Нунча

                Мелодраматическая пьеса-танец
                по рассказу
                М. Горького
   
   
                ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
   
   1. НУНЧА
   2. НИНА-ДЕВОЧКА
   3. НИНА-ДЕВУШКА
   4. ЭНРИКЕ БОРБОНЕ
   5. АРТУР ЛАНО, торговец, старый контрабандист
   6. 1-й ГОЛОС (мужской или женский)
   7. 2-Й ГОЛОС (мужской)
   8. 3-й ГОЛОС (женский)
   9. КОРДЕБАЛЕТ
   
   
   
   Танцы в пьесе не являются вставными номерами. Хореографическая драматургия должна, по возможности, превосходить литературную. В идеале исполнители ролей Нунчи, Нины-девушки и Энрике Борбоне должны быть великолепно танцующими актерами либо, что предпочтительнее, драматически одаренными танцовщиками-профессионалами.
   
   
   
                ТАНЕЦ-ПРОЛОГ
   
   (Музыка и танец начинаются за закрытым занавесом. Когда занавес раскрывается – танец в самом разгаре. В центре – Нунча. Мужчины-танцоры как бы не выдерживают предложенного ею темпа и она их "отшвыривает" одного за другим. И лишь с Энрике Борбоне танцует на равных и завершает танец с ним. По центру появляется старый контрабандист Артур Лано, разводящими движениями рук освобождает сцену от толпы и остается один. И танец, и все последующее повествование – воспоминание Артура Лано.)
   
   ЛАНО. Нунча! Свет очей моих! Единственная звезда души моей! Первая красавица нашего городка и первая танцорка. Нунча! Люди вспыхивали около нее, как паруса на рассвете, когда их коснется первый луч солнца. Да, да! Для многих Нунча была первым лучом дня любви, Нунча, простая торговка овощами и самый веселый человек в мире. Видели бы вы ее, Нунчу, когда она шла по улице рядом со своей тележкой, стройная, как тополек! А видели бы вы ее на рынке, когда стояла она перед ярко-разноцветной грудой овощей, словно нарисованная великим мастером! Стоит и – точно горит вся, а ее шутки, ее смех и песни веселыми искрами летают над головами людей. Она не была богата, но одеться умела так, что ее красота играла, как доброе вино в стакане хорошего стекла. Вино, о Господи! Мир, со всем его шумом и суетою, не стоил бы ослиного копыта, не имей человек сладкой возможности оросить свою бедную душу стаканом доброго красного вина. Подобно Святому Причастию, вино очищает нас от злого праха грехов и учит любить и прощать этот мир, где довольно-таки много всякой дряни... Но слаще любого вина для глаз и для души была красота Нунчи, был ее танец... Как долго я живу под этим небом и сколько людей я пережил! У меня уже почти нет друзей и знакомых, одни воспоминания... И самой дорогое воспоминание – Нунча, свет очей моих, звезда души моей... Хотите – расскажу вам о Нунче, о ее дочери Нине, о несчастном Энрике Борбоне? Было вот такое же раннее утро, да, да, – такое же раннее и я точно так же сидел за своим прилавком...

   (Входят Нунча и Нина-девочка. Нунча дает девочке свечу, крестит ее и подталкивает к дверям собора. Девочка входит в собор.)

   ЛАНО. Здравствуй, Нунча,
   НУНЧА. Доброе утро, дядюшка Лано.

   ЛАНО. Кочергу бы я поставил твоему непутевому Стефано, а не свечку. Кричать, божиться, размахивать руками – вот и все, что он умел. Но пусть бы руками размахивал, он ведь махал перед добрыми людьми ножом! Вот и домахался – проколол какому-то франту бок, а ему прокололи сердце.
   НУНЧА. Святая правда, дядюшка Лано, но только ты забыл упомянуть, что мой Стефано умел любить! Умел любить, как никто другой. И я его любила.

   ЛАНО. Любила! Тебе бы все любовь. У меня сердце болит за тебя и за твою дочь, за вашу бедность. Послушай, глупая, хватит тебе торговать перцем да морковью, ну чем тебе не нравится иностранный сеньор? Молодой, вежливый, воспитанный, богатый! Да и собой приятен.
   НУНЧА. Он мне нравится. Только я одного не могу понять – на каком языке будет говорить со мною этот сто раз выстиранный сеньор?

   ЛАНО. На языке золотых монет, дурочка! Какой-нибудь месяц, Нунча, и ты – богата! Он осыплет тебя бриллиантами! Обтрясешь его, как спелую грушу!
   НУНЧА. Нет. Иностранному сеньору я могу продать только лук, чеснок...

   ЛАНО. Дурочка!
   НУНЧА. ...перец, помидоры...

   ЛАНО. Как будто ты безгрешна по части мужчин!
   НУНЧА. Грешна, дядюшка Лано, грешна... (кружится по сцене) ...но только по любви грешна! За деньги – (резко останавливается) – безгрешна.

   ЛАНО. Тьфу на тебя. Я ведь не сводник, я тебе добра желаю. Тебе и твоей дочери. Раз человек богат – его надо обобрать, для пользы дела! Это тебе я говорю – старый контрабандист. Ну, что толку, скажи, с твоего голодранца Энрике?
   НУНЧА. Ах, дядюшка Лано!.. (Закрывает лицо руками.) Уехал Энрике...

   ЛАНО. Уе-е-ехал?
   НУНЧА. Уехал... Уплыл за море... В Австралию...

   ЛАНО. А когда обратно приплывет?
   НУНЧА. Сказал – когда разбогатеет.

   ЛАНО. Ну, значит, никогда не приплывет.
   НУНЧА (вздыхает). Я тоже так думаю. (Из собора выходит народ, среди них Нина-девочка.)

   1-й. Смотрите-ка, – Нина становится совсем точно мать! Красавица!
   2-й. Нунча, дочь твоя разгорается звездою, такою же яркой, как ты!
   3-й. Вот наша жизнь! Не успеешь допить свой бокал до половины, а к нему уже потянулась новая рука.
   НУНЧА. Святая Мадонна! Неужели ты, Нина, хочешь быть красивей меня?

   НИНА. Нет, мамочка, я хочу быть только такой, как ты! Мне этого довольно!

   (Всеобщий смех.)
   1-й. Скромное желание!
   2-й. Всего-то ничего: быть как первая красавица города!
   3-й. Нунча, неужели твоя Нина еще и танцует как ты?

   НУНЧА. Лучше! Лучше меня танцует!
   1-й. Неправда!
   2-й. Лучше тебя танцевать невозможно!
   3-й. Станцуй, Нина!
   НУНЧА. Станцуй, Нина!
   ВСЕ. Станцуй! Станцуй!
   


                ТАНЕЦ НИНЫ
   
   (Всеобщий восторг, аплодисменты.)

   2-й. Да, Нунча, гасит тебя дочь.
   НИНА. Нет! Мамочка – нет!
   НУНЧА. Конечно нет! Небо такое огромное – в нем хватит места для двух звезд. И мы не погасим друг друга.

   НИНА. Нет! Мамочка – нет!
   НУНЧА. Конечно нет, доченька. (Обнимает дочь за плечи.)

   ЛАНО (остальные стоят неподвижно). Почему-то мне запомнилось это утро... (Делает руками знаки, чтоб все ушли со сцены). Может быть потому, что в этот день уехал за море Энрике Борбоне и Нунча долго ходила грустная. Но потом опять повеселела. Пара ослов, огород, тележка – веселому человеку немного нужно, и для нее этого вполне хватало. Работать она умела, охотников помочь ей было более чем достаточно. Ха-ха! Когда у нее не хватало денег, чтобы заплатить за работу, она платила смехом, песнями... ну и всем другим, что дороже денег. На Нунчу многие женщины косились, но сердце у нее было честное – женатых мужчин она гнала взашей. Измена – наверное, это единственное, что ненавидела ее добрая душа. А потом... подросла Нина. О-о-о! В четырнадцать лет она была рослая, пышноволосая, с гордыми глазами. Смотрела на мир сквозь ресницы, смотрела бережно, томно, скромная, как монахиня... или как нож в ножнах! Ха-ха! Бедные мужчины уж и не знали на кого смотреть: на мать или на дочь! Даже я не знал, хотя уже тогда был стар и кровь моя остыла. Нунча гордилась красотой дочери, хотя и завидовала немного. Что поделаешь, все женщины таковы. Все бы ничего, но вернулся окаянный Энрике Борбоне. Нине как раз исполнилось восемнадцать лет. (Резко оборачивается в сторону фонтана). Эй ты, ну-ка, поди сюда! (Появляется Энрике и молча садится у фонтана). Что делал восемь лет в своей Австралии?

   ЭНРИКЕ. Ловил рыбу, искал золото, рубил лес.
   ЛАНО. Много заработал?

   ЭНРИКЕ. Кому какое дело. Сколько ни заработал – все мое. Заплатить тебе за стакан вина хватит.
   ЛАНО. И то верно. Налить?

   ЭНРИКЕ. Нет.
   ЛАНО. Грустишь! Что ж, я понимаю тебя. Для Нунчи ты слишком молод – не годится мужчине быть младше жены, да и... Ха-ха! Воображаю Нину в роли твоей приемной дочери! А для ее мужа ты слишком стар. Впрочем – нет. Шестнадцать лет не разница, для Нины подходяще. Вот только ты беден – это раз, и что делать с Нунчей – это два!

   ЭНРИКЕ. Не лез бы ты, старик, в чужие дела.
   ЛАНО. И то верно. Хотя ведь Нунча мне не совсем чужая. Я еще с ее бабушкой отплясывал перед этим фонтаном. Я был молод, красив, богат! Я высыпал перед ней в пыль пригоршню золотых монет, а она... Э-э-э... Такая же была безмозглая, как Нунча и Нина! Ну что эти дурехи нашли в тебе? Что у тебя за душой, кроме заплатанных штанов?

   ЭНРИКЕ. Врешь, старик! Штаны у меня новые. Неужели бы я осмелился танцевать с Нунчей в заплатанных штанах?
   ЛАНО. И то верно. Постой... Ведь ты тогда сидел не здесь. Ты сидел на паперти! (Энрике послушно переходит на ступени паперти собора.) Вот так. Совсем у меня памяти не стало... Кто из нас бренчал тогда на гитаре? Ты или я? (Энрике равнодушно пожимает плечами.) Я бренчал. (Берет гитару, перебирает струны.)
   
   
         Вот, как бывает на свете –
         Парень был дерзкий и смелый,
         Но вдруг цыганку он встретил,
         А цыганка песню пела.
         
         Он бы, раскрыв ей объятья,
         Принес ей любые подарки.
         Но мог, бедняга, отдать ей
         Только сердца пламень жаркий.
         
         Но сила любви безмерна!
         Цыганка любит – он счастлив с ней!
         Сердца влюбленного верность
         Всех сокровищ ей нужней.
         
         Цыганка...
   
   ЭНРИКЕ (выбегая на авансцену). Старик, ты разорвал мне душу! Цыганка! Одна цыганка! А если их две? Если я танцую с Нунчей и вижу Нину? Говорю с Ниной, а слышу Нунчу? Хуже пса мужчина, который любит сразу двух женщин, но для меня-то обе они одна женщина! Одно лицо, одна кровь, один танец! Одна женщина, одна, но в то же время их две – мать и дочь, а раз две – то для меня это значит – ни одной... (Горько смеется.) Но я люблю ее... А кого я люблю, старик?! Которой нет? Которая одна? Которых две? Ты долго жил, старик, ты был пиратом, контрабандистом, купцом, ты видел мир, ты мудр, как змий, скажи мне – как быть?
   ЛАНО. Не знаю, Энрике. Клянусь Святым Яковом – не знаю!

   (Вбегают девушки, парни, с ними Нина.)

   НИНА. Энрике! Они мне не верят! Я им говорю – Энрике видел черного лебедя...
   1-й. Лебеди бывают только белые!
   НИНА. Энрике, но ты же видел черного лебедя?
   ЭНРИКЕ. Видел.
   НИНА. Вот!

   2-й (позади толпы). Значит, черного лебедя выдумал Энрике, а не ты.
   ЭНРИКЕ. Кто это сказал? Пусть выйдет, я готов с ним разобраться на кулаках, на ножах, на чем угодно!
   (Все хором успокаивают Энрике.)
   НИНА. Энрике, ведь правда, есть огромные деревья, с ветками и листьями, но которые не дают тени? Ведь ты рассказывал...

   2-й. Чушь!
   ЭНРИКЕ. Помолчите там! Это эвкалипты. У них листья поворачиваются к солнцу не плоскостью, а ребром.
   2-й. Болтовня!
   ЭНРИКЕ. Вот я сейчас...

   ЛАНО. Ведь сегодня праздник Святого Якова! Надо танцевать, а вы готовы передраться!
   НИНА. Давай танцевать, Энрике!
   
                ТАНЕЦ
   
   
   (Нина танцует с Энрике, но где-то в середине танца появляется Нунча, непринужденно в танце отбивает у Нины Энрике. Не прекращая танца толпа уходит за кулисы, уходят и Нунча с Энрике.)
   
   ЛАНО. Не плачь, Нина. Не стоит ваш Энрике и одной твоей слезинки.

   НИНА. Я вижу! Я знаю! Я нравлюсь Энрике! А она встала между нами! Она с ним играет, как кошка, а я... я... страдаю! И он страдает!
   ЛАНО. Нина, Нина, какие твои годы? Ведь тебе всего восемнадцать.

   НИНА. Что – восемнадцать?! Я не маленькая, я хочу взять от жизни свое! Она жила много и весело, теперь для меня пришло время жить! Восемнадцать!
   ЛАНО. Я не то хотел сказать. Нина, у тебя вся жизнь впереди, все ее цветы, все ее сладости, а у Нунчи... у твоей матери...

   НИНА. Что – у моей матери? В ее саду меньше цветов? Вон она какая – мужчины глаз не сводят! А меня она заслоняет от людей!
   ЛАНО. Цветы Нунчи – цветы осени. Им уже недолго цвести. А Энрике – это все видят – приятен ей больше других.

   НИНА. Ах, дедушка Лано! Прости, но ты старик, что ты можешь знать о горестях и радостях молодого сердца?!
   ЛАНО. Может быть, может быть... Может быть я никогда не был молодым и не кипела во мне кровь... А может быть я мало пожил на свете? А, Нина? (Нина молчит.) Молчишь... Горести, радости... Ведь Нунча – твоя мать! Уступи ей!

   НИНА (топает ногой). Нет матери! Нет дочери! Есть две женщины и один мужчина! Посмотрим, чья возьмет! (Хочет уйти.)
   ЛАНО. Нина! Ты хочешь убить Нунчу?

   (На этих словах Нина замирает, но вновь яростно топает ногой и убегает.)
   ЛАНО. Заносчивое дитя! Дитя – победитель! Эх... Это было... да, это было вечером, в день святого Якова, я помню – еще закат догорал, оранжевый закат, а ближе к полночи... Да, это случилось в полночь – звезды сияли, как бриллианты. Надо же – столько звезд – и всем хватает места! Мир так велик – почему не могли разойтись в нем мать и дочь? Почему? А на площади было светло, как днем – фонари, факелы, костры! Кто только не клянчил милостей у Святого Якова, кто только не плясал перед собором, кто не пел, кто не пил вино! Так вот, в полночь они ворвались, как сумасшедшие, на площадь, Нунча была румяная и свежая, что твое яблочко... (Не успевает договорить.)

   НУНЧА. Энрике! Тарантеллу! Танцуем тарантеллу! Я хочу танцевать до утра!
   НИНА (внезапно появляясь). Не слишком ли много ты пляшешь, мама? Пожалуй, это не по годам тебе, пора щадить сердце!

   2-й. Дерзкие слова, но как ласково сказаны!

   НУНЧА. Девчонка! Это ты мне, при всех?
   НИНА.. Тебе! При всех! А молодой мужчина должен танцевать с молодой девушкой!

   НУНЧА. Святая Мадонна!.. (Закрывает глаза ладонью.) Как я не догадалась... Энрике! Ах, нет, молчи, молчи... За тебя сказали твои виноватые глаза... Хорошо, Нина, я отойду в сторону, ты не станешь жаловаться Мадонне на твою мать...
   НИНА. Энрике, ты будешь танцевать со мной, а мамочка пусть побережет сердце.

   НУНЧА. Мое сердце?! Ты заботишься о моем сердце?! Хорошо, девочка, спасибо! Танцуем вдвоем! До последнего! И посмотрим, чье сердце сильнее!
   ЛАНО. Нунча! Свет очей моих, не надо! Пожалей себя!

   НУНЧА. Молчи, дядюшка Лано. Высыпать в пыль пригоршню золотых монет – не безумство! Ты так стар, так мудр и рассудителен, что сама Смерть боится тебя! А я не монеты, я душу свою бросаю на каменные плиты! (Топает ногой, звучит музыка.)
   
                ТАНЕЦ-СОРЕВНОВАНИЕ
   
   (В конце танца Нина не выдерживает и, закрыв лицо руками, отбегает в сторону.)
   1-й. Ай да Нунча!
   2-й. Чье сердце сильнее?
   3-й. Не огорчайся, Нина!

   НУНЧА. Не огорчайся, дитя. (Гладит ей волосы.) Дитя, надо знать, что самое сильное сердце в танце, работе и любви – это сердце женщины, испытанной жизнью, а жизнь узнаешь, когда тебе будет за тридцать. Вот увидишь, я протанцую до рассвета! До утренней зари! У меня сильное сердце, его не надо беречь! Сейчас... Вот только отдохну немного... (Подходит к паперти, садится.)

   ВСЕ (вразнобой). Нунча! Где еще найдется такая красавица! Такая танцорка! Такая добрая женщина! Такая благородная!

   (Нунча легла на паперть.)
   ВСЕ (вразнобой). Отдохни, отдохни, Нунча! Ты звезда нашего квартала! Звезда нашего города! Да, да! Молодой девушке не сравниться с тобой!
   (Лано подходит к Нунче, берет ее за руку.)

   ЛАНО. Нунча умерла.
   ВСЕ (взрыв смеха и веселья). Еще бы не умереть! После такой пляски! Виват, Нунча! (Аплодируют, смеются, бросают на Нунчу цветы.)

   ЛАНО. Эй, вы! Я вам говорю – Нунча умерла!
   (Мгновенное молчание. Нина отрывает руки от лица и как сомнамбула идет к Нунче.)
   НИНА. Мама... мама... мамочка...

   ЛАНО. Умерла Нунча, умерла твоя мама.
   НИНА. Нет!! Нет!!! Мамочка, не умирай! Мамочка, прости меня! Мама!!! Это я убила тебя... Я! Я! Я! Мамочка, прости меня! Мамочка, не умирай! Мамочка, не покидай меня! Мама! Мама! Мама... Что мне теперь делать, как мне теперь жить без тебя?.. Мама…

   (Все в ужасе пятятся и бесшумно исчезают за кулисами. Остаются Лано и Энрике.)
   ЭНРИКЕ. Нина! Значит, такова судьба. Ты не будешь одна – вот моя рука. Это сильная рука, она тебя защитит, она тебя поддержит, она тебя никогда не оставит в одиночестве. Нина!

   НИНА. Уходи, Энрике. Если бы ты позвал меня всего лишь час назад, всего час! я бы ушла за тобой на край земли. Но теперь – прощай и уходи навсегда. (Энрике понурившись уходит.)

   ЛАНО. Вот так умерла Нунча... Доктора сказали, что у нее разорвалось сердце. Что они понимают, те доктора?! У Нунчи разорвалось сердце? Ха! У Нунчи было сильное сердце. Я вам скажу – у Нунчи не сердце разорвалось, у нее (шепчет) разорвалась душа... Да, да – душа! Душа ее – чище первого снега была, тоньше и прозрачнее самого дорогого шелка... И почернел этот снег, и разорвался этот шелк... (Всхлипывает.) Умерла Нунча, померк свет очей моих, погасла единственная звезда души моей... А я, я-то зачем живу? Почему я ее пережил, молодую, красивую и светлую? Вокруг меня жужжали тучи пуль, свистели клинки, выли ураганы, бесновалось море, а я жив и счет потерял своим летам и сама Смерть боится придти за мной, но почему же Нунчу убили несколько запальчивых слов? Я вам говорю – у нее душа разорвалась... Энрике уехал и след его потерялся, Нина исчезла и никто не знает, где она... И столько лет прошло с тех пор и почти никто не помнит уже ни Нунчу, ни ее дочь... Остались они жить только в моей памяти, а память моя, наверное, такая же бесконечная, как бесконечна моя трижды ненужная жизнь...
   
   (Во время монолога Лано сцену перекрывает прозрачный занавес, по одному возвращаются Энрике, Нина-девушка и Нина-девочка, танцоры. Поднимается Нунча, она, Энрике, Нина-девочка и Нина-девушка берутся за руки и кружатся. Кто где-то встает, кто где-то садится в полном молчании. На последних словах Лано все участники спектакля на сцене.)
   
                ЗАНАВЕС