Апартеид. Часть IX. В Новом Мире

                В Новом Мире

    Инга спала, крепко и безмятежно, как ребенок. Ким уснуть не смог – забылся в дреме часа на два и все. За окном синело тихое утро. «За окном!..» – усмехнулся Странник. Круглая стена-окно не была сплошной, скорее – тридцатишестигранник. Не поленился, сосчитал. Шесть граней занимала башенка с эскалатором, две грани напротив – стеклянные двери на балкон. Между башенкой и выходом по обе стороны – пять двустворчатых окон, их разделяли высокие, до потолка, шкафы из красного дерева, шкафы являлись, по всей видимости, несущими опорами для потолка и третьего этажа.
    «Какая роскошь! – изумлялся Ким. – Кто эта сумасбродка? Одна одинешенька… Дочь мультимиллионера? Попал ты в переплет, Ким…»
    Взглянул на спящую женщину. И она во сне чуть улыбнулась на его взгляд. Ким вздрогнул. «Необыкновенная женщина!.. И – красавица!..»
    В спальне веяло мягким сухим теплом, Ким осторожно сбросил с ее тела невесомое кружевное покрывало. Удивительно, но Инга во сне чувствовала его глаза и отвечала им блаженной улыбкой.
    А для Кима наступил миг прозрения: он увидел ступни ее ног. Ступни очень маленькие и не гармонировали с великолепной, достойной пианистки, кистью руки. А пальцы ног походили больше на крохотные, плотно прижатые друг к другу фасолинки. У любой, знакомой Киму женщины, такие пальцы явились бы уродством, здесь они являли красоту и служили предметом гордости и ухода – ногти сияли, как жемчужины.
    Ким забыл все на свете, пристально и почти с ужасом рассматривал тело своей странной подруги. Лодыжки, колени, бедра… Чистые, совершенные линии, но что-то еще… что-то еще… Мощь! Человек – это все же вставшее на задние конечности животное, но человек, в которого пристально всматривался Ким, был каким-то другим существом. Ногам этого существа не знаком варикоз и ноги существа составляли неразделимое единство с телом.
    По-видимому, люди Нового Мира могли уставать от долгой ходьбы или бега, но чтоб отдохнуть им не требовалось ложиться или садиться: достаточно всего лишь постоять без движения. Ким еще раз всмотрелся в колени и бедра Инги. Да, заметна диспропорция: торс, если позволительно так выразиться, мощностью уступал нижней половине тела. Диспропорция – но это не так, диспропорция была бы у людей эпохи, которую навсегда покинул Ким. А здесь – совершенство физической конституции.
    Инга сладко потянулась и что-то промурлыкала сквозь сон. Ким уже знал, что он найдет, когда положил ладонь на ее грудь. Груди женщины имели тонкий и упругий мышечный купол, они не нуждались в бюстгальтере и никогда не обвисали.
    Странник по Звездам видел существо другого вида, биологически с ним несовместимого. Странник по Звездам понял, что более никогда не увидит ни Катерину, ни своих детей. Он заброшен в будущее. И чудо-красавица, вдруг полюбившая неизвестного бродягу, его далекая правнучка. Три десятка поколений – и все человечество кузены.
    Инга крепко прижала его руку к груди, потом поднесла к губам и поцеловала.
    –Ким! Ким!
    Сон мгновенно слетел с нее, накинула платье, заметалась и захлопотала, показала Киму, как добраться до съестных припасов, как их изготовить, средствами пантомимы строго-настрого запретила возлюбленному покидать дом, чмокнула в бороду и убежала. Серебристой кометой сверкнула гондола.
    Ким открыл нечто, напоминающее холодильник без холода, добыл там добрый кусок мяса и миску роскошного салата, мясо зажарил в чем-то, похожем на микроволновую печь и от души, наконец, наелся человеческой пищи. Припомнил, с некоторой неловкостью, что и вчера на поздний ужин, и сегодня на завтрак, Инга ела очень мало. Затем грустно констатировал, что попал на содержание женщины и лег досыпать.
    Разбудили его в полдень и Киму пришлось пережить еще одно откровение. Бесконечно его восхитившая черноглазая Инга оказалась вовсе не красавицей. Вернее – в этом мире вообще не существовало понятия «красивый человек». Человек красив только в сравнении с менее привлекательным, а здесь явно прослеживался четкий стандарт, доведенный до предельного общего совершенства. С Ингой прибыла еще одна «красавица», Майя, одного с ней возраста, но белокурая, голубоглазая, в таком же по фасону, но розовом платье.
    Ким потерянно переводил взгляд с одной на другую.
    –Вы что, инкубаторские?! – в отчаянии воскликнул он. Подруги в знак согласия радостно закивали головами, сами же не скрывали восхищения его могучими плечами и железной мускулатурой груди и пресса.
    –У вас мужчины вроде лягушек?! Разглядывают, как… музейный экспонат…
    Те и с этим согласились безоговорочно, что-то защебетали и принялись обмерять его тело каким-то приспособлением. Белокурая изумленно разглядывала рубище, в котором Странник по Звездам появился в их рафинированном мире.
    Ким понял, что его хотят прилично одеть и настойчиво потеребил свою каштановую бородку. Женщины переглянулись и с сожалением вздохнули. Борода им явно нравилась. Тогда Ким потеребил ее яростно и они испуганно закивали головами.
    Инга дала понять, что возвратится очень скоро и вновь умчалась вместе с подругой.
    Тоска пала на сердце Кима, что-то задрожало в горле.
    –Катя!.. Боже мой… Катя! Тимур, Нина!
    К сыну он еще не успел привыкнуть, но личико дочери вдруг вспыхнуло перед ним, Ким застонал и ничком упал на ковер пола. Так его и застали испуганные женщины. Инга бросилась ему на шею, целовала лицо, гладила голову. А Ким осознал, всеми безднами души и сердца, что в его жизни больше нет ничего и никого, кроме этой женщины.
    –Инга… Все. Я уже спокоен. Спокоен. И ты успокойся.
    Слов она не поняла, но смысл уловила. Подала ему изящную машинку и через несколько секунд щеки и подбородок Кима засияли гладкой кожей. Подруги, словно маленькие девочки, получившие занимательную игрушку, запрыгали от восторга, даже язычки высунули.
    Странника одели, обули, подвели к оконному стеклу, которое вдруг превратилось в роскошное зеркало и почтительно замерли. Мужчина представлялся им языческим полубогом.
    Киму разрешили гулять вокруг дома, Инга втолковала, как умела, что вернется к вечеру, сделала виноватое лицо, не все, дескать, от нее зависит и третий раз покинула возлюбленного.
    Ким ходил по траве босиком, сначала осторожничал, потом понял, что здесь в принципе невозможно напороться на острый камень, стекляшку или наступить на колючий куст. Вспомнил, как, ничего не разбирая, мчалась в темноте под трубами магистрали Инга. «Как можно облагородить огромные пространства? И где техника для такой работы?». «Сегодня вечером начну учить язык. Едва ли он сложный. За все надо платить. Роскошная, безмятежная жизнь – и такие вот… птицы небесные. Вся жизнь – в чувствах, ничего для интеллекта. Какая-то элита должна быть – кто проектирует дома, гондолы, приборы? Выучу язык, попробую найти людей… скажем так: адекватных». «На третьем этаже не был. Почему не показала? Спрошу вечером».
    Вечером к дому нагрянула целая армада – три гондолы. На этот раз прибыли двое мужчин, Инга позвала Кима и познакомила с прибывшими. К величайшему изумлению одним из новых знакомцев оказался тот, кому Ким засветил в челюсть менее суток назад. Он смущенно улыбался, отводил глаза, Инга веселилась от души.
    Ким приложил руку к сердцу и склонился в поклоне, выражая раскаяние. Кивнул в сторону Инги, делая ее виновницей инцидента. Все кончилось общим смехом и полным забвением прошлого. Все-таки мужчина, с извиняющейся улыбкой, осторожно потрогал бицепсы Кима. И даже замер от удивления.
    Ким окончательно убедился: понятие «красивый человек» в Новом Мире отсутствует. Ибо мужчины блистали подстать женщинам – в мире Кима, в них бы вцепились мертвой хваткой все киностудии планеты.
    Прибывшие оказались чем-то вроде техников: в зале первого этажа открыли один из шкафов, набитый фантастическими, на глаз Кима, приборами, что-то монтировали, слушая Ингу. Ким не подходил к ним – боялся обнародовать свое невежество.
    Меж Ингой и техниками завязался оживленный разговор, они даже бросили работать и мельком поглядывали на Кима. Наконец один из них вынул нечто вроде манипулятора и проверил его, всматриваясь в огоньки в недрах шкафа. Потом протянул манипулятор Киму.
    Ким подумал, что работа окончена, но Инга вновь заговорила с мужчинами, те вдруг явно струсили, испуганно поглядели на него и от чего-то стали отказываться. Глаза у Инги гневно сверкнули, она повысила голос, обиженный Кимом мужчина даже голову в плечи втянул.
    А Кима посетила странная мысль: за ту ли сторону он «заступился» сутки назад? По видимому, понятия «сильный» и «слабый пол» здесь не существовали. А если и существовали, то в прямо противоположном для Кима смысле.
    Мужчины, наконец, неохотно согласились с Ингой, начали возиться в своей аппаратуре; вот три головы напряженно склонились над ней и замерли. Вдруг все трое отпрянули, побледнели и в испуге оглянулись на Кима. Инга растерянно ему улыбнулась, подошла, пристально всмотрелась в глаза и тихо погладила пальцами лоб.
    Вернулась к техникам, они снова горячо заговорили, мужчины в знак согласия с чем-то, не долженствующим произойти, отрицательно покачали головами и позвали, наконец, Кима. Ким увидел коробку с грудой колец, Инга долго выбирала кольцо ему на мизинец, выбрала и захлопала в ладоши. Выбрала похожее себе и надела на безымянный палец.
    –Обручальное? Женили меня, что ли? – уныло спросил пленник. Инга на всякий случай улыбнулась и кивнула головой.
    –Влип… – пробормотал Ким. – Никто и мнением не поинтересовался.
    После работы посреди зала бесшумно вырос высокий круглый стол, уставленный роскошными закусками (Ким уже побоялся определить их как редкостные), знакомыми высокими бокалами с белым пенящимся напитком и высокие узкие фужеры с красным виноградным вином.
    Перед уходом техников Инга еще о чем-то говорила с ними. Договорилась, те попрощались и уплыли.
    Инга нетерпеливо повлекла Кима в зал и опустилась на колени перед одним из огромных стекол стены. Ким старательно скопировал ее позу, она рассмеялась, видя, что это ему чуждо, прижала к виску свою неизменную камею и в зале появилась, опять таки из-под пола, качалка. Ким осторожно втиснулся в нее, теперь необычная поза не казалась неудобной: колени и спина обрели эластичные упоры. Щелчок – стекло засветилось как экран.
    –Инга! – четко произнесла женщина.
    На экране высветилось слово, шрифтом Киму незнакомым.
    –Ким!
    Высветилось второе слово.
    Ким понял и кивнул. Тогда Инга стала теребить его за рукав и кивать  на экран. Ким заговорил. Но, не зная, что говорить и чем это для него кончится, произнес пышнейший панегирик сидящей рядом красавице, не весьма скромно восхваляя ее прелести и достоинства и восхищаясь поразительным сочетанием самой пламенной пылкости и почти домостроевского целомудрия.
    Инга пристально всматривалась в экран, в быстро набегающие строчки. Остановила Кима и вновь прижала к виску камею. На экране мелькнули другие символы, Инга удивленно вскрикнула. А Ким увидел, что непонятные иероглифы его речи внезапно превратились в четкие русские слова. А еще через мгновение под русскими буквами мгновенно высветились все те же иероглифы, но только они явно носили характер перевода. Инга густо покраснела, мельком взглянула на Кима и запись исчезла.
    –Ты знаешь еще какой-нибудь язык?
    Ким заговорил по-английски. Инга удивленно глядела на экран. Она явно растерялась.
    –Это все?..
    Ким выдал испанский текст. Потом немецкий. Французский и итальянский. Инга замерла, ошарашенная. Не мигала большими глазами и даже чуть приоткрыла рот. Перевела дух.
    –Теперь говори на родном языке.
    –Я говорил. На русском.
    –Неправда! Это все мертвые языки. Они давным-давно исчезли.
    Ким похолодел. Внезапное чувство опасности заставило его подобраться. Если настаивать… Не окончится ли это для него сумасшедшим домом? Инга явно знакома с существами его вида, они не вызывали у нее неприязни, очень даже наоборот! значит – она считает его своим современником, только прибывшим откуда-то издалека. А если рассказать, что родился невесть сколько сот, а скорее – тысяч лет назад… Что бы сам Ким сделал с таким рассказчиком?!
    –Инга… Я не знаю, что со мной случилось. Я не знаю, кто я. Я только знаю свое имя и почему-то помню эти шесть языков. Как их выучил, и зачем – загадка. Русский мне кажется родным, наверное, просто лучше остальных его изучил. Это… амнезия… Или…
    Разговор велся через экран, со встречными переводами, Инга переполошилась и, как истая женщина, бросилась утешать друга. Словесные утешения по экрану никуда не годились, остались утешения тактильные, а когда Ким сказал, что хотел бы лечь спать, все тревоги мгновенно вылетели из черноволосой головки. Ким только спросил: покинет она его утром или нет. Инга разулыбалась и сказала, что завтра весь день проведет с ним, но что сейчас ей необходимо срочно повидать Ария, с которым подрался Ким, что через час она вернется, а он пусть отдыхает. И переспросила:
    –Действительно русский язык для тебя как родной?
    –Родной. В полном объеме. Я помню содержание сотен книг, сотен статей, даже стихи писал на русском.
    –Ага. Ну, хорошо, – и в четвертый раз оставила Кима.
    «За ночь придумать легенду», – мысленно приказал себе он.
    …Инга сладко спала на его плече. Ким обнимал ее и меланхолично размышлял: «Точно, – мужчины у них никуда не годятся. Но это пустяки. Итак, о взрыве за той окаянной стеной они наверняка знают, следовательно, я пострадал… Не годится. Стена на то и построена, чтоб в ту зону никто не мог пробраться. Как я туда попал? На метле прилетел? Вот как: я очнулся по эту сторону, увидел тех… недочеловеков, они испугались и убежали через подземный ход. Следовательно – я мог в беспамятстве выбраться из-за стены. А так как я ничего не помню, то нельзя достоверно утверждать, что бродил за ней. Пусть ломают головы. Те несколько дней, что брел вдоль ручья, что с ними? Не помню? Гм… Лучше так – отлеживался в кустах на берегу реки. Но один день оставить в качестве буфера…»
    Придумав легенду, Ким покрепче обнял подругу и тоже уснул.
    Утром явился Арий, тот, с которым Ким так неудачно познакомился, а потом удачно помирился, с большим круглым белым футляром. Вид Арий имел невыспавшийся, но заговорщический: показал Инге небольшую кассету и невообразимо исковеркал три русских слова:
    –Вь польньём обьёмье!
    Инга прыснула, Арий вновь залез в электронный шкаф, затем извлек из футляра нечто, среднее между антенной, шапкой и морской звездой. Во всяком случае, именно такая метафора пришла в голову Киму. Инга с некоторым страхом и отвращением смотрела на странный прибор.
    Арий сказал несколько ободряющих слов, откланялся, а Инга тяжело вздохнула. Ким знаком попросил ее включить электронного толмача.
    –Что это за каракатица?
    Инга рассмеялась.
    –Каракатица! Именно – каракатица. Но это не каракатица, это называется… это по-русски будет… а не знаю! А, вот как – тиара! Цапли, когда лезут в свой черный ящик, в Сеть, то есть, надевают почти такую же.
    –Абракадабра, – пробормотал Ким.
    Толмач «абракадабру» перевести не сумел, экран панически замигал.
    –В этой тиаре буду учить твой русский. Ты так и не вспомнил свой родной?
    Ким отрицательно покачал головой и предложил:
    –Инга, у меня большие способности к языкам, давай я выучу твой, это быстрее и толку больше – ты всегда, что ли, при мне переводчицей состоять собираешься?
    Инга покраснела, смутилась и отвела глаза.
    –Я попробую… Если не получится…
    –Сколько тебе придется пробовать?! Полгода? Год?
    Инга совсем сникла и потупилась. Казалось, она готова заплакать. Киму стало жалко девушку.
    –Ладно, – проворчал он, – пробуй. Цирк…
    Инга проворно водрузила на голову нелепую машинерию, поморщилась и посмотрела на экран. На экране замелькали странные символы. Киму показалось, что идет поиск некоей основной величины – количество символов уменьшалось, наконец, все свелось к единственному – нулю. Инга прерывисто вздохнула и замерла. Несколько минут царила полная тишина, если не считать тонкого, как комариный писк, звучания зуммера. Легкий щелчок, зуммер умолк. Инга осторожно сняла прибор с головы и уложила в футляр. Ким иронически переводил взгляд с черных волос девушки на белый футляр и обратно.
    –Ким, я тебя люблю! – на чистом, певучем русском языке торжественно сказала Инга. Вдруг фыркнула в ладонь и тихо засмеялась:
    –Какой он смешной, этот… твой русский!
    –Смешной?.. – пробормотал ошеломленный Ким.
    –Ну, да. Многие слова – совсем без синонимов.
    –В вашем больше?
    –Конечно. В сотни раз. У нас десятки и десятки синонимических вариантов на целые фразы и литературные периоды. Одно и то же говорится по-разному утром, днем, вечером, при дожде, при солнечной погоде, до бесконечности. Ведь наш язык – сплав почти всех языков древнего мира, того самого, когда болтали на этом твоем… русском языке.
    –Сколько тебе лет? – хрипло спросил Ким.
    –Восемь лет, как восемнадцать! – радостно сообщила Инга. – Мне еще много-много! Жалко только, что Майя уйдет, и Арий, они мои лучшие друзья.
    Ким сделал вид, что понимает все эти «восемь лет, как восемнадцать», «много-много», «Майя уйдет», но изобразил некоторое недоверие к ее словам:
    –Ты… с какого же года… – тер себе виски, притворяясь, что болит голова.
    Инга назвала дату. Ким откинулся на спинку качалки и закрыл глаза. «Бездна… Катя, Нина…»               
–Ким, – вдруг спросила она встревоженно, – а что это такое, я не понимаю: «не лепо ны бяшетъ братие начати старыми словесы…» И дальше – десять страниц… таких же дров?
    –«Не лепо ны бяшетъ…» Это древнерусский язык.
    –Древнерусский?! А мы на каком разговариваем?! Разве не…
    –Нет. На совреме… на обычном русском.
    Но Инга не унялась:
    –А почему тогда… Вот – на обычном русском, а потом вообще бред сумасшедшего?
    И стала быстро читать страницы из «Войны и мира», там, где русский язык перемежается с французской речью героев, причем французские слова она перевирала с такой исключительной безграмотностью, что Ким зажал уши.
    –Замолчи! Тогда мода была такая – болтать то по-русски, то по-французски.
    –Я что, еще и французский должна выучить? – жалобно спросила она.
    –Нет. Боже упаси. А зачем тебе это вообще? Ты что, всю «Войну и мир» наизусть знаешь?
    –Конечно. А что, не надо? – встревожилась она. – Я всего Толстого выучила! И Гоголя, и Пушкина, и Достоевского, и этого… Маяковского!
    –Да зачем?! – Ким едва не рыдал. – Достоевский… наизусть «Бесы»!..
    –А как же. Я хотела выучить язык в совершенстве, чтоб разговаривать с тобой без заминок.
    –Для этого не надо учить наизусть романы! Достаточно разговорного языка. Тысяч пять слов – поверх головы хватит.
    Инга подумала и начала ругаться, удивительно напоминая хорошенькую базарную торговку с провинциального рынка.
    –Я ему… Босяк! Балбес! Удружил, ничего не скажешь!
    –Разучи в обратную сторону, – обреченно посоветовал Ким.
    –Ага, разучишь… Потом месяц болеть придется. Ладно, уж, что случилось – то случилось, будем разговаривать!
    Ким понурился. «У этих людей нет талантов… Нет гениев… И нет тупиц… Как нет красивых и безобразных…»
    –Ты еще не показала мне, – он махнул кистью руки вверх, – что у тебя там, на третьем этаже.
    Инга залилась краской.
    –Пойдем! Посмотришь!
    Светелка на третьем этаже оказалась детской. Инга любовно погладила одеяльце роскошной кроватки, поправила погремушку, переложила с места на место несколько игрушек и вообще – бестолково суетилась. Ким опешил.
    –А где… ребенок?
    Инга вмиг сникла и вздохнула.
    –Умер?..
    В ответ удивленный взгляд, а затем и смех:
    –Как это – умер? Разве может ребенок умереть?
    –Так… что же… где он?..
    –Да совсем его еще и не было. А так хочется!
    –Так за чем же дело стало? – Ким чувствовал, что мозг его начинает походить на карусель.
    –Это не так просто. Ты что, совсем ничего не помнишь?
    Он опустил глаза и отрицательно покачал головой.
    –Число людей, нас и цапель, постоянное, поддерживают его с большой точностью. Ребенок может родиться только когда кто-нибудь уйдет.
    –Умрет?
    Инга поморщилась.
    –Уйдет. У нас уходят. Вот – я, лет через девяносто потеряю интерес к жизни и уйду.
    –От… старости?
    Инга сначала не поняла, затем вновь рассмеялась.
    –Ты по уши утонул в своем древнем русском. У тебя и понятия того времени.
    –Я же объяснил…
    –Ким, прости меня. Дура я, дура, – она обняла его за шею. – У нас останавливают свой возраст: от шестнадцати (меньше нельзя) до… Кто сколько захочет. Я встречала всего одну женщину в двадцать пять, такой у нее пик. У меня пик – восемнадцать, я дошла до девятнадцати и вернулась обратно.
    –И через девяносто тебе будет восемнадцать?
    –Да.
    –И когда… уйдешь, тоже?
    –Конечно.
    –И ты не боишься…
    –Смерти, ты хотел сказать? Нет. Она в моей власти. Не захочу уйти – и не уйду.
    –Так почему никто не остается?
    –Я разговаривала с уходящими, они говорили, что этого не понять, пока оно не придет к тебе, что передать словами это невозможно. Они не болеют и не страдают, им хочется уснуть и больше не просыпаться. Говорят: сон – последняя и самая желанная радость.
    Инга умолкла, а Ким по ее нерешительным взглядам понял, что ей бы хотелось услышать его историю. Кима угнетала необходимость лгать, но сказать правду было еще хуже.
    –Инга, что это за стена, там, за трубами, где мы бежали?
    –Стена? Какая стена?
    –Высокая. Сплошная. Желто-серая.
    –Так это очень далеко. Почему ты спрашиваешь?
    –Я помню себя у стены. До этого… – он развел руками. – Не знаю, сколько сидел под ней, потом показались люди… противные! я закричал, бросился к ним, но они побросали все, что тащили с собой и нырнули в нору под стеной. Испугались.
    –Люди?! Ах, мерзавцы! Так они через Зону повадились пробираться к нам?! Это им даром не пройдет. Нора глубокая?
    –Н... не знаю. Я же сказал…
    –Прости. Забыла.
    –Если не они, я бы погиб. Они бросили много овощей, ножи, зажигалки. Кое-как добрался до реки, отлежался в зарослях, пек в костре картошку. Как в бреду! Пришел в себя, сделал маленький плот и доплыл до… ваших огородов. Между прочим, тоже воровал овощи.
    Инга засмеялась.
    –Ты умирал от голода. Кто тебя осудит? А эти… мартышки! только и могут, что грабить и свинячить. Цапли за них заступаются, подкармливают, а то ни одной бы уже не осталось.
    Глаза Инги сверкали негодованием и ненавистью. Потом она задумалась.
    –Ким, посчитай, сколько дней прошло с… когда ты очнулся?
    Ким отлично понял, что она хочет подсчитать и принялся добросовестно морщить лоб и загибать пальцы. Через несколько минут нашел искомую цифру, Инга чрезвычайно взволновалась:
    –А ты не помнишь звука взрыва, пламени?
    Ким «не помнил».
    –Все сходится… Может, цапли проводили свои поиски… Только зачем им понадобился ты?
    –Я?! Понадобился цаплям?!
    Инга ласково, но настойчиво отмахнулась и продолжала ломать голову над неожиданной проблемой.
    –Это место, за стеной, огорожено уже сотни и сотни лет, загадка природы. Никто не может объяснить, в чем дело, какие только исследования не проводились. Первый удар и самый сильный случился очень давно: в центре нынешней Зоны стоял Ядерный Центр, от него осталась груда щебня. Тогда никто ничего не понял – думали, случилась авария. На месте Центра поставили обелиск, как вдруг – лет через двести случилось – второй удар, не очень сильный, обелиск рассыпался. И с тех пор – то вспышка огня, то взрыв, иногда раз в сто лет, иногда реже, иногда чаще. Зону огородили, напичкали приборами, следили десятилетиями, столетиями, но до сих пор никто не знает природы ударов.
    «Я знаю, – лихорадило Кима, – прорыв в другое время произошел не в одной точке, а в серии. Взрывы – мини-ядерные, из-за совмещения материи и энергии. Почему я уцелел? Очевидно, попал в полость вакуума после предшествующего взрыва. Больше нечем объяснить. При совмещении… даже с молекулами атмосферы! от меня и дыма не осталось бы…»
    –Так вот, как раз перед тем, как ты оказался у стены, в Зоне снова грохотало и очень сильно. Наверное, там была экспедиция из… кто бы это мог быть?.. Все они полудикие, хоть и не та мразь, что так мила цаплям… Все ясно. Ты, наверное, находился в Зоне во время взрыва, только не помнишь, как добрался до стены и прошел через тот крысиный ход. Сегодня же его не будет. Всю стену проверим: там, небось, понарыто их сотня.
    –Инга, – спросил Ким, – а зачем мы так бежали под теми светящимися трубами?
    Женщина потупилась.
    –Ты ударил человека… За это…
    –В тюрьму могли посадить?
    –Могли. Но, скорее, выслали бы в страну, откуда ты родом.
    «Увы, не видать мне той страны…»
    –А я, как тебя увидела… то я уже не захотела с тобой расстаться. Я тебя сразу полюбила. С первого взгляда. Я о таком знала, только никогда не встречала, и уж никак не думала, что со мной… Некоторые считают подобное атавизмом. В прошлом люди могли даже умереть, если лишались пары.
    –Так чего бежали то?
    –Видишь… уже через несколько минут могла нагрянуть Служба Порядка, а под Магистралью их локаторы сигналы твоего индикатора могли и не поймать. И не поймали! Мы от них удрали!
    –А у меня есть индикатор?
    –А разве нет? Такого не бывает.
    –Если я из другой страны…
    –А тебя бы не пропустили без него. Давай проверим, сам убедишься…
    Испугались оба. Инга позабыла, что еще вчера вынудила Ария и его напарника совершить неэтичный поступок – определить, есть ли у Кима общий индикатор. Общего не оказалось, что их сильно озадачило, тогда они и подобрали личные кольца-индикаторы, кольца связывали только двоих – ее и Кима. А Ким испугался разоблачения и, собрав все свое самообладание, небрежно ответил:
    –Не надо. Зачем зря время терять. Но только непонятно: нахал пристает к женщине, а его нельзя осадить?
    –Какой нахал? Кто приставал? – собиралась с мыслями Инга.
    –Так этот же, Арий, – схватил тебя за руку и не хотел отпускать.
    –А! Он не нахал. Я не успела шлепнуть его по руке пальцами, как вдруг ты подоспел. Я за тебя испугалась.
    –И что толку, если бы ты шлепнула его пальцами?
    –Как, что толку? Он должен отстать, а если не отстанет, то Служба Порядка займется им.
    –Инга, может, ты бы сообщила вашим… властям предержащим, что ли, обо мне, надо ведь что-то делать.
    На лице ее появилась жалобная и просительная мина:
    –Не надо, а?.. Зачем? Мы будем жить вместе, какое нам дело до всех? Я ведь знаю – ты меня любишь даже больше, чем я тебя. Иногда во сне так прижмешь к себе, что дышать трудно. Мы будем гулять по лугам, по лесам, купаться в речке. Полетим на море, на острова. У меня много подруг и друзей, они тебя все полюбят. Майя уже полюбила.
    –Что за Майя? С которой вы с меня мерку снимали?
    –Да. Она говорит: ты вулкан! От тебя пышет огнем.
    –Но я должен работать! Не могу же я жить за счет женщины!
    Инга силилась уловить смысл последней фразы, но так и не уловила.
    –Работать? Тогда завтра поедешь собирать со мной грибы. Рыжики.
    –В самом деле, – фыркнул Ким, – чем не профессия – собирать грибы!
    –А ты что умеешь?
    –Вообще-то я занимался ядерной физикой.
    Инга захлопала в ладоши.
    –О! Я тоже выучу ядерную физику, чтоб ты не скучал в одиночку!
    У Кима перед глазами поплыли красные пятна, к горлу подступила тошнота. Понял, что никогда в жизни не придется ему заниматься своей наукой. Что если бы в Ядерный Центр прибыл на должность лаборанта Архимед?..
    Инга заметила, что ее возлюбленный страдает, увела его из дома и заставила босиком пройти по траве вокруг. Удивительное строение сияло на солнце, как бриллиант, казалось хрупким и воздушным. Но Ким догадывался, что хрупкость и воздушность – обманчивы. Прогулка по траве успокоила нервы, Инга радовалась, как ребенок.
    –Это твой дом?
    –Мой и твой! То есть, твой и мой!
    –Ты его купила?
    Инга замялась и виновато опустила глаза.
    –Ким… Я чувствую… Ты задаешь вопросы так, как будто… как будто ты в самом деле родился во время, когда говорили на всех твоих мертвых языках. Может, подождем? Тебе надо отдыхать, хорошо есть, гулять, может… память вернется к тебе?
    –Инга, – твердо сказал Ким, – она никогда не вернется. Я знаю. Принимай меня так, словно русский язык – мне родной.
    Инга вздохнула и поцеловала ему руку.
    –У нас этого нет – покупать, продавать. Мне трудно объяснить на чужом языке. В прошлых, неразумных цивилизациях, развитие либо шло вверх, пока не обрушивалось под собственной тяжестью, либо деградировало, тогда цивилизация распадалась и погибала. Люди тысячелетиями не могли научиться стабильности жизни: царствовал животный инстинкт – нахватать для себя возможно больше. Только с начала Эпохи Кима люди стали учиться властвовать над первобытным скотством.
    –Что это за эпоха и кто этот Ким? Уж не я ли?
    Инга расхохоталась.
    –Ким – первый человек Нового Мира. Адам! А Еву звали Катерина. Мы все, и цапли тоже, их потомки. И у нас, и у них мальчиков часто называют его именем.
    –А ты его изображение видела?
    –Видела. От него остались только фотографии и спортивная видеозапись. Сильный мужчина, у нас таких нет. У цапель еще хуже. У них мужчины все равно, что дети, уж так они над ними кудахчут, так с ними носятся, аж противно.
    –Сплетница.
    –Правда! Больше не буду.
    –Да кто такие эти цапли?
    Инга поморщилась.
    –Потом, как-нибудь расскажу. Пойдем за ограду.
    У живых зеленых ворот их ожидала новая, двухместная гондола.
    День стоял солнечный, жаркий, Ким не мог налюбоваться на чудесный ландшафт; бескрайний океан травы с многочисленными островками кустарника и деревьев. Луг пестрел цветами, на деревьях незаметно ни одной сухой или покореженной человеческими руками ветки. Здесь и там, далеко разбросанные, виднелись небольшие изящные строения; Ким не увидел ни одного похожего на другое. Гондола бесшумно плыла над травой, как вдруг высоко над ними промчались две огромные тени.
    –О! – злорадно воскликнула Инга. – К стене летят. Все крысиные норы законопатят. А если кто из этих мартышек попадется…
    –Что? Не убьют же?
    –А надо бы, – сквозь зубы процедила Инга. – С цаплями ссориться не хочется.
    –Вы не любите друг друга?
    –Мы их… вроде того… А они не способны ни любить, ни ненавидеть. Им все хороши: что они, что мы, что мартышки.
    –А в брак с вами цапли вступают?
    –Что? А, поняла. Нет.
    –Такие страшные? Цапли?
    –Н-н-нет. Нет. Высокие. Тонкие. Очень сильные. Стройная такая камышинка, а встретится на узкой тропке с бенгальским тигром и бедный-бедный будет тот тигр. Ким молчал. «Логично и неизбежно. Женский организм более совершенен, чем мужской, но девять десятых его потенциала направлено на детей, на продолжение рода. А здесь ребенок – величайшая радость без малейших хлопот и напряжения. Вспомнить лицо Инги: только что не молилась на пустую колыбельку. Освобожденный потенциал женщины стал превалировать над мужским и тот занял подобающее ему второе место в виде. Стал нежным, обожаемым существом, как… наши женщины!»
    Река. Инга закрыла кабину гондолы колпаком и гондола стремительно понеслась над водой. Пустынный островок с густыми зарослями в центре и широким пляжем золотистого песка.
    Нагая Инга носилась по горячему песку, смеялась, подставляла ладони солнцу, черные волосы развевались. Такими, грозно-прекрасными, представлялись Киму речные и лесные нимфы сказочной древности.
    Они лежали на песке, Инга подгребала под грудь холмик песка, а мрачноватый по своей натуре Ким задумался.
    –Грустишь? – Инга ткнула его в плечо.
    –Вот так вы и живете?.. Без высоких стремлений, без идеалов?
    –Идеалы?
    Инга бросила свое занятие и вынудила Кима лечь на спину.
    –Идеалы? Вот, я вижу тебя, твои печальные глаза – это мой идеал. Вижу солнце, греюсь под ним – это мой идеал. Лес, трава, вода! Мой дом! Через два или три года у меня будет ребенок, а лет через пятнадцать-двадцать еще один. Как хорошо! Зимой будем кататься на лыжах в Сибирских горах, летом будем путешествовать по островам Тихого океана.
    «Что это я?.. – спохватился Ким. – Знание – ценность, но только если заплатишь за него жизнью, перелопатишь тонны пустого песка ради нескольких золотых крупинок, а тут? Несколько минут… Какой лингвист, какой филолог сравнится в знании языка с Ингой? Сколько минут потратила бы она на ядерную физику?..»
    Он застонал. Инга переполошилась.
    –Ничего страшного. Голова… болит… Все. Уже прошло.
    Ким вскочил и бросился в прохладную прозрачную воду. Утешился тем, что как олимпийский чемпион плавал немного лучше Инги.
    После купания Инга сказала, что на пару часов все же покинет милого. Куда?
    –А слетаю к стене. На норы посмотреть.
    В глазах у нее мелькали мстительные искорки.