Апартеид. Часть XIV. Катя

                Катя


    Ким казался спокойным и даже веселым, только чуть замкнутым, никто не замечал мучительного биения пульса его мысли. Инга могла бы заметить, не будь единственной, с кем он оттаивал и забывал все.
    Однажды Катя объявила, что хочет показать ему несколько иное общество, достаточно эксцентричное, а когда он спросил, что за общество, улыбнулась:
    –Мартышек.
    –Видел. Гнусные твари. Не убьют они нас?
    –Будет специальная гондола. И несколько грузовых.
    Граница мартышечьего гетто представляла невысокий металлический бордюр, армада гондол пролетела над ним метрах в десяти.
    –Да его же лягушка перепрыгнет.
    –Никто не перепрыгнет. Ближе, чем на сто шагов к границе не подойдешь. Ощущение, что тебя бьет электротоком, чем ближе, тем сильней. Никто не выдерживает.
    Ландшафт переменился мгновенно и разительно. Повсюду мусор, трава вытоптана и вырвана, ветви деревьев и кустов обломаны, кора содрана, всюду пятна старых кострищ. По-видимому, место «пикников» обитателей гетто. Вот и город, его окружало кольцо чудовищной свалки. По свалке, то тут, то там, шлялась какая-то рвань, что-то выискивали. Увидели летящие гондолы и рысью припустили в город. В самом городе – не лучше. Стены домов обшарпаны, испещрены безобразными рисунками, к удивлению Кима – ни одного разбитого стекла.
    –Непробиваемое, – смеялась Катя. – Это стекло – крепче стали, иначе ни одного бы не осталось.
    По улицам – грязь, кучи хлама, жители обоего пола сидели вокруг куч на корточках, по-обезьяньи, почти касаясь костлявыми задами серой земли. Все курили, на мужчинах болтались полосатые брюки и пиджаки, женщины обряжались в немыслимых расцветок широкие шаровары.
    Гондолы зависли над центральными, по всей видимости, «административными» зданиями. Набежавшая толпа образовала вокруг гондолы Кати и Кима почтительное полукольцо.
    –Вы опять разграбили склады с товаром. Вам же выдается пособие, почему не покупаете? Воровать слаще? – усиленный техникой звонкий голос Кати долетал до самых отдаленных уголков площади, Ким слышал синхронный перевод.
    Блудливые неуловимые глаза, самодовольные ухмылки. Катя, чисто формально, еще немного повоспитывала отвратное стадо и дала команду одной из грузовых гондол. Гондола зависла над чудовищной металлической шестигранной коробкой и опустилась на ее крышу. Толпа возликовала и ринулась к чугунному монстру.
    –Это – касса, – пояснила Катя, – сейчас мы всыплем туда вагон денег и они получат пособие. О, Господи!.. – вырвалось у нее.
    У многочисленных окошек грандиозной кассы кипела драка, каждый старался пролезть вперед и не стеснялся в средствах. Ким заметил, что женщины в побоище ничуть не уступали сильному полу и даже превосходили его, ибо мужчины не умели так пронзительно и пугающе верещать.
    –Хватит на всех! – кричала Катя. – Встаньте в очередь!
    Как бы не так. Драка разрасталась.
    –Если не прекратите – я увезу обратно видеокассеты!
    Визг прекратился, послышалось глухое ворчанье, толпа отхлынула, а в гондолу, где стояли Катя и Ким, полетели булыжники и куски кирпича. Кто-то расщедрился на дохлого кота – он шлепнулся в стекло гондолы прямо перед лицом Кима.
    –Что за… – Катя осеклась, взглянув в лицо Кима. – Сейчас я это дело прикрою, распоясались…
    И оружие древнего пролетариата вдруг, не долетая до гондолы, стремительно полетело туда же, откуда вылетело. Вопли боли и испуга понеслись в пыльные дымные небеса.
    Ким судорожно перевел дыхание.
    –Пока они дерутся из-за денег, надо загрузить несколько магазинов, – и гондола стремительно перепрыгнула через три грязные ухабистые улицы.
    Один из магазинов оказался разгромленным, здесь уже трудилось несколько мощных многоруких автоматов, Ким с изумлением увидел, как на окованную толстой жестью дверь навешивается грандиозный амбарный замок.
    –Здесь одежда, обувь, посуда, всякая всячина. Ночью они его разграбят.
    –Тогда зачем – замок?
    –Это им в радость. Дескать, никакие замки и запоры не помеха. Все равно ограбим. Касса – другое дело. Там стены – два метра чугуна. Сколько они колотились в тот чугун, и чем только не колотились!.. А все не унимаются.
    Следующий магазин уцелел, даже стены – без фресок и надписей.
    –Здесь продается спирт. Коньяк «Адамова Голова». Очень давно они и его разгромили, но их оставили на месяц без пойла, что было!.. Стон и вопль. Теперь они сами магазин охраняют. Если поймают потенциального вора – убьют.
    Третий магазин. Уже отремонтирован и уже от него отчалила пузатая грузовая гондола.
    –Табак, гашиш, героин, кокаин и много-много еще чего. Видеокассеты здесь же. Ночью разграбят.
    –О чем кассеты?
    Катя поморщилась.
    –Их штампует специальная автоматика. Драка, пытки, убийства, гнусная эротика. Эпизоды одни и те же, машина меняет их последовательность, меняет одежду и внешность персонажей, интерьер, пейзаж. Страшно любят, когда кого-нибудь утапливают в навозе.
    –Но… получается, что вы потакаете наркомании и порнографии! Я не понимаю…
    Катя засмеялась.
    –Вы судите по меркам своего века. Если у этого вахлачья отнять спирт, наркотики и фильмы, они в месяц вымрут. А кого-нибудь из них вымыть и уложить на чистую постель – заболеет, и жестоко.
    Гондола медленно плыла вдоль пустынной улицы, ободранные собаки задирали хвосты и морды и ошалело лаяли, из подвальных отдушин торчали свирепые и косматые кошачьи головы. У кучи мусора, омываемой с одного бока зеленоватой лужей, в фирменной позе – на корточках по-обезьяньи – сидело пять мартышек: играли в карты. Всех их кто-то жестоко избил – опухшие носы и губы, подбитые глаза, но с макияжем странно не гармонировало выражение безграничного самодовольства, ребята лопались от спеси.
    –Их в очереди так раскрасили?
    Катя присмотрелась.
    –Нет. Свадьбу справляли.
    –Свадьбу?!!
    –Когда их, скажем так, дама приходит в охоту, то начинает гулять в сумерках где-нибудь в глухом скверике. Кавалеры, числом от пяти до семи-восьми, выслеживают ее и нападают. Тут у них очень строгий кодекс чести: даму нельзя даже поцарапать – только повалить и стащить с нее одежду, но дама лягается и кусается немилосердно. Двое держат ее, остальные… ну…
    –Ясно.
    –Потом те двое отпускают ее руки-ноги и бросаются наутек, а дама жестоко лупцует оставшихся…
    –Где ты таких словечек понабралась – «вахлачье», «лупцуют»? – улыбнулся Ким.
    –Понабралась! Здесь тоже кодекс: пинать кавалеров можно только по морде…
    –Катя!
    –Ким! А какими словами рассказывать об этих существах?
    –Твоя правда. А как же бедная… обиженная! дама расправляется с целой командой адораторов?
    –А они лежат. Полумертвые.
    –Почему?!. Впрочем, понятно. А что, нельзя разве… по-человечески – язык не поворачивается, хоть по-обезьяньи, что ли?
    –Нельзя, – лицемерно вздохнула Катя, – у кавалера ничего не получится, а если и получится – дама не забеременеет. Они вымирают понемногу, некоторые гетто такие малочисленные, что приходится сгонять их в одно. Так опять беда: начинают драться не на жизнь, а на смерть.
    –Неудивительно. Грязь, свинство, наркотики.
    –Они никогда ничем не болеют. Ну, если силой умыть кого… Вылакают в одиночестве литр метилового спирта – и как с гуся вода. Они от собственных рук гибнут. Половина молодняка не доживает до зрелости – режут друг дружку на своих тусовках. И королей своих постоянно убивают. Сейчас получили деньги, а десятка два бандюганов собирают дань, через некоторое время обираемые объединяются и нападают на рэкетиров. В клочья разносят! И тут же новая шайка начинает дело. И без конца. Они не понимают причинно- следственных связей. А попробуй не доплатить одну монету! Вся орда на дыбы встанет. Деньги копят, съестное стараются украсть, некоторые даже умирают с голода, когда слишком много накопят. Тратить жаль, а отойти далеко – боятся: ограбят, с собой не возьмешь – тяжело.
    –Что за деньги? Медь, серебро, золото?
    –Какое золото… Пластмассовые кругляши с цифрами. Кое-кто у нас загорелся идеей воспитывать их, такой балаган получился. Рассказать?
    –Валяй.
    –Прибыли первый раз, вылезли из гондол, давай им мозги вправлять. Те слушали, слушали и – на них! Один на один и тигр не страшен, но когда по две дюжины рук да еще с шести сторон… Еще и зубы. Еле отбились, хорошо, что кто-то вскочил в гондолу и разметал толпу. Ладно, будем проповедовать из гондол, с высоты двух метров. Мартышки по гондолам – камнями, да как метко! Опять пришлось сматывать удочки; несколько дней реконструировали систему – ставили гравитационную защиту, вы видели ее действие. Но систему настроили на отражение твердых предметов, грязь и кое-что похуже она пропускала. Усовершенствовали защиту – ничем не проймешь! Мартышки приуныли, борцы за их права возликовали, несут им разумное, доброе, вечное. Раз несут, два несут, три несут. Мартышки слушают и вникают. Когда вдруг враз, вся толпа, как один, поворачивается к гондолам спиной, спускает штаны и становится на четвереньки. Этого правозащитники не выдержали: отреклись от благих идей и покинули заблудшее стадо.
    Ким задыхался от смеха.
    –Не мечите бисера перед свиньями и не давайте святыни псам, – задумчиво сказала Катя. – Я вам нарочно рассказала и нарочно привезла вас сюда, вы, наверное, думаете, что у нас многие душевные качества атрофировались, что мы зомби или автоматы.
    Ким промолчал, потому что именно и думал нечто подобное.
    –В ваше время альтруизм считался большим достоинством личности, но как проявить альтруизм мне, например? Поделиться с ближним своей долей еды или отдать ему лишнее трико или юбочку? Более чем смешно. Спасти его от грозящей опасности? У нас не бывает таких ситуаций. У Инги случилась, когда она вас спасала (в кавычках!) от Службы Порядка, завидую белой завистью. Если я свалюсь в пропасть – никто и глазом не моргнет: еще не долечу до дна, а уже помчится спасатель из ближайшей Скорой Помощи. Соберут, реанимируют, ни одного шва не останется, а вместо сочувствия друзья вымоют голову за неуклюжесть, хорошо, если в кутузку на пару недель не упрячут. Вы пришли из бездны прошлого… вот так: «из дыма столетий»! – поэтичнее! в вас кипят чувства, которые в нас уснули много веков назад, у вас неодолимая аура и моя душа невольно попадает в резонанс с ней, просыпается неведомое, тревожное и щемящее.
    –Может быть, тебе лучше покинуть меня?
    –О, Ким, нет! Нет! Я ни на что не променяю минуты и часы, что провожу с вами. У Инги и Майи те же чувства, только окрашены по-другому. Любовью окрашены.
    Гондола медленно плыла над грязными крышами, нигде ни одной птицы.
    –Ловят и съедают. Деньги экономят. Иногда на собак охотятся.
    –Летим отсюда! – взмолился Ким. – С ума сойти можно!
    –Да. Мне тоже невмоготу.
    Гондола быстро поплыла к полосе леса, грузовики пристроились в кильватере.
    –Ким, – засмеялась Катя, – а нельзя посчитать за альтруизм, что со мной поменялись службой?
    В знак непонимания Ким потряс головой.
    –Мне, по разнарядке, следовало отработать на заводе, есть любители этого дела, даже фанатики, а я не люблю.
    –Припоминаю: Арий говорил, что не найти идиота, который добровольно поменяет свою работу на службу полицейского.
    –Вот, вот. Я поискала в Сети и нашла, с кем сменяться. Той уж очень не хотелось встречаться с мартышками, а добровольцев на эту миссию почти не бывает.
    –Нет. Это, скорее, сделка, ты – мне, я – тебе. А тебе приходилось работать на заводе?
    –Да. На этом же самом. Механических букашек лепить.
    –Покажи мне!
    –Что – показать?
    –Завод. Свози! Вместо очередного фуршета-пикника.
    Катя заморгала.
    –Я… я не знаю, где он. Где-то под землей. Да в него и не войдешь. Но поинтересуюсь, может есть доступ.
    –А как же ты работала там?
    –Как обычно. Из Сети. Непонятно? Вышла мне разнарядка на завод, я… Я и завод… То есть, я как бы превращаюсь в завод. Вся его машинерия превращается в сотни моих пальцев, электроника сливается с нервной системой, у меня сотни глаз, множество органов чувств, я работаю, делаю продукцию…
    –Букашек?
    –Это я так, пошутила. Завод нанотехнологии, там чего только нет. Помнишь, как ягоды с Ингой собирал?
    Ким кивнул.
    –Некоторые обожают такую работу, хлебом не корми, а мне неприятно чувствовать себя фабрикой. А вот швеей – нравится. И поваром. Поварскую работу все любят.
    –И не знаешь, где та портняжная мастерская и где та кухня?..
    –А зачем мне это знать?
    Если бы Катя не завела речь на «производственные» темы и не окажись Ким взвинченным путешествием в гетто, он так бы никогда и не насмелился высказать свои тайные страстные желания и, быть может, не сломался бы.
    –Катя… – голос у него прервался. – Катя… Ведь не может такого быть, что я один смог прорваться сквозь время! Если в мою эпоху это удалось, то что стоит для вашей науки… для вашей технологии… Катя! Верните меня! За что же такое наказание?! Ну, почему я не погиб…
    Последствия его слов оказались самыми неожиданными: из прекрасных удлиненных, как на фресках Древнего Египта, глаз Кати градом покатились слезы. Она вытирала их то ладонями, то подушечками пальцев, догадалась и до тыльной стороны суставов. С удивлением и страхом разглядывала мокрые руки.
    –Ну, вот… Я никогда не плакала, только знала, что бывает такое… А я не очень… некрасивая, когда заплаканная?..
    Ким не знал – а что ему? Плакать или смеяться?
    –Это первое, о чем мы подумали, когда вас узнали. Но – нельзя. Ваш прорыв сквозь время… исчез вместе с вами, о нем никто не узнал. А сейчас – на всякие исследования по движению во времени – мораторий.
    –Но передвижение де-факто все же состоялось! Разве нельзя отменить мораторий хоть однажды, хоть ради исключительного обстоятельства? Неужели такой эксперимент не интересен даже сам по себе, из научной любознательности?
    –Очень интересен. Но давайте я расскажу притчу об ученом кроте…
    –Не надо никаких притч!
    –Нет, вы послушайте, потом я скажу, кто автор. Под высокой башней поселились кроты и появился среди них крот выдающегося интеллекта: он задался целью постичь, для чего закопаны в землю огромные, плотно сложенные один к одному камни. Крот день и ночь рылся вокруг камней, рылся под ними, его увещевали – а вдруг это небезопасно? Крот сердился: истинное знание не может быть опасным, оно – источник света и прогресса. И, чтоб познать и доказать, подрылся под самый большой нижний камень фундамента. Башня рухнула и осталось от кротов мокрое место. Прогресс! Тысячелетний гипноз! Разве ядерная бомба не прогресс рядом с кремневым топором неандертальца? Тысячелетия цивилизацию двигали стремление к злу и физиологическим извращениям, обжорству, накопительству и всякой разной дряни. А древнюю притчу, что я рассказала, оставила ваша дочь, Нина. Поначалу ее осудили; прошло много лет, пока не спохватились. Бесконтрольное увеличение знаний, неуправляемый рост совершенства технологии несут в себе семена гибели. Поставим эксперимент по движению во времени и подожжем цепную реакцию неведомых нам уровней бытия. Быть может, пресловутый Большой Взрыв всего лишь побочный эффект некоторого невинного эксперимента, всего лишь микроскопического нарушения закона причинности.
    –Но ведь я сделал перелет во времени и мир не загорелся.
    –Да. Но вы перелетели в будущее, мы все движемся от прошлого к будущему, но вы физик и понимаете, что квадратный корень из единицы и корень из минус единицы не одно и то же. И в какую временную точку вас перенести? До взрыва Ядерного Центра? Вы свернете голову своему ассистенту-преступнику и… чьей женой будет Катерина? Кто из двух Кимов будет отцом Нине и Тимуру? В точку после взрыва? Как вы объясните свой цветущий внешний вид? Расскажете обо всем, что с вами произошло?
    –И – в психбольницу.
    –Вот-вот. Подумайте, что произойдет с историей – имя Кима, исчезнувшего во время взрыва, долгие столетия сияет немеркнущей звездой и что произойдет с нашим временем? Двух историй быть не может и никто не знает, чем обернется для человечества подобный парадокс.
    –Изменить внешность… Буду вести жизнь бомжа. Хоть изредка видеть Нину!
    –Вы ее никогда не увидите. Она редко покидала ваши Города, а в них мог появиться даже не каждый министр, кто бы пропустил бродягу? За пределами Городов… Противостояние в мире стремительно нарастало, выезды из Городов не афишировались, жестко охранялись. Ностальгия – понятно, но неужели жизнь в подвалах и подворотнях краше жизни на вашем острове?
    В душе что-то рушилось, чернильный дым вздымался тугими клубками, застилал все и вся.