, для того, чтоб Жизнь дальше дышала.  И Вур таким же был до тех пор, пока в княжью дружину не подался.

                ***

  - Ну что, лесовички-охотнички, метки ли ваши стрелы, цепки ли силки? - голос Свенельда, воеводы Святославова,  был зычным, властным. Да и улыбка его лицу, обветренному, загорелому шла как... как корове седло. Однако ж улыбался честно, не натянуто. К друзьям ведь пришёл, хоть и данникам князевым, а всё же без злобных взглядов встречавшим.
  Вот год назад, когда пришёл Святослав с малой дружиной к вятичам, под свою руку их брать, радости у встречавших мало было. Засеку на лесной дороге поставили, биться готовы были, свободу свою отстаивая. Однако же не драка вышла меж двумя сторонами, а состязание - не хотел крови напрасной князь проливать, вот и порешили - выбрать от обеих сторон мужей лучших и померяться в удали молодецкой. Тогда-то и увидел Вур чем охотник, хоть и хороший, от настоящего воя отличается. Камни на дальность метали, копья и стрелы  на меткость, боролись. Двумя поколениями - молодёжь от вятичей с отроками княжьими, да мужи взрослые с дружинными князевыми.
  Вур тогда от младших, молодых участвовал - из лука стрелял. Со ста шагов в беличью шкурку попал, не оплошал. А княжий стрелок, на пару  лет его помладше парнишка, аж тремя стрелами подряд ту шкурку пробил - когда первая стрела только коснулась мишени, третья уж в полёте была. Такой скорости да с точностью вместе Вур в жизни не видел. Правда, стрелок, от взрослых воинов выступавший ещё больше всех удивил - мало того, что стрелял с коня, так ещё шагов на триста от мишени ускакал и, почти не целясь, стрелу метнул. Попал, конечно. Все, кто это видел, аж загудели, поражённые. Впрочем, и в других состязаниях княжьи лучше были. Намного.
  Так и решено было - вятичи под княжью руку становились, с небольшой уплатой - пятнадцатой доли от добычи, да ещё отроков своих князю на службу отправлять. А служба у князя - дело не только почётное, но и прибыльное. У каждого воина доспех не из дешёвых, да гривна на шее не абы какая, золотая.
 Так что в этот год не только за рухлядью меховой от князя люди приехали, но и за отроками, что Святославу послужить хотят. А уж набралось таких немало - всяк себя тогда уже представлял на коне богатырском, да с мечом в руках ворогов сокрушавшим. Да с полной сумой добычи в походах взятой.
  - Ты в прошлом году от молодших ваших стрелял? - Свенельд не в глаза, прямо в душу Вуру заглядывал, оценивал, присматривался к  парню.
  - Я.
  - Не так уж и плохо вышло. Для твоих лет. Да и лук не совсем криво держишь.
  Вур аж вспыхнул весь. Да он что, издевается!
  - Я в роду нашем из всех парней лучший стрелок! И в лесу, зверя какого скрадывать, лучше меня нет!
  - Это в лесу, - ответил воевода сурово, - Мы же тебя на самого опасного зверя охотиться научим. На человека. Да так, чтоб не он тебя, а ты его раньше добыть успел. Уразумел?
  - Уразумел, - Вур, как и многие другие парни из тех, что пришли на службу к Святославу проситься, ещё не до конца понимал - что ж тут такого особенного, в ратном деле? Да он всех врагов перестреляет! Не верилось тогда ещё, что подстрелить могут и его.   

                ***

  Сейчас-то он хорошо представлял себе - что такое война. За десять лет повидал такого, что простому человеку, смерду, на десять жизней хватит. И на людей теперь смотрел иначе. Не только тело его было в шрамах, по душе рубцы пролегали. Из того парнишки, который на службу к Святославу уходил, вырос не простой мужчина - настоящий воин. Волчара, битый жизнью.  Без той простоты, наивности, без веры в доброту повсеместную, кровью с головы до ног умытый, но всё-таки не жестокий. Жёсткий.
  Вначале на службе у князя он научился тому как не быть убитым. Как выжить и в кровавой круговерти большой сечи и в одиночку, стоя в ночном дозоре. Гибнуть нельзя было не потому, что жить хочется, не потому что этот мир, эта жизнь тебе дороги, а потому что погибнув, ты подставляешь под удар своих побратимов. Которые тоже погибнут из за тебя, твоей оплошности.
  Потом он научился искусству убивать. Убивать, стоя в строю и убивать, незаметно подкравшись к дозорному, снимать стрелой защитника с крепостной стены и прорубать вражий щит, располовинивая его вместе с тем, кто алчет твоей смерти. Твоей и тех, с кем ты в одном строю, с кем делишь кров и хлеб, кто не раз спасал в битве тебя и кого сейчас спасаешь ты.
  И, наконец, он научился искусству развязывать языки. Когда нужно, необходимо, чтобы пленник выдал тебе всё, что тебе необходимо узнать, жалости нет места. И приходится медленно резать и жечь, ломать и выворачивать, не слушая криков боли, не потому что ты так жесток, а потому что от того, что скажет пытаемый, зависит чья-то, в том числе, возможно, и твоя жизнь. Или смерть.
  Забрать жизнь, чтобы сберечь жизнь.
  Из похода на ромеев возвращался домой искромсанный, продублённый ветрами степей, выжженный штурмами крепостей, изменённый Вур.
  Как оказалось, возвращался для того, чтобы уже дома, в своём Роду продолжить ту битву с собой, которую не прекращал последние десять лет. Чтобы решить для себя - что может быть дороже человеческой жизни? И кому решать - чья жизнь должна окончиться, а кому жить да жить ещё?

                ***

  Из всех отроков, отправившихся на княжью службу  из рода Оленей, остался в живых лишь он, Вур. Так уж вышло. И ещё вышло так, что вершить суд над Куницами выпадает ему, единственному из тех, кто способен на свершение мести.
  Не было раньше такого, чтобы охотники из двух родов спорили из-за добычи, взятой на охоте. Но год назад лесной пожар прошёлся по вятским землям и наступили голодные времена для всех, кто живёт охотой. И злее стали люди, поневоле затянувшие пояса до последнего предела. И ругаться уже себе позволяли и до махания кулаками доходило, но такое - впервые. С чужой западни, поставленного охотниками-Оленями самострела, Куницы сняли тушу вепря. И ладно бы уйти успели, всё ничего, но попались на горячем. Слово за слово, дошло до драки, а там и ножи замелькали. Одного из хозяев ловушки насмерть убили, второй сбежать успел. И рассказать людям правду.
  Жизнь за жизнь. Иначе - не по Правде получится.

                ***

  Выкрасть ребёнка из дома для Вура было не сложно. Это даже не дозорного снимать - охотники не воины. Выждал своего часа, сидя в засаде на окраине куньего селения, ночью прокрался бесшумной тенью, бесплотным духом ко двору старшины. Заранее выглядел где младшая жена Буяна спать с младенцем ложится и прямо с колыбели, словно ночной призрак, унёс младенца.
  Стрелищ пять отмахал по ночному лесу, выйдя на поляну, на которой наметил вершить суд над Куницами.

                ***

  Младенец плакал, недовольно морщась и отворачиваясь.
  Вур положил его на широкий пень, больше похожий на жертвенный стол, достал кривой засапожный нож. Обострившимся чутьём воина он чувствовал всё пространство, "держал" весь лес вокруг себя на несколько сотен шагов, слышал каждый шорох, чувствовал каждое движение. Он ощущал, что погоня уже близко, охотники, преследующие его после того как перепуганная мать подняла на ноги всех Куниц, уже близко, уже накладывают стрелы на натянутые луки, но времени ему хватит.
  Беззащитный, маленький человек, которому предстояло пасть жертвой людского бессердечия, жестокости и глупости даже не понимал ещё - какая судьба ему уготована. Да, времена голодные, да, тяжело и немало вятичей в этот год всё таки покинут этот мир, протянув до последнего на запасах, выделяемых cтаршим в Роду, отваривая запасённые с лета коренья, ростки, сухую кору. Но это не значит, что, презрев совесть и Правду, можно с ножом кидаться на человека, забирая у него для собственного спасения то, что могло помочь продержаться, не умереть с голодухи ему самому, его семье, его Роду. Лишь жёсткое "кровь за кровь" поможет опомниться потерявшим разум людям. Что ж, значит так надо. Если жертва должна быть принесена, значит она будет принесена.
  Свой выбор он уже сделал. Если его не поймут, то... ему будет уже всё равно.
  Перерезать глотки Вура не надо было учить. Остро отточенная сталь быстро и легко вспорола кожу, мышцы шеи, резанула по хребту. Кровь полилась густой, тягучей струёй. Боли он почти не почувствовал.
  На поляне, под сенью вековых дубов лежали  залитый кровью, плачущий младенец и воин, закончивший свою последнюю битву - битву с самим собой.