дама с единорогом - глава 30

- Вы его любите?
Жанна молчала. Она сидела с шитьём в руках и прислушивалась к голосам служанок, вы-бивавших ковры.
- Я его жена, - подумав, ответила графиня.
- А Вы знаете, что он обещал жениться на другой?
Жанна покачала головой. От баннерета не укрылось, что произнесенная наугад фраза про-извела должное впечатление и, воодушевившись успехом, продолжил:
- Ходило столько слухов о её смерти.
- Так она умерла? – с облегчением спросила графиня.
- К сожалению. Она без памяти влюбилась в Вашего мужа, когда он заехал к ее отцу, чтобы уладить какой-то земельный спор. Ну, а зная Вашего супруга... Словом, он соблазнил её, по-обещав жениться, но к тому времени граф уже был помолвлен с Вами. Смею Вас заверить, это была порядочная девушка из хорошей семьи. Но за ней не давали приданного. Когда она узнала, что граф и не думал на ней жениться, она пригрозила рассказать обо всём Вашему отцу. На следующий день она не вернулась с мессы.
- Вы утверждаете, будто к этому причастен мой муж?
- Возможно, - уклончиво ответил Леменор – всё-таки это серьёзное обвинение. – Зато мне доподлинно известно, что он спасал от виселицы валлийцев. Он укрывает у себя своих мятежных родственников. На Вашем месте я бы расторгнуть этот брак: Вы рискуете лишиться владений и своего доброго имени. Может статься, Вас бросят в темницу.
- Бог убережёт! – перекрестилась графиня.
- А если Вы вслед за ним взойдете на эшафот? Его казнят, как изменника. И Вас, как его супругу.
- Я делила с ним радости, разделю и смерть.
- Я не понимаю Вас… Неужели ради него Вы готовы принять мученическую смерть, вы-терпеть весь этот позор?
Она промолчала.
- Вы думаете, он Вас любит? Это брак по расчету, обыкновенная сделка.  Часть договора, заключенного Вашим мужем с Вашим отцом. И знаете, ради чего он был заключён? За счет Вас Ваш отец хотел поправить своё положение. Вы не были нужны ни тому, ни другому.  У графа бы-ли деньги, у барона – связи...
- Да, отцу были нужны деньги – и что? – с вызовом спросила Жанна.
- А то, что он не погнушался продать Вас изменнику.
- Перестаньте! Он не изменник!
- Бросьте, графиня! О предательстве графа известно всем. Я могу защитить Вас от наветов, помогу законно расторгнуть брак. 
- Я не хочу.  Я его жена перед Богом и людьми.
- А как же моя любовь к Вам? – пылко возразил Артур, картинно упав перед ней на одно колено. – Все эти годы я думал только о Вас, жил только Вами, грезил тем днём, когда смогу на-звать Вас своей женой...
- Но почему же Вы не женились на мне, если так пылко любили? – покачала головой Жан-на. Она снова принялась за шитьё – те же чепчики и распашонки для ребёнка, что и прежде. – Я ничего не слышала о Вас с весны.
- Как, Вы ни один из моих гонцов не доехал до Вас? – разыграл удивление баннерет.
- Нет. Ни один.
- Но я посылал их! Может, это граф?
- Что граф?
- Перехватил их. Если б Вы только знали, сколько раз он покушался на мою жизнь! Только Божественная защита уберегла меня от смерти. Но я боюсь за Вас, не за себя. Что сделает это чу-довище, когда узнает, что я был у Вас? Он убьёт Вас!
- Зачем ему убивать меня? Если он спросит, я все расскажу ему.
- Жанна, Вы не понимаете! Это бешеная собака! Когда он поймет, что Вы всё знаете… Что-бы защитить Вас, я оставлю Вам солдат.
- Я не боюсь его, он мой муж.
- Но могу я хотя бы надеяться? – Взяв её за руку, он не сводил глаз со своей собеседницы.   
- Чем был бы этот мир без надежды? – грустно улыбнулась Жанна. 
Артур пробыл в Уорше пять дней, и все эти пять дней настойчиво повторял ей, что ее брак был ошибкой, корил за измену, но обещал все простить, если она «отринет с себя печать врага». А она лишь виновато улыбалась в ответ и думала о том, как же труден человеческий выбор.
- Но Вы ведь сожалеете, что вышли за него?
Молчание.
- Как я могу жалеть? Он подарил мне ребенка.
- Но это должен был быть наш ребенок!
- Что же Вам мешало жениться на мне?
- Вам ли не знать!
Опять молчание.
- Если бы Вы хотели…
- Жанна, Вы обещали!
- Я выполнила все свои обещания.
- Вам приятно быть вещью, которую продали?
- Меня продали в хорошие руки.
- В руки изменника! У меня есть доказательства, Жанна! Он обманывал Вас, он обманул Вашего отца! По его вине погибли невинные люди! Их резали, как свиней, а он смотрел!
Она низко опустила голову.
- Я буду молиться за спасение его души.
- А кто помолится за спасение Вашей? Изменников ждет мучительная смерть! Но если бы только смерть! Это пятно никогда не смыть, Ваш брат все потеряет, ему придется уйти в солдаты.
«Он изменил Вам, Жанна. Он предал Вас, Жанна. Он изменник, Жанна. Вы товар, Жанна. Он сбежит и бросит Вас. Ваша семья будет навек опозорена. Вы останетесь без средств, без кры-ши над головой. Беззубые вилланки будут плевать Вам в лицо. Вы в одной рубашке пойдете на эшафот», - вертелось у нее в голове. Она отчаянно зажимала уши, чтобы не слышать этого, но слова Леменора бились где-то там, в глубинах ее сознания и разрывали его на части. Жанна не могла верить и не могла не верить. Она молилась, но желанное спокойствие не приходило.
В день отъезда баннерета её мучила тоска, гнетущая ноющая тоска.
(«Уезжает... Живой. А я остаюсь одна... Господи, неужели нельзя сделать так, чтобы со мной всегда был кто-то? Кто бы любил меня, заботился обо мне… Неужели я так много прошу, неужели я этого не заслужила? Они даже не догадываются, что эти короткие встречи – желанное вознаграждение за долгие дни ожидания, за томительное одиночество, за ежедневные сомнения и страх. А он отругал меня, разбередил душу, посеял сомнения – и уехал. Но всё равно, храни его Господь!»).       
Графиня стояла на верхней ступеньке крыльца, не решаясь попрощаться с ним: она была замужем.  Да она и не знала, как с ним теперь прощаться.
- Я не могу согрешить в глазах людей. Я не желаю, чтобы говорили, будто я прелюбодейка, - думала она. – Если бы он хотел, он бы поцеловал меня, сказал бы мне что-нибудь наедине – но он не хочет. 
Баннерет обернулся к ней, и графиня пожелала ему доброго пути.
Когда он уехал, она ещё несколько минут стояла на крыльце, будто пытаясь силой взгляда удержать Артура – бесполезно. Тоска заполнила её сердце; ей хотелось любить, безгранично, не отдавая себе отчёта в том, что и зачем она делает, - а любить было некого. Ветер раздувал её юбки, хлопал ими по её ногам, а ей казалось, что это душа рвётся туда, где счастье. Ведь где-нибудь да должно быть это счастье...
Джуди принесла накидку, накинула ей на плечи.
- Пойдемте, госпожа! - Служанка тронула её за плечо. – Я Вам травяного отвару налью.
- Отвару? - горько усмехнулась Жанна. – Он не поможет, пей его сама! Ступай, помоги Эл-сбет.
- Ох, заболеете Вы! И про ребёночка бы не забывали...
- Перестань причитать, я уже ухожу.
Она в сердцах толкнула тяжёлую дверь.
К Великому посту похолодало. Земля покрылась серебристым инеем, на полях лежал двух-дюймовый снежный ковёр, водоёмы сковал прочный лёд.
Жанна целыми днями сидела у камина, вышивала, переделывала старые платья. В переры-вах она вместе с управляющим и священником разбирала долговые книги, мечтая о будущей сча-стливой сытой жизни.
Постепенно холода отступили, и Джуди начала время от времени отлучаться из Уорша к деревенской родне, которую, не взирая на разногласия, всё же любила. Во время одной из таких прогулок, уже у самой развилки, её напугал цокот копыт. Приглядевшись, она заметила впереди, на большой дороге, всадников. Решив, что лучше скорее вернуться в замок, чем прозябать в томи-тельном неведении, Джуди, самым коротким путём поспешила к Уоршу. Вынырнув их кустарни-ка, служанка разглядела небольшой отряд, приближавшийся к замку.
- Ба, да тут целая армия! – прошептала она. – Никак, граф пожаловал за супругой. Только обрадуется ли она?
Разумнее было переждать, притаиться, но в дело вмешалось любопытство.
Когда доложили о приезде Норинстана, Жанна дышала воздухом в саду. Она не знала, как поступить. Первым порывом было впустить его и попытаться узнать, правду ли говорил о нём баннерет, спросить, почему он обманул её. Ведь должно же быть какое-то оправдание, и если он попросит прощения, она простит его. Да, непременно, простит, хоть и не сразу. Ей так хотелось его увидеть, снова услышать его голос, почувствовать себя в безопасности. Он любит её, он пой-мёт её, а она попытается понять его... Почему, почему она должна оттолкнуть его?
- Почему? – ответила гордость. – Потому что он обманул тебя, заставил тебя страдать, на-сильно сделал своей женой. Из-за него ты чуть не взяла грех на душу – и ты всё ещё думаешь о том, чтобы простить его?
Всё верно, он заставил её страдать. Ей хватит на всю жизнь. Этого не забывают.
- Он солгал тебе дважды, и вторая ложь гораздо страшнее, - отравлял сознание внутренний голос. – Он предатель, тебе подтвердил это человек, которому ты можешь полностью доверять. И это говорит не один человек – можно ли не верить? А твой муж… Он малодушно лгал тебе, пы-тался очернить другого. Он не думал о тебе, он думал только о себе.
- Нет-нет, неправда! – возражала Жанна.
- Но зачем же он так настаивал на отъезде? Не потому ли, что знал, что кара неизбежна? Баннерет говорил правду: из-за него ты взойдёшь на эшафот.
- Но ведь были мгновенья любви и счастья, - пыталось робко возразить сердце. – Разве они не стоят того? Разве его любовь не стоит того, чтобы быть ему верной до гроба?   
- Вот именно, минуты. Минуты счастья и часы страданий. Если бы он любил тебя, лгал ли бы он тебе?
- У нас будет ребёнок.
- И что же? Его отцом должен был стать не он.
- Но я его люблю.
- Может, и любила... Но любовь требует доверия, а ты ему больше не веришь. Он сам убил любовь.
- Но его жена.  Должна быть с ним в горе и радости.
- И на эшафоте тоже? – съязвил внутренний голос. – Он-то спасется, он мужчина, а ты? Твой брат? Ты хочешь, чтобы его лишили имени и выбросили в канаву?
Сердцу нечего было возразить.
Графиня велела передать, что не желает его видеть. Но Норинстан настаивал, угрожал,  требовал объяснений, и она вынуждена была переговорить с ним.
Помолившись, Жанна приняла решение: она поговорит с ним наедине, под крышей, но под надежной защитой слуг.
- Скажите мужу, что я впущу его одного, - распорядилась она.
Разумеется, он не был доволен; все его лицо было еле сдерживаемый гнев. Быстро, по-хозяйски, войдя в зал, Роланд вперился глазами в жену и покосился на сопровождавших его слуг.
Графиня не дала ему заговорить первым.
- Зачем Вы приехали? – холодно спросила Жанна. Её самолюбие было ущемлено и не по-зволяло ни одной тёплой нотке пробиться сквозь лёд её слов. Она всё ещё любила его и, пересиливая себя, старалась казаться бесстрастной.
- Что за дикий вопрос? Я приехал к своей жене, а она вместо того, чтобы встретить меня с распростертыми объятиями, отказывается впустить меня, морозит моих людей. Или Вы не рады тому, что я вернулся? – нахмурился он.
- Мне казалось, что после Вашего отвратительного поступка Вы должны были забыть сюда дорогу.
- Какого поступка? – Норинстан сел. Похоже, он действительно не понимал, в чем дело. 
- Ну вот, Вы уже забыли…
- Забыл что? Жанна, я устал и не желаю препираться по пустякам! Велите подать элю и ка-кой-нибудь закуски. Лошадей – в стойло, людей – накормить и устроить на ночлег.
- Нет.
- Что «нет»? – опешил Роланд.
- Ваши люди сюда не войдут, пока я не буду уверена…
- Перестаньте дурить! Вы немедленно пустите их и…
- Нет.
- Что Вы хотели этим сказать, жёнушка?
Она вдруг начала задыхаться, ловить ртом воздух, словно рыба.
- Жанна, что с Вами? – Он подошел к ней, но Жанна не позволила ему прикоснуться к себе.
- Да что с Вами, Жанна! Эй, кто-нибудь!
- Нет, не надо, - пробормотала она и почувствовала, как пошевелился там, в ее утробе, его ребенок. Нет, она не могла все так обрубить.
Графиня вышла во двор, вслед за ней вышел муж. Она обернулась, посмотрела на него и прямо там, на крыльце, спросила:
- Почему Вы сказали мне, что он умер?
Казалось бы, здесь было много воздуха, но его ей по-прежнему не хватало, будто кто-то сжимал грудь тисками.
- Кто умер? Вам нездоровиться?
Графиня не знала, что ответить.
- Ничего, полежите немного и все пройдет. Где Ваша вертихвостка-служанка?
- Не надо служанки. Я не больна.
Она низко опустила голову.
- Тогда какого чёрта, жёнушка? Надеюсь, - насмешливо напомнил он, – Вы не забыли, что священные узы брака накладывают на Вас определенные обязательства? Так потрудитесь, - уже жестче добавил граф, – перестать ломаться и впустить моих людей.
- Нет, пока я не уверюсь… Знаете, - Жанна медленно спустилась во двор, прошла мимо группки навостривших уши слуг и остановилась напротив мужа, - все эти дни я молилась. Я про-сила Господа укрепить меня.
- Что-то мне это не нравится, - нахмурился Роланд. – А ну-ка признавайтесь!
- Я чиста перед Вами. А Вы передо мной? – Её голос окреп. Она решилась и должна была дойти до конца. Она пройдет этот путь, каким бы тяжелым он ни был.
- Так, поднимайтесь сюда и выкладывайте.
- Я не хочу туда, я задыхаюсь!
- Так какого чёрта Вы не хотите позвать служанку? Я же вижу, что с Вами что-то не так.
- Потому что она мне не поможет. Уйдите, не мешайте нам! – крикнула она навострившей уши черни. Два красных пятна зарделись на ее щеках.
Слуги покорно разошлись, и они остались одни.
- Я знаю, что Леменор жив, Вы обманули меня. Зачем?
- Этот гадёныш прислал Вам весточку? 
(«Хотя бы слово в оправдание! Неужели он действительно такой, как о нём говорит Артур, неужели всё это было обманом?»).
- Нет.
- Тогда откуда…
- Правды не утаишь.
- Если и жив, то что?
- То, что мне очень больно, - пробормотала Жанна.
- Кстати, почему Вы до сих пор здесь? Кажется, я ясно дал понять, чтобы Вы уехали к ма-тери.
- Я передавала, что мне нездоровиться. А сейчас дороги замело…
- Глупые женские оправдания! Решили всё делать наперекор мне, думаете, я не найду на Вас управу? Жанна Норинстан, я хочу, чтобы Вы были покорной женой, и Вы ей будете! – рявк-нул он, теряя терпение.
- Как Вы не понимаете? Ваша ложь…
- Какая ложь? Графиня, немедленно впустите моих людей, иначе, клянусь, Вам не поздоро-вится!
Жанна отвернулась и заплакала. Но она не желала, чтобы он это видел.
- Я…. я… мне так… Мне сказали, что Вы… Что я жена изменника. Я хочу знать, это прав-да?
- Мы это уже обсуждали. Я сказал все, что должен был сказать, остальное Вас не касается.
- Нет, касается! Теперь, когда я… Я ведь так и не сказала Вам, почему не уехала в Рединг. Я думаю, Вас это обрадует…
- Меня обрадует, если Вы накормите меня обедом.
- Но я совсем не об этом, - смущенно пробормотала Жанна. – Это касается нас обоих…
- Потом, Жанна, сначала обед. Я распоряжусь, чтобы отворили ворота.
Она сдалась и пустила бы все на самотек, если бы взгляд мужа случайно не выловил на стене солдата в котте чужого цвета.
- Мерзавка, дрянь, так-то ты блюла верность! – Он в ярости сжал кулаки. – Так вот от кого ты узнала?
Жанна испуганно посмотрела на него и попятилась. Сердце бешено колотилось: она поня-ла, что он заметил одного из солдат Артура. Зачем, зачем она уступила ему, зачем согласилась приютить на ночь солдат, после выполнения его поручения возвращавшихся через Уорш в распо-ложение войск?
- Так вот о чем ты молилась? Замаливала свои грешки, прелюбодейка? – Его голос гремел а расстояние между ними неуклонно сокращалось.
Жанна отчаянно мотала головой.
- Он был здесь, да? Артур Леменор был здесь в мое отсутствие? Признавайтесь!
(«Прошу, не говори со мной так, не говори, прошу тебя!»).
- Да был.
-  Что происходит за моей спиной? – Он наступал, а она отступала.
- Уходите, - отвернувшись, пробормотала Жанна. – Мне все рассказали.
- Кто? Леменор, Ваш любовник?
- Он не любовник мне! – закрыв лицо руками, крикнула графиня. – Не любовник!
Не выдержав, она заплакала.
- Тогда зачем он был здесь?
- Он раскрыл мне глаза.
- Раскрыл глаза?
- Да. Теперь я знаю, что Вы лгали мне, моему отцу, даже своему сюзерену!
- Заткнись! – Он побелел от ярости. – Барон перевернется в гробу, узнав, кого вырастил вместо дочери! Это так она заботится о спасении своей души!?
- Я не изменила Вам, Богом клянусь!
- Сколько он здесь пробыл? – набросился на одного из слуг Норинстан. – Сколько здесь пробыл проклятый Леменор? Отвечай, а то кишки выпущу!
Надеяться на чудо было бесполезно, граф узнал правду, и она ему не понравилась.
Графиня предприняла последнюю попытку оправдаться и наконец выяснить, зачем он ей лгал. Она надеялась, что он понимает, что поступил дурно, но он и не думал каяться. Он вскользь признался во лжи и отмахнулся от ее упреков – для него это было не стоящей внимания мелочью. Виновной в его глазах была она, посмевшая принять баннерета Леменора без его ведома.
- А измена, измена – это правда? – с замирающим сердцем спросила Жанна.
- Как, ты ещё смеешь? – Будто резкий удар хлыстом. – Ты, прелюбодейка!
- Господи,  жизнью своей клянусь, пусть рука моя отсохнет и покроется струпьями, если я хоть в мыслях… - Двор расплывался у нее перед глазами, фразы получались рубленными и дава-лись с трудом. – Но эти валлийские родственники, Вы действительно с ними?
- Тебя это не касается! Моя родня – это моя родня, мы связаны узами крови.
На нее обрушились очередные потоки слов, она утонула в них. Тонкая ниточка таяла и на-конец выскользнула у нее из рук. Жанна осталась одна на один с предательством мужа, и она не выдержала:
- Наш брак был ошибкой, я не желаю Вас больше видеть. Никогда!
Жанна прерывисто дышала. Со стороны казалось, что она полна ненависти к супругу, но только графиня знала, какой ком стоит у неё в горле.
Она говорила быстро, чтобы не передумать, чтобы убедить себя в верности принятого ре-шения:
-  Уезжайте и не возвращайтесь. Прощайте!
(«Ещё не поздно, скажи, что ты этого не делал! Я поверю, я во всё поверю… Но ты... Неу-жели ты не видишь, чего мне это стоит? Неужели ты думаешь, что я способна так быстро вознена-видеть тебя? Ведь я отдала тебе свою руку по любви. Если ты меня любишь, я всё прощу. Но у те-бя в глазах только злоба. Господи, но почему ты?!». 
- Какого чёрта, графиня? – переменившись в лице, подавшись корпусом вперёд крикнул Норинстан. – Святой Давид, Вы так просто от меня не избавитесь!
Графиня дала себе слово не смотреть на него. Чтобы было легче, она повернулась к нему спиной. Жанна выстрадала этот разговор, у неё не было сил продолжать его. Зато его хотел про-должать её муж.
- Стоять! Что, возомнила себя свободной? Вы моя супруга до конца Ваших дней, хотите Вы этого или нет! Предупреждаю: либо мост сейчас же опустится, либо я...
- Мост останется там, где он есть.
- Ну погоди же, дрянь, я тебе устрою!
Характер мужа – вот о чём забыла Жанна, когда опрометчиво впустила его.
Графиня испуганно прижалась к стене, обхватив руками живот; ей казалось, она уже ощу-щает удары, которые обрушатся на неё через пару мгновений. О бегстве она и не помышляла.
Но ей повезло – кто-то из слуг заслонил её и втащил на галерею стены. Вслед вероломной супруге полетели угрозы.
А потом Жанна увидела кровь на рукаве своего спасителя.
С молчаливого согласия госпожи Норинстан оказался за воротами.
Графиня слышала глухие размеренные удары и знала, что это люди её мужа. Ей было всё равно; порой казалось, что умереть сейчас – это лучшее, что она может сделать. Жить с человеком, предавшим её доверие, – было выше её сил.
 Обеспокоенный управляющий спрашивал её указаний, а она не могла ничего ответить. Ей было плохо; перед глазами плыли красные круги...
Люди графа успокоились только под прицелом лучников. Роланд, униженный и оскорблённый, приказал отступать; тихие смешки его спутников тут же смолкли под его гневным взглядом.
- Сучья дочь! – Он тронул поводья коня.  –  Погоди, я тебе припомню, ты у меня в ногах будешь ползать! Ты слишком много о себе возомнила, дочь английского выродка, ничего, я по-ставлю тебя на место. Так опозорить меня перед людьми! Это тебе отольётся, отольётся сторицей!
Бросив взгляд на плодовый сад, Норинстан приказал рубить деревья: ему нужно было най-ти выход своей ярости. Продираясь сквозь боярышник, люди графа сначала заметили осла Джуди, а потом и её саму. Не желая, чтобы её труп по весне всплыл в пруду с рыбой, бросив осла, она по-пыталась спастись бегством.
Её загнали к плотине; проклятые юбки сковывали движения. Пятеро мужчин, осклабив-шись, готовы были в любую минуту исполнить приказ господина. Один даже спрыгнул на лёд и многозначительно подмигивал остальным: мол, подходящее место.
Творя молитвы Пресвятой Деве, служанка в ужасе уставилась на окруживших её людей. Сразу убьют или...? Её судьба была в руках графа, а тот вряд ли проявит милосердие. 
Её схватили под мышки и приволокли к Норинстану.
- Что ты тут делаешь, падаль? – презрительно спросил Роланд. – Следила за мной? Смотри мне в глаза, когда я с тобой говорю, тварь!
Хлыст просвистел в воздухе и больно ударил её по подбородку, но сейчас было не до боли.
- Я тут случайно, вот Вам крест! - Девушка дрожала, одновременно боясь смотреть и не смотреть на него. – Я не следила, нет!
- А что ты делала? – Второй удар, по спине.
- Возвращалась в замок.
- И поэтому пряталась, да? – Этот удар был больнее предыдущих.
- Я…я так испугалась, когда...
- Хватит! - нетерпеливо оборвал её граф. – Так и быть, я поверю тебе. Ведь ты не солгала мне? – Он бросил на неё тяжёлый взгляд исподлобья.
- Нет, сеньор, клянусь всеми святыми! – Она съёжилась под его взглядом и втянула голову в плечи. Утопят, ей Богу, утопят!
- Если хочешь жить, проведёшь меня в замок, к супруге. - Это был приказ.
- Но как? Меня не пустят в господские покои, - робко сопротивлялась Джуди, наблюдая за тем, как его пальцы снова сжимаются на кнутовище.
- У меня хорошая память! - усмехнулся Норинстан. – Я помню тебя: ты всё время вертелась возле моей супруги. Подумай перед тем, как отказаться, я хорошо заплачу.
Он вытащил из кошелька солид; монета заманчиво заискрилась на солнце.
- Ну?
- Нет! – преодолев соблазн, ответила служанка. – Я не предательница!
- Что ж, пеняй на себя. Второй раз я предлагать не буду.
Убрав монету, Норинстан отъехал в сторону и, указав на Джуди, отдал какой-то приказ. Его суть красноречиво прояснила верёвка в руках ухмыляющегося солдата. Служанка пронзительно завизжала и со всей мочи, петляя между деревьев, бросилась прочь.
Почти ощущая петлю на шее, девушка нырнула в заросли у реки и, отчаянно отбиваясь от преследователей, закричала:
- Питер, Сирил, кто-нибудь, помогите! Это я, Джуди! Всеми святыми заклинаю, стреляйте, не дайте оставить мою душу без покаяния!
- Оставьте её! – приказал граф. –  Пусть катится ко всем чертям, визгливая свинья. Мои люди мне дороже.
У Джуди отлегло от сердца, когда петля соскользнула с её шеи. Дорого же порой даётся верность! Ни за что на свете она не согласилась решиться на такое снова.
Но если кому-то везёт, кто-то обязательно должен чего-то лишиться.
По большой дороге возвращался домой из кабачка крестьянин. Шёл он не торопясь, на хо-ду придумывая, как оправдаться перед женой, и заодно размышляя, как быстрей пристроить замуж дочь. Крестьянин не ожидал повстречаться с вооружёнными всадниками. Вся его беда заключалась в том, что он оказался не в том месте не в то время и, по мнению графа, недостаточно низко поклонился.
- Проучить его, сеньор? – с ухмылкой спросил один из слуг.
Роланд молча кивнул и провёл ребром ладони у горла.
- Только быстро, - сказал он и поскакал дальше.
Трое слуг догнали его через пару минут; свидетельство их работы – ноги крестьянина в дрянных башмаках – торчали из придорожной канавы.
Потом, уже вечером, весело запылал один из арендаторских домов – видимо, он тоже чем-то не понравился Норинстану. Хотя бы тем, что стоял на землях его строптивой супруги.    

        *       *       *

Бидди на мгновенье выпрямилась, чтобы перевести дыхание, и снова принялась за стирку. До чего же беспомощной делает беременность женщину: раньше она без труда справлялась с лю-бой домашней работой, могла, если понадобится, перестирать не одну дюжину рубашек, а теперь мучилась с вещами сына. И где этот чертёнок Сирил успел так измазаться! Ведь прекрасно знает, что ей не из чего сшить ему новую рубашку. Ладно, ещё немного – и со стиркой будет покончено; главное, чтобы голова не закружилась.
Сделав ещё один короткий перерыв, Бригитта быстро простирнула пару чулок и осторож-но, чтобы не замочить ноги, вылила воду. Тяжело вздохнув, она переложила бельё обратно в таз и, взвалив его на плечо, побрела к реке. Ребёнок постоянно напоминал о себе: шевелился, бил ножками, ей то и дело приходилось останавливаться и успокаивать его.
- Ещё один мальчик! – с гордостью думала Бидди, поглаживая живот.
Баннерет, конечно, обрадуется второму сыну и чем-нибудь одарит её: мужчины любят женщин, рожающих мальчиков. А когда она ему наскучит, он выдаст её замуж, дав хорошее при-даное – это всё, о чём она могла только мечтать. Бригитта с радостью отказалась бы от этой меч-ты: она любила отца своих детей и не хотела его терять, ни сейчас, ни в будущем. Но она понима-ла, что не принадлежит к его миру, а, значит, это когда-нибудь случится, нужно было наслаждать-ся каждой минутой, проведённой в его обществе. Его такие мелочи не заботили, он ничего не был ей должен и часто отнимал у неё  не только драгоценные минуты, но целые дни и месяцы.
- Такова уж женская доля! – улыбалась Бригитта и, если он хотел, провожала его.
В этот раз он даже не сказал ей об отъезде; Бидди узнала о нём случайно, от чужих людей. Что ж,  баннерет не обязан был говорить ей.
Поставив таз с бельём на землю, она осторожно спустилась к проруби и разбила прихва-ченным с собой камнем тонкий ледок. Медленно, с остановками, Бригитта перетащила на лёд таз. То и дело отогревая руки дыханием, Бидди по очереди погружала в холодную воду выстиранные вещи и, отжимая, складывала их на свежий снег. Она не любила стирать зимой, особенно в мороз, но совсем отказаться от стирки было нельзя.
Бидди мечтала о весёлом огоньке и миске горячей похлёбки, но это нужно было заслужить, выполоскать это чёртово бельё в этой гадкой ледяной воде.
На полпути к дому, на узкой тропинке, сбегавшей к реке, ей повстречался один из наёмни-ков. Бидди его знала, – это был Симон Грэхем, или, как его называли товарищи, Симон Рыжая бо-рода – поэтому не испугалась и приветливо поздоровалась.
- Тяжело? – улыбаясь, спросил он.
- Есть немного, - честно призналась Бригитта. 
- Домой?
- Куда ж ещё?
- Хочешь, помогу?
- А с чего бы? Среди вашего брата доброта – на вес золота.
- Да просто руки твои жалко. Видать, твой их не ценит, - подмигнул Симон, подошёл и легко поднял таз. – Скоро родишь?
- К светлому Воскресению Христову.
- Будет ещё одна душа небо коптить, - расхохотался Рыжая борода и по-дружески потрепал её по щекам.
Дома, разворошив угли, Бригитта накормила нежданного помощника нехитрым обедом. Прибежал Сирил, быстро, с присущим детворе волчьим аппетитом, доел остатки похлёбки. Си-мон изъявил желание немного позаниматься с ним воинским искусством, – он, либо другие наём-ники часто со скуки делились с Сирилом азами своего мастерства. Оба вышли во двор. Приби-равшаяся в доме Бидди, то и дело слышала громкие, но добрые ругательства учителя сына и с радостью думала о том, что сын сможет постоять за себя.
Развесив бельё, Бригитта прислушалась:  ругательства во дворе стихли. Наверное, Симон увёл куда-то Сирила. Лишь бы не в харчевню! Нет, мальчик, конечно, должен быть мужчиной, не чураться эля, но в этих харчевнях разгуливают женщины, способные заразить её Сирила дурной болезнью, от которой проваливается нос. Да и не только в этом беда: всем известно, что не случа-ется и вечера, чтобы там не было поножовщины.   
Накинув пелисон на дешёвом меху, Бидди пошла к соседке, спросить, не видела ли она Си-рила. С ехидной улыбкой Долорес подтвердила её худшие опасения:
- Как же, видела я его! Вместе с Рыжей бородой пошёл пропустить кружечку в «Весёлом монахе». Там теперь новая рыжая стерва завелась, так что скоро домой не жди.
- Так ведь он ещё мал! – возмутилась Бригитта. – Ты ему чужие грехи не приписывай!
- Ой, ой, кто бы говорил! Нашлась цаца! Какова мать – таков и сын. – Долорес захлопнула дверь перед её носом.
Чёртова баба (прости, Господи!), так бы и плюнула ей в рожу! Ничего не понимает и лезет со своей ханжеской добродетелью! Она, Бидди, любит баннерета и не скрывает этого, а такие, как Долорес, тайком изменяют мужьям с кем попало, а после кичатся своей мнимой честностью.  Бог им судья!
Возле «Весёлого монаха», как всегда, было шумно; парочка пьяных посетителей отсыпа-лись в сугробах, ещё несколько остужали пыл на свежем воздухе, потирая ушибленные места. Не обратив внимания на сальное замечание хозяина, переступая через лужи кислого пива и нечистот, Бригитта переходила от стола к столу, разыскивая сына. При виде размалёванной рыжей шлюхи она сплюнула: «И бывает же такая мерзость!» и толкнула мочившегося себе на сапоги лохматого крестьянина, от которого воняло навозом. Нет, её Сирилу тут не место!
- Какая краля! – крякнул один из посетителей и смачно выругался. – Можешь, подсядешь, поболтаешь с нами немножко?
- В другой раз. – Бригитта наконец заметила сына: он сидел в уголке и, открыв рот, слушал разоткровенничавшегося за кувшином эля Симона. – Сирил, сейчас же ступай домой!   
- Сейчас, мама! – отозвался мальчишка, но вставать со своего места не спешил.
- А хороша у тебя мама, сынок, просто розан! – причмокнул человек, предлагавший ей по-сидеть рядом. – Кто же сорвал такой бутончик?
Он попытался поцеловать её.
- Да отвяжись ты! – Бидди двинула ему локтем в грудь.
- Извини, девочка, денег нет, так что придётся поработать за так.
Он схватил её за руку и насильно усадил рядом с собой на скамейку:
- Выпей с нами для затравки!
Бригитта оттолкнула протянутую ей кружку и укусила пьянчужку, пытавшегося пошарить у неё под платьем.
- Грэг, она меня укусила! – плаксиво пожаловался он товарищу, показывая кровь на запя-стье.
- Ничего-то ты не умеешь, дурак! – обругал его друг. – Смотри, как надо.
Он ловко повалил Бидди на скамейку и велел товарищу крепко держать её голову и руки.
- Э, полегче там, парень! – крикнул вовремя подоспевший Симон.
- Да ладно тебе, Рыжая борода, тебе тоже достанется.
Вместо ответа Симон больно двинул ему в скулу.
- Всё из-за тебя, дрянь! – сквозь зубы процедил посетитель и со всей злости ударил Бригит-те в живот. Она вскрикнула и медленно сползла на пол. Перед тем, как потерять сознание от боли, волнами расходившейся от живота по всему телу, Бидди успела услышать глухой звук падающего тела и порадовалась, что убийца её не родившегося сына не остался безнаказанным.
 
   *   * *   
               
Это вертелось в его голове, вертелось и билось, словно птица, попавшая в силок. Он не мог думать ни о чём, кроме своей последней поездки в Уорш. Несмотря на обилие дел в Норинском замке, у него из головы никак не шла последняя выходка супруги. Она посмела выгнать его, да как! С позором! Его, собственного мужа, на глазах у его людей. Его выставили за ворота ее слуги, выставили, будто он был безродным бродягой…
А ведь совсем недавно она была так мила с ним и, вроде бы, даже любила... Но любила ли? Женщины лживы и порочны, их можно учить палкой, другой науки они не понимают. 
- Когда, - в который раз спрашивал он сам себя, - я превратился из мужчины в ничтожест-во? Когда эта ведьма стала для меня дороже собственной чести? Что, получил? Она растоптала твоё доброе имя, втоптала в грязь! Она потешалась над тобой, а ты молча терпел! Да что она – да-же ее служанка посмеялась надо мной. Дерзкая вилланка, следовало всё-таки её повесить! Ничего, я ей это припомню, я всем все припомню. Её хозяйка на собственной шкуре узнает, чего стоит честь Норинстанов. Низкое отродье, не наделенное Создателем душой,  она посмела выставить на посмешище меня, своего мужа и повелителя! Святой Давид, она пожалеет об этом, хватит жа-леть её! И те грязные вилланы, что провожали меня ехидными взглядами, еле сдерживая смех, то-же заплатят. Я дотла сожгу их дома – пусть знают, каково оскорблять графа Норинстана!
Он вспомнил всё: и ту ночь у Северна, когда баннерет Леменор целовал ее в губы, и ее та-лисман у него на рукаве, её холодность, надменность и ложь, все-все знаки внимания, оказанные другому, все колкие слова, сказанные ему, - вспомнил то, как унижался перед ней, открыто при-знаваясь в любви, и то, как она его отвергла. И солдат Леменора в её замке. Раскаивалась ли она? Нет, даже тогда, когда он застал ее с любовником, она не раскаивалась, она боялась расправы. А он пожалел ее, хотя не должен был жалеть! Если бы он тогда не пожалел ее, не было бы этого унижения.
Сука, лживая сука, открыто признававшаяся, что наставляет ему рога. А он… он словно её собачонка.
Она обвиняла его во лжи… Но он ли солгал ей? Он ли нарушил данную перед Богом и людьми клятву?
- Да, я ее собачонка. Жалкий подкаблучник и рогоносец, раз до сих пор не порвал с ней. - Граф  грустно усмехнулся. – И даже теперь, после всего этого, я люблю её. Люблю...  Силы небес-ные, как же она хороша! А она... Неблагодарная, я сделал её своей супругой – а она... Иезавель! И кто, кто встал поперёк моего пути? Баннерет, безусый мальчишка!
- Святой Давид, неужели нельзя от него избавиться?! – мысленно кричал он. – Господи, по-чему ты не позволишь ему напороться на нож какого-нибудь пьянчужки, почему его ничего не бе-рёт?
Особенно тяжело было ночью, когда ему мучительно не хватало вероломной супруги, днём в пучине дел боль отступала. Граф наблюдал за укреплением стен, сооружением ловушек для не-званых гостей, заготовкой провианта, ездил по деревням, выясняя, не замечал ли кто чего-нибудь подозрительного на границе. Он знал, что соблюдаемый им нейтралитет дорого ему обойдётся, будет истолкован как предательство, и всё чаще жалел, что у него есть валлийские родственники. Какого чёрта ему понадобилось помогать этому ослу, какого чёрта он в своё время принял Идваля вместо того, чтобы сдать его властям! Они ведь бедные попрошайки, им нечего терять, не то, что ему! Но они были его родственниками. Пока его отец томился в тюрьме, Ид жил у Норинстанов, и Роланд, вопреки здравому смыслу, ни за что не выдал бы его, не отказал бы в помощи уплаты давнего долга чести двоюродному дяде, а теперь терпеливо ждал, пока ненавидевшие его англичане придут жечь его земли. Он встретит их во все оружие, он не позволит им вздёрнуть себя, словно какого-то виллана. У Смерти будет славный пир, она будет довольна тризной по его чести!
Норинстан надеялся потребовать повторного рассмотрения своего дела и назначения су-дебного поединка с главным обвинителем. Множество свидетелей подтвердят, что он требует по-единка не в первый раз, что баннерет по малодушию отказывался от него – а это важный аргумент в его пользу. Человек, боящийся Божьего суда, лжёт, а всё обвинение построено на его словах, у них нет никаких улик против него, кроме словесных показаний Леменора и двух его свидетелей, один из которых мёртв. И убит не им, Роландом, а какими-то разбойниками; сам он в это время был совсем в другом месте.
Граф вздохнул, прикидывая, во сколько обойдётся его доброе имя. Придётся заплатить ко-роне несколько тысяч фунтов и лишится части земель. Спокойнее было бы отдать Хотсвиль в Уо-рикшире. Это будет стоить ему больше трети годового дохода, но чем-то нужно жертвовать. 
Он пробовал встретиться с шерифом, но его люди донесли, что у того есть приказ о его не-медленном аресте. Роланд знал, что это значит: ему с мечом в руках придётся отстаивать свою честь, они все убеждены в его виновности. Значит, слово захудалого английского баннерета нынче стоит дороже слова графа с валлийскими корнями.   
Все жили ожиданием неизбежной беды; в церквях каждый день молили Господа пронести мимо них чашу страданий. Унылым прихожанам казалось, что даже колокола звучали не так, как обычно: особенно гулко, низко, ритмично медленно рассекая воздух.
Волей случая в ту пору в Норинском замке оказалась Агнесса. Прискучив графу, она ото-шла Идвалю, потом – английскому солдату, от которого сбежала, спасаясь от ежедневных побоев. Несколько недель Агнесса скиталась по просторам Херефордшира, ночуя и питаясь, где придётся, зарабатывая по динару, а то и меньше от случайных клиентов, пока не оказалась в землях Норин-стана. Она лучше всех знала, что это место небезопасно, но всё же упорно шла к своей цели – зам-ку, где её ожидала еда и, быть может, кров.
В Леопадене Агнесса оказалась в подходящий для себя момент, так что её надежды оправ-дались. За миску похлёбки и кучу соломы на конюшне она, первоклассная, как она полагала, шлюха, отдавалась каждому – когда голодаешь, не приходится выбирать.
Граф увидел её, когда Агнесса помогала укладывать дрова в поленницы. На ней было про-стое платье из плотной ткани и меховая безрукавка; длинные, перевитые лентой волосы были за-плетены в косу и уложены на затылке. То ли она сейчас чем-то напоминала ему супругу, то ли Ро-ланд соскучился по женщинам, во всяком случае, он взял её себе.
Тем же вечером Агнесса терпеливо выслушивала его монолог о том, что все женщины – шлюхи и пребывают таковыми от рождения до могилы.
С каждой кружкой спиртного самые сокровенные мысли быстрее находят выход наружу, а так как в тот вечер было выпито не мало эля, крепкого домашнего эля, ничего удивительного, что, лёжа в объятиях чужой женщины, Норинстан думал о Жанне.
- Скажи, все женщины такие скотины? – спросил он у проститутки. Она сидела на постели и приводила себя в порядок.   
- Какие такие, сеньор? – Агнесса молча подметила, что сегодня её новый покровитель перебрал: чем ещё объяснить разговоры на такие пространные темы? Сама она всегда строго следила за количеством выпитого, зная, что оно вредит работе.
- Как моя жена, будь она не ладна! – стукнул кулаком по столу Роланд, расплескав остатки эля в кружке.
- А что не так с Вашей женой?
- Она потаскуха и обманщица, подлая притворщица.
- Не стоит так расстраиваться, сеньор! – махнула рукой проститутка. – Если нам, женщи-нам, не крутиться, не изворачиваться – совсем жизни бы не стало! Ну, изменила она Вам раз – экая беда! Хоть, честно, не пойму я ее, зачем изменять такому доброму ласковому мужу? Выпорете её – и делу конец!
- Не смей трепаться о ней своим гнилым языком! – рявкнул Норинстан. – Она графиня, а ты ничто, падаль, поняла! Не изменяла мне она и изменить не могла, она не подпустит к себе кого попало. Это ты только и умеешь, что юбки задирать, а она...
Агнесса насторожилась, услышав в этом голосе не только гнев и досаду, но и что-то другое, более серьёзное. Он любит свою жену, а она чем-то очень его огорчила. Но как же она могла? Граф казался ей самым идеальным мужем: красивый, богатый, вспыльчивый, но отходчи-вый – и какая-то женщина могла пренебречь им? Она слепа, эта графиня, будь на её месте она, Агнесса, она бы на коленях ползала, вымаливая у супруга прощение.
- А какая она, Ваша жена? – осторожно спросила Агнесса, подсев к нему ближе: она ин-стинктивно чувствовала, что ему нужно выговориться.   
Роланд недоумённо посмотрел на неё и, подумав, ответил:
 - У неё волосы похожи на твои и тоже пушистые. Но глаза другие.
- И что же она сделала, сеньор, чтобы так разозлить Вас?
- Сердцем изменила с другим, - медленно процедил граф. А почему бы ни рассказать ей, не носить же в себе всю эту досаду и боль! Конечно, она обыкновенная шлюха, тварь, не достойная поминать имя его супруги всуе, но, может быть, она, как женщина, поможет ему понять Жанну?
- Так это нестрашно, сеньор, - успокоила его Агнесса. – Кто в мыслях не без греха! А жен-щина, сеньор, существо слабое, по природе своей падкое на грех... Это у неё пройдёт.
- Не пройдёт. Она его любит, давно любит.
- А Вас будет любить ещё больше, дайте ей только увидеть, что за сокровище ей досталось. Она до конца дней своих Бога должна благодарить за то, что он ей Вас послал.
- Как же, будет она благодарить Бога! Небось, ждёт не дождётся моей смерти!
- Ну, это Вы на неё наговариваете...
- Наговариваю? – вскочил Норинстан. – Я её знаю, эту подлую змею, я знаю, о чём она ду-мает! Я ей как кость в горле! Знаешь, что она сделала? Прогнала меня, как паршивую собаку... Пошла прочь, видеть тебя не желаю! – Он схватил со стола пустой кувшин и запустил им в Агнессу. Проворно отыскав башмаки, та выскользнула из комнаты, прижимая к груди одежду.
- Ишь, как она его захомутала! – вздохнула проститутка и, сложив платье на пол, начала неторопливо одеваться. – Слепая, как есть слепая – такого мужа бросить! Не будь я шлюхой, по-шла бы к ней и глаза выцарапала. Он, бедняжка, наверное, потому меня взял, что я на неё похожа. Приласкать бы его, утешить – мужчины только для вида такие крепкие и бесстрастные, а как кап-нёшь... И зачем ты, матушка, продала меня этому купцу! Будь я порядочной, пряла бы шерсть, хо-дила, как все в церковь, по праздникам с парнями танцевала – глядишь, могла бы, если б Господь дал, стать его полюбовницей. Тогда бы меня уважали, да и он... Было бы у меня право его утешать, о супруге расспрашивать. А так, может, я его никогда больше и не увижу.
Ещё раз вздохнув, она побрела на кухню, где её ожидали остатки холодного ужина. Ужинала она в одиночестве – служанки гнушались есть с ней из одной миски; посуду за собой тоже приходилось мыть самой.
      
   *   * *
             
Лошади быстро бежали, подгоняемые воем голодных волков. Путники со всеми предосто-рожностями пересекли границу владений Норинстана и свернули на ухабистую дорогу, ответв-лявшуюся от торгового тракта. Здесь давно никто не ездил: тонкий слой снега нетронутым белым покрывалом лежал на подмёрзших комьях земли. Ругая скверную погоду и дрянную дорогу, всад-ники придержали лошадей.
- Может, не стоит сюда заезжать, Леменор? – спросил Клиффорд де Фарден, беспокойно оглядываясь по сторонам. – Слишком уж тихо вокруг.
- Да не бойтесь Вы, его здесь нет.
- Вы уверены? – покачал головой барон. – Я давно ничего не слышал о графе Норинстане...
- Вот видите, это хороший знак!
- Скорее дурной. Давайте вернёмся и найдём другую дорогу?
- А мне и эта подойдёт. Мы проедем по самому краю, нас никто и не заметит.
На опушке они столкнулись со сторожевым отрядом. Попробовали отступить, но сзади уже сомкнулось кольцо из ощетинившихся пик.
- Говорил я, добром это не кончится! – пробормотал Фарден. – И угораздило Вас перепу-тать дорогу!
Передние ряды сторожевого отряда расступились,  пропуская графа Норинстана. 
- Ба, кого я вижу! – усмехнулся он, быстро оценив силы противника. – Никак сам сеньор баннерет к нам пожаловал! Какими ж судьбами?
- Так Вы здесь? - нахмурился Артур.
- А где же мне ещё быть после Вашей милой выходки?
- Знаете ли Вы, сеньор, - граф в упор смотрел на Леменора, - что каждый должен просить у меня разрешение на право проезда по моим землям. Но раз Вы уже здесь, пожалуй, выгонять Вас я не стану, лишь потребую положенной платы.
- Я не стану платить. Я здесь по делам короны. 
- Неужели? - Норинстан начинал терять терпение. – Решили обирать моих крестьян за не-имением собственных?
- Дайте мне проехать. - Баннерет словно забыл о направленных на него стрелах и пиках.
- Вот как! – глаза Роланда опасно блеснули. – Тогда я Вас отсюда выгоню, чтоб другим бы-ло неповадно.
- Попробуйте, если сможете!
- Прикусите язык, баннерет! Пересчитайте своих людей – маловато? Хотите стать рождест-венскими свиньями?
- Рыцарь не знает страха.
- Подонок, марающий руки чернилами, не смеет называться рыцарем! – вспылил граф. – А уж о Вашей трусости я знаю не понаслышке. 
- Это вызов? – побагровел Артур.
- Догадайся, учёный щенок.
- Итак, поединок?
Норинстан промолчал, презрительно скривив губы.
Баннерет порывисто скинул плащ и забрал у оруженосца щит – Роланд не двинулся с мес-та.
- Вы испугались, милорд? – злорадствовал Леменор.
- Трусость – удел таких, как Вы, - бесстрастно парировал Норинстан. -  От одного поедин-ка Вы отказались, другого же не получите. Каждому да воздастся по заслугам!
- Что Вы имеете в виду? – в недоумении спросил баннерет, опустив щит.
- То, что Ваше имя смешают с грязью, лишат всего и, кто знает, может, даже отправят на корм крысам. Нет, я Вас сейчас не убью и людям своим не позволю. Вы не дождетесь благородной смерти! На этот раз Вам повезло, баннерет, я не намерен марать руки Вашей кровью.
- Я не понимаю...
- Моя земля не запятнается кровью мерзавца.
- Я требую удовлетворения!
- Кричите, сколько хотите, Вы его не получите. - Он был спокоен, поразительно спокоен. – А если будете настаивать, я упеку Вас в подземелье.
- И это говорит рыцарь?!
- И почище Вас.
- Я повторяю свой вызов.
- Повторяйте, сколько хотите, я не приму его. Радуйтесь тому, что остались в живых.
- Гордец, хвастун! - Леменор досадовал на себя и, оскорбляя соперника, пытался хоть не-много оправдаться в своих собственных глазах и глазах товарищей. Ему не хотелось, чтобы его называли трусом.   
- Заткнись, смазливый щенок, я теряю терпение!  - рявкнул Роланд.
- Так кто из нас двоих трус? – Лицо баннерета побелело от ярости. Как же ему тяжело было сознавать своё бессилие!
- Видит Бог, я долго терпел... Адово пламя, или Вы сейчас же уберётесь отсюда, или сдох-нете в моём подземелье!
Мысль о том, что ему суждено окончить свои годы в сыром каменном мешке остудила Ле-менора, да и Клиффорд давно нашёптывал ему, что лучше отступить.
Но почему граф не хочет захватить его в плен? Не выдержав, он спросил об этом.
- Да потому, мерзавец, что это дорого мне встанет. Выкупа с Вас всё равно не возьмёшь.
- Так убейте меня!
- Чтобы меня потом судили за убийство? – хмыкнул граф. – Не беспокойтесь, я Вам ото-мщу, и без всякого урона для себя. Только Вам, - добавил он, - против Ваших друзей я ничего не имею и, когда закончиться эта валлийская кутерьма, буду рад видеть их в своём замке.
Ему надоел затянувшийся словесный поединок, и, чтобы не поддаться соблазну и не со-вершить тяжкое преступление, каковым, несомненно, являлось убийство англичанина англичани-ном, Роланд дал шпоры коню. Будущее было драгоценнее сиюминутной мести; надо было держать себя в руках и всё заранее просчитать. Если и убивать – то не на своей земле, без свидетелей и чужими руками, чтобы было кого вздёрнуть.
Но отказать себе в маленькой мести он всё же не смог: солдаты улюлюканьем и насмешка-ми проводили баннерета до торгового тракта, недвусмысленно намекнув, что при попытке вер-нуться или, не дай Бог, убить кого-нибудь из них, с радостью перережут им глотки.
Кое-кто из людей Леменора воспринял это как личное оскорбление и метнул нож в гущу ухмылявшихся солдат графа. И тут же упал с болтом во лбу. И не он один – люди Норинстана умели держать своё слово.
- Назад, назад! – сдерживая пыл друга, скомандовал барон Фарден.
- Зачем Вы скомандовали отступление? – с укором спросил баннерет, когда они оказались в безопасном месте.
- Затем, что нас некому было бы похоронить. Я не хочу платить по чужим счетам. И мои люди тоже.