Маргарита и сны

Маргарита проглотила полночь. Всю без остатка – не пощадив ни уличных фонарей, ни страдающих бессонницей горожан, ни окурков, совсем чуть-чуть не долетевших до урны. Только после, спустя самое черное время суток, в часа четыре, Маргарита поняла, что беременна. Снами. Ей больно. Думаете легко, когда у вас в животе – семилетний мальчик, убегающий от собаки, которая обязательно его настигнет; и девушка, целующаяся со своей соседкой; и корабль, который зачем-то превращается в ракету и уносит в космос менеджера среднего звена.

Маргарита боится. Ведь из ее чрева может родиться что угодно. Её не предупреждали, что это опасная диета и теперь… Теперь у Маргариты схватки. Долгие и нудные, как дождливый октябрь бесталанного поэта. Страшные и – больно. Маргарита плачет. На этот раз плачет. Но не от боли. Она боится, что мозг ее не охватит и половины тех снов, которые стали частью ее тела. Мозг – он маленький, сам себе неподвластный, взрощенный родителями-людьми, учителями – бездырями, СМИ, книжками, которые писали те, кто никогда не проглатывал полночь; песнями – которые писались только потому, что их хотели слышать. А сны, которые теперь плавают в маргаритином чреве – намного больше и громче всего, что было «до», и наверняка никакое «после» не сможет сравниться с широтой происшедшего.

- Замолчи! – кричит из соседней комнаты Кирилл, - я не могу уснуть!

Но сложно замолчать, когда чей-то кошмар царапает матку.

Кирилл, не выдерживая, встает и проходит в гостинную, к Маргарите. Присаживается на корточки, чтобы лучше ее разглядеть. Уже более спокойно, с пониманием:
- Рит, что такое? Ты что? Плачешь?
- Все хорошо, - обманывает Маргарита.
- Тогда почему ты кричала?
- Чтобы разбудить тебя, - снова обманывает Маргарита.
- Зачем? Я хочу спать. Я хочу снов…
- Все, что могло тебе приснится, теперь здесь, - Маргарита указывает на живот и гладит его рукой. На этот раз она говорит правду.

Увы, Маргарита не может рассказать Кириллу всего. Куда ему понять это, если ни один писатель, ни один учитель, ни одна подруга – не знали, что такое может произойти. Тем более Кирилл. Если бы он смог понять хотя бы долю всего, что случилось с ней в эту ночь – он бы написал Маргаритино имя на кухонном столе – много-много раз, а когда испишется стол, писал бы по второму разу на уже исписанном столе, и так – до первой седины или до последнего снега – это уже кому как, главное – это означало бы согласие и смирение с тем, что произошло в чернильно-черную маргаритину ночь.

Кирилл понял, что заснуть ему все равно не удастся. Встал, прошел в кухню и заварил жасминовый чай. Маргарита продолжает кричать, но Кирилла это не волнует. Он верил всему, что она говорила. Всегда.

Какофония разнокаллиберных снов приводит Маргариту в бешенство и ей никак не удается утихомирить то, что происходит там, под четырехкамерным органом. Она клянется себе уже в тысячный раз, что больше никогда не станет есть все что попало и твердо решает разойтись с Кириллом, если все обойдется благополучно.

Наконец, Маргарита родила. Родила рассвет. Расплакалась и облегченно вздохнула. Вышла в кухню и обнаружила Кирилла, спокойненько сидящего за столом. Он зачем-то портил стол какими-то надписями. Пригляделась – мелкими буковкими, уже много-много раз, он написал - … (сами знаете что).