Квадрат Малевича и пустыня Гоби

 Гротеск.

Казах ли, житель ли пустыни Гоби – все они одинаково любят полупустынный и пустынный края. Причин, вызывающих эту странную любовь, не много, но они объяснимы. Во-первых, они ничего другого в жизни и не видели, и иначе мир представить не могут, бескрайность радует их с детства, и возможно их пугают загромождения пространства. Куда не поверни голову, ничто не препятствует взгляду, он отдыхает, Быть может, он в глубине несчастен, но и это становится неотъемлемой частью смысла жизни, и может быть процесса осмысления, и тогда, чтобы сгармонировать свою тоску он берёт доску с одной струной и удваивает однообразие протяжными звуками умершей жилы, а если ещё и запоет, то природа и человек становятся одним и тем же – неделимым. Во-вторых, пустынная местность удобна для узрения  приближающегося врага, да и вообще удобно скрыться от общественных проблем. Кто полезет в неуютные места? 
Первые европейцы, вырвавшиеся из суеты общественной  жизни, напоминающей, кишащие живностью болота пермского периода, испытывали радость от однотонности природы с дополнением из монооркестра, как и первая выставка “Черного квадрата” Малевича, чтобы узреть необузданность и наглость живописца, который обществу бросил вызов, что нате вам то, о чём вы тут тоскуете. Питайтесь. И общество пошло к притягательной темноте, и на некоторое время картина стала иконой, в которой потерянное общество пыталось найти реализацию своим мечтам. Но когда вакуум теряет оболочку, то волна воздуха, не найдя притягательного источника, возвращается взрывом. Уже скоро, как век, возмущённый  общественный орган, не может простить Малевичу обмана, и даже те, кто не видал этого “шедевра”, и,  не зная сути дела, заболели средневековым пожеланием автору оказаться одновременно на костре и на дыбе. Возможно это последствия “рекламной болезни”.
В первое время житель “болот”, с томящим восторгом, прислушивался к редчайшему, сбалансированному с природой, завыванию представителя пустынных равнин. Но постепенно, въевшийся яд цивилизаций, как у курильщика восстанавливает в сознании, но уже ароматизированное, в сознании, отравление.
Но казах или гобинец  смогли бы оценить бесценное творение Малевича, потому как  дети пустынь умеют ценить недостаточность жизни, которая заключена в просторе.
Что поделаешь с людьми из цивилизаций, живая жизнь у которых подменена ненасытной потребностью к благу, которое возникает не от избытка случайно свалившегося добра, а от обмана. И толпа бежит к источнику, но там давно уже все поделено, там бездна, там черная дыра - реальная икона.
Может быть, если бы Казимир не заключил живопись в квадрат, его бы помнили некоторое время только асы и знатоки, смакователи ярких картинок, что происходит сегодня, когда величайшими художниками становятся  творцы кошечек и  женских фигурок обнаженных, вооруженных, томных без причины, словно они только что оторвались от кальяна, то имя бы Малевича затерялось в мусорнике гениальности, в пропасти человеческой душевной самосытости, которая все больше дизориентирует и в половом значении, в безответственной любви, где смысла в различии полов уже нет, где любовь отрывается от своего природного назначения. Но от замкнутой любви идёт бикфордов шнур, который подведён к выключателю и срабатывает, когда свет вырывает из тьмы реальность, которая не схожа с воображаемым миром, созданным за время пребывания в тьме, и взрыв толпы которая любит  пустоту в себе.
Гобинец и казах любят больше чем пусто. “Черный квадрат” взошёл звездой скандальной в пустыне жизни.
Сегодня европейцу наскучил процесс познания многомерного мира, он начинает любить одномерность, упрощение. Европеец полюбил барабаны и не просто полюбил, а смакует и даже может написать научные труды о богатстве звука барабана – бум-бум-бум… И, попробуйте сказать нет, как и Малевичу, да вас тут же похоронят, предварительно назвав невеждой. Сегодня модно жить несвойственной жизнью, еще немного и европеец хирургически сузит глаза, и ликвидирует различие полов.
Квадрат сегодня отдыхает, сегодня жизнь у нас в квадрате, мы в полной темноте. Гоби – богатый мир своей неизменностью и естеством, и порождённая местная культура соответствует этому миру. А мир европейца – это богатство извращенства. О, Амстердам – великая пустыня, пышная смерть - человека давно нет, а он все любовью занимается.
Квадрата Малевича тоже давно нет, но озлобление и нелюбовь рождаются вместе с человеком, это нарицательная картина. А любовь становится забавой, последним смыслом жизни. Сегодня порождения пустынь нам становятся ближе, а все человеческое застыло в технических образах. Сегодня мы живём в пустыне среди творческого хлама, а пустыня настоящая становится хранилищем давно потерянного, недостигнутого. “Черный квадрат” – это начало конца. С тех пор ничего не было создано лучше. Но пустыня-то живая, а современная живопись перенасыщена пустотой жизни.