Стокгольмский синдром похмелья

 Стокгольмский синдром похмелья. 
Это ещё москвича нельзя было удивить бананом, ленинградца шпротами – а ростовчанина уже можно было. Если в магазине. В свободной продаже. В 1983 году. Когда Андропов над страною простёр крыла нетопыря.  Это время в отличие от предыдущего периода безвременья, именуемого нынешними прогрессивными политологами «эпоха брежневского застоя», обрело индивидуальные черты. Граждане пересказывали друг другу политические анекдоты хоть и с тем же наслаждением – но шепотом. Почему шёпотом? А потому что в массах почему-то присутствовала тупая уверенность, что если рассказывать не шепотом, а хотя бы в полголоса – то сначала заберут в КГБ, а потом посадят. Но сажали в основном не за политические анекдоты а за приписки, растраты, спекуляцию левым товаром, кражи со взломом и тому подобные шалости граждан попавших под влияние буржуазной пропаганды. За фарцовку выгоняли из комсомола. А за операции с валютой без посредства государства даже иногда расстреливали, впрочем точно также как за умышленное убийство и расхищение социалистической собственности в особо крупных масштабах. Такая же норма защиты социалистической законности применялась к примеру и за незаконное пересечение государственной границы, приравненной к измене родине. УК СССР статья № 40.
В магазинах по всему СССР, даже в Грузии и Узбекистане продавцы стали давать сдачу до копейки, сами магазины стали работать на час дольше и по воскресеньям.
В Восточной Европе были размещены ракеты средней дальности СС-20.
 А тогдашний президент США Рональд Рейган потрясённый просмотром очередного «эпизода» из эпопеи «Звездные войны» назвал Советский Союз «Империей  Зла».  Но миллионы советских алкоголиков не согласились бы с этим «голливудовским клоуном». Впервые со сталинских времен подешевела водка. Точнее выпущен новый сорт, который был дешевле самой дешевой «Русской» на 60 полновесных советских копеек, сделан тем самым шаг назад, за судьбоносный рубеж в 5 рублей. Хотя сам тот факт что исполнитель ролей ковбоев в дешевых вестернах может стать президентом США являлся, как подтверждением давних подозрений советского народа о несовершенстве американской избирательной системы, так и одновременно злостной идеологической диверсией. Факт сей так и наталкивал граждан Советского Союза на крамольную мысль представить себе на месте Генерального секретаря ЦК КПСС кого-нибудь из знаменитой актерской троицы – Никулина, Вицина, Моргунова. Или на худой конец Савелия Крамарова.  Ну вообразите себе. Кремлёвский дворец съездов. На волнистом фоне огромный профиль Ленина. Под ним трибуна с гербом СССР. А на трибуне героя фильма «Бриллиантовая рука» Семена Семеновича Горбункова, или одного из «Джентльменов удачи» Хмыря или Косого, со всеми их ужимками и мимикой, читающего отчётный доклад  партийному съезду. Об увеличении добыче нефти и выпуска электроэнергии. Временных трудностях в обеспечении населения товарами группы «В». Решением задач продовольственной программы. Борьбой за дело мира во всём мире.  О происках израильских агрессоров на Ближнем востоке. Китайских оппортунистов на Востоке Дальнем. Боннских реваншистов в Европе. А американских империалистов везде и всюду. И всё это озвучивается не строгим голосом Юрия Владимировича, а двусмысленными интонациями Семен Семеныча. Брр. Нонсенс. Это ведь все это что теперь представить себе, скажем бетмена в… Но вернёмся в 1983 год.  Я учился на втором курсе философского факультета университета имени покойного товарища Суслова. Водку не пил. И не потому что не хотел. А потому что на сорок рублей студенческой стипендии не хватало даже на 8 бутылок. Даже недорогой андроповки. А ведь надо было ещё и ездить на троллейбусе, дарить любимой девушке гвоздики, подписаться на «Комсомольскую правду»,  да и просто, хотя бы иногда кушать. Хотя бы пирожки с ливером. А поэтому мы  с друзьями-однокурсниками Борисом, Гогой и Валерианам  пили пиво. Иногда портвейн «Агдам», ещё реже «Зубровку».  Уже не помню по какой причине, но я благодарил бога что не родился в Нью-Йорке. Хотя эмигрантская песенка Вилли Токарева про «небоскребы и его маленького такого» мне нравилась, даже больше чем хит Френка Сенатры «New-York, New-York». Она почему-то звучала в любом месте, где кто-то включал бобинный магнитофон или вставлял кассету в жерло автомобильной магнитолы.
Был на удивление тёплый   февраль. Почти апрель. Была сданная зимняя сессия. Были каникулы. Их начало. Была свободная квартира. Единственный среди нас женатый человек Валериан радостно сообщил что жена Гала вместе с дочкой Лерой (в минувшем январе ей исполнился год) отбыли в Белую Калитву. К тёще. Его теще.  Нас было четверо. Мы били молоды. У нас было десять бутылок объёмом 0,7 литра портвейна и ящик жигулёвского пива. И целая жизнь впереди. Ближайшие три дня из которой мы намеривались провести в «свободной квартире» за игрой в преферанс, прослушиванием новых записей «Led zeppelin», «Bony M», «De people» и освоения объёмов закупленного вскладчину алкоголя. Культурно досуг провести, если короче. План был намечен такой. Выполнение этого плана было поставлено под угрозу уже утром следующего дня. Кончилось спиртное. Деньги кончились ещё раньше. Когда оно закупалось.
В кране не было воды. Холодной. Была горячая. Она никак не могла вызвать состояние глубокого удовлетворения. Борис машинально включил магнитофон. Из динамика тот же Вилли Токарев разухабисто запел хриплым баритоном:
«Водочка, тебя мы по любому случаю мы пьём.
Была бы водочка а случай мы уж как-нибудь найдём».
Борис выключил магнитофон.
Мы сидели кто в позе  «Мыслителя» скульптора Родена. Кто обхватив голову руками, как прокурор узнавший в только что приговорённом к смертной казни разбойнике, собственного сына, похищенного цыганами 20 лет назад. Вокруг стола. На столе остатки закуски. Под столом батарея бутылок. Пустых. И только Валериан, как апостол Томас, не веривший в то что перед ним воскресший Иисус, пока не погрузил пальцы в раны от бостонских шурупов на ладонях Спасителя, не поверил в опустошённость тары пока не приложил каждое бутылочное горлышко к своим губам. Даже не выезжая на пленер, даже начинающий живописец,  глянув на них мог вполне с натуры написать пейзаж типа: «Пустыня Каракумы. Июль. Полдень».
Но был февраль. А часы на стене показывали пол девятого. И тут Гога вскинул голову и обвел публику просветлённым взглядом. Таким взгляд становиться, у человека нашедшего банкноту номиналом в сто долларов и понявшим, что она не фальшивая. Изречено.
- Ребята, а вы знаете что шведское посольство в Москве не охраняется? Лично слышал. От Севы Новгородского. По ВВС.
Никто не спросил почему «не охраняется» и почему именно шведское.
Хор из трёх пересохших глоток вопросил усталым полушёпотом: «Ну и что?».
Был изложен План. Вот его тезисы. Авиарейс на Москву каждые четыре часа. Покупаем билеты. До столицы два часа лёту. Летим в столицу. Добираемся до шведского посольства. Швеция страна капиталистическая. А следовательно капиталисты, борцов за права человека в советском союзе встретят с распростёртыми объятиями. Этими самыми борцами мы себя и объявим. Дальше. Просим политического убежище. Дальше. Нам его предоставляют. Дальше. Шведы через красный крест переправляют нас в Стокгольм. От Москвы до Стокгольма лететь столько же сколько от Ростова до Москвы.  Дальше самое главное. Всем правозащитникам прибывшим в Швецию в первый раз правительство выдает подъемные. На обустройство. По сто крон, а может даже долларов на рыло. Это получается (Гога менторски покачивая указательным пальцем пересчитал присутствующих) всего четыреста. На них от души (в голосе Гоги визгнули нотки предвкушения грядущего праздника жизни) оттягиваемся в первом же шведском шалмане. Виски. Шотландским. И пивом. Баночным. С омарами.
То что омар – это креветка сделавшая карьеру  от члена Пионерской организации имени В. И. Ленина до члена ЦК КПСС нам было известно из книжек. Ни одного живого члена ЦК никто из нас не видел, так же впрочем, как и омара – пусть даже не живого, а варёного. Правда членов ЦК в отличие от омаров иногда показывали по телевизору.
Дальше.  После ресторана сдаемся в наше посольство. Если шведское посольство в Москве не охраняется, то почему должно охраняться Советское в Стокгольме?  Логично? Там мы заявляем что советские мы патриоты коварством и обманом заманенные шведскими монархистами. Швеция ведь кажется королевство? Значить там должны быть  монархисты. А  какие монархисты  любят советскую власть. Мы не монархисты – а комсомольцы и советскую власть любим. И поэтому сбежали из капиталистического плена, он же буржуазный рай. Логично? Дальше нас возвращают в Москву. Ещё два часа лёту. В Москве награждают материально, за патриотизм и идеологическую выдержку, берут интервью для журнала «Студенческий меридиан» и отправляют в Ростов спецрейсом. Если не засидимся за столом в шведском кабаке, то уже после завтра утром будем сидеть за этим же столом с бухлом и закусью, богатые и знаменитые. А главное похмелённые. И останутся ещё целые сутки до того как Гала с Леркой вернуться из Белой Калитвы.  Как план?
- План хороший, - сказал я сглотнув ком, похожий на шарик из наждачной бумаги, - Но не выполним по одной причине.
- Какой? – настороженно вопросил Гога.
- У нас нет денег на билеты до Москвы.
- А сколько нужно? Сколько билеты эти самые стоят? – Это уже Валериан. Он только что кончил. Ревизию. Последней бутылки на предмет остатков содержимого. Взгляд его явно просветлел. Возможно жаждущее воображение уже нарисовало в сознании картину всех «прелестей самобраного шведского стола».
- Сейчас, - Гога накрутил на диске телефонного аппарата номер справочной «Аэрофлота», что-то что прохрипел в трубку, и прижав её зачем-то к груди ответил голосом карбонария-заговорщика, - Двадцать пять рублей. За одно место.
- Так… - Валериан при помощи дрожащего указующего перста вновь произвел подсчёт присутствующих, себя не забыв ткнуть пальцев в вырез майки – Получается стольник. Решаемо. У соседки, Ирины Карловны, вчера в библиотеке зарплату давали. Она добрая. Кошек любит. Должна дать. Скажу Гала звонила, Лерка заболела – ехать нужно срочно. Билет. Лекарство.
Уже в дверях обернулся, обращаясь к Гоге,
- Так когда ты говоришь мы сюда обратно вернёмся?
- Послезавтра. Утром. Вечером в крайнем случае.
- Займу на три дня. Должны успеть.
Я очень хотел попробовать виски. И хотя преподаватель «Истории КПСС» доцент кафедры «Научного коммунизма» по фамилии Шибаев, когда рассказывая нам о преимуществах социализма и пороках империализма привел факт с  его точки зрения долженствующий неопровержимо доказать прелести и первого и пагубу второго. Высморкав красный с прожилками нос в большой клетчатый платок, он хитро сощурился и поведал нам следующее. Мол, то что в кока-колу американцы добавляют ЛСД, что бы одурманить прогрессивную молодёжь, конечно возможно и перегиб в идеологической борьбе, но то что их хвалёный виски на самом деле есть  нечто иное как обыкновенный кукурузный самогон доказано вполне научно. Но попробовать виски почему-то  хотеться не переставало. Не отказался бы я и от глотка кока-колы. Черт с ним. Пусть даже с ЛСД. 
Я обратился к пространству с вопросом.
- А в Швеции виски действительно есть?
Пространство ответило голосом Гоги,
- В Швеции всё есть.
Тут появился Валериан. Он победоносно, как гурон свежеснятым скальпом «инглиза», размахивал над головой коричневой бумажкой с плешивым профилем основателя первого в мире государства рабочих и крестьян.
Когда наша гоп-компания вывалилась из подъезда страждущим взорам предстал открывшийся павильон «Пиво-Воды». Борис страдальчески своротил скулу в сторону гостеприимной вывески.
- Может, опохмелимся, пацаны?
Гога бросил на него презрительный взгляд.
- В Стокгольме опохмелимся. Денег в обрез. Только на билеты.
Что было истиной. До аэровокзала мы добирались на троллейбусе зайцами.
Если не везет, так не везет. Никто не забыл паспорт. Погода была лётной. До ближайшего рейса в столицу было ещё пол часа. В авиалайнере оказались свободные места. В кассе билеты. У нас деньги.  Всё совпало. Регистрация прошла, хоть и как в тумане – но без происшествий.
Это в Ростове была почти весна. А в Москве до её наступления, ещё оставалось как в искомом 83-ем до долгожданного миллениума.  Долго.
По плитам взлётной полосы аэропорта «Внуково» Вьюга-Буравновна мела позёмку полами своей колючей шубы. Пассажиры спускались по трапу подкаченному к Як-40, зябко кутаясь  в  тёплые куртки и придерживали шляпы и шапки, которые порывы лютого ветра так и норовили сорвать с голов. На их фоне словно заглавный глаголичный «Аз» в ряду кривляющихся китайских иероглифов зияла великолепная четверка молодых людей. У них был один головной убор на троих. Соломенная панама, которую Валериан зачем-то подцепил с вешалки выходя из квартиры. Два пиджака на мне и Гоге. Свитер был на Борисе. Валериан, как хозяин квартиры, все же сориентировался у вешалки и одел куртку. Правда не свою. Женину. Женскую. Ярко бордового цвета с голубыми врезками на плечах. В натяжку застёгнутую на перламутровые пуговицы, размером чуть меньше кофейного блюдца. Очевидно, потратив все силы на овладение аксессуаром верхней одежды он совершенно забыл про низ. Нет, брюки на нем были. И даже молния на них не расстёгнута. Потому что на тренировочном трико молний не бывает. Ниже больше – хуже. Домашние шлёпанцы без задников. На самолет мы спешили, и вполне вероятно, что сменить обувку в спешке он забыл. Не то я.   И хоть моя куртка «пилот» с вешалки в квартире никуда не денется (надеюсь) зато ботинки были на ногах. Я опустил очи долу. Ботинки были разные. Один, остроносый мой, родной. Второй с носом в форме морды бульдога, похоже, Валериана. Скорее всего не найдя ему пару он плюнул и отбыл в столицу в домашних тапочках. Понял я и то, почему водитель троллейбуса на пути в аэропорт не потребовал у нас платы за проезд. Понимать что-либо дальше сил уже не было. Ветром гонимые, то рысью, то в припрыжку мы довольно живо, хоть и по вихляющей траектории добрались до аквариума аэровокзала. Однако, как только мы оказались в тепле, почему-то вызвавшим рвотный спазм, дорогу к светлому похмельному будущему нам преградил страж порядка в форме сержанта. Если подыскивать звуковую иллюстрацию к понятию «изумление», то оптимальным вариантом станет интонация с которым у нас было спрошено: «А вы кто такие? Откуда?».
Борис, даже при игре в шахматы при розыгрыше «Защиты Каракан», считавший нападение лучшей формой обороны, довольно развязано вопросил, стараясь не дышать в сторону милиционера, что получилась плохо,
- Начальник а как нам проехать…  (короткая пауза вызванная дружеским тычком под рёбра) в туалет?
Надо полагать изначальным вариантом окончания фразы было «к  шведскому посольству». Покривившись от исходящего амбре (в небе Гогу кажется таки стошнило)  милиционер буркнул,
- Пойдемте. За мной.
Сержант повернулся. Похоже ему даже не пришла в голову мысль что мы можем за ним не последовать.
В отделении милиции при аэропорте Внуково, дежурный, какой-то жженый майор в мятом кителе, с прищуром перелистал паспорта гостей столицы, сличил фотографии с живыми физиономиями. Не смотря на видимые различия майору все же хватило богатого оперативного опыта дабы найди достаточно общего.
- Зачем в Москву пожаловали? Граждане клоуны.
Борис хотел сказать, как видимо и намеривался, уже открыв рот, что «сдаваться в шведское посольство», но его опередил Валериан, чьим мыслям холодный московский ветер предал некоторую свежесть.
- В гости. К тёте. На каникулы. Мы студенты.
- Адрес у тёти имеется?
Адрес имелся. Более того он был извлечен Валерианам из коллоидной мути похмельной памяти и сообщен стражу порядка.
Компьютеров с базами данных тогда не было. И поэтому координаты тёти были установлены через адресное бюро в течение часа. По телефону.
Если бы в перечень аксессуаров  тогдашних служителей закона входил респиратор, майор несомненно бы им воспользовался. Но в этом перечне в то времена не было даже резиновых дубинок. И если в программе «Время» цитировалось какое-нибудь откровение западного политикана, со слов диссидентов обзывающего СССР «полицейским государством», то строгий голос диктора Кирилова обычно сопровождался видеорядом,  где откормленный американский полицейский ретиво обхаживает дубиной по ребрам  истощенного негра, часто весьма похожего на будущего 44-ом президента США. В следующем кадре мило улыбающийся милиционер в отутюженном мундире, за руку переводит через дорогу ещё бравого ветерана ВОВ, со сверкающей чешуёй орденов на груди. А за другую руку ведёт меленькую девочку в таджикском национальном костюме, с десятком косичек выбивающихся из-под квадратной тюбетейки. Нет комментариев.
Майор протянул Валериану телефонную трубку,
- Звони.
- Куда.
- Тёте.
Майор ткнул ногтем в выписанный на полях журнала «Крокодил» телефонный номер сообщённый ему вместе с подтверждением адреса.
Валериан отдался во власть действа вращения диска.
- С добрым утром тетя Рая. Вам привет от дяди Жоры. Помните вы приезжали к нам в гости. В Белую Калитву. В 69 году. Меня не вспомнили? Я Валера. Помните. Сын соседа дяди Пети. Это муж Евгении Леопольдовны. Это мама моя вас  ещё чебаком цимлянским угощала. Я тогда в первый класс пошел. Так развелись десять лет назад. Я уже большой. Студент. Дядя Жора помер. Да лет пять назад. Конечно. Чего звоню? Да вот в Москве. Проездом. Дай думаю, позвоню. Узнаю. Что? Москва понравилась. В Третьяковку? Обязательно. В «Малый» собираемся. В «Большой» не успеем. Я, главное, Ленина видел. Как где? В гробу. В мавзолее. Как живой. Спасибо. И вам того же. 
Милиционер обвел всю компанию взглядом усталым не меньше чем зачумленным. Если бы он ещё услышал повесть про шведское посольство, то наверняка бы двинулся. Он не был «дядей Стёпой», но «оборотнем в погонах» не был так же. Он был простым советским майором милиции. И не злым по натуре человеком. Тоже советским. Имел жену, завуча средней школы, двух комнатную квартиру в Чертаново, «Жигули» третьей модели, сына оболтуса, партстаж 10 лет, два выговора без занесения в личное дело, гастрит, три тысячи сберкнижке и не хотел иметь никаких проблем, отвлекающих его от разгадывания весёлого кроссворда в журнале «Крокодил». А посему этим клоунам было сказано.
- Вот что, студенты. У вас есть два пути. Первый. Через два часа обратный рейс на Ростов. Вы на него садитесь – и я вас больше никогда не вижу. Второй тоже приведёт вас на историческую родину. В Ростов. Только через вытрезвитель и с этапом из Твери. Выбирайте – только быстро.
- Мы пойдем другим путём, - твердо выговорил Валериан, ставший командором нашей экспедиции после того как Гога мирно пускал пузыри на моём плече.
- Так. Один с паспортами в сопровождении сержанта в кассу за билетами. Остальные ждут здесь. Все ясно.
- Нет, - Валериан потупил глаза. Похмельный синдром терзал его тело и мозг, как орел печень прикованного Прометея. Но он держался. Соображал логически. Имел задатки лидера. Не зря ведь спустя несколько лет он стал вторым секретарем райкома комсомола, а ещё через десять лет лидером ОПГ «Северные» – грозным бригадиром «Кирокосом». Сейчас… впрочем, достаточно и того что жив, здоров и не бедствует. Живет в городе Мальме между прочим. Стрипп бар там содержит.
- У нас денег нет на билеты, - уточнил Валериан.
Майор тяжело вздохнул, громко и завито выругался матом,
- Тогда в вытрезвитель. Вы были когда-нибудь в столичном вытрезвителе. Нет? Будете.
- Одолжите денег, пожалуйста. Я к тете съежу. Займу на билеты. Через час верну. Честное комсомольское.
Майор показывая, что в милиции работают высококультурные  сотрудники процитировал слова одного из персонажей повести писателя Пушкина «Дочь Капитана»,
- Эх! Карать, так карать. Миловать так миловать. Сержант одолжи этому клоуну пять рублей. На час.
Приказ старшего не вызвал у сержанта прилива энтузиазма. Однако он выполнил приказ. Вкладывая в дрожащую длань Валериана голубую банкноту с видами кремля, выцедил ему на ухо: «Не вернёшь, сволочь, через час – из-под земли достану».
Гонца напутствовал дежурный майор,
- До ближайшего рейса два часа. У тебя час времени. Апорт! Подожди. Шляпу-то сними. А ты (майор ткнул пальцев мою сторону) Одолжи ему ботинки. (и к сержанту) Этих пока в обезьянник. Если что – то пусть пока осваиваются.
Валериан вернулся через полтора часа. Ещё через час мы были на небесах. Кто такая на самом деле тетя Рая, и как Валериану удалось убедить её занять, как выяснилось 200 рублей – пока было тайной.
Это ещё не конец истории.
Мы вернулись к началу программы «Время».
Почти на сутки раньше срока, намеченного в плане вояжа.
Правда не из Стокгольма.
В сервировке стола так же произошли так же заметные изменения. На нем стояли две бутылки водки. Одна 0,5 литра «Пшеничная». Одна 0,7 литра «Сибирская».  Две бутылки болгарского вина «Каберне». Пиво. Много пива. Хлеб. Пирожки. Колбаса «Эстонская». Рыбные консервы. Почти чистые рюмки. Провиант и бухло был отоварен на то, что осталось от двухсот рублей после расплаты за авиабилеты, такси из аэропорта и прочих трат назойливых как осенние мухи, но так же неизбежных.
После третьей я спросил Валериана.
- А как ты все-таки уболтал тётю на лавэ?
- Как, как… я ей кольцо обручальное в залог оставил. И цепочку золотую. Что на свадьбу подарили. Завтра два стольника телеграфом выслать обещал –  она же мне «рыжье» ценной бандеролью. Если нет - то сказала золото в скупку сдаст. У-уу. Гала узнает – убьёт. На развод подаст уж точно. Наливай.
Все выпили.
Тот подал голос Борис, с детства отличавшийся цепкостью памяти,
- А эта тётя Рая – кто?
Валериан тяжко вздохнул, смерил вопросившего испепеляющим взглядом и выдохнул,
- Наливай.
Утро отличалось от предыдущего только присутствием в кране холодной воды. Та же путая тара под столом. Та же головоломная лють похмельного синдрома. Ни копейки денег. Всё это отягощалось, как тазик с цементом с застывшие в нем ступнями, советь гангстера – нарушителя закона «ометы», фантастическим долгов в 300 рублей. Это был месячный заработок «ударника коммунистического труда» на конвейере завода «Ростсельмаш».
И двух извечных русских вопросов актуальным был только один.
«Что делать?»
«Кто виноват?» было ясно и так. Судьба.
И тут Гога разорвал с треском паутину  гнетущей тишины.
- А вы знаете, что в мединституте трупы принимают? Да подождите (он по-гибоньи замахал руками на привставших сотоварищей.) – поясняю. Приходишь на кафедру анатомии. Подписываешь договор, что после смерти твое тело не хоронят на кладбище, а отдают на опыты. Наглядные пособия там всякие. И! платят пятьдесят рублей! Сразу! Только в паспорте штамп ставят. Что б государственную собственность не закопали ненароком, если она кони двинет.  Паспорта ведь у нас с собой? Серпастенькие, молоткастинькие. 
Не успели отзвучать последние слова, как оживший Валериан, уже привычной манипуляцией указательного пальца производил подсчёт потенциальных «полтинников».
- Один, два… три… четыре… Двести! Черт! Стольника не хватает. Впрочем погодите…
С удивительной для страдающего похмельем индивида резвостью Валериан метнулся к секретеру. Закопошился в бумагах.
- Вот! – он с торжеством потряс перед нашими лицами краснокожей паспортиной, - Жены! Двести пятьдесят. Еще только одного полтинника не хватает! (Пауза) Послушай, гробокопатель, а свидетельство о рождении пойдет?
- А почему нет? – миролюбиво согласился Гога.
К паспорту Гали, прибавилось свидетельство о рождении их годовалой дочки Леры.
- Всё! Триста! – торжественно подытожил Валериан, - Эх, был бы тещин документ, ещё бы и на опохмел осталось!
Тут у сидящего на полу Бориса началось подобие истерики. Он рассматривал свои кисти рук, как будто увидел их впервые и чуть ли не плача причитал: «Не хочу на опыты. Не хочу на экспонаты. На кладбище хочу». Как выяснилось непохмеленый мозг сделал вывод что разделывать наши тела на наглядные пособия по анатомии будут уже сегодня. А когда было втолковано, что минимум лет через сорок, то Борис успокоился, повеселел, и согласился.
- Звони! – скомандовал Валериан.
Поколдовав с телефонный справочником Гога набрал номер.
- Але! Это мединститут? Кафедра анатомии? Вам трупы нужды?
После паузы нетерпеливый хор в три горла спросил,
- Ну что?
- Трубку бросили.
- Ещё звони!
Вторая попытка.
- Але! Кафедра анатомии? Вам трупы нужны я спрашиваю?
Пауза.
- Ну?!!!
- Они меня (!!!?) послали! – в голосе Гоги была такая обида, что на короткое время в комнате воцарилась абсолютная тишина. Её прервал звонок в дверь. Это вернулась из Белой Калитвы Гала. С дочкой Лерой… И тещей…
… А виски я всё-таки попробовал. Правда не в Стокгольме. Через 15 лет. Но это уже совсем другая история.