Время йеху

«По последним сведениям власть в королевстве Квазза перешла в руки организованной преступности».

Эту фразу я прочитал в свежем «Курьере» на третий день своего пребывания на планете Антри. Три континента планеты разделены между двумя десятками государств разной величины, и создание единого правительства, похоже, дело далекого будущего. Некоторое время вопрос объединения обсуждался дипломатами, а сама планета рассматривалась как кандидат в члены Лиги. Однако переговоры зашли в тупик, а отсутствие единой власти на планете, с точки зрения устава Лиги, неприемлемо. Антри так и не вступила в Лигу, но до сих пор привлекает внимание репортеров со всей Ойкумены.

Итак, газета «Курьер», печатный орган Лиги, издается еженедельно на Земле. Хотя все началось не с нее.

Пожалуй, все началось, когда я включил телевизор у себя в номере. Было раннее утро, солнце едва тронуло розовым светом стены гостиницы. Телевизор оказался довольно примитивным и давал только плоское изображение; галактических каналов, вещающих для всей Лиги, здесь тоже, конечно, не было.

Сколько я ни щелкал переключателем, я видел почти одну и ту же картину: волны государственных флагов, королевские гербы, всюду длинные процессии людей в темно-синих балахонах или плащах. Дикторы что-то монотонно рассказывали, но, увы, я плохо понимаю этот язык. С трудом я все же отыскал канал, где был перевод на галактический.

«...скончался в два часа ночи по времени Столицы. Безутешные подданные в едином скорбном порыве покинули дома, и траурные шествия проходят сейчас по улицам всех городов королевства. Соболезнование уже изъявили правительства сопредельных государств...»

Вот так дела, подумал я. Судя по всему, прошедшей ночью умер ни много ни мало сам король Кваззы Урирам II. Наследнику же престола (а им может быть только мужчина), насколько я знал, недавно исполнилось два года.



Впрочем, нет, началось все несколько раньше – в тот самый момент, когда гигант-лайнер, доставивший меня на Антри, опустился в порту Ишур. Космопорт расположен на востоке страны, в обширной долине, с трех сторон окруженной холмами. Формально он принадлежит королевству Квазза, но на деле взлетно-посадочными площадками пользуются несколько государств, имеющие свой космический флот.

Надо сказать, я отправлялся на Антри с уже сложившимся мнением, чтобы не сказать – предубеждением, о том, что увижу в королевстве Квазза. Впрочем, первые же часы в космопорту поколебали мою уверенность. Прежде всего всем прибывшим пришлось пройти таможенный, карантинный и паспортный контроль, причем чиновник с широкими золотыми погонами долго расспрашивал меня о «цели приезда» и успокоился, лишь увидев мой журналистский билет, да и то, как мне показалось, не до конца.

После этого мы около трех часов мчались в длинном шестиколесном автобусе по довольно гладкой трассе, влажной от недавнего дождя, пока у горизонта не показались телебашни и шпили высотных зданий Столицы. Наконец, мы прокатили по широкому проспекту с гроздьями круглых фонарей по обе стороны и остановились у автовокзала. Это было, похоже, очень старое здание, с яркими мозаичными панно и статуями серого камня по обеим сторонам входа. Заказав билет, я решил пройтись, осмотреть окрестности; до автобуса, шедшего к центру города, оставалось еще с четверть часа.

Против здания автовокзала оказался полицейский участок, одноэтажный и с широкими окнами – стекло тускло поблескивало в лучах показавшегося солнца. Трое молодых полицейских в серой форме вышли из дверей участка, на ходу поправляя ремни оружия. Шагавший посередине смерил меня подозрительным взглядом – все-таки приезжий с другой планеты – но патруль прошел мимо, не спросив моих документов, и свернул в боковой переулок. Затем из участка вышел еще один полицейский, в мятом кепи и без оружия, тоже молодой, похоже, вчерашний курсант.

У входа в участок стоял застекленный стенд с десятком фотографий – «Внимание, розыск!». Под каждым портретом были несколько строк мелкого шрифта и узкая полоска, заполненная сочетанием из трех-четырех цветов. Я понял, что это образец кожного узора.
Дело в том, что обитателей Антри невозможно спутать ни с одной из известных на сегодня рас Ойкумены. Будучи вполне гуманоидны, антриане, тем не менее, имеют по четыре руки, что делает их похожими на ожившие изображения индуистских божеств или на пришельцев из немых фильмов. Кроме того, кожа каждого жителя планеты старше двух недель от роду покрыта цветными пятнами и разводами, образующими индивидуальный рисунок. Двух антриан с идентичным кожным узором не существует, как не существует двух людей с одинаковыми отпечатками пальцев.

Как бы то ни было, полиция работала вполне исправно. Вскоре подошел мой автобус, и через полчаса я оказался в центре города, прямо возле тридцатиэтажной башни-гостиницы. В номере я сразу же влез под душ, а затем свалился как подкошенный, не расстилая кровати, и проспал до самого утра.



Хотя, если точно, и это не было началом. Начать свой рассказ мне следует со статьи, которую я прочитал за два месяца до описываемых здесь событий. Я привожу здесь те места из нее, что показались мне наиболее точными и резкими.

«Разумеется, – писал автор, – никто не хочет выносить сор из избы, позоря свое Отечество. Но молчать больше нельзя, иначе все мы постепенно утратим человеческий облик и человеческие ценности...

В фойе театра перед началом вечернего спектакля собирается жалкая кучка заядлых театралов, в то время как у касс расположенного неподалеку... кинозала выстраивается гигантская очередь. Только ли разница в цене на билеты играет здесь роль? Скорее уж мы привыкли к «массовой культуре», услужливо пытающейся поразить нас невероятным кинотрюком, очаровать смазливой мордашкой очередной юной певички, рассмешить «серийной» банальностью записного остряка-юмориста. От такой культуры можно безнаказанно брать, брать и брать, в то время как нелюбимое нами «серьезное» искусство требует серьезных же раздумий над замыслом режиссера, художника, композитора.

Дальше – больше... Рекордсменом по числу посетителей становится у нас дешевое летнее кафе на городской набережной, где можно поедать жареное мясо, пить слабый алкоголь и слушать хриплый голос какого-нибудь шансонье. Или петь самому, старательно копируя «мужественные» интонации.

...мы поместили все свои ценности и идеалы в желудок и кошелек. Хорошо зарабатывать, добиться успеха, иметь уютную квартиру, машину с мощным двигателем, прочную семью – эти штампы избавили нас от мучительных поисков «смысла жизни». И некогда, и не хочется задумываться: добавила ли дорогая мебель домашнего уюта, нужны ли высокие колеса и мощный двигатель для поездок по хорошему асфальту, что на самом деле связывает меня с красавицей-женой?

...слова вроде «мораль» и «духовность» давно стали темой для шутовской репризы, причем их непременно должен произносить какой-нибудь жалкий очкарик, над которым и будет в конце смеяться почтенный зритель.

Задумываться некогда... Но разве не для того нам природой дан разум...? Тщетно. В конце нашего... пути я вижу тень ждущего нас йеху – человека, потерявшего все человеческое.

Мы идем».

Рваный, сбивчивый слог статьи оставил неприятное впечатление. Взгляд бежал дальше и дальше по строчкам, и в груди против воли расползался отвратительный холодок, сжимавший сердце, сбивавший ритм дыхания.

Дочитав до конца, я немедленно позвонил в агентство, забронировал каюту на ближайшем лайнере, идущем в нужном мне направлении. Двадцать дней в гиперпространстве – и лайнер сел в порту Ишур. Автобусом я добрался до ближайшей гостиницы, где проспал до самого утра, а проснувшись, первым делом включил телевизор...



Оставив ключи нервному портье, я вышел из гостиницы. Улицы и вправду заполняли толпы людей, многие были в длинных синих одеяниях, но бесконечных процессий, какие я видел в репортаже, здесь не было. Либо операторы нарочно выбирали самые эффектные кадры, либо шествия скорби уже шли на спад. По-моему, большая часть толпы двигалась в одном направлении – к центру города.

Среди остальных резко выделялись крепкие парни в дешевой одежде, но с массивными золотыми украшениями на шее и пальцах. Группами по трое-четверо они шли вместе с толпой, в то же время как-то скользя сквозь людской поток. Казалось, люди, не оглядываясь, чувствовали их приближение и заранее расступались, стараясь не задевать их. Время от времени компания останавливалась, встретив так же просто одетого знакомого, следовали приветствия, и все четверо или пятеро начинали беседовать о чем-то, стоя посередине тротуара, а чаще – опустившись на корточки. Вокруг таких групп быстро возникало свободное пространство в несколько шагов, но собеседников это не удивляло – они продолжали разговор, резко жестикулируя и громко смеясь. По-моему, неестественно громко.

Одна компания – в ней было шесть парней и молодая девушка с сильно подведенными глазами, шагавшая в обнимку с одним из своих спутников – неожиданно затянула жалобную песню, сильно коверкая слова галактического:

Пусть судьи куплены давно,

Мой приговор не будет вечным.

Я точно знаю лишь одно:

Свободу мне вернет весенний вечер...

Услышав песню, люди в синем ускоряли шаг, старались быстрее обогнать певцов. Я заметил несколько патрулей, но полицейские не вмешивались в происходящее и, по-моему, чувствовали себя не в своей тарелке.



В гостиницу я вернулся только под вечер. Портье, стоя за конторкой, пил воду, почему-то прямо из горлышка хрустального графина. Когда за моей спиной стукнула, закрывшись, дверь, он резко обернулся и едва не выронил графин.

Небольшой телевизор, закрепленный под потолком холла, показывал выступление какого-то представительного мужчины в пышных одеждах. У оратора был нос картошкой и крупные тяжелые руки. Говоря, он время от времени рассекал воздух ладонью, задевая при этом край трибуны. От этих ударов в колонках слышались глухие хлопки.

–Регент, – неодобрительно сказал портье, сделав головой движение в сторону экрана, – Эсккогпин.

Имя прозвучало непривычно для слуха. Впрочем, непривычным оно было только для меня, а для жителей Антри – вполне обычное имя.

–А почему регентом не стала королева-мать? – спросил я. Портье удивленно посмотрел на меня, и я поспешил поправиться. – Понимаю. Закон о престолонаследии.

Портье, повернув что-то под конторкой, прибавил громкости. Странно, но регент говорил на галактическом.

–Принимая этот пост, я принимаю с ним и огромную ответственность перед своим народом. Я считаю, каждому держащему власть в нашей стране пора ответить за свои слова и действия, чтобы вернуть подорванное доверие подданных к органам власти. С сегодняшнего дня должно быть так: чиновник сказал – чиновник сделал. Только это и есть – путь к уважению.

–Хорошо загибает, – заметил портье. – Уже минут десять. Его величество, да обретет его душа долгожданный покой, и то так не мог.

–Думаете, будет лучше?

Портье понял меня:

–Не будет. Я видел республиканцев, видел реставрацию, и каждый раз говорили об ответственности и справедливости. Так что не было бы хуже. Вы посмотрите на его физиономию.

Я посмотрел.

–А что, – сказал я, – физиономия как физиономия.

Но портье, похоже, испугался, что сболтнул лишнего. Он замолчал и погрузился в сортировку каких-то бумаг. Попрощавшись, я отправился к себе в номер. Возле лифта я заметил автомат с прессой и, задержавшись возле него, купил по последнему номеру всех газет, выходивших на галактическом. Газет оказалось всего три.



В номере я сразу же уселся за стол и начал искать в газетах статьи о смерти короля и новоиспеченном регенте, делая карандашом пометки в тексте и на полях. Статьи в двух первых газетах производили впечатление написанных «под диктовку» и восхваляли Эсккогпина как борца с казнокрадством и чиновничьей волокитой. В третьей статье регента ругали на чем свет стоит, называли бандитом с большой дороги и представляли его биографию в крайне невыгодном свете. Судя по стилю, эта статья тоже была заказной.

Спустя примерно час я оторвался от газет и вышел на балкон. Только я достал портсигар и зажигалку, как за моей спиной, в коридоре, что-то глухо прошуршало – будто острым предметом провели по штукатурке. Я точно помнил, что запер дверь номера изнутри. Звук повторился, секунду спустя что-то щелкнуло.

Я вернулся в комнату и остолбенел, увидев раскрытую настежь дверь и стоящего на пороге антрианина в странной зеленой форме. Гость тоже молча разглядывал меня, непонятно щурясь. Я вдруг понял, что на нем вовсе не форма, а просто верхняя половина спортивного костюма, то есть – _олимпийка_. Поверх белых нашивок на плечах были криво приделаны белые же погоны. Что за маскарад?

–А вы кто? – выдавил я наконец.

–Здорово! – вместо ответа воскликнул гость, и добавил после паузы. – Я – смотрю. Смотрю, чтоб вас... это, не обижали. Здесь. Так что – не обижают?

Я ничего не мог понять и только помотал головой.

–Язык проглотил, что ли? – недовольно спросил он. – Значит, не обижают. Будем считать. Ну, удачи.

И он ушел, сам прикрыв за собой дверь.



После ухода незваного гостя я будто очнулся: почти подбежал к двери и снова закрыл ее на замок. Впрочем, я тут же понял абсурдность этого – дубликат ключа мог теперь оказаться у кого угодно. К счастью, ручка на двери была не «кнопкой», а простой металлической дужкой, и я заклинил дверь первым, что попалось под руку – ножкой стула.

Затем я опустился на кровать и машинально включил телевизор. Несмотря на жаркий летний вечер, меня бил озноб.

На экране опять появился регент. Вначале он почти слово в слово повторял речь, которую я уже слышал днем, но затем вдруг остановился на несколько секунд и медленно произнес, будто сделал вывод:

–Монархия не оправдала ожиданий народа. Она должна уступить свое место новому строю. Принц и вдовствующая королева арестованы час назад и содержатся в загородной королевской резиденции. Власть в стране передана в руки временного правительства.

Вот же ловкач, подумал я со злым восхищением. За несколько часов провернул государственный переворот. Излишне было говорить, что во главе временного правительства оказался сам Эсккогпин. Я повертел переключатель каналов.

–Об участи королевы и наследника пока ничего не известно, – женщина-диктор говорила на языке Кваззы, быстро, сбивчиво; я понимал ее не до конца. –  Все дороги к загородной резиденции перекрыты, однако есть сведения, что принца с матерью там сейчас нет... дворец правительства был взят штурмом, убит министр внутренних дел Варрикардз. Более двух десятков раненых... доставлены в столичные больницы. Мы про...

На середине слова сигнал прервался. По экрану заплясала рябь помех, и по-змеиному зашипело в динамике.

А потом настали страшные ночи. Первая из них залила город кромешной темнотой неожиданно быстро, едва успел погаснуть последний солнечный луч. Темнота, как вязкая смола, заполнила улицы, затекла во все дворики и подвалы. Не горели фонари на улицах, не зажигали свет в квартирах, не было видно ярких конусов от автомобильных фар. Скверы, дома, памятники – за стеклом балкона все сливалось в черную угловатую громаду.

Я лежал с открытыми глазами, глядя в одну точку на потолке, временами вслушиваясь в звуки за окном. Рядом с подушкой я положил револьвер: я твердо решил, что, по меньшей мере, отправлюсь в царство теней не один, а захвачу с собой двух-трех из тех, кто решится  напасть на меня. Не самая приятная компания, но все же лучше одиночества в дороге.

Стояла тишина – город словно ждал чего-то, ждал напряженно, недоверчиво вглядывался во тьму. Изредка вдали слышался шум мотора, шорох шин по асфальту. В коридоре что-то бубнил одинокий мужской голос, изредка срываясь на резкие междометия. Говоривший с трудом ворочал языком, как паралитик. Где-то кричали, ругались. Хлопок, и под самым окном истошно завизжала женщина – так, что захотелось заткнуть уши, сжаться до размеров желудя, провалиться в сырую лесную почву, под прелые прошлогодние листья... Зазвенело бьющееся стекло – и наступила мертвая тишина. Только вдалеке двое пытались спеть что-то залихватское, но никак не могли сдвинуться дальше первой строчки. Потом и они затихли.



Под самое утро я все же заснул. Разбудил меня горячий солнечный зайчик, расположившийся на щеке. Часовая стрелка уже добралась до двенадцати, а минутная изо всех сил спешила догнать ее. Последние три штриха – и часы прозвенели какую-то музыкальную фразу, отмечая полдень.

Натягивая рубашку, я смотрел с балкона на разноцветную толчею улиц, и ночные страхи казались мне пустыми и бесформенными, как забытый кошмарный сон. Даже стыдно стало: неужели во мне жив детский страх темноты?

Я вышел из гостиницы. День был самый обычный: мигали светофоры, останавливались у перекрестков вереницы машин, спешили прохожие. Траурного синего цвета вокруг больше не было.

К остановке подкатил автобус, и я вошел в салон. Почти половина кресел пустовала. Я уселся возле окна, сразу за водительским местом, и мы поехали.

Царило напряженное молчание, словно все опять чего-то ждали, как до этого ночью, не то с надеждой, не то со страхом. Шофер не включал радио, не слышно было ни шумного дыхания, ни скрипа кресел. Я огляделся: люди сидели неподвижно, словно удачно сделанные манекены. Потный краснолицый толстяк в шляпе, сидевший в конце салона, вдруг сказал с вызовом:

–А мне нравится их мораль! Да, нравится. В конце концов, если люди вынуждены долгое время жить в замкнутом пространстве, им придется установить правила, которые защищали бы каждого из них. Причем защищали наиболее эффективно! Разве я неправ?

Никто не ответил. Голос толстяка слегка дрожал, и вызов звучал неубедительно.

Через остановку в автобус вошел молодой мужчина в спортивном костюме. Оглядев салон, он развалился в кресле рядом со мной, вытянув ноги далеко в проход. Все сразу как-то съежились, попытались стать меньше и незаметней, даже толстяк, уверенный в своей правоте.

–Шеф! – голос у вошедшего был низкий и хриплый. – Шеф, вруби-ка двести пять с половиной. А то что-то у вас как на похоронах!

Из динамиков в салоне полилась быстрая визгливая мелодия, похоже – скрипичная, и женский голос запел что-то о переполненном кабаке. Мой сосед расплылся в улыбке и достал сигареты, развернувшись лицом к спинке кресла.

–Я не буду здесь курить. А мог бы, – назидательно сказал он, взяв, тем не менее, сигарету в зубы. И вдруг перешел на подчеркнуто бодрый тон: – Да вы веселей! _Нацоп_ трудяг не тронет! Выше нос! Понимаю, тяжелые времена... Ничего, придется потерпеть.

От него исходил сильный ядовитый запах спирта, и такая же ядовитая издевка пряталась в его словах. Мне стало неприятно – и оттого, что он был пьян, и от серьезного вида, с которым он говорил полную чушь. На следующей остановке я вышел.

Ночные страхи разом ожили. Я поймал себя на том, что с подозрением вглядываюсь в лицо каждого, кто идет мне навстречу. Впрочем, не нужно было страдать паранойей, чтобы почувствовать: внешнее благополучие – только грубая личина, под которой город дрожит в  ужасе. Казалось, улицы одновременно с полицейскими патрулируют _нацопы_ вроде моего вчерашнего гостя. Небольшими группами они шагали по тротуарам, у многих в руках были бутылки темного стекла, которые они временами подносили к губам. Я решил было, что такие компании должны избегать патрулей, но ошибся: при встрече они первыми приветствовали полицейских – со злобным весельем в голосе, подчеркнуто вежливо или, наоборот, с руганью. Полицейские кивали в ответ, неприятно напоминая промокших собак.

В одном из домов, которые я прошел, на третьем этаже распахнулось окно, и появилась черная коробка магнитофона. Надтреснутый голос из колонок закричал на всю улицу:

Я – йеху!

Снесу любого на своем пути!

Я – йеху!

Среди толпы мой дом...

Ему вторил стремительный гитарный рифф. Это была имлонская группа – названия я никак не мог вспомнить.

Шедшие мне навстречу три _нацопа_ остановились; задрав головы, они пытались определить, откуда грохочет песня. Наконец, все трое нырнули в подъезд. Послышались глухие удары, затем треск и грохот, будто падала мебель. Магнитофон подпрыгнул и тяжело грохнулся к моим ногам. Пластиковый корпус раскололся со стоном,  пронзительное соло на _ацуже_ оборвалось на первых нотах. В окне показалась согнутая спина, длинные растрепанные волосы. Спина дергалась, будто в комнате шла потасовка. В конце концов длинноволосый начал медленно выгибаться назад, почти до горизонтали; отвесно повисли пряди его волос. Лица его противника не было видно – только силуэт и руки, стиснутые на шее «металлиста». Длинноволосый страшно, хрипло закричал. В окне появились еще два темных силуэта, и его втащили обратно в комнату. Через секунду вновь послышалась приглушенная возня.



Протянув мне ключ, портье как-то странно взглянул на меня. Хотя, возможно, мне это только показалось.

Дверь номера оказалась открыта. Все было в точности как до моего ухода, за исключением коренастого _нацопа_, сидевшего на корточках у балконной двери. Вероятно, эта поза считается ритуальной в королевстве Квазза – другого объяснения ее распространенности я не нашел. В руках мой незваный гость (уже второй за два дня!) с ловкостью фокусника вертел четки, стеклянную бутылку с остатком содержимого и блестящий кусок металла, напоминавший кастет, несмотря на замысловатую форму.

–Ну что? – лениво сказал гость. – Поболтаем?

Я молчал. Он шумно проглотил остаток жидкости и вновь начал крутить бутылку.

–С _нацопами_ общаешься? Живешь по _яи-тяноп_?

Что такое _яи-тяноп_, я не знал. Возможно, какой-то «кодекс чести» тех, кто назвал себя _нацопами_. Тут меня скрутило от злости.

–Сколько вам надо? – спросил я. Он почему-то обиделся:

–А чего ты сразу грубишь?

Я повторил без всякого выражения, делая паузу после каждого слова:

–Сколько вам надо?

–А что, есть чего? – непонятно спросил нацоп. Я вынул две бумажки:

–Две сотни галактических. Хватит?

По моей спине, как зеленые мухи по куску мяса, ползали мурашки отвращения. В голове шумело.

_Нацоп_ стал неожиданно сговорчив:

–Так бы сразу... А то ведь...

По-моему, когда я доставал бумажник, он заметил рукоятку револьвера у меня за поясом. Выпрямившись, он взял деньги и пошел к двери. Пустую бутылку он так и  оставил возле радиатора.

Я запер дверь с ощущением, будто все происходящее со мной уже было, причем совсем недавно. Взяв в руки бутылку, я глянул в сторону балкона... Нет, не стоит. Бутылку я бросил в урну. Потом прошел в ванную и, пустив в раковину холодную воду, долго плескался под тугой струей, ожесточенно тер ладони, ополаскивал щеки и лоб, ерошил мокрые волосы.



Следующие четыре дня оказались похожи друг на друга, как близнецы. Я рано вставал и, наскоро умывшись, уходил бродить по городу. Завтракать не хотелось совершенно, бриться тоже, и на моих щеках победоносно наступала колкая черная щетина. В гостиницу я возвращался перед заходом солнца. Поужинав в кафе на первом этаже, я поднимался к себе и валился в кровать, не раздеваясь. Не знаю даже точно, закрывал ли я глаза. Как-то я проснулся от сильной рези: похоже, заснул, не опустив веки.

Улицы по-прежнему кричали пестрыми красками витрин, ослепляли потоками солнечного света. И повсюду был страх – целый океан страха со своим приливом, мерно накрывавшим город, щекотавшим в груди, оставлявшим влажные соленые пятна на рубашке. Стояло полное безветрие, и казалось, что деревья в скверах тоже застыли от ужаса.

Во время этих прогулок я заметил только одну зловещую перемену: с каждым днем на улицах встречалось все больше спортивных костюмов с белыми нашивками, все больше прохожих с грубыми деревянными четками и стеклянными бутылками в руках. Галстуков по галактической моде, пришедшей сюда с  Агнора, а тем более узких пиджаков с одной фалдой, по которым раньше легко было узнать столичных «деловых людей», я не встретил ни разу.

Чтобы убить время, я начал складывать в уме объем всех бутылок, попадавшихся мне на глаза. Однажды получилось тридцать галлонов, на следующий день – тридцать пять.

Хотя началом этой истории можно считать несколько моментов, конец у нее все же один. С моего приезда в Столицу прошла ровно неделя. Я как раз вошел в номер и прикрыл за собой дверь. По коридору простучали быстрые шаги, и едва я коснулся рукоятки замка, как на дверь мягко, но сильно надавили. Я быстро отступил назад и в сторону, так, чтобы дверь, открывающаяся внутрь, заслонила меня.

В номер вошли двое, оба в уже изрядно приевшихся мне олимпийках. Один, с круглым синеватым лицом, проворчал что-то вместо приветствия. Я поклонился. Не было ни страха, ни злости – только к горлу уже поднималась тоскливая волна.

–Собирайся, – сказал круглолицый, обшарив взглядом углы комнаты – пошли.

Его друг в это время быстро обошел номер, заглянул в ванную и на балкон. Я взял из шкафа свой чемодан (за последнюю неделю я ни разу его не открывал) и вышел. Мои «конвоиры» топали сзади. В холле я оставил ключи на пустой конторке.

–Ты не бойся, – сказал круглолицый, – сказано – чтоб волос не упал, значит довезем, не тронем... А хотелось бы, кстати.

Он сплюнул – прямо на полированный камень пола. Я пошел к выходу, у самой двери остановился и обернулся. Круглолицый прощался со своим другом. «Ну, ты не теряйся...», – сказал тот неожиданно мягким голосом. Было ли это пожелание не терять присутствия духа или же просто не пропадать надолго, я не понял. Похоже, какой-то устойчивый оборот.

Стеклянные двери разошлись, пропуская нас. У крыльца стоял старенький зеленый автомобиль. Я сел вперед, положив чемодан у ног. Круглолицый запустил мотор, свернул к набережной. В сгущающихся сумерках мы проехали крохотный пляж, где двое делали из мокрого песка какую-то фигуру. Справа потянулся большой темный сквер. Там, сталкиваясь и отступая, ожесточенно колотили друг друга две толпы, в общей сложности человек пятьдесят. Кого-то за ноги тащили из центра драки.

Мы выскочили на трассу, и мой спутник резко вдавил газ. Ехали мы почти всю ночь, и скажу без преувеличения, это была отвратительная поездка. Круглолицый молчал; я сделал вид, будто сплю, уронив голову набок. Притормозив, он достал из бардачка черный компакт-диск и включил магнитолу. Остаток дороги из колонок звенела гитара, визжала скрипка и два голоса – женский и мужской, но одинаково хриплые, впрочем – пели о любви до самой смерти, об алом вине, конвоирах и часовых. Иногда встречалась запись, где молодой мужской голос под быстрый ритм читал рифмованные строки о жизни на улице, о пути к успеху и о жестоких полицейских. Круглолицый жевал семена какого-то местного растения, наполнявшие салон резким запахом, сплевывал шелуху в раскрытое окно и изредка подпевал.

Под утро мы пересекли границу, и круглолицый высадил меня в редком придорожном лесу, как оказалось, в трех милях от ближайшего городка. Вскоре рассвело, и я увидел возвышавшуюся вдали острую башню, похожую на колокольню. Около часа я быстро шел в ее направлении и, наконец, лесная тропинка превратилась в узкую улочку с покрытым трещинами асфальтом. Первым делом я отыскал маленькую закусочную, где с аппетитом позавтракал. Хозяин закусочной ошеломленно наблюдал за мной: в его заведении редко ели так много и так быстро. Заплатив, я отправился прямо в полицейский участок.

К вечеру того же дня приехал консул королевства Квазза, хотя я ждал скорее представителя Лиги. Консул долго спрашивал, не нуждаюсь ли я в чем-нибудь. Я отвечал, что мне нужно только одно – добраться до порта Ишур, и он в конце концов любезно предложил лично довезти меня туда.

Как в нелепом фильме без конца, за окнами потянулись в обратном порядке приграничные леса, деревни, горные ручьи. Я рассказывал консулу о том, что видел в Столице, но он только пожимал плечами.

–Странно, – решительно произнес он наконец. – Во всяком случае, королевство Квазза не изменит своего внешнеполитического курса. В этом я уверен.

Остаток пути мы проехали в молчании.



Уже потом, на борту трансгалактического лайнера, я много думал о случившемся. Мне не давал покоя только один вопрос: что могло заставить разумных существ добровольно опуститься до животного состояния? Увы, как я ни старался, в моем воображении не возникало ни одной правдоподобной причины. Живи мы на несколько тысяч лет раньше – легко было бы объяснить произошедшее проклятием, тяготеющим над королевством, или каким-нибудь зловещим колдовством. Увы, в нашем мире, где магия проявляет себя совершенно иначе, таинственному не осталось места.

За всю тысячелетнюю историю королевства Квазза на троне сменились всего две династии. Великие и Грозные, Святые и Темные, правители исправно наследовали тяжелую рубиновую корону, пока, наконец, около семидесяти лет назад в стране не произошла революция. Более чем на полвека королевство Квазза стало республикой Квазза. И хотя содержание докладов и пламенных речей все больше расходилось с действительностью, хотя республиканские идеи свободы и равенства постепенно превращались в пустословие – люди по-прежнему жили ради будущего и верили, что их дети будут добрее и сильней их самих. Разумному существу свойственна вера, и когда пятнадцать лет назад во время реставрации эту веру вместе с республиканской идеологией отправили на свалку, подданные вновь созданного королевства почувствовали себя беспомощными, как человек, впервые оказавшийся в невесомости. Кого теперь любить? Кому теперь верить? Вопросов было множество, ответов не было вовсе. И часть ответственности должна лежать на монархистах, вместо «свободы движения вперед» давших стране десять лет вседозволенности и нищеты.

Нельзя не упомянуть и дельцов от телевидения, которые заполнили эфир детективами и «остросюжетными фильмами», похожими друг на друга как две капли воды. На телеэкран поместили все, что еще вчера было под запретом. Кровь и грязь быстро набили оскомину и постепенно ушли – увы, не полностью, и лишь тогда, когда природное отвращение человека к ним притупилось. И уже как нечто обыденное стали восприниматься новости о происходящих в действительности убийствах и грабежах. Заговор? Планомерная работа с общественным мнением? Нет, скорее просто близорукая жажда наживы. К слову сказать, в гостинице я нашел один телеканал, по которому, когда бы я его ни включил, показывали какие-то детективные сериалы.

Можно было бы назвать еще дюжину причин случившегося, но я не пытаюсь анализировать их все. Гораздо лучше меня это смог бы сделать автор статьи, цитаты из которой я привел в начале своего рассказа. К несчастью, мне не удалось с ним встретиться: он был убит на второй день правления регента. Следствие, насколько мне известно, идет довольно вяло.

Я уже приступил к окончательной правке этих строк, когда мне на глаза попалась копия последнего номера «Курьера», отпечатанная прямо на борту.

«По последним сведениям власть в королевстве Квазза перешла в руки группы высших армейских офицеров», – эти слова открывали передовицу газеты. Дальше рассказывалось о том, как несколько генералов, заручившись поддержкой гвардии, арестовали регента и временное правительство. Королева и наследник престола погибли в автокатастрофе: на пути из загородной резиденции в один из столичных дворцов лейб-шофер не справился с управлением, и машина рухнула с сорокафутового обрыва в реку. Дальнейшая судьба монархии пока не обсуждается.

Новое правительство приняло энергичные меры для наведения порядка, в частности, ввело в крупных городах комендантский час и строгие проверки паспортного режима. Суд присяжных постепенно вытесняется военно-полевыми судами. Люди в спортивных костюмах как-то сами собой исчезли с улиц, а их место заняли армейские патрули. Специальным указом гражданам предписано при встрече обмениваться гвардейским салютом: обе левых руки следует вытянуть вдоль тела, голову повернуть вправо до касания подбородком правого плеча, верхнюю правую руку согнуть в локте и поднять ее пальцы ко лбу, а правую нижнюю руку выбросить вперед параллельно земле. Не всем удается с первого раза воспроизвести такое приветствие, но граждане Кваззы стараются бодро переносить временные трудности, и в целом общественное мнение благосклонно к последним переменам.