Бабочка

Холодные и слабые лучи зимнего солнца осветили маленький домик в старой части небольшого губернского городка на юге России, занесенного сугробами, просочились в окно и застряли в пожелтевших от времени и стирок занавесках. После упорных попыток несколько полосок света наконец пробились в спальню хозяйки домика Этери Шалвовны N. Они осветили старый пузатый гардероб из прочного полированного бука с прямыми дверцами по бокам. Казалось, шкаф, наглотался слишком много разного барахла, с которым хозяйке трудно было расстаться, распух, раздулся, и вот-вот лопнет. Потом белесые тонкие лучики скользнули к трюмо с зеркалом. Это зеркало отражало предметы приземистыми, растянутыми в ширину, совсем как в комнате смеха. Этери старалась не смотреться в него.
Из сумрака спальни луч света выхватил висевший на стене портрет в овальной коричневой рамке. Вокруг него расположились другие пожелтевшие от времени фотографии в резных рамочках, сохранившихся из далеких 20-х годов. На центральной фотографии  полуобернувшись в кресле сидел еще молодой, но уже лысеющий мужчина с круглым лицом, на котором светились лукавые лучистые глаза, а лихо подкрученные светлые усики и эспаньолка выдавали озорного франта. Фрак, черная бабочка над ослепительно-белой манишкой, дорогая булавка в галстуке, на мизинце – перстень с бриллиантом – подтверждали -  это щеголь, дядя Этери, добряк, гуляка и весельчак, бесшабашный и немного легкомысленный.
Но один несчастный случай изменил и его характер, и его судьбу. Однажды он пришел с очередного кутежа к сестре, которая только что родила дочку, схватил племянницу на руки и … не удержал. Ребенок выскользнул из рук и упал на пол. Через какое-то время выяснилось - кости на спине и на груди девочки сбились в комок и уже не распрямлялись. Девочка превратилась в горбунью. Дядя казнил себя за неосторожность, но горб от его раскаяния не  рассасывался. А через несколько лет, возвращаясь на машине по крутой горной дороге с деревенской свадьбы, родители Этери попали в густой туман и сорвались в пропасть. С фотографии, снятой вскоре после свадьбы,  они уже седьмой десяток смотрели на дочь, сидя рядышком и держась за руки. Со временем над их головами появились какие-то странные светлые пятна. Этери считала, что это нимбы, и ежедневно ставила перед фотографией родителей свечку.  Дядя остался единственным близким родственником Этери. Он стал опекуном и воспитателем сироты. Племянница стала главной любовью и смыслом его жизни, на личную жизнь у него уже не оставалось времени. Ей он отдавал все свои душевные силы и спокойно умер, когда Этери стала уже большим начальником в министерстве культуры.
Солнечный луч упал на фотографию молодой женщины с пронзительным взглядом чуть выпуклых, широко поставленных глаз. Портрет висел чуть ниже дядиного. Было что-то очень знакомое в ее лице даже для тех, кто видел его впервые. Потом память подсказывала – да это же саркастическая физиономия Вольтера, знакомая каждому со школьной скамьи. Скользнув дальше к кровати, лучи света осветили живую «голову философа». Седые всклокоченные волосы и длинный горбатый нос торчали из огромной подушки. Утренний свет разбудил Этери. Но вставать в такую рань не хотелось.  Она еще глубже зарылась в теплое одеяло, и вскоре вновь послышались мощные рулады храпа, от которого вздрагивал кот, лежавший у нее в ногах.
Окончательно ее пробудил резкий телефонный звонок из павильона Союза художников, где сегодня должно было состояться открытие ее выставки экзотических бабочек. Доброжелательная секретарша напомнила Этери, что в полдень назначена встреча с журналистами и попросила не опаздывать. Дольше оттягивать момент вставания с кровати было невозможно. Решительным движением руки Этери отбросила одеяло, но … бодро встать не получилось. Кости на спине завязались в морской узел, в глазах потемнело от боли, ноги парализовало. Переждав боль, она вновь повторила попытку. На этот раз дело пошло, - уткнув в постель костлявые кулачки тощих ручек, на которых болтались сморщенные обвисшие мешочки кожи, она раскачав тщедушное горбатое тельце, наконец встала. Теперь можно одеваться и завтракать.
Ей предстоял суетливый день, и она размышляла, как лучше справиться с делами, старательно отгоняя при этом всякие воспоминания о том, как она оказалась после развала страны советов в маленьком городке на Северном Кавказе, где теперь и доживала свои дни. Многолетняя привычка заставляла ее держать себя в форме: рано вставать, одеваться не по-домашнему, слегка румянить бледные морщинистые скулы и тонкие губы, чернить огрызком косметического карандаша веки и бесцветные брови, - а идти-то на службу и не надо...  В начале 1990-х Этери приехала погостить и подлечиться к своей старинной приятельнице, такой же одинокой, как она. Им хорошо было вместе, и подруги решили пожить какое-то время вместе. Потом приятельница тяжело заболела, за ней нужен был уход, Этери не могла вот так бросить беспризорно  бедняжку и осталась. Вскоре подруга умерла, оставив ей в наследство свой небольшой домик. Продавать его Этери не стала, - на границах было неспокойно, начались гражданские войны. Так Этери Шалвовна и осталась в России… И вот  уже полтора десятка лет просыпается она в домике на улице Руставели в том городке, куда когда-то ссылали поэтов. Самое забавное во всем этом было то, что с переездом ее адрес практически не изменился: в «прошлой» жизни она тоже проживала на проспекте Руставели только в Тбилиси, в дядиной огромной квартире на втором этаже напротив оперного театра. 
Всунув ноги в мягкие китайские тапочки, Этери накинула куцый пестрый халатик, сшитый соседкой, и пошла в ванную. Здесь в тазике с мыльным раствором отмокали рыбьи кости, собранные накануне. Мужественно умылась ледяной водой, и, обнажив в голливудской улыбке тщательно вымытые пластмассовые зубы, игриво подмигнула своему отражению в зеркале, мол, «ты жива еще, прелестница-старушка?»   
Напольные часы с маятником пробили десять. Надо торопиться. Презентация  назначена на двенадцать, а ей еще хотелось успеть купить тюбики с красками и специальные тонкие кисточки.
Ей катастрофически не хватало средств. В чужом городе в преклонном возрасте начинать все с нуля нелегкое дело. Этери не могла найти работу, пенсия – мизерная, несмотря на стаж и занимаемую когда-то должность - ее едва хватало на еду и оплату коммунальных услуг. А быт налаживать было необходимо. Вот и занялась Этери репетиторством с соседскими детьми. Это дало ощутимый довесок к пенсии, и отказаться от тяжелой работы обучить хотя бы чему-нибудь туповатых подростков, не желавших учиться, она уже не могла. С какого-то времени горбунья превратилась в говорящий робот. Для нее, которая объездила всю Европу, имела связи со многими мировыми знаменитостями - музыкантами, художниками, актерами, - вдруг оказаться в глухой провинции, закупоренной там без родственников и друзей – было подобно смерти.  Трудно было не поддаться унынию, но…
Однажды произошло событие, изменившее ее жизнь коренным образом. Как-то днем, прогуливаясь по центральной части старого городка, Этери заметила афишу, зазывавшую на «эксклюзивную» выставку экзотических бабочек в краеведческий музей. Когда-то старинный особняк бывшего Дворянского собрания большевики приспособили под музей. Благодаря этому он и сохранил свой первоначальный облик. Поскольку дома Этери никто не ждал - кот Васька не в счет - она и решила приобщиться к  «эксклюзиву».
Провинциальные музеи краеведения в России как две капли похожи друг на друга. В главной зале обязательно выставлены на обозрение:  медные котлы; деревянная люлька и домашний ткацкий станок; несколько фотографий крестьянских семейств, увеличенных до невероятных размеров и от того устрашающих посетителей застывшими напряженными лицами; вышитые красным крестиком рушники и домотканые коврики; медная ступка с пестиком, десяток стрел с погнутыми железными наконечниками да два полусгнивших меча – предметы, которые предназначены были дать публике представление об истории края от Адама  по сей день.
ХХ век музейные работники считали своим долгом представить техникой. Поэтому выстраивали в ряд: помятый сбоку медный самовар с трубой, который, видимо, знаменовал начало технического прогресса;  фисгармонь и видавший виды черный концертный рояль Беккер; патефон с погнутой гофрированной трубой, из которой иногда вырывался то ли стон, то ли предсмертный хрип, ужасно пугавший редких посетителей; черный массивный телефон 30-х годов, по которому звонили все советские бюрократы от колхозного завхоза до тов. Сталина;  трофейные немецкая печатная машинка, губная гармошка и швейная машинка «Зингер», на которой шили на заказ все подпольные советские портнихи. Завершала технический прогресс выкрашенная в черный цвет школьная парта с откидными крышками и углублениями для ручек и чернильницы, за которой учились школьники вплоть до середины 1980-х. Тоска от убожества экспозиции усиливалась видом огромных скелетов двух ископаемых из соседнего зала, которыми особенно гордились местные музейщики. По периметру стояли пузатые скелеты рыб неизвестных пород. На одной стене до потолка были вбиты длинные полки, а на них в разнокалиберных банках в желтоватом растворе плавали заспиртованные зверушки с вытаращенными или напротив, с полузакрытыми, как у инопланетян, глазами. Неприятное зрелище… Пройдя всю эту экспозицию, Этери наконец добралась до цели своего похода. Перед высокими закрытыми наглухо двустворчатыми дверьми сидела пожилая музейная работница и впускала по отдельным билетикам на выставку экзотических бабочек. Заглянув мельком в отворенную дверь и выхватив цепким взглядом ярко освещенные красочные экспонаты на задрапированных черным сукном стенах, Этери без колебаний  купила довольно дорогой билет.
Бабочками, по правде сказать, Этери никогда особенно не интересовалась. Вернее - была к ним равнодушна. Ну, летают  и пусть себе летают. Правда, кроме небольших белых «колхозниц» она других сроду и близко не видела. И вот она попала в мир ранее ей неведомый. Этери увидела несколько коллекций бабочек из Африки, Азии и Южной Америки. Ее ошеломили их размеры, разнообразие форм, яркость и цвет, сочетание красок и узоров, словно нарисованных кистью восточного миниатюриста. Она стояла очарованная перед стеклянными витринками, забыв обо всем на свете. И если раньше страсть коллекционеров к бабочкам она считала блажью, то теперь  поняла их увлечение.
Каждая бабочка казалась неповторимым произведением искусства. Вглядываясь в эти хрупкие грациозные создания, бывшая коммунистка и убежденная атеистка Этери внезапно осознала всей душой, что кто-то свыше должен был сотворить такое чудо.  Как бы то ни было, женщина три часа провела с бабочками и все не могла насытиться их невероятной красотой. Она ушла, когда музейная служительница бесцеремонно напомнила ей, что время посещения закончилось. И действительно – почти все посетители  разошлись…

Только придя домой, Этери ощутила как она сильно проголодалась. На обед у нее в тот день была уха из сазана. Рыба в любом виде смолоду была ее любимым лакомством. Этери часто баловала себя рыбкой, тем более что с началом осени прямо на улицах торговки рыбой устанавливали детские эмалированные ванночки, в которых трепыхались и временами били хвостом по воде метровые толстолобики, сазаны, карпы, коварно окатывая снопом брызг неосторожно приблизившихся к ним покупателей. Выбор на любой вкус, были бы деньги.

Съев суп, Этери принялась за голову. Голову рыбы едят исключительно любители. Ее надо уметь правильно разделать. Это целое искусство. Этери ковырнула выпученные глаза и отложила их в сторону. Потом раскрыла рыбью голову, как книгу, пополам и принялась вилками отделять мясо от костей и жабр. Ее движения напоминали священнодействие жрицы. Кот Васька, почуяв со двора запах ухи, с разбегу впрыгнул в открытую форточку и стал настойчиво требовать свою долю. Он вился восьмерками между ее голых ног, щекоча их пушистым хвостом, терся о них и о ножки стула, предвкушая деликатес, издавал временами отрывистое нетерпеливое и утробное мяуканье. И,  конечно, добился своего – в его миску полетели выпученные сазаньи глаза, толстые губы и  хвост.
Пока Васька забыв обо всем на свете расправлялся с угощением на полу, Этери  лакомилась своей порцией за столом. Ёська – красавец-ворон - молча смотрел на это бессовестное чревоугодие и неожиданно громко каркнул. Этери испуганно подскочила на стуле - она совсем забыла о своем черном питомце, которого год назад буквально вырвала из васькиной пасти, выходила - вылечила поломанное крыло и укушенную лапку.   Ей стало стыдно, что она забыла о нем и  тут же дала очищенную от костей мякоть рыбы. На какое-то время воцарились мир и покой – все были заняты делом.  Вскоре на тарелке хозяйки выросла целая гора рыбьих костей. Васька довольно урчал, самозабвенно вылизывая то брюхо, то лапку, то под хвостом. Ёська чистил клюв о свои перья. А Этери глядя, как стремительно сгущались сумерки за окном, меланхолично разгребала указательным пальцем кучку из рыбьих костей. Она отделила прозрачные плоские кости, расположила их веером, в середину положила другие, длинные как сабли. Получился то ли цветок, то ли бабочка. Она улыбнулась, вспоминая утренний поход на выставку. И внезапно ее осенило. А почему бы ей не смастерить своих бабочек? Верно это не так уж и трудно.
Она загорелась этой новой идеей. Собрав все косточки, она тщательно вымыла их мылом, содой, порошком и разложив на газете оставила на подоконнике сохнуть. Потом села в кресло перед телевизором послушать новости, но мысль о бабочках не оставляла. Ночью ей снились золотые рыбки с крылышками аргентинских и африканских бабочек, которые парили по ее садику, нюхали розы и на прощание махали ей своими прозрачными вуалевыми хвостиками.
Утром она отправилась в город и купила акварельные краски, тушь, разные кисточки, особо прочный немецкий клей и цветную бумагу. Она обошла лучшие книжные магазины в поисках фотоальбома с бабочками. Купив несколько дорогих альбомов, пробивших значительную брешь в ее бюджете, Этери счастливо вздохнула. Даже если ничего и не получится из ее затеи, останется память о счастливых минутах.
Итак, теперь у нее было все, что нужно. Но как же смастерить бабочку из разрозненных рыбьих костей? Этери решила довести дело до конца и вечером ее кухня превратилась в мастерскую. На пюпитр перед собой она поставила альбом, купленный утром в музее, разложила все рыбьи косточки на бумаге, и стала собирать из них первую бабочку. Придумывая, как их соединить, какую форму придать крылышкам, какой узор нанести карандашом, а затем черной тончайшей кистью, она впервые за много лет стала мурлыкать под нос детскую песенку. Самым мучительным было составить сочетания  цветов так, чтобы бабочки не казались искусственными. Когда ей наконец удалось сделать бабочку, не отличимую от настоящей, в три часа ночи, -  она издала громкий радостный вопль, от которого кот, мирно спавший на ее тапочках, возмущенно выпучил глаза и угрожающе растопырил когти.
Этери распирало от радости. Чуть свет она пошла к торговкам рыбой и купила несколько самых большеголовых сазанов. Она не могла дождаться мгновения, когда добреется до костей. В течение нескольких месяцев Васькино житье превратилось в сказку. Этери не скупилась покупать рыбу – ей нужно было много костей. От обильного питания у кота на загривке появились три толстых складки, живот раздулся как у беременной козы, и он пускал такие ветры, что Этери от негодования зажимала нос и давала ему пинка под зад. Еська же вскоре стал презрительно воротить клюв – всем видом показывая, сколь надоело ему однообразное пиатание. Через полгода все стены в самой большой и парадной комнате Этери были увешаны бабочками любой расцветки, формы и размера. Получилась как бы домашняя выставка. Для них она заказала плотнику стенд с крючками и развесила своих красавиц на обозрение знакомых.
Слава пришла нежданно-негаданно. Как-то к ней на огонек заглянула соседка, работавшая администратором в Доме детского творчества. Увидев на стене коллекцию экзотических бабочек, она с трудом поверила, что это самоделки да еще из крашенных рыбьих костей. Она пришла в неописуемый восторг и предложила Этери устроить выставку для детей. Этери сначала даже испугалась. Но соседка уговорила ее и посулила вполне приличный гонорар и возможность давать уроки музыки в бывшем доме пионеров. На том и порешили. Успех был полный. Дети толпились у стенда и слушали рассказ Этери о бабочках вперемежку с детскими стихами Маршака и Чуковского. Наградой были аплодисменты и многочисленные дотошные вопросы. Учителя, прослышавшие об этой выставке,  приводили школьников всем классом. В местной «Вечерке» на последней странице выделили целую колонку о рукотворных бабочках пенсионерки. Это уже настоящая слава! А Этери на выданный гонорар выписала из столицы новые альбомы с бабочками и снова принялась за работу.
Такая творческая жизнь ей очень даже нравилась. Она забывала о своем одиночестве и неустроенности, в душе наступила та гармония, о которой она так мечтала. А однажды к ней подошел художник, пришедший на ее выставку с внуком. Неожиданно он оказался ее знакомым – в прежние добрые времена он часто приезжал от Союза художников Северного Кавказа в Тбилиси, бывал и в министерстве культуры, где работала Этери, и запомнил ее  теплые приемы. И решил ей помочь – устроить персональную выставку.  Этери даже прослезилась от радости. Знакомец не обманул, уладил все бюрократические и технические вопросы, что не составило для него труда - он был одним из руководителей городского союза художников и знал всех высокопоставленных собак, от которых зависело быть или не быть тому или иному человечку. Месяц жила  Этери в лихорадочном ожидании своего звездного часа. И вот сегодня день ее триумфа… а может и поражения.
Допив кофе, Этери надела теплый белый свитер, черные брюки, проверила кошелек. Всунув ноги в «Аляски», нахлобучив  шапку-кубанку и набросив старую каракулевую шубу, покрасневшую по краям и объеденную кое-где молью, она вышла из дома. Было половина двенадцатого. На улице - мороз, от которого стыло лицо и слезились глаза, яркое солнце и страшный гололед. Дворничихи поленились в тот день посыпать песком тротуар и дорога превратилась в каток. Прохожие шли растопырив руки для равновесия, но все равно ноги разъезжались в разные стороны. Кто-то умудрялся, по-клоунски извиваясь всем телом, удержаться на ногах; кто-то падал, вставал, отряхивался и, потирая ушибленное место, шел дальше. Этери готова была даже вернуться обратно – она очень боялась упасть и сломать шейку бедра. Это был бы медленный и мучительный конец, потому что денег на дорогостоящую операцию у нее не было, и смотреть за ней тоже было некому. Уж лучше сразу умереть… И только она так подумала, как – поскользнулась... Ее голова упала прямо на бордюр тротуара, кубанка отлетела на несколько шагов. Она ничего не почувствовала и не поняла. Просто вдруг стало темно, как будто кто-то выключил свет. Прохожие подбежали помочь подняться, но, увидев на снегу возле виска кровь, поспешили вызвать «Скорую». Приехавшие врачи констатировали смерть и отвезли тело в морг, а наутро похоронили за счет города на новом кладбище. Ее никто не провожал, не оплакивал. Один сердобольный рабочий-могильщик  связал из двух палок крест и воткнул в свежий холмик мерзлой земли. Вот и все, что осталось от горбуньи Этери.
А выставка простояла до конца месяца. Потом стенды с бабочками отдали в кабинет биологии в дом детского творчества - бывший Дом пионеров, там он и обрел последнее пристанище.  Художник, помогавший устроить выставку, нашел после долгих расспросов могилу Этери и установил на могиле небольшой камень, а на нем попросил высечь небольшую бабочку – одну из тех, которые так нравились бедной Этери.