Ро

На корабле, под лестницей, куда проникали лишь тонкие лучи весеннего солнца, сгорбившись, поджав под себя одну ногу, сидела девочка. Солнечный зайчик бродил по ее изогнутой спине, перескакивал на выбившиеся из-под платка косы, и тогда каштановые с рыжинкой волосы становились зеркальными. Время от времени девочка меняла неудобную позу, поднимала голову: то откидывала со лба густую челку, то почесывала шелушащийся по весне нос. Подле нее стояла тушечница, и девочка, опуская в нее тонкую кисточку, выводила потом на старом, много раз замытом свитке новый узор слов – Мана вела дневник.
«Скука, на корабле делать нечего. Мы плывем в Ро – я, Берджик и господин Юджии. Впереди еще несколько дней вынужденного отдыха. Собирались спешно, но вещей все равно много – кажется, переезжаем насовсем.
Господин Юджии, я думаю, больше всех рад: во-первых, он давно хотел открыть большую лечебницу, а во-вторых, ему лучше уехать из города подальше после того случая.
Бедный господин! Как ужасно – потерять любимого человека и быть преданным своим близким родственником, почти братом. С тех пор, как Берджик рассказала мне, я всё думаю об этом. Господин Юджии не подозревает, что я посвящена в его тайну.
Сегодня Берджик расспрашивала купца, который плывет с нами про город. Этот Ро, похоже, больше, чем Утерехте. Там есть высокая крепостная стена, его охраняют настоящие воины. Живут в нем переселенцы, сбежавшие от гонений еще при правителе Дабуше. Но сейчас там много варваров-кочевников и приезжих.
Я хотела бы увидеть варваров. Такими, какие они есть на самом деле. Тех, что я видела в Утерехте, по одежде ни за что не отличишь от нас. Я слышала, дважды в год у них устраиваются состязания на самого сильного, ловкого и отважного воина. Говорят, очень интересное зрелище. Вот бы посмотреть!»

Чиновник, ведущий счет прибывающим в Ро, пристрастно оглядел стоящих перед ним: высокий, крепкого сложения, слегка сурового вида мужчина, бесцветная женщина и девчонка, судя по всему, служанка. Все трое одеты небогато, но по-городски. У женщин верхняя одежда, химатэ*, не длинная, в пол, так что и юбку скрывает, а короткая – до колен едва достает. Это уже городское новшество.
Мужчина держится спокойно; без суеты предъявил бумаги. А в бумагах сказано, что Юджии Саакед прибывает в портовый город Ро для проживания и устроения лечебницы для граждан. И с ним еще прибывают сестра его – вдова Берджик Неерем, а так же их служанка – девица Мана, простолюдинка.
– Девять – серебром, и поставьте подписи вот здесь, – чиновник указал строчку в толстой книге, куда только что вписал имена приезжих, – и в разрешительной грамоте, – он придвинул плотный желтый лист.
– За что же девять монет? – спросил мужчина. – Мы платили пошлину еще в порту.
– Все правильно, за въезд. А сейчас – за проживание: три – с вас, господин, три – с сестры вашей, три – вот с нее, – чиновник кивнул в сторону Маны. – Все по закону, лишнего ни с кого не берем, – вкрадчиво произнес он.
Юджии расплатился. Когда пришел черед подписи, чиновник вежливо предложил поставить значки и за женщин.
– Зачем? – удивился Саакед. – Они сами могут.
Сначала подписала Берджик, а потом и Мана красиво вывела тушью свое имя. Саакеды уже вышли, когда чиновник, в последний раз поглядев на каллиграфически затейливую подпись их служанки, пробормотал: «К чему катимся!», – и, сокрушенный, перевернул страницу.

Ро строился как приморская крепость. Его мощные башни смотрели на восток, туда, где за морем находилась столица – священный город Ранг–Нагар. С севера Ро защищали скалы, названные Черными, с юга его омывали воды Скиаса – широкого пролива между двумя морями: Южным и Нинторийским, на запад от города простирались степи и редкие леса.
Шло время, город оброс новыми кварталами, где поселилась беднота: осевшие на земле кочевники, крестьяне, рассчитывавшие в случае опасности укрыться за городскими стенами, и те, кому по роду занятий не разрешалось держать мастерские в центре – ветошники, угольщики, кожевенники, красильщики. Здесь находили пристанище воры и попрошайки, нищие, спившиеся и давно больные уличные женщины. В этих кварталах улицы были одновременно и дорогой, по которой ходили, ездили – верхом и на тяжелых повозках, и сточной канавой, куда выливались из окон помои. Тут вполне могли гулять и голые ребятишки, и куры, и коровы с овцами; не было только свиней, которых и местные, и варвары почитали нечистыми. Все это великолепие видов, запахов, наречий и верований составляло маленькую страну, в которой предстояло поселиться Саакедам. Юджии и не предполагал, что здание, вернее, большой сарай, предоставленный ему любезным градоначальством, будет расположено в столь живописном месте.

Сарай когда-то принадлежал плотнику. Стены его, посеревшие от дождей, пропускали сквозь многочисленные щели дневной свет, а вместе с ним и весенний пронизывающий ветер, от которого начинало ломить кости.
Внутри было просторно – все, что когда-то находилось здесь, давно вынесли хозяева, соседи и пронырливые прохожие. Утоптанный земляной пол раньше покрывал слой стружек; за зиму, которая в Ро была холоднее и ненастнее, чем в Утерехте, стружки исчезли – их собрали и сожгли в печурках.
Берджик стояла, молчаливо и скорбно оглядывая сарай. После оставленного уютного дома в Утерехте ей не верилось в правдоподобие перемен. Юджии озадаченно хмурился. Идти и требовать, чтобы их поселили в другом месте –  сочтут ли это трусостью?  Или трусость – молча подчиниться?
«Сейчас мы пойдем в ближайшую таверну – обедать, – как можно спокойнее сказал он. – Заночуем на каком-нибудь постоялом дворе, а с завтрашнего дня будем приводить в порядок нашу новую лечебницу».
«Какую лечебницу! – с тоской подумала Берджик. – Прежде чем здесь будет лечебница, мы окончательно разоримся». Но по привычке подчиняться кивнула и вслед за братом вышла со двора.

Из дневника Маны

Нас здесь не любят. Вчера, когда мы с Берджик развешивали на дворе белье, подошла старая женщина, должно быть ведьма. На ней было надето сразу несколько юбок – одна грязнее другой, а на шее болтались бусы из всякого мусора. Лицо страшное, безумное. Стоит и шамкает, мы даже не сразу разобрали слова: «Что трудитесь? Придет из степи Осиный бог, все сгинете…».  Мы ничего не стали рассказывать господину Юджии – ему и так тяжело, он в постоянных хлопотах.
На рынке Берджик не хотели продавать молоко, торговка стала кричать, что ее сглазят. Теперь я хожу за покупками к городским воротам. Одеваюсь, как местные – короткий химатэ  пришлось снять, купили мы с Берджик долгополые; еще я ношу штаны – и теплее, и удобнее.
За городом дует холодный северный ветер. Лачуги в нашем квартале его не сдерживают, кажется, что вот-вот сами развалятся. Мы уже законопатили все щели, но еще не принимались за крышу, а следовало бы! Господин Юджии говорит, что скоро могут начаться дожди…

*Женская верхняя одежда на пуговицах и с рукавами; надевался поверх платья или рубахи с юбкой, мог быть как очень теплым, зимним, так и легким, льняным или шелковым - летним. (Прим. авт.).