The Fantasy of Love. Мышенорский хроникер. Рассказ

                The Fantasy of Love.
                Мышенорский хроникер.
                3
                Рассказ неврастеника.
     До такого идиотизма, не доходил никогда ранее, но положительный результат извлек из всего, что произошло со мной всего неделю назад, и тем доволен. Нет, скорее даже счастлив, что это произошло именно со мной.
     В то утро я проснулся, ощущая во всем теле мелкую дрожь, потому что всю ночь пек торты в нескольких газовых духовках одновременно. Мокрые коржи мне подавала жена на ржавых железных листах. С этих листов капало растительное масло, а сверху расползалось дрожжевое тесто, превращаясь в бесформенную массу с удушливым запахом кислятины. (Я кричал на жену и матерился словами, отроду отсутствовавшими в моем лексиконе; так и остался бы при своем скудном словарном запасе, если б не этот сон.) И все бы еще ничего, кабы не проклятущие вентиля на газовых трубах. Как только я пересажал всю выпечку по духовкам, то один, то другой, они стали посвистывать, испуская смрад метилнаркоптана. Когда трубы вспыхивали, сбивал пламя мокрой тряпкой. Пламя не обжигало, но я ощущал жар нагретых труб и, дурное предчувствие не покидало меня до самого утра.
Иногда заглядывал в духовки, пытался что-нибудь разглядеть сквозь грязные стекла старых «гефестов», но не успевал. Снова загорались трубы, почему-то ставшие вдруг резиновыми шлангами. Приходилось бежать через весь коридор, к чугунной мойке, мочить тряпку и гасить их как можно быстрее, только для того, чтобы вновь вдохнуть запах метилнаркоптана.
     Наконец, моя Жулька, (уменьшительно-ласкательное от Джульетта) сказала, что уже пора. Я с удовольствием перекрыл газ и осмотрел первый выпеченный корж. Он уже оформлен разноцветными кремами и выглядел вполне аппетитно, но тесто оказалось совершенно сырым…
И вот я проснулся на заблеванной подушке мордой вниз. Жулька убежала на работу ни свет, не заря. Стоя перед зеркалом, смываю холодной водой содержимое желудка и пытаюсь истолковать этот странный сон, не похожий на обычный четверговый кошмарик, но явно с инфернальным содержимым. Вдруг, как гром среди ясного неба, телефонное сообщение, записанное на автоответчик:
     - Ромик, не пойдешь лечиться, я с тобой разведусь!
До конца слушать не стал, выдернул штепсель из розетки. Чего-нибудь в таком роде можно было от нее ожидать. На всякий случай проверил газовый редуктор, убедился в его безопасности и полной грудью вдохнул ничем не отравленный воздух квартиры. Открыл гардероб…
     На улице весело чирикали ранние пташки, солнышко начало припекать, мое настроение резко улучшилось. Но ненадолго. Вспомнился Жулькин звонок. Я встал перед самым распространенным среди мужиков выбором: потерять жену или, все-таки начать новую жизнь, коренным образом изменив собственным принципам.  Мысли понеслись одна за другой с астрономической скоростью, в результате чего в голове наступил полный бардак. Естественно, это привело меня в еще худшее состояние, я ускорил шаг, перестав отслеживать направление. От симптома «Алиса в стране чудес», меня спасли звуки марша, ревущего в громкоговорителях ДК ММРТ, и многоголосая толпа у касс, идущая на приступ в великом чаянии приобрести билеты. По обеим сторонам от входа на крытую спортивную арену, как афиши нового представления, возвышались гигантские фотопортреты генерала Потемкова. Он стоял на плацу и виновато улыбался из-под низко надвинутого козырька офицерской фуражки, заложив руку за борт увешенного блестящими значками мундира. Я нащупал в кармане несколько хрустящих бумажек и пристроился в хвосте длинной очереди. Мое любопытство взяло верх над плохим настроением. В это время я почувствовал себя нормальным человеком и даже стал тихонько мурлыкать в такт бравого похоронного марша. Не помню как, но передо мной все же появилось одутловатое лицо билетерши.
     - Один на галерку, - жалобным голосом попросил я.
В помещении большой спортивной арены был притушен свет, и томный полумрак огромного помещения располагал собравшихся вести себя согласно установленному регламенту. Народ был самый разный. От стильных битников в дорогих двубортных костюмах до выживших из ума старух, с крашенными в траурные цвета дредами на усохших головках. Пройдя немного ближе к своему месту, я заметил торговку, и попросил продать мне стакан тыквенных семечек.
     - У тебя глисты? – на весь зал выкрикнула она, прижав меня лотком к чьим-то коленям.
Я сдержался. Как можно вежливее отстранил тощую стерву и уточнил:
     - Вы торгуете семечками?
     - А ты налоговый инспектор?
     Дальнейший разговор я счел бессмысленным и сел там, где предписывал приобретенный билет. Рядом расположился жирный панк, провонявший дымом «чуйки», истечениями потовых желез и тяжелым духом бычьей «косухи». Гнусный запах чьих-то носков, в купе с вонью жирной твари с пестрым ирокезом на голове, привели меня в крайнюю степень отчаяния. Не дожидаясь, когда в центр зала установят генеральский гроб, я вскочил и, спотыкаясь о ноги сидящих, побежал к выходу.
     Напротив ДК, к большому моему облегчению, находился городской парк. Помимо головокружительных аттракционов и пивных ларьков, там открылся небольшой зверинец. Животных свезли самых завалящих, каких удалось собрать у барыг по минимальным расценкам. Но для нас, простых обывателей, не искушенных в эстетике, рукотворный уголок таежного леса был самым ценным подарком. Особенно, для людей хилого здоровья, не приемлющих иной забавы, кроме пассивной слежки за ежиком, или спящим у бассейна медведем. Да и то, когда гарантией личной безопасности служит стальная решетка вокруг вольера.
     За мои неполные сорок лет, мне пришлось повидать множество всякого дерьма, способного вызвать мгновенную рвоту. То, что мне пришлось увидеть в тот день, превысило все допустимые нормы.
     В просторном вольере, рядом с ежиком сидел зверь, более похожий на большую порцию творога, чем на какое либо животное вообще. Он имел белое, лишенное всякой растительности, тело рыхлой консистенции. В смутных очертаниях проглядывали два желтых глаза и уникальный рот. Этот рот, получая часть крысиного трупика из коротеньких ручек уродца, превращал пищу в лужицу розовой, с синими прожилками слякоти. Зверек, маленькими ладошками катал из нее шарики и скармливал ежику.
     - У ежика больные жубы, а дохтора не жовут! – объяснял он толпившимся возле вольера посетителям.
     - Нет, каково! Эта покость еще и разговаривает! – выпалила пестрая дама в шляпке с широкими полями, перед тем, как свалиться в обморок на руки случайного кавалера.
     - Шама ты пакось, шлюшка жаражная, - обиженным тоном отозвалась пакость и пересела к нам спиной.
     Чебурашечьи ушки зверька обратились к толпе, от чего собрание постепенно утратило звук. Я ощутил новый приступ дурноты и промазал мимо урны. Рвало одной желчью, на свежем асфальте ее почти незаметно.
     - Эк тебя разбирает, братан. Пошли похмеляться…
     Здоровенный амбал сгреб меня в охапку и поволок в сторону выхода. Чувствуя животный страх своего пленника, он, тоном не терпящим возражений, приказал:
     - Хватит трястись, пошли лучше по пивку вдарим.
     Влекомый непреодолимой мощью накаченных стероидами мышц, я едва успевал переставлять ноги по направлению к пивной. Пива мне хотелось не более чем пиву меня.  Но толи из своей врожденной трусости, а скорее всего, только из-за нее, я поливал желудок мочой с запахом дохлой собаки. За все платил еще один «братан», встреченный им по пути, и как я понял из беседы, они были людьми одной профессии, но состояли в разных религиозных общинах. Мне удалось улизнуть, когда коллеги облопались и затеяли потасовку с забредшими за соседний столик операми из РОВД. Плохо пришлось бы операм, не будь поблизости моей соседки, Карьки Скудоумовой. Не слышал ни о ком, кто мог бы наводить порядок на улице, быстрее, чем она. Чемпионат по боям без правил окончился капитуляцией всех участников поединка и полной победой Карьки. Опера даже в финал не прошли. Их вырубили еще в отборочной встрече. Уже с другой стороны прудика, я наблюдал, как банкует Карька. Один амбал грузил другого, менее удачливого бойца, в воронок.
     Я бродил по аллейкам старой части городского парка, не замечая прохожих. Возможно, пребывал в одиночестве, потому затрудняюсь вспомнить хотя бы одного встреченного калеку. В будние дни там тесно от инвалидных кресел. Когда у меня есть собеседник, я всеми силами стараюсь отвлечься от его болтовни разглядыванием совершенно незнакомых людей. Когда же мне посчастливится пребывать в одиночестве, я с комфортом ухожу в себя и ни на какие внешние раздражители не реагирую. Через какое-то время мне снова вспомнился телефонный звонок Жульки, и сильно захмелевший от пива, а значит, не в меру храбрый, я решился на отчаянный шаг.
     Аттракцион «Звездочка» не самое высокое сооружение в парке, но бросаться я решил именно с него, поскольку имел шанс занять пустую гондолу. Она поднимается на пятнадцатиметровую высоту над бетонной площадкой. Занял очередь в кассу. Среди писклявых детишек и их вспотевших мамаш. Накатил новый приступ изнуряющей дурноты, я вновь стал «Алисой», но железная рука, сдавившая мое запястье, выдернула меня в реальный мир. Снова помогла Скудоумова Карька.
     - Тю, сосед… Ух, зеленый какой, - певуче протянула она, - ну-ка, потихонечку, со мной, вот… К доктору поедем. Он тебе укольчики выпишет, а потом домой, баиньки.
     Войдя в коридор поликлиники,  я ощутил тяжелую атмосферу, какая бывает в маленьких комнатках, где живут глубокие старики. Тяжелый запах тел смешался с запахом стерильных тряпок. Скудная меблировка и моргающие лампы дневного света; тусклые лица нескольких посетителей, терпеливо ожидающих очереди на прием, короткие, глубокомысленные фразы:
     - Ох-ох-ох…
     -Ммм-да-ааа.
     Все вместе, вызвало во мне брезгливость, тесно граничащую с отвращением.
     - Все в тринадцатый? – пропела Карька на весь коридор.
Толстая бабка с трясущейся головой спрятала кисти рук и не глядя на Карьку, ответила:
     - А ты, никак торопишься?
     Я успел разглядеть блатные татуировки на отекших пальцах старушенции. Она не вписывалась в общую картину, за что я проникся чувством благодарности к ней и вопреки обыкновению, поддержал разговор:
     - Хотелось бы попасть к доктору еще при жизни.
     - Лучше здесь сидеть, чем на нарах. За что повязали, фраэрок?
     - Не блатуй, Шапокляк, тебе жить две затяжки осталось, - цыкнула на старуху Карька.
     Не известно, чем могло закончиться препирательство престарелой уголовницы с моей соседкой, которая была, между прочим, при исполнении, только к всеобщей радости над дверью номер тринадцать замигала лампочка, приглашая очередного пациента. Карька мгновенно подняла меня со скамейки и опустила на стул в кабинете врача.
     - Будь здрав, Ромео, - пропела она и вышла за дверь.
     - Ну, молодой человек, что же Вы от меня хотите, - дружелюбным тоном поинтересовался доктор.
     Я сам не подозревал, сколько имею претензий к собственному организму. Рассказ мой занял пять минут, причем ни одна фраза не повторилась дважды.  Пауз между «абзацами» не было.
     - Фу! Дай-ка я тебя пожалею…
     Готлиб Иоаннович Синегор облапил меня ручищами и отечески погладил по голове. Сгорая со стыда, я выскочил в коридор и с удивлением обнаружил, что там никого нет, кроме меня самого, смирно сидящего на порезанной банкетке прижавшись к обшарпанной стене. Все было бы менее удивительно, кабы не знал я, что стою у противоположной стены и смотрю на самого себя, сидящего. Голову пронзила страшная боль…
     На улице, правда не могу вспомнить, как покинул здание, меня поджидала моя любимая Жулька. Комплекса вины перед ней, я не испытывал больше, и ее механический голос больше не был таким отвратительным, каким стал со времени появления ночных кошмаров, когда меня впервые рвало во сне. Впервые за много лет я получил свободу от самого себя. Впервые за много лет я увидел вокруг себя целый мир и услышал его прекрасные звуки.
     Потом из поликлиники вышел доктор Синегор в обнимку со своим двойником. Они обменялись крепким рукопожатием и разошлись в разные стороны. Я поднял Жульку на руки и понес домой. Как же хорошо жить на свете когда…