Вика

Раскаленный асфальт был похож на сито от женских каблучков. Ящики с мороженым исходили паром. Киоски с водой стояли как крепость, которую люди брали штурмом, а неработающие красные автоматы, стоявшие рядом без стаканов, тупо молчали.

У газетного киоска - молчаливая быстродвижущаяся очередь. Скамейки плотно утрамбованы людьми. В столовых и кафе на открытых верандах люди, опершись на перила, устало ждут свободного столика либо места. Официанты как потные манекены несутся с подносами. Рядом, на углу, из пузатых баков продают горячее кипяченое молоко. Троллейбусы и трамваи выбрасывают толпы людей, которые спешат на пляж. Репродуктор хрипло повторяет правила поведения на воде. А море пахнет так, как может пахнуть только Черное море. На пляжах копошащаяся живая масса оголенных людей. Люди курят, говорят о чем-то, едят, пьют, смеются, ссорятся.

А она снова смотрит на часы. Они стоят. Нет, просто прошло всего семь минут. А он говорил, что у него нет времени. Он не только это говорил. Каждый его вопрос или ответ был похож на шахматный хож, за которым наблюдал его шеф. Он спрашивал Вику, хочет ли она встретиться с ним вечером?

«Да», - отвечала она.

«Жаль, жаль, а я сегодня занят», - улыбался он в ответ.

Женщин он разделял только на две категории: замужних и незамужних. К первым он испытывал необъяснимое уважение и называл их порядочными. Ко вторым – такую же необъяснимую похоть  и называл их свободными. Он был следователь и мыслил логично, готовыми концепциями. И всегда подозревающе. Расшагивая по маленькой комнате, как провинциальный актер, он иногда указывал на какую-нибудь книгу и спрашивал:

«А это у вас откуда?»

Внутренне съеживаясь, Вика почему-то отвечала.

«А вы все какие-то заумные книги читаете, моя дорогая девочка», - усмехался он одним углом рта. И добавлял: «Да!.. Все сложно в этом мире, все».

Свое одиночество он нес как транспорант и мучился оттого, что не знал, на ком же ему остановиться.

Вика измучилась от жары и мыслей о нем. Она не могла найти кусочек свободной скамейки. Наконец, она села на цементный парапет, который шел вдоль всего пляжа и стала смотреть вниз на купающихся. Потом сняла босоножки и рядом со своими босыми ногами увидела цветок, который выполз из трещины между асфальтом и парапетом. Он стоял простой, маленький и непостижимый в своей красоте и силе. И все пять желтых лепестков были одинаковы. Он не боялся, что его могут затоптать. Неужели и ему было все сложно?

«Вас кто-нибудь обидел?» - услышала она.

«Нет, у меня насморк».

«Это бывает», - ответил парень. Она вытерла от слез мокрые щеки и сквозь темные очки увидела робкие и грустные глаза. И ей показалось, что это она должна была задать ему этот вопрос.

«А вы выпейте это молоко, оно поможет, пройдет».

Он неуклюже, будто бочку, поставил стакан на краешек парапета и сел поодаль, не глядя на нее. Булку с маком он также неуклюже мял в руках. На нем были черные новые туфли. Острые носки косолапо смотрели друг на друга.

Они долго молчали.

«...Я, знаете, с ночной смены пришел, поспал часок и решил пойти скупнуться. Жалко, день солнечный, теплый, уйдет ведь. Ночью на стройке прожектора светят, как днем все видно. И все-таки это не солнце... Я плотником работаю».

Он рассказал, чуть заикаясь, что учится заочно в строительном институте. Любит слушать детские сказки по радио и, слушая их, он уходит далеко-далеко, и ему кажется, что он совсем маленький и сможет еще многое переделать, изменить.

«Отчего вы улыбаетесь? Вот, вы послушайте хоть раз. Интересно, честное слово. После них я чертить могу даже до утра. Да, нет, я не устаю. Я мало сплю... Отчего же? И музыку люблю. Она, знаете, как сказки. Ее бы надо больным выдавать вместо всяких этих дурацких лекарств».

Он говорил просто, без интонаций. И только его большой палец на правой руке нервно дергался, оттопыривался, будто хотел оторваться от остальных четырех.

«А что еще вы любите?»

«Как что? Все».

«И плохих людей?»

Он не ответил, а сказал тихо, будто попросил:

«А вы обходите их как лужу, ну, или, скажем... забор».

Она снова посмотрела на его жилистые, крепкие руки, в его круглые светлые глаза и сняла темные очки.

Она и не думала, что в 32-х градусную жару так вкусно пить горячее молоко с черствой булкой.