проза

Серийный убийца.

Выйдя из машины, Лиза,  блондинка с большими зелёнными глазами, одетая типичным образом,  поправила на себе колготки и примкнула к трём дорожным проституткам, сидящим  на скамейке у обочины дороги. Она села, положив ногу на ногу, так чтобы их стройность и длина производили впечатление. Те окинули её тремя парами внимательных,  любопытных  глаз и переглянулись.
- Что-то я тебя, подруга, раньше здесь не видела, - сказала одна из них, та, что сидела  ближе, накрашенная под цыганку брюнетка,  и выпустила ей в лицо табачный дым «Мальборо», смешанный с запахом жвачки «Одоль». Здесь наша плантация.
- Да,  я  в курсе, знаю. Вас Кривой пасёт. Я с ним вперёд натурой расплатилась. Девки громко рассмеялись:
- Значит ты теперь «Зульфия», любимая жена. С нас он за каждого клиента берёт 500, если этот обычный «фраер», если же «c мошной», такого он «Махмудом» называет, за него ему причитается стольник зелёных. Так, что, сама понимаешь, клиенту приходится угождать, чтобы раскошелился. «Фраер» обычно не выбирает. Кому из нас подошла очередь, с той и едет. «Махмуд» выбирает сам. Такой у нас устав. Мне кажется, ты шалава тёртая, но, для верности, я тебя, так сказать, посвятила. Кроме того, в чёрную Волгу садиться опасно. Нас предупредили, можно нарваться на бабского киллера. Мы все теперь с финками и газовыми баллончиками ходим, такая «се ля ви» пошла. Однако, нарвись он на меня, я бы ему точно яйца отрезала или откусила.  А как тебя кличут, подруга.
- Зовите меня Зульфия. Мне эта кликуха понравилась. Пока они болтали, окончательно стемнело. От озера, что неподалёку  пополз туман.
Девки собрались уходить. Простудиться, себе дороже станет, - решили они. После их ухода младший лейтенант милиции Лиза Переверзева, новоиспечённая Зульфия, ещё некоторое время продолжала сидеть на  этом лобном месте, вспоминая  последний разговор со своим командиром, капитаном Заврзином,  которого ей удалось убедить, что в районе промышляет серийный убийца. Главным её аргументом было то, что временной промежуток между исчезновением женщин был  почти постоянным – три-четыре недели, два дня туда, сюда. Заварзин высказывал сомнения. Его смущал возрастной разброс жертв. Но последний случай исчезновения 18 летней проститутки Светланы Глазко, о котором сообщил ему его агент, заставил его согласиться с планом лейтенанта Переверзевой:  ловить убийцу на «живца», в качестве которого  она предложила себя. Ей очень не понравилось, что Заварзин, через прессу, оповестил население, об опасном убийце, нападающем на женщин, но он объяснил ей, что иначе нельзя, что  он обязан предупредить людей.
Она посидела ещё 15 минут, убедилась, что её не подслушивают. Потом сообщила по мобильнику, что минут через двадцать она пойдёт по шоссе в сторону города, и там её можно будет  забрать, так как сегодня её охота, по-видимому, успеха иметь не будет.
    Бабский киллер,  как его обозвали проститутки, серийный убийца по газетной информации и милицейским отчётам,   сравнительно молодой брюнет среднего роста, мускулистый с колким, пристальным взглядом темно карих глаз, внимательно наблюдал за Лизой.  Он сидел за рулём своей далеко неновой чёрной Волги, тихо урчащей заведённым мотором,  на проходящей неподалёку старой заброшенной дороге, ведущей к ещё недостроенной генеральской даче.  Хотя ему издалека была видна лишь  тень милицейской приманки на скамейке. Он знал, это она.  Ситуация его забавляла, а туман настраивал совершить задуманное, - похитить „приманку“ под самым носом у ментов.  Вот она пошла в сторону города. Но вдруг, оглядевшись по сторонам,  сошла с дороги по тропинке  в высокие кусты. Он мгновенно оценил ситуацию, выскочил из машины, подкрался к ней, присевшей на минутку, сзади и, закрыв рот своей большой ладонью, накинул на шею петлю из узкого ремня. Слегка придушил, потом ослабил, во время рефлекторного глубокого вдоха усыпил её маской с эфиром  и  скрытно поволок к машине. Там он упаковал её в багажник. Послушал милицейский эфир с помощью её мобильника. Те спокойно переговаривались и дожидались её выхода из кустов. Он тронулся с места и, не включая фары, поехал  к недостроенной генеральской даче. Там он открыл ворота, которые не были на замке и, мимо крепко спящего сторожа, проехал через дачу на внутреннюю объездную дорогу, по которой, совершив небольшой крюк, оказался на полосе Выборского шоссе, ведущей от города. Стремительно промчался по ней километров пять, потом свернул с трассы на участке гаражей дачников. Вскрыл один из них. В нём оказалась красная Нива. Покопавшись одну минуту, запустил мотор без ключа. Перенёс  на заднее сидение бесчувственную Лизу. Свою машину поставил в гараж, облил бензином из канистры, потом облил весь гараж и поджёг. Послушал милицейский эфир, там царила паника. Они уже искали его на недостроенной генеральской даче, допрашивали несчастного дворника. Но пламя ещё не заметили.  Он постоял, дождался, пока они почувствуют гарь и заметят пожар. Теперь он поехал на Ниве им навстречу, обратно в сторону города и свернул на   ветку, ведущую к посёлку Песочный. Его никто не заметил. Через 15 минут он оставил бесчувственную Лизу на своей маленькой дачке, спрятанной за роскошными постройками других.  Потом поехал на Ниве в сторону остановки электрички. Платформа была пуста, у станции ни души. Там, он закрыл Ниву, своими ключами,  их у него было много, предварительно забрав из неё кеды, связанные шнурками, которые прихватил со своей дачи, перебросил их через плечо и пошёл к станции. На платформе переодел свои полуботинки и выбросил их в урну. А в кедах, спортивным бегом возвратился на свою дачу.  Лиза лежала там, где он её оставил, в прежнем состоянии, с заклеенным скотчем ртом, в наручниках, на ковре рядом с диваном.  Убийца затопил маленький камин, добыл из шкафчика нашатырь, смочил им ватку и поднёс к её носу.  Лиза вдохнула, застонала,  чихнула и очнулась. Он подождал, пока она осмотрится,  вспомнит, что с ней произошло и встретится с ним глазами.
От всей твоей ментовской оснастки я тебя освободил, - сказал он и показал Лизе её оснащение для связи и мобильник. Теперь можем   спокойно поболтать. Своё лицо я от тебя не скрываю. Сама понимаешь, что это значит. Сейчас ты встанешь. Пойдем в ванную. Там я тебя сам помою, всю, с головы до ног. У меня есть хорошее мыло и отличный шампунь. Вот когда ты станешь чистенькая и пахучая, тогда и поговорим. Ты же никакая ни будь там грязная шлюха,  которую и трахать то опасно. С тобой надо обращаться уважительно, как того заслуживает младший лейтенант милиции. Но при этом не забывать, разумеется, что баба есть баба. Она стала подавать ему знаки. Ты хочешь что-то сказать? А вопить не станешь? Лиза отрицательно помотала головой. Если закричишь или зашумишь, пеняй на себя. Он расклеил ей рот. Она вздохнула глубоко. Сказала спасибо, молодец. Он опустил глаза и тихо произнёс:
- Молодец-жеребец. Начинается попытка психологической обработки. Заранее предупреждаю, ничего не выйдет.
- А собственно почему?  Считаешь себя безнадёжным?
- Нет, просто трупом. Говорить с трупом бесполезно. И не будем, об этом больше, не надо. Пошла в душевую, и раздеться догола. Он помог ей подняться.
- В наручниках мне трудно. Я не привыкла.
- Ничего, я помогу. В просторной душевой он закрепил её руки в наручниках за крюк в потолке. Она сказала.
- У тебя всё как на скотобойне.
- Заткнись.
- Грубым быть тебе не идёт.
- Сейчас стану нежным. Он и сам разделся до трусов. Начал аккуратно снимать с неё одежду, пока не обнажил.
 Хотел было сорвать нательный крестик, но она тихо сказала: не надо. Он отступил немного, посмотрел на неё голую. Сказал:
Ладно, тебе идёт. Ты красивая.
Как тебя зовут?
- Мария, - сказала Лиза спокойно и улыбнулась. Он некоторое время полюбовался, задумался, тщательно намылил её мягкой губчатой мочалкой, затем обмыл теплым душем. Сел на табуретку опустил голову, потом поднял на неё глаза и сказал:
- Мария, говоришь. Так звали мою дурацкую мамку, которая била меня и била. Пока я не сбежал. В ней точно дьявол сидел, припадочная была что ли. То истязает, то вдруг начинает плакать и обнимать так, что чуть не задушит. То напьётся и валяется бесчувственная, вонючая, то срывается куда-то убегает, даже не спросит голодный я или нет. Всё же она была моя мать. А этот хмырь, её хахаль, с размаху ей по роже, и потом, не раздевая, совокупляется. Она перед ним унижается, а после на мне зло срывает.
- Все вы мужики скоты! - кричит. Я уже в детдоме был, она померла. Врачи сказали: алкогольная миокардиопатия. Я не понимаю, что это такое, но, как мне удалось выяснить, от неё погибает большинство настоящих алкоголиков, начавших пить c 18-25 -ти, дольше 50-55-ти  не живут.   Мне тогда 16 стукнуло. 
    Он ещё раз полюбовался Лизой, склоняя голову то вправо, то влево. Сказал, потерпи немного. Принёс дополнительное освещение и фотоаппарат. Начал фотографировать её с разных углов зрения. Увлёкся, попросил:  подвигайся.
- Сними с крюка. Он снял. Она подвигалась, но пошлых поз не принимала. А он всё щёлкал и щёлкал. Потом сел сказал: отдохни, сядь рядом. Она села. Он притих, как будто чего–то ждал. Она сидела спокойно и поглядывала на него сбоку. Потом сказала: между прочим, я тоже детдомовская. Не глядя на неё, ответил:
-  Врёшь! Разжалобить хочешь.
Вскочил, замахнулся, чтобы ударить её по лицу.  Но не успел, Лиза воспользовалась тем, что обе его ноги оказались  на одной линии, наступила  на левую и толкнула в грудь.  Мужчина упал на спину и ударился затылком о бревно, приготовленное для камина. Огорошенный он закрыл глаза. Лиза, села на него, умудрилась, несмотря на наручники,  приподнять его голову.
Она бормотала:
- Коля Саранцев, очнись. Он открыл глаза.
- Откуда ты знаешь, как меня зовут?
- Я же тебе сказала, что я тоже оттуда. Я Лиза Переверзева. Тебя я узнала, когда ты меня на крюк фиксировал.
- А, Мария, это что ли   кликуха?
- А ты вспомни, как вы, парни, называли нас девчонок, всех подряд. Вы называли нас Машками.
- То-то я  смотрю на тебя, и понять не могу, почему такое странное ощущение,  будто  профиль  уже где-то видел.
- Как голова?
- Пустяк, небольшая шишка.
- Может холодный компресс сделать?
- Не надо, заживёт и так, как на собаке.
- Я до смерти перепугалась.
Она склонилась к нему и прижалась к его щеке. Он обнял её за талию. Через полчаса они лежали на его широком диване после секса ещё голые, накрывшись одной простынёй. На стенах вокруг висели фотографии его жертв в разных позах.
Лиза,  со снятыми наручниками, доверчиво покоясь на его груди и, глядя ему в глаза, созналась, что ещё 6 лет тому назад в детдоме была в него влюблена. Но он уже тогда был  мрачный, неразговорчивый, часто злой, его даже парни побаивались. А главное, у него и друзей, насколько она помнит, не было. О нём говорили, что Саранцев - волк одиночка. И она не решалась  ему открыться.
Она спросила:
- Помнится мне, что ты собирался в школу милиции. Готовился. Всегда ходил с учебником по криминалистике.
Как же случилось, что ты, Колька, до такой жизни дошёл - девчонок душишь?
- Он закрыл глаза, минутку помолчал, потом оживился.
- Ты в самом деле хочешь это знать? Посмотрел на неё пристально, даже как будто с надеждой. Теперь она лежала на спине, глядя в потолок.
- Я тебе всё расскажу, как на духу. Погоди, закурить надо.
Он вскочил, закурил, вернулся на диван. Сел, скрестив ноги по-восточному, сделал глубокую затяжку и начал исповедоваться.
- Первую, Валю Угорскую, я не убивал, её даже на фотографиях здесь нет. Мы встречались, друг другу очень нравились. Она хотела меня, уверяла, что ещё ни разу с мужчиной не была. Я не решался, не знал нужно ли нам это. Боялся, что она забеременеет. Но однажды мы с ней пошли в лес по грибы. Постелили коврик. Выпили бутылочку вина, перекусили. Потом стали ласкаться, целоваться. Я возбудился, она помогала. Я понял, что лишил её невинности. Но после оргазма она внезапно потеряла сознание, такое,  у девушек случается, как я позже узнал, но тогда я очень испугался. Вода и вино, которые мы с собой принесли, были уже выпиты. Я схватил термос и помчался к озеру, которое находится от этого места в километре. Поспешно заполнил его и стремительно назад. Когда я вернулся, она всё ещё не пришла в себя.  Я пытался напоить её, заливая воду в рот прямо из термоса. Это было моей роковой ошибкой. Она начала кашлять и давиться, может быть, что-то попало ей в дыхательное горло с водой. Она судорожно хватала воздух, я пытался помочь, как мог, бил по спине. Но она всё больше синела и, в конце концов, задохнулась. Я был потрясён случившемся, никак не мог смириться,  с тем, что она умерла. Вдруг мне подумалось, что если она потеряла сознание во время секса, то секс, может быть, вернёт её к жизни. Она была ещё тёплая, мягкая. Конечно, это было безумие, которое постигло меня от испуга и горя. Но я это сделал. Ты себе представить не можешь, что я пережил? Какое это было, всеохватывающее, горячее чувство, в котором объединились горе и страсть. Точно сама моя душа пыталась в неё прорваться. Потом я рыдал, тряс её, умолял ожить.  Начало темнеть. Я никак не мог решиться её похоронить. Всю ночь я был рядом. Ближе к утру,  она стала холодной. Я вырыл могилу, завернул труп в коврик и похоронил. Вернулся домой ранним утром.
   Она, сравнительно не давно, приехала из деревни, жила в общежитии. Никто её не искал. Видимо в общежитии полагали, что домой уехала, а в деревне наоборот, думали, что в городе устроилась и о них забыла.
Его рассказ  поселил в сознании Лизы ужас, она поняла, что имеет дело с классическим случаем некрофилии, как описывают её в учебниках криминалистики. Что всё неизбежно закончиться тем, что он её убьёт. Чтобы выиграть время, она спросила:
- Могу согласиться, что в смерти первой своей жертвы ты не виновен.
Он помолчал, опустив голову. Потом произнёс:
- Если ты согласна, что я её не убивал, почему ты называешь её жертвой?   
- Ладно, прости, я неправильно выразилась. Но,  как  же ты, всё таки, убийцей стал?
- Не спеши. Это случилось не сразу. В течение следующих двух недель со мной происходили странные вещи. Каждую ночь я видел свою Валю во сне. Будто мы оба в каком-то странном месте. Всё вокруг темно. Только она светится. Просит меня жестами к ней не приближаться. А я вижу её, чувствую её так явственно, как живую, спрашиваю: « Это ты? Так ты оказывается жива?» В ответ она жалобно улыбается. Я хочу приблизиться к ней, обнять её и внезапно просыпаюсь.
  Но, время шло.  Я продолжал работать слесарем - водопроводчиком. Ходил по квартирам, чинил проржавевшие водопроводные трубы, менял краны. Однажды, хозяйка в одной из квартир оказалась миловидной женщиной, очень похожей на Валю. И блондинка, и глаза, и росточка такого же. После работы она предложила угостить меня чаем. Как вас зовут, спросила она? Я сказал: Николай, - а меня Валентина. Это она произнесла, стоя ко мне спиной у плиты. Если бы она в этот момент смотрела на меня, то, наверное, заметила бы, как меня затрясло. Потом мы пили чай и беседовали. Она спросила:
- Вы, наверное, женаты?
- Нет, - ответил я.
- А я замужем. Муж месяцами за границей работает. Теперь в Мороко. К новому году вернуться должен. А я заждалась, больше не могу. У меня подруга есть. У неё муж капитан корабля, тоже месяцами дома не бывает, плавает. Так она после четырёх лет такой жизни в больницу попала, у неё рак яичников оказался. Её врач объяснил ей, что такое может произойти, в том числе, и от длительного воздержания.
  Я чай дохлебал и заторопился. Она говорит, куда же вы? Посидели бы ещё. Я встал, отвернулся. Вдруг мне за себя страшно стало:  почему это я не могу на неё спокойно реагировать?  Аж, внутри всё дрожит.
- Нет,- отвечаю,- не могу. Другой раз. Оставил ей номер своего телефона и ушёл. Она мне звонила несколько раз,  пока я, наконец, решился. Я заехал за ней, и мы поехали загород. Оказалось, у них в деревеньке, под Токсово, загородный домик имеется.  Ветхий, но отремонтированный. Внутри избы уютно, если протопить печку, тепло. И большущее ложе, прямо по середине комнаты. Мы крепко выпили, даже особенно не закусывали. Дальнейшие подробности  тебе рассказывать не стану, но одно скажу - эта дама, хозяйка домашняя, из меня все соки выжала.
Требовала: Ещё! Ещё! Наконец, сказала:
- Ни как не могу насытиться. Придуши меня слегка. Ну, я и придушил. А потом похоронил рядом с моей Валей. Он помолчал, сделал глубокую затяжку и спросил:
- Ну вот, скажи, виноват я или нет?
Лиза слушала его, вся похолодев, как парализованная.
- Виноват, не виноват, рассказывай дальше. А сама вспомнила,
 что о таком состояние женской гормональной системы где-то  читала.  Саранцев прикурил новую сигарету от выкуренного окурка и продолжил:
- После этого случая, я понял,  теперь меня могут легко вычислить. Во-первых, потому, что водопроводчика, знает весь дом и даже вся улица. А во-вторых, у домохозяйки, естественно, было много подруг  и они, конечно, знали её характер и склонности, а может быть, кое - кто из них, знал и обо мне. Возникли панические мысли уволиться, смыться, потерять паспорт, завести другой, на другую фамилию. Но это означало быть объявленным во всероссийский розыск. Пока я медлил, раздумывал, что делать? Как это не удивительно, всё обошлось. Подруги сообщили в милицию. Милиция – мужу. Он вернулся на несколько дней и попросил органы её не искать. Давно знал, что она неверна и, по-видимому, подалась к старому приятелю. Начнём делить имущество, сама появится – сказал он следователю. И, хотя дело и не закрыли, но отложили. Я продолжал работать слесарем ещё две  недели. Потом уволился и устроился на авторемонтную станцию.
- Какую?  Вырвалось у Лизы.
- Ты имеешь право знать. Всё равно это канет в вечность.
- Неужели ты и меня кончишь?
Он посмотрел на неё долгим взглядом, и печально утвердительно покачал головой.
- Куда же мне деваться? Как правильно сказано у О. Генри:
« Боливар не вынесет двоих».
- Да, да, помню!  Ты всегда много читал. Я замечала в твоих руках и Диккенса и Гюго, и Толстого, и  детективы, ты книги просто глотал.
-  Не отвлекай меня. Так вот, стал я работать на автостанции. Работал много, чтобы ни о чём другом не думать. Только о работе. Старался не выпивать. Пьянство могло выбить меня из колеи и вызвать приступы моей болезни.
- Ты уже понял, что болен?
- Да, я – убийца!  Но не дурак,  как ты, надеюсь, уже догадалась.
На станции у меня бывали клиентами и женщины-водители, которым требовался срочный ремонт машины. Один раз,  заехала для контроля своей «Тайоты» молодая, так лет 30-33-трёх, профессорша из университета. Вся из себя: и причёска, и костюмчик, и за версту тонкими французскими несёт. Говорит с тобой, но тебя не видит. У меня, дескать, времени в обрез. А у нас, как назло, все подъемники оказались заняты. Я предложил ей на яму заехать, и сам спустился для осмотра.
  Она стоит рядом с ямой, курит и с подругой болтает, которая тоже машину ждёт. Подруга, как я понял из их разговора, учительница литературы, работает завучем в одной из средних школ Василеостровского района, сообщает профессорше, что замуж собралась. Та естественно поздравила. Дескать, давно пора, тебе уже 29. Дольше тянуть нельзя. И кто же он, если не секрет?- спрашивает.
- Некто Нестеров Вадим Семёнович, - отвечает училка.
- Нестеров, Нестеров, знакомая фамилия. Где-то слышала.
- Ты должна знать. Он известный в городе бизнесмен.
- Да, да, - соглашается учёная дама, - припоминаю. Извини, задам банальный вопрос: брак по любви?
- Чтобы я была, как-то особенно влюблена, сказать не могу, Но, он мне нравится. Я им горжусь, когда мы вместе бываем на людях.  То, что называют «любовью», я думаю, понятие собирательное. Мне известно одно высказывание композитора Вагнера в беседе с другим композитором, имя которого я забыла, Россини кажется. Так вот, Рихард признавался ему, что хотя он написал много музыки к любовным сценам в своих операх, но сам он в любовь не верит и считает её красивой сказкой.
- Это неправда, - отвечает учёная. Мне очень жалко людей,  ни разу  не испытавших любви. Это состояние трудно описать. Необъяснимое душевное влечение. Сам не знаешь, почему, как, откуда оно возникло, и с каждым днём становится сильнее, пока не  захватит тебя   целиком,  всю  душу. Оно, придаёт какой-то тревожно радостный фон всему твоему существованию, наполняет день смыслом от мысли, что ты можешь общаться со своим предметом и надеяться. Если такая любовь оказывается не разделённой, то внезапный категорический отказ  нужно пережить.   Абсолютная пустота в груди, справиться с собой бывает очень нелегко, и убедить осиротевшее сердце жить дальше удаётся не всем и не всегда. Именно поэтому в юношеском возрасте чаще случаются самоубийства. Нет, любовь это не миф. 
   Я готовлю на эту тему статью в литературную газету. Но не стану  тебя больше смущать и для утешения напомню, что сказал об этом Лев Николаевич устами Анны Корениной: «Сколько голов, - столько умов и сколько сердец, - столько родов любви».
- Нет, нет, - говорит училка, - расскажи,  пожалуйста,
поподробнее. Мне это очень интересно. Я же, как раз с такой молодёжью работаю.
- У меня нет времени  объяснять тебе мою теорию, но скажу  одно, если бы предки влюблённых увидели его или её, избранника или избранницу, они бы одобрительно закивали головами. Понимаешь?
- Нет.
- Скажу прямее: я полагаю, что образ, который мы ищем, хранится в нашей наследственной  памяти. Кому он принадлежит, близкому или далёкому предку, не важно. Но совпадение с ним является для нас необъяснимым источником сладостного ощущения, и роднит с тем, кого любишь. 
А у меня, в яме, подслушавшего каждое её слово, мелькнула мысль: а что для меня является  сладостным? И мне опять страшно стало. Я присел на стульчик, который там стоял и подумал:
Предков своих я абсолютно не помню. Бабка и дед в деревне жили, и оба померли, когда мне ещё года не было. Может быть, я болен какой-то наследственной болезнью.   
Тут ученая дама тихонько постучала ладонью по машине.
- Эй, вы там внизу, уснули что ли?
- Я отвечаю. Всё в порядке. Осмотр закончен. Вылезаю, вытираю руки ветошью и говорю:
- Через 10 тыс. км. надо тормозные колодки поменять. Других замечаний не имею.  Она сказала, спасибо. Дала на чай. Оплатила в кассу и укатила.
    В тот день, после работы я пошёл домой пешком. Хотелось переварить услышанное. Пытался понять, что же со мной происходит, почему в состоянии сексуального возбуждения, я становлюсь агрессивным. Я тщательно и беспощадно анализировал себя. Прежде всего, я понял, что в такие моменты сознание как будто мутнеет или точнее слабеет. Нет, это не раздвоение личности, никакой другой личности не возникает, ты остаёшься самим собой, но в тебе, в внутри, точно загорается адский пламень. Ты больше не в состоянии собой управлять.  Вспомнил, о том, что раньше читал в учебнике по криминалистике,  и пришёл к выводу, что, пожалуй,  состояние моё в такие моменты ближе всего к  патологическому опьянению.
   Помнишь, у нас в детдоме, в старшей группе, был один парень, Михаил Воронков. Стоило ему выпить один стакан водки, и он начинал всех подряд бить и всё вкруг себя громить. Как-то его заперли в  мужском многоочковом туалете, чтобы он не мешал праздновать новый год. Так он все унитазы с корнем вывернул и разбил. Моё состояние подобно, но возникает оно не от алкоголя, а от собственных гормонов. Которые, видимо, внезапно выбрасываются в кровь, и оказываются, может быть, в десятки раз выше нормы. Совершенно собой не владеешь.
    Эти размышления, тем ни менее, успокоили меня, а прогулка по лесистой местности сняла усталость.
    Я сел на скамейку закрыл глаза и подумал: о том, что мне, пожалуй, всё же, нужно уехать, Завести жену детей и забыть всё   происшедшее, как страшный сон.
Вдруг слышу, кто-то сел на скамейку рядом и говорит, обращаясь ко мне:
-Так вот вы  где! Открываю глаза и вижу молодую особу, подругу домашней хозяйки, которая всегда строила мне глазки за её спиной.  У неё  хорошая фигура и круглые колени, но мозги оставляют желать лучшего.
 Не могу вас припомнить, - отвечаю, -  мы разве знакомы?
- Я подруга Вали, Оля. Помните, она нас как-то знакомила? Я делаю вид, что вспомнил.
- Да, да, - говорю, узнал. Вы, кажется, билетершей в театре работаете. Не замужняя.
- Правильно, значит, узнали. У нас сейчас Риголето дают, я могу для Вас бесплатно место в партере организовать.
- Нет,- отвечаю,-  не надо. Я оперу терпеть не могу. Когда случается услышать, всё  время ощущаю ходульность, передачи  речи пением.
- Вы случайно не знаете? – продолжает она разговор, - куда это Валя скрылась.
- Нет, - отвечаю, - понятия не имею.
Тут её прорвало, и пошла она катить бочку на свою подругу.
Дескать, ни чего в ней особого нет, но мужики на неё, как на мёд. Другие, к примеру я, и работу имеют, и духовно богаче, но остаются незамеченными. А всё почему? Ведут себя скромнее. Не кидаются на каждого мужика.
Тут мне смешно стало. Говорю ей: может быть, я в  вас действительно, что-то не доглядел, пропустил. Ну-ка, ну-ка встаньте, говорю, мадам пройдитесь. Я погляжу. Она встала, и так самодовольно виляя задом, прошлась взад, вперёд.
Да говорю, действительно кое-что есть. Только глуповаты вы и чувства юмора у вас маловато. Тут она вспылила:
- Сам ты дурак. Кинула на меня презрительный взгляд, и, гордо задрав голову, с обиженным видом удалилась.
Лиза не выдержала.
- Так ты и эту дурочку придушил.
- Нет, дело было в пустом театральном зале, после спектакля. Я просто обнял её не осторожно сзади, так, что первый шейный позвонок не выдержал. Потом бережно отнёс на руках в машину и похоронил рядом с Валями.
- И труп, конечно, предварительно изнасиловал.
Николай печально утвердительно покачал головой и развёл руками.
- Ещё кого-то кончил?
- Да. Её подругу, которая тоже кассиршей работала. Полиной звали.
Со мной опасно иметь дело. Разве только чья то большая любовь может меня излечить. И то сомневаюсь. Кто же станет собой рисковать и в такую грязь лесть.
Он безнадёжно поник головой и опустил руки.
Лиза не выдержала, в ней всё сильнее закипала злоба.
- Ах, ты дрянь, извращенец проклятый! Она вскочила, как была голая и стала с размаху бить его кулаками по голове. Он поднял лицо с закрытыми глазами, и она со всего маху начала лепить ему оплеухи и справа, слева. А он  улыбался какой-то жалкой улыбкой и бормотал: Ещё, ещё, сильнее, сильнее. Вот так! Мне легче становится. Вот так. Ещё, ещё. Поймал её руку, поцеловал. Сказал:
- Теперь хватит, и ты устала. Он зашёл в душевую, оттуда принёс ей одежду, мобильник и всю оснастку для переговоров с её начальством.
 Свяжись со своими ментами, –сказал,- сообщи, что находишься на даче N 66 в дачном посёлке напротив Рентгеновского Института в Песочном. Пусть поскорее приезжают. Быстро оденься, и я пойду  одеваться. Фенит аля комедия. Если я не выдержу и выскочу из душевой, вот тебе мой пистолет. Стреляй прямо в голову, не жалей, если не хочешь сама погибнуть. Он вложил ей в руку пистолет. Поцеловал в щёку и удалился в душевую. Она так и сделала. Тут же позвонила капитану Заварзину.  За минуту оделась и, проверив пистолет, направила его на дверь в душевую. Через 17 минут, воя сиренной, примчалась группа захвата. Вломились в открытую дверь, в масках, под прикрытием  трёх стволов. Остальные блокировали дом со всех сторон.  Заварзин вышел вперёд. Обнял Лизу.
- Ты в порядке?
Она молча утвердительно кивнула головой, взглядом указала на дверь в душевую и добавила: но я сама. Она подошла к душевой. Все насторожились. Заварзин  вынул пистолет. В наступившей тишине они услыхали какой-то настойчивый стук, который доносился снизу, со стороны пола. Стали искать и обнаружили в маленькой кладовке вход в подпол. Там оказалась, Светлана Глазко, молодая, красивая проститутка, раздетая, связанная, завёрнутая в одеяло, с заклеенным скотчем ртом.  Услыхав звук сирены,  она умудрилась,  постучать ногами в стену своей тюрьмы, крытую досками.  Светлана рассказала, что ещё в машине он её усыпил. Она проснулась уже здесь, в его конуре, с заклеенным скотчем,  ртом. Он вымыл меня под душем, сфотографировал, изнасиловал  и сказал:
Тебе придётся немного подождать, пока я с милицейской приманкой справлюсь.  Так она оказалась в этом подвале.
   Теперь Заварзин взял инициативу на себя. Он приказал Лизе отойти в сторону. Резко постучал в дверь душевой. Попробовал открыть. Не получилось.  Громко произнёс:
- Саранцев открывай, на выход!  Подождал минуту. Тишина.
Приказал: Ломать! Слабая дверь тут же разлетелась на куски. Все увидели аккуратно одетого в наглаженном чёрном костюме Николая Саранцева, с синим лицом, висящего в верёвочной петле, на том самом крюку, на котором он пытал свои жертвы и Лизу тоже.  Лиза отвернулась и заплакала. Капитан Заварзин заглянул ей в лицо, выразив во взгляде удивление.
- Мы с ним росли в одном детдоме, - пояснила Лиза. Мне удалось убедить его сдаться, но он считал, что болен не излечимо.  Капитан тихо произнёс:
- Возможно, он был прав.

Конец. Штутгарт. 04.08. 09.