Караван

– Живее!
Свистят плётки, раздаются звуки тумаков и затрещин. Неумолкная брань летит над караваном. Пыль, поднятая ногами, копытами и колёсами повозок, лезет в горло и, мешаясь с туманом, грязью липнет к потному телу. Караван движется. Утро.
– Живее!
Повозки нагружены до краёв, еле ползут, увязают в слякоти проклятых болот по самые оси. Хозяева наваливаются на гужи, стонут, но повозки не стают и, скрипя, тащатся далее. Свист плёток, ругань и пинки. Караван движется.
– Живее! Живее!
Я – Хамид, раб. Большой Мирза, Всевластный амир Маджид-хан жаловал мне чин Головы, и кабы не он – бегать мне сейчас, высуня язык, вдоль повозок да хозяев подгонять. А так стою наособицу, указанья раздаю, лицо мокрой рукавицей обтираю – грязи-то всё едино, что хозяин, что раб.
– Эй, Дашгын! Чего это, а? Чего глазами хлопаешь, тюбетейка?
Рослый надсмотрщик срывается с места, подскакивает к застрявшей арбе, с ходу охаживает замешкавшегося хозяина. Тот молча валится наземь – здоров мой увалень, перестарался. Подзываю ещё одного надсмотрщика, и они вдвоём оттаскивают отошедшего с дороги. В упряжь становится другой, повозка выдирает колеса из бурого ледяного киселя, Дашгын идёт рядом, надзирает.
Подбегает Расиль, бесправный ялчы* амира, орёт, недоросль, будто не в двух шагах стою:
– Господин Хамид! Господин Хамид!
– Чего тебе?
Расиль горд – с Головою на равных говорит, никак ялчы самого Мирзы – выпаливает:
– Амир Маджид-хан, Большой Мирза, Всевластный…
Сердце спотыкается. Обрываю заморыша:
– К себе требует?
Шмыгает носом:
– Нет, господин. Сам едет.
Убежал ялчы. А я остался. И караван стал – мои тоже разговор слыхали, а хозяева без понуканий шагу не ступят. Тишина, лишь лошадь какая переступит да кто в кулак глухо кашлянет.
Из тумана выступает красавец-великан Азер, конь амира, звякает дорогая сбруя. Падают на колени надсмотрщики, падаю и я – нельзя на Большого Мирзу глядеть – лишь хозяева стоят, им дозволено, они ведь что мулы – ни вида, ни веры.
Копыта с заморскими заострёнными подковами топчут жухлую траву в локте от меня. Молчу, конечно. Тоже Маджид-хан молчит. То ли обоз оглядывает, то ли голову мою половчее снять примеряется. Многая хвала и слава тебе, Аллах…
– Хамид.
Голос Маджид-хана слабый, но вздрагиваю, кланяюсь буреком** в грязь.
– Ты ведь сын Хафеза? Отгадай загадку – отчего хозяин арбу тащит, а раб его понукает? А?
– Амир Большой Мирза! Не знаю я ответа твоей загадки!
А и знал бы – нельзя перед Мирзой умом кичиться, не любит он того.
– «Не знаю, не знаю»! Ты же Голова, так думай! Чего спешишь в дураки записаться? А? Ну?
Хихикают надсмотрщики. Вот кто дураки… не в настроении Маджид-хан, всех головы полетят… даром, что моя первая.
– Хамид! Зачем мне такой глупый Голова, а? Чего там с караваном?
Отлегло чуть.
– Всевластный! Двадцать семь арб, в каждой сотня с лишним батманов*** золота, червонного и простого, да кроме того, в некоторых сверх ещё битого золота россыпью навалено. По одному или двум хозяевам в упряжке, в многотяжёлых по три или…
– Ты даже этого точно не знаешь?
Пропал, пропал совсем.
– Не знаю, Всевластный!
Звякнула сталь. Неужто… тянет Маджид-хан из ножен знаменитый булат свой?..
Грузно чавкающе ухнуло. Спрыгнул Мирза с коня, стоит передо мной. Пропал, пропал…
– Хамид, ты знаешь, кто такой Чингис-хан? А, ну да.
Фыркнул. Смеётся?
– Великий хан был, сильный воин. Курултаем возвеличен «Владыкой мира, ниспосланным Богом».
Постукивает Мирза окованными золотом ножнами об узорчатые ичиги. Отвернулся.
– Много лет назад Темуджин Чингис-хан ходил по земле нашей своей непобедимой ордой верных нукеров. Татары, найманы, тайчиуты, кераиты, меркиты, тангуты, даже дикие вайнахи – где они? Вырезал Чингис-хан. Где Китайская империя? Где Хорезм, Иран? Где Багдадский халифат? Стёр в пыль Чингис-хан.
Волглая холодная грязь, от тумана першит в горле. Загнутые носки ичиг амира поворачиваются ко мне.
– Семьдесят лет, Хамид, семьдесят лет жил этот славный борджигин. Он родил четверых сыновей, убил несколько миллионов человек – ты знаешь, что такое миллион, Голова? – а золота награбил…
Мирза отходит к своему скакуну, задумался.
– Двадцать семь арб, говоришь… по сотне батманов…
– Да, Всевластный! И на каждую по два хозяина или…
– Было двадцать восемь повозок, Хамид.
Меня будто головой в казан с кипятком. Дрожащими руками стаскиваю бурек.
– Всевластный амир Большой Мирза… на всё воля твоя и Аллаха превеликого, Господа миров… утонула последняя арба, как тот окаянный вир**** проходили… ни лошадей, ни слуг твоих не вытащили…
– А… поклажу? Поклажу спасли… Голова?
В горле, будто ножом ворочают. Комкаю шапку, скользкую от грязи.
– Д… да, Всевластный… не утопла твоя поклажа.
Стегает Азера Маджид-хан.
– Только так и осталась в топи, да, Хамид? Завязла в трясине, а вы и рады бросить, да?
Бурек вываливается у меня из рук. Падаю ниц.
– Да, Всевластный! Не достало у нас сил эту громадину вытащить! Казни, Всевластный Мирза, да будет Аллах к тебе милостив! Пощади моих работников – это я им велел…
– Хамид, помнишь мою загадку?
– Да, Всевластный, помню! Отчего хозяин арбу тащит, а…
– Я тоже не знаю её отгадки, Хамид.
Шайтаном взвивается Азер, комья грязи летят мне в лицо. Сырая муть рвётся клочками и будто проглатывает Маджид-хана и его аргамака.
Окоченевшими пальцами кое-как отряхиваю шапку, натягиваю, морщусь. Поднимаюсь на ноги, оправляю ножны. Щёлкаю камчой. Караван трогается. Двадцать семь повозок о ста батманах золота каждая. Хозяева тащат, рабы плётками машут.
Обоз натужно растворяется в тумане. Оседает отяжелевшая пыль. Ещё слышны крики и конский всхрап, а глазу уже еле различить задок последней арбы. Вот всё стихает. Лопнет пузырь едкого болотного газа, пискнет пичужка, нечистый тяжко заворочается да веткой хрустнет – и опять отишие.
Нелепо, лишне стоят Золотые Ворота, кособоко. С арбы сорвались, весу-то в них изрядно. Сгинула в омуте та арба с награбленным ханом Маджидом золотом разорённой Сызрани, ушли на дно рабы-надсмотрщики, захлебнулась четвёрка хозяев-бурлаков, а Ворота дивно остались, будто якорь какой их накрепко держит. Осели с одной стороны, болота всё ж. Изредка воровато выглянет хилое солнышко, несмело огладит их и обратно в тучки прячется. Ворота сверху донизу все в ажурах да вавилонах – звери с ратными колесницами, крылатые витязи, стоят величаво.
Со стороны далёкого леса, откуда хан грянул, выходит герой Гектор. Измождён донельзя, худ, оборван, да не внове это пророку отечества, привык. Видит он Золотые Ворота. Впомнил, как оно – улыбаться – улыбнулся, подошёл, ладошкой дотронулся – тёплое золото Воротово. Да и прошёл Воротами будто аркой триумфальной, вздохнул только, как камень сбросил.

----------
*Ялчы (тат.) – служка.
**Бурек (тат.) – меховая шапка.
***Батман (тат.) – мера веса, равная примерно четырём килограммам.
****Вир – глубокое место в болоте.