Монастырский фуникулёр

                МОНАСТЫРСКИЙ ФУНИКУЛЁР 
          
    Старинный мой приятель является из Ленинграда всегда неожиданно, без всяких предупреждений.
      – А в Архангельске скоро черёмуха зацветёт,– слышу я от калитки.
      – Юра! Заходи! А что, на Неве – отцвела уже?
      – За вами не угнаться! Клубнику уже съели! Я в самолёте от мужика услышал и аэрофлотовской конфеткой подавился. В раю живёте, никак не привыкну…На море , нимало не мешкав! Утром автобус на Николаев, дела на «Носенко». Пошли!
      – Пошли-пошли, мне пора сезон открывать!
      – Ты это всерьёз или одесские шуточки?
      –Юра, какие тебе шуточки: помидоры непасынкованы! Но подождут, идём!
       Угощая северянина гостеприимным морем, непременно водил я его на поповский берег, как называли на Фонтане, дальнем одесском пригоро-де, уютную заводь под монастырём, прикрытую отрубистым мысом от ветров северной четверти. Ещё после войны ходили мы туда через мона-стырь, спускаясь по узкой тропке с крутого обрыва глиняного. Но со вре-менем всё изменилось: образовалась патриаршья дача, восстали заборы, запретительные указатели, и ходить «к попам» стали мы через разрушен-ный при румынах санаторий… И вот, мы внизу, у воды, тихой, «как в каст-рюле».В программе у нас – помимо купания до одури – мидии в собствен-ном соку. Пару раз слазили в свежую воду, надёргали мидий, запалили костёр. На огонь – кусок железа, и жаровня готова. Теперь – мидии ров-неньким слоем. Сидим, усердно помешиваем. Дыма  от влажного плавника предостаточно, но закуриваем: ритуал! Ждём и посматриваем на Сяву, а он из-под ног бычков таскает поминутно. Он здесь, говорит, с рассвета: «Вче-ра Кацапчик пришёл сигарету стрельнуть и сказал, что бичок берёт по-страшному.Пришёл проверить», – обьясняет Сява и как бы оправдывается , –  ловля бычков ему не по рангу. Сяве под тридцать, но он едва ли не со школы обладатель угрюмого опыта, засвидетельствованного наколками и фиксой жёлтого металла справа вверху. Напористая говорливость сразу располагает к невысокому ладному парню, но постоянная улыбка не вя-жется с внимательным взглядом из-под приспущенных век, и всякий в об-щении  Сява остаётся на определённой дистанции. С пенебрежительной медлительностью поворачивается Сява в нашу сторону и шутит по поводу возни у костра. Но дело у нас серьёзное, и уже потянуло пряными арома-тами дозревающего деликатеса.У нас ещё и пара бутылок чешского пива, прилетевшего утром из Ленинграда…Я доволен: угощение  морем и ми-диями рафинированного интеллигента с брегов Невы  ещё и колоритным Сявой расцвечивается.

      В пятидесяти метрах от нашей жаровни спускается вагончик мона-стырского фуникулёра. Из вагончика выходят две молодые женщины и мальчик лет десяти. Направляются в нашу сторону. Женщины с зонтами , у мальчика через плечо бинокль в чёрном футляре. Рассматривать странно-ватую компанию не  с руки, но сразу видать: издалека товарищи. Мальчик в коротких отутюженных штанишках и матроске, как я на довоенной фото-графии, к тому же разговаривает он то по-русски , то по-французски…
     – Добрый день!– говорит одна из женщин.– Мы, извините, рассматрива-ли сверху ваш костёр, и молодой послушник не смог нам объяснить, а вот наша французская гостья интересуется, что это вы затеяли с устрицами ?
      – Это мидии , мадам , – учтиво говорит из воды Сява и слегка  улыбает-ся, чтоб только великолепная фикса чуть показалась.– Это во Франции устрицы с лягушками, а мы мидии кушаем! – нагло лыбится Сява, а жен-щины тихо разговаривают по-французски .
      – И что, вкусно ?
  Я вынимаю изо рта порезанный при нырянии палец, но Сява опережает меня :
   –Пять минут – и можно будет пробовать!
 Русская переводит, француженка, как я понимаю, искрится от восторга . Мы шевелим мидии, они уже полураскрыты, пахучий сок пузырится с ти-хим шипением. Сява лезет из воды, швыряет на песок кукан с полусотней бычков  и, не вынимая изо рта сигареты, пробует.
      – Готово, берите! – приглашает Сява гостей к нашим мидиям.
      – Подожди ты, Слава, пусть малость проварятся,– вставляю, наконец, и  я слово .
      – А что ждать, они же их сырые  едят! – возражает Сява.   
  Пробуем. Гостьи под Сявины объяснения оттопыривают мизинчики, а мальчик воздерживается после мягкого французского настояния русской. В ход идёт пиво из Чешских Будеёвиц, но женщины отказываются: бокалов нет у нас, а «из горла» они не умеют; тем более , что у нас две бутылки на троих…
      – Мы спрашивали , но молодой послушник не знает: скажите, какими машинами   сооружалась траншея для фуникулёра ?
  Француженка слышит родное слово «траншея» и оживляется, что-то уточняет и даже говорит не безызвестное нам «о, ля-ля». Я сам толком ни-чего не знаю о машине, да и палец у меня во рту. Но Сява знает всё и объ-ясняет незамедлительно .
      – Машинами ? – блестит Сява фиксой на французскую гостью.– Володя Недбайлык лопатой прокопал!
      – Лопатой? – удивляется наша переводчица.
      – Да-а.Легко и просто, даже викидалки не надо, земля прямо в море са-ма летела. Лопата с подножкой и  сапоги ещё,– подтверждает Сява с уточ-нением.
  Русская запинаясь переводит, указывая на Сяву. У неё очивидные сложности: как я понимаю, она говорит женщине с берегов Луары  что, по заявлению вот этого человека, траншею в стометровом обрыве прорыл не-кий Владимир Беззаботный. Садовой лопатой с каким-то приспособлением для ноги.
      – Один!– вскрикивает француженка и показывает Сяве красноречиво оттопыренный указательный свой пальчик.
      – Он хотел, – врёт Сява дальше, – но не вышло .
      – Да-да , о , ля-ля, – понимает Сяву мадам. – Такая работа!
      – Та нет,– тянет Сява и картинно морщится.– За канаву эту монахи вы-ставили два ящика водки. Недбайлык прикинул: копанки дней на десять, самому выпить тяжело будет; он собрал бригаду, и за неделю справились .
      – За неделю! Сколько же человек?– визжит француженка.
      – Ну, считайте: сорок бутылок водки, пусть пять дней, так? Человек пять,– тщательно высчитывает Сява.
      – Это невозможно!Лопатами!– и наша быстро что-то тараторит по-французски.
      –А что тут такого,– Сява, ни разу не державший в руках лопату, уже и сам себе верит.– Инженер отмерил, Володя каблуком наметил и – вперёд, ребята. Ну, может, шесть, человек, не больше,– определяет Сява оконча-тельный состав землекопов.
   Наша читает целую лекцию мадам и мальчику. Она жестикулирует, копает, тычет рукою в сторону широкого наклонного жёлоба, разрезавшего почти вертикальную стену жёлтого обрыва. Оттуда на осыпь внизу спол-зают по шпалам рельсы к бетонной площадке у самой воды…А Сява рас-стоен, ему тяжело выпасть из центра внимания.
    – Кушайте же мидии, устрицы сварились, мадам,– расшаркивается Сява , надавливая на шипящие , и гостьи наши отдают должное незамысловатому блюду диких одесских пляжей. Сява сверкает фиксой, поминутно подправ-ляет кок великолепной своей канадки, – жизнь продолжается…

      – А что это за Недбайлык? – спрашивает вдруг молчаливый мой ленин-градец.
      – Володя! В клёше парусовом ходит усы казацкие . Водолазом или кем на Балтике служил до войны. Его на Золотом каждый день можно встре-тить: он там по вечерам пьёт контрольную кружку водки и стаканом пива запивает. За обкомовской дачей живёт,– Сява говорит об очевидном только для местного, и я обещаю Юре показать вживе нашего Недбайлова, кото-рый живёт над Золотым Берегом в маленьком домике, явно не по росту двухметровому хозяину. Француженка участливо кивает на мой палец , на-поминает, что нужно перчатками пользоваться. Мы узнаём, что она из французских православных, что гостит у представителей нашей миссии во Франции, что у них сейчас отпуск. Великолепный день в разгаре, завязался лёгкий бриз, и слегка посвежело. Но на воде нет и ряби; странное слово «бунация» говорят у нас о таком море. С мидиями, между тем, покончено, иссякло пиво, и Юра суёт бутылки в наш рюкзачок,– я, было, отбросил стеклянную тару на осыпь…Визитёры благодарят нас, прощаются, и скоро открытый вагончик фуникулёра втягивает их по склону «траншеи» в жел-тую глиняную прорезь, увозит в непонятную жизнь в параллельном мире.

  Однако, Юра мой откровенно томится, ни остатки пиршества собирате-лей, ни прелести июньского Эвксина не интересуют северянина, голова его отвёрнута в сторону фуникулёра.«Пойду-ка гляну»,– говорит он, наконец, и  направляется к чёрноризцу, который дневалит на нижней площадке ; долго говорит с монахом. Они наперебой тычут руками вверх по склону. Юра человек дотошный, он поднимается по леснице вдоль рельсов, спры-гивает на глину и рассматривает стену, даже щупает иссушенные солнцем откосы.

      – И что он там забыл?– пожимает плечами Сява. Плечём, сказать по-точнее…
    Юра возвращается.«А ты знаешь, ведь и впрямь лопатами прорыто», – говорит .
      – От ты даёшь!– удивляется и Сява.–Лопата с подножкой– вот и вся те-бе техника.
      – Какая работа! Нас, Николай, размерами не удивить. Ты же был в кор-пусах Молотовского завода, как пирамиды торчат над Белым морем. А по-перечный спуск на Красной кузнице, а плавучие доки в четверть километ-ра. Но сложно мне представить, как подходит человек к самой кромке об-рыва, смотрит вниз, кричит славянам, чтоб поостереглись на песочке, и вонзает лопату в землю и начинает невообразимую, бесконечную рабо-ту…И всё это «без чувства упадка и уныния», за два ящика водки. Какая отвага!..
 Сява подвязывает к цветастым плавкам кукан, лезет в воду. В уголке рта сигарета. Вот Сява поворачивает голову, смотрит через плечо на фунику-лёр, и его скула и плечо двигаются друг к дружке : Сява недоумевает, его  жесты красноречивы.«А ведь, действительно,» – как бы говорит Сява.