Снайперон

                СНАЙПЕРОН

В ясный тихий вечер охота на перелётах неприбыльна, – так Бодя гово-рит. Но лишь солнце повисло над кромкой леса, подпоясанный патронта-шем, с заряженным ружьём за спиной заспешил я на вечерний перелёт. На заветном месте потоптался с часик, тщетно всматриваясь в меркнущее не-бо, но уток, однако же, так и не дождался…На огромном скошенном лугу все звуки затихли. В свете долгих зорь стрельба вполне успешна и после заката. Но стрелять было нечего,  сумерки сгущались,– время возвращаться в палаточный лагерь над Припятьтю наступило. Несолоно хлебавши или без выстрела зашагал я к луговой дороге.

Сзади послышалось пофыркивание лошади. Я придержал шаг, и скоро  догнал меня воз сена. Рядом с лошадью шёл мужик, держась правой рукою за упряжь. Он неловко переступал левой, деревянной ногою; нехитрый снаряд – подбит куском автомобильной шины, чтоб меньше вяз в пес-ке…Инвалиду повезло в своё время: ногу отхватило пониже колена. На  колено он и опирался, подвязав к огрызку голени и к бедру деревяжку свою. В просвещённое наше время уж и не знаю сохранилось ли где такое приспособление, а после Войны ещё долгие годы ковыляли на убогих са-моделках многие тысячи инвалидов Великой Отечественной…
Нам было по пути. Я разговорил попутчика. Они с бабой одни в избе. Пенсии хватает только на пять бутылок. Приходится работать и заодно подворовывать. Сейчас вот сена колхозного возок додому тащит. На не-удобьях болоньи, то есть луга по-местному, на лесных полянах ставит му-жик для виду с десяток копен, а пару тонн сена свозит на свой двор с кол-хозного луга…Рассказ без обиняков смутил меня. С неприязнью спросил я, что это за мера такая пенсионная, пять бутылок водки.

–Так так же за вторую группу платят: сто шесть рублей, а двадцать один двадцать за бутылку отдай!– объяснили мне доходчиво.
Я усердно разделил в уме, и вышло пять бутылок без остатка. Инвалид-ные и гробовые пенсии у нас в Союзе были двух разрядов, городские и сельские. Размер пенсий для деревенских инвалидов второй группы я  знал по своему дядьке, но сто шесть послевоенных, ещё сталинских  рублей ни-когда не соотносил я с ценами на хлеб-соль, на табак или на всеобщий рус-ский эквивалент.
– А чего это у вас только второя группа?– спросил я не так уж и тактич-но.
– Та, не знаю,– протянул безногий.– Ещё и меряют.
– Что меряют?
– Так ногу ж. Обрубок. В районе на комиссии…А как же, каждые полго-да обязательно. Порядок, дорогой товарищ. Хорошо ещё на МАЗа попро-сишься. Тридцать километров.  Задержусь в очередях –  в Житковичах и ночую…Двое суток корове под хвост.
Я уже готов был войти в положение сенокрада и спросил только не про-бовал ли он, по принцыпу «за последствия не отвечаю» костылём в комис-сии помахать.

 –Нет, дорогой товарищ! Это после Войны сходило, а теперь и посадят.
Да-с. Мне стало как-то менее, как Бодя говорит…Помолчали. Шуршали колёса, и в такт тяжёлым перешагиваниям попутчика моего ритмично скрипел под протезом песок.
За спиною послышался свист крыльев, через нас перелетела пара чирков. Я не целясь дважды выстрелил из своей «тулки». Чирки закувыркались и упали чуть впереди. Я опешил и – ринулся за добычей.   
               
 –Ну ты снайперон! – в голос закричал мужик у меня за спиной и расска-зал мне, как ловко сбил я двух чирок, одним выстрелом.
Хоть и был я в горячечном состоянии, но чужого мне было не нужно, и я сказал, что выстрелил дважды.

 –Я бачыв! – закивал правдивый свидетель.– Першым ты промазау! –добавил он простодушно.
Двинулись дальше. Я нёс своих чирков и всё надеялся, что ничего на нас больше не налетит, и я не разочарую спутника обычной моей стрельбой в белый свет. Наконец, со словами «совсем стемнело» я разрядил и взял на ремень ружьё. На душе полегчало.
Мы подошли к дороге. Мужику было направо, в лесную деревню, а я по-вернул к Припяти, гордясь удачным дуплетом своим…Через минуту я не-ожиданно  остановился, потоптался маленько, потёр лоб, как бы припоми-ная что-то, и – припустил вдруг назад. Быстро догнал воз и отдал дичь ин-валиду. Он было заотказывался, но я сунул чирок под сено, и с горячим чувством пожал шершавую ладонь моего замечательного знакомца. Легко, широко зашагал я к Припяти и весело думал, что рассказы в глухой дерев-не о встрече со мною теперь подтверждены будут материально! А, может быть, «баба» даже угостит дичью говорливых соседок …

Но зоблестел костер лагерный, и вскоре я едва не пожалел о моей необ-думанной щедрости: обитатели двух палаток рассказ мой приняли с улыб-ками, а ехидный москвич Миша долго уточнял, сколько же раз я выстре-лил, всё-таки...Одна Юта, дратхар весёлый внимательно обннюхивала ме-ня, и шерсть дыбилась на собачьем загривке…
Это было в наш первый приезд на тихую Припять. И было это в басно-словные времена, когда в ожидании утренней «ракеты» можно было ноче-вать в Мозыре на пустынной площади, под чёрным небом с великолепной Вегой над головой. А туманность Андромеды  легко было рассмотреть не-вооружённым глазом…Отдыхали мы настоящми дикарями, вдали от посе-лений, пили воду из старицы без кипячения, и в одинокой палатке не опа-сался я ни за себя, ни за жену, ни за дочку-малолеткуку…Потом не раз ещё гостили мы на приветливой земле Белоруссии. Припяти не изменяли, сдвинули только лагерь прямо на берег реки, к «будке бакенщыка». Туда съезжались мы в середине лета без всяких согласований, из разных городов Союза. Из Одессы, Москвы, Киева, из самой Астрахани и даже из далёкого Архангельска. Со временем завелись у нас добрые знакомые из окрестных поселений, а крылатые катера приветствовали нашу стоянку сиреной…
Как-то по убедительной просьбе Васыля из Млынка заречного привёз я  самогонную спираль из титанового сплава, и слух обо мне прошёл по всей нижней Припяти. Это стало ясно, когда однажды к нашему мыску буксир-чик приплавил из Турова разобранный сруб и оставил у уреза воды, на песке нумерованные брёвна и двух караульщиков. Ребята ждали машину и откровенно скучали. Мы пригласили их к чаю и  удивили титановой ре-шёткой над костром. Узнав, что мы из Одессы, гости спросили не знакомы ли мы с Николаем, который привёз одному местному спираль от реактив-ного истребителя. Пришлось  сознаться, что я и есть Николай из Одессы, что мы с Васылём давно приятели и он всегда пригоняет нам лодку на вре-мя отпуска. В ответ услышал я, что редко кому так везёт, что лодка – су-щая ерунда, что за такой самогонный механизм свыни  мало…Мне остава-лось лишь сожалеть о том, что отношения мои с самолёторемонтным заво-дом давно расстроились и, следователно, я  не смогу распространить дело-вые связи свои вплоть до древнего Турова, который уже тысячу лет стоит над Припятью, на пятьдесят километров выше какого-то там Млынка...
Тут жена подняла руку и со словами «Коля, Коля, смотри!» показала че-рез мою голову вверх. Я оглянулся. Над рекою закладывала вираж утка, и, по всему, курс птицы пролегал над нами, на убойном расстоянии. Я замер на мгновение, затем бросился к палатке, выхватил бельгийский полуавто-мат, передёрнул затвор. Утка была над головой, и я выпалил раз пять кря-ду. На штык, как говорит Бодя. Жирная кряква не обронила ни пёрышка, вошла только в резкий набор высоты и скрылась за лозняком правого бере-га.
Установилось неловкое молчание. От костра нашего с решёткой из тита-нового сплава, проводив тяжёлую птицу взглядом из-под ладони, жена моя произнесла сдержанное «да,жаль», но туровские стрельбу мою не коммен-тировали, спасибо. Они стали рассматривать моё ружьё, прикладывались, но, справившись о стоимости, с тихим «да, вот это аппарат» приставили ружьё к палатке.

Я отметил про себя уместную деликатность простых белорусских хлоп-цев, как тут один из них заговорил о некоем отдыхаючэм из Москвы, кото-рый одним выстрелом из берданки три качки сбил. «Лет семь или сколько вот это. Из самой Москвы. Гришка из Найды сам бачыв. Ото снайперон был!» – не скупился парень на детали. Вообще-то, на Нижней Припяти го-ворят на живописной смеси трёх братских языков, но странная форма сло-ва «снайпер» насторожила меня. Я спрсил о Гришке и узнал, что это безно-гий инвалид из лесной деревни, – он ещё за воровство колхозного сена три года получил. Что Гришку этого предупреждали и строго, что даже били его и, наконец, посадили. «От это, на День Победы ему амнистия вышла. И года, считай, не отсидел…Так снова, злодий, возыць!»–заключил рассказ-чик весело.

Хотя и очень мне хотелось, но не мог же я после позорной пальбы по крякве переять славу у Москвича, выдуманного злополучным инвалидом из Найды. И я зашвырнул полуавтомат заграничный в палатку, вытащил из рюкзака бутылку первака от Васылёвой спирали, и до прихода МАЗа мы славно перекусили. Несколько раз приходилось мне сдерживать язык, ко-гда возвращался разговор к отдыхаючэму из Москвы, куда Гришка пересе-лил меня для пущего эффекта, понизив рангом старую «тулку»  до бердан-ки. Вертлявые чирки обернулись жирными качками, и погибло их сразу три. От одного выстрела.