Апартеид. Часть V. Обелиск

                Обелиск


    Развалины Центра снесли, почву дезактивировали, в эпицентре, где находился реактор, поставили высокий черный обелиск.
    Прошел год с момента взрыва, а страх и уныние все еще царили над миром. Причину катастрофы выяснить не смогли: не осталось ни одного агрегата, не превращенного в пыль или в конгломерат оплавленных кусков пластмасс и металлов. Погибли люди: ученые, лаборанты, бойцы охраны.
    Известно лишь, что за месяц до трагедии в одном из экспериментов зафиксировано необъяснимое исчезновение энергии и зафиксирована слабая ударная волна, весьма необычная: центростремительная, а не центробежная. Также известно, что заказывались и строились приборы и агрегаты с дополнительными характеристиками неизвестного назначения. Решающую роль в этом явном нарушении регламента сыграл громадный авторитет Кима-физика и превосходящая всякое воображение настырность его ассистента, ставшего кошмаром для служащих множества различных ведомств и инстанций. Провели служебное расследование, десятка полтора чиновников ссадили со своих кресел, но света на причину трагедии не пролилось.
    И – скудная коллекция отрывочных слов и фраз, вроде: «новая физика», «постэйнштейновская эра», «…если эксперимент удастся – побочным эффектом явится море почти бесплатной энергии» и тому подобное. Коллекция также не дала никаких ключей к пониманию происшедшего.
    Чтобы выяснить причину трагедии многие горячие головы требовали восстановления токамака и проведения аналогичных исследований. Горячие головы не без основания утверждали, что физик такого масштаба не стал бы заниматься авантюрами, не стал бы бросаться пустыми фразами, что он стоял на пороге грандиозного открытия.
    Но нашлись головы и другой температуры. Так журналистка Анна К. опубликовала большую статью, где утверждала, что «люди коснулись запретных глубин Бытия, что пора умерить шаг, что эпоха хвастливого научного и технического авантюризма клонится к закату и должна наступить эпоха мудрых мораториев».
    Журналистку за статью выгнали из журнала.
    Правда, злые языки (где их только нет!) утверждали, что не за статью, а за ее обсуждение апостериори с редактором. И не за само обсуждение, а за место, где статья обсуждалась – широкий и мягкий диван. И диван здесь, скорее, ни при чем, а при чем звонкая пощечина, которой хорошенькая журналистка одарила своего босса. Сплетничают также, что неизвестный молодой человек, проявив исключительный профессионализм, соорудил из более чем упитанной рожи редактора нечто похожее на бланманже. Но бланманже уж точно ни при чем: редактора били после увольнения Анны К.
    Но сейчас, в печальную годовщину, у черного обелиска стояло несколько разрозненных групп друзей и родных. Траурный митинг закончился, остались только они.
    Катерина держала на руках сына, Нина жалась то к ней, то к тете Ане. Полгода бывшая журналистка держала на своих хрупких плечах заботы разрушенной семьи: сиделкой у Катерины, та тяжело заболела от пережитого нервного шока; у профессора, на него обрушился двойной удар – скоропостижно умерла его жена; нянькой у маленького Тимура; гувернанткой четырехлетней Нины. Правда, имелись еще одни плечи, мощные плечи – некоего гвардейца, плечи эти самоотверженно несли всю черную работу. Гвардеец стоял рядом с невестой, профессор – с Катериной.
    Постояли, добавили по белой гвоздике к морю цветов под обелиском и уехали в Город. А там собрались в доме Кима, за большим столом.
    –Помянем тех, кого с нами нет и уже не будет, – тихо произнес профессор. – А нам надо жить и работать, чтоб не стыдиться перед памятью ушедших.
    Несколько минут прошло в молчании.
    –Вы решились? – вдруг спросил Анну профессор. – Мне нужен референт, это раз. Наша семья очень к вам привязалась, как и вы к ней, надеюсь, это два. И… о молодом человеке надо позаботиться – служить ли ему в Городе или искать службу в другом месте. Без вашего общества он, как я понимаю, своей жизни не мыслит.
    –Тетя Аня! Тетя Аня! – Нина сорвалась со своего места, взобралась девушке на колени и обняла за шею. – Тетя Аня!
    –Чего ты боишься, Анна? – грустно улыбнулась Катерина.
    –Аня… – просительно подал голос гвардеец.
    У Анны на глазах закипели слезы.
    –Вы только скажите: да или нет. Всего лишь: да – нет, – с печальным добродушием настаивал профессор. – Дались вам эти черные очки.
    –Да! Да! – девушка заплакала.
    –Расчудесно. Завтра к восьми на работу в мой офис, заявление оформим задним числом. Квартиру я снял на ваше имя очень недалеко отсюда, надеюсь вы не забудете мою внучку и внука.
    –А когда же… тестирование… а если…
    –Иезуиты говорили: «Цель оправдывает средства». Опять алгебра, опять два решения с разными знаками. Все зависит от цели. Неужели бы я привязывался к вам, если бы давным-давно не знал, что к чему? Мне необходимо формальное согласие, я его получил, а какая разница – сейчас, месяц назад, полгода назад разобраться с тестированием?
    –Папа, ты точно – иезуит. Только другого цвета, белого, что ли, – сказала Катерина.
    –Принимаю за комплимент.
    Светлые сумерки опускались над Городом, живые продолжали жить, мертвые… Но Ким ведь не умер!