Тайфэ, или Город в пустыне

«Наша жизнь — путь: для кого-то вниз, для кого-то вверх. Долгим или коротким он будет, мы не знаем, мы просто идем…»

Солнце заметно клонилось к западу, но еще сильно пекло, полыхая в безоблачном синем небе и отражаясь в горячем песке. До развалин Та'йфэ оставалось пять полетов стрелы. Долгожданный отдых был близок. Химйaр ал-Валйaд и трое невольников на сильных плечах несли узорчатый паланкин юной ансaрской наследницы Ан-Надuр Умм Кулсyм.
Небольшой отряд не спеша продвигался по пустыне. Шесть лучников на верблюдах впереди, восемь сзади, семь верблюдов с припасами, два со служанками принцессы и две дюжины пеших воинов, которые, сменяя друг друга, по четверо несли паланкин. Все — самые преданные люди Лукмaна ал-Хакuма, султана города ар-Рашu.
Когда-то Лукман был влиятельным и могучим правителем, но постоянные войны с мухаджuрами разорили его. Над ансарской династией нависла смертельная угроза. Любимую дочь и единственную наследницу он, предчувствуя поражение и близкую гибель, с горсткой верных слуг отправил к своему старшему брату, султану в асхаб-Айлa на побережье Великого моря.

«Бедная сирота, росла без матери, а теперь потеряла и отца, — Химйар поправил гладкую рукоять паланкина на плече и вздохнул: Ее сон безмятежен, она еще не знает, что вчера ночью нас нагнал гонец с дурными вестями. Лукман ал-Хаким, наш господин и повелитель, погиб у пещер Хира в коварной западне, и город наш, славный ар-Раши, разграблен и сожжен!» Пальцы стиснули кинжал за поясом. «Я обязан был рассказать обо всем принцессе, но раненый гонец не дожил до утра, и я скрыл от нее правду…»
Как желал бы Химйар биться рядом со своим хозяином в той последней битве, но за семь восходов солнца до своего конца Лукман ал-Хаким подозвал к себе командира личной охраны султана и его дочери.
— Химйар, — проговорил повелитель ансаров, тебе по праву дано имя орла. Твой глаз зорок, клинок бьет без промаха, а тело не знает усталости. Ты силен, ловок, опытен и, а главное, ты предан мне. Я люблю тебя, как родного сына.
— Тебе принадлежит моя жизнь, повелитель, приказывай. Я отдам за тебя всю свою кровь до капли.
— Нет, Химйар. Твоя жизнь для меня важнее твоей смерти. Я доверяю тебе охранять самое бесценное сокровище — мою возлюбленную дочь Ан-Надир Умм Кулсум. Оставаться здесь ей опасно. Сердце мое ноет от дурных предчувствий. Тайно, с небольшим отрядом, я хочу отправить ее к своему брату. И если Аллах будет милостив, вы вернетесь ко мне, когда все успокоится. Ты должен хранить ее любой ценой и привезти к дяде живой и невредимой. Если со мной что-нибудь случится, заботься о ней, как о своей душе. Поклянись!
Химйар опустился на колено и прижал правую руку к сердцу.
— Шама’ну  в’асину — слушаю и повинуюсь…

Капля пота скатилась с виска на шею. Где-то высоко в небе пронзил пространство крик беркута. Две хищные птицы парили в горячем воздухе, высматривая добычу. Вокруг, на сколько хватало глаз, простирались пески, шурша, расползались под ногами. Пустыня дышала жаром. Неутомимые стражи несли на своих плечах паланкин.
Внезапно из-за легкой занавеси у самого плеча командира показался мысок маленькой ножки, обутой в парчовую туфлю. Как странно выглядел он здесь, среди скорпионов, притаившихся в чахлых колючках, и ящериц, восседающих недвижно на редких камнях. Химйар наклонил голову и незаметно для остальных коснулся губами узкого загнутого мыса. Мгновенно ножка исчезла в складках узорчатого шелка, как золотая рыбка испуганно ныряет в прохладную глубину голубых вод бассейна, когда цапля погружает в него свой клюв. А вслед за тем раздался тихий смех, словно две хрустальные чаши соприкоснулись.
Симутившись, Химйар прикрыл лицо концом шелкового шарфа, свисавшего с чалмы для защиты от песчаного ветра, так что лишь блестящие глаза, густые черные брови да высокий бронзовый лоб оставались видны.
— Душа моя, — шевельнул он пересохшими губами.

Ан-Надир проснулась в своем паланкине, как просыпаются дети, — блаженно и счастливо. Четырнадцать прекрасных лет провела она во дворце отца, не зная от своего царственного родителя отказа ни в чем. Если, нашалив, вызывала она облако гнева на прекрасном челе Лукмана ал-Хакима, она знала, что делать. Стоило лишь ей поднять на него свои продолговатые и большие, как крупный ансарский миндаль, глаза, ласково и озорно улыбнуться, тут же улыбка в ответ рассеивала гнев на лице грозного повелителя. Он уже обнимал ее, целовал нежные щеки-розы и вьющиеся черные волосы, шепча: «Ты точная копия твоей матери, возлюбленной Идрис». Ан-Надир заливалась счастливым смехом и, вырвавшись из отцовских объятий, убегала в сад, оставляя Лукмана ал-Хакима со слезами любви на глазах…
Теперь она скучала без него. Уже шесть раз вставало солнце, с тех пор как они расстались. Прощаясь, он был с ней особенно ласков, долго не отпускал со своих коленей, глядел в ее лицо, словно не мог наглядеться. Напоследок он крепко прижал ее к своему сердцу и, позвав Химйара ал-Валйада, сказал ей:
— Он лучший и самый надежный из моих преданных слуг, непобедимый воин. Я приказал ему охранять и беречь тебя, как сам берег и хранил, если бы мог ехать к дяде с тобой. Слушай его, как меня.
Ан-Надир едва удостоила воина взглядом:
— Я желаю, чтобы ты ехал со мной, почему мы расстаемся?
— Неотложные государственные дела не позволяют мне сделать это, хотя всем сердцем я не хочу разлучаться с тобой, любимая Ан-Надир, — султан поцеловал ее гладкий лоб. — А теперь иди. Да хранит тебя Аллах!
Ансарская принцесса взошла в паланкин, и небольшой отряд под командованием ал-Валйада тронулся в путь. Вот уже шесть дней шли они по пустыне на север к Великому морю.

Ан-Надир, полулежа на мягких подушках, вспоминала отца, когда четверо новых воинов подошли, чтобы сменить тех, что несли паланкин. Воспользовавшись остановкой, она прикрыла плечи вуалью и вышла наружу.
— Я хочу видеть мою баир Муфаддалйат, — принцесса искоса глянула на Химйара.
— Слушаю и повинуюсь, — ответил тот с поклоном, не смея поднять глаз.
Принцесса, сопровождаемая командиром, прошла в конец отряда, где ехали две ее служанки и где, заботливо укрытая попоной, грациозно шла белая Муфадда. При виде своей госпожи верблюдица опустилась на колени, чтобы та могла сесть ей на спину. Ан-Надир обняла обеими руками красивую гордую голову Муфаддалйат и заглянула в ее добрые глаза.
— Ты тоже скучаешь без моего отца? — прошептала она в самое ухо верблюдицы. Погладив мягкую шерсть на ее шее, она встала ей на переднее колено и ловко взобралась в седло, не обращая внимания на протянутую, чтобы помочь ей, руку Химйара.
Валйад также сел на своего могучего верблюда и поехал рядом с дочерью султана. Любуясь ее тонким профилем, он подумал: «Скучает по отцу, но старается не подавать вида. Как я скажу ей, что его уже нет среди живых?» — и он, в душе казня себя, продолжал молчать.
— Тебе вовсе не следует, подобно простому солдату, нести мой паланкин, — произнесла принцесса, не поворачиваясь к своему провожатому.
— Для меня великая честь нести паланкин ансарской наследницы, не лишай меня такого удовольствия. Кроме того, мое тело требует иногда нагрузки, а последнее время мне приходится только командовать.
— И все же я настаиваю. Наш султан доверил тебе исполнять совсем другие обязанности, — голос принцессы был тверд и тон не терпел возражений.
— Слушаюсь и повинуюсь, — был ответ.
Удивительная способность подчинять была у этой девочки. В этом юном существе пробуждалась такая непреклонная воля и глубокий ум, что он, опытный и неустрашимый воин, зрелый мужчина не мог долго возражать ей. Все говорило о том, что она должна была стать достойной дочерью своего отца. Находясь еще в процессе, преобразующем ее из ребенка в женщину, она уже давала понять, какой вскоре станет. И тот, кто обладал зоркостью и проницательностью, мог заметить это. Химйар в достаточной степени обладал и тем и другим.
— Показались развалины Та’йфэ, — закричали лучники.
— Отправляйтесь вперед и разведайте, все ли спокойно, — подъехав к ним, приказал Химйар.

Вскоре путники были уже в древнем городе. Раскинув на ночь шатры на поляне среди гранатовой рощи и разведя костры, все они омылись в небольшом озере у подножия двух холмов, что питалось от подземных источников, и прочитали вечерние молитвы. Солнце, медленно передвигавшееся по небу весь день, вечером быстро скатилось за горизонт, уступая место луне и звездам.
Ан-Надир с помощью служанок совершила омовение в закрытой купальне и, выпив немного верблюжьего молока в своем шатре, вышла, чтобы подышать прохладным ночным воздухом и полюбоваться на развалины старого города. С легким покрывалом на плечах она присела у ближайшего костра, где всю ночь будут сменяться, охраняя ее сон, часовые. Она хотела больше узнать о Та’йфэ и, будучи уверена, что Химйар находится где-то неподалеку, решила расспросить его.
Закончив вечернее чтение сур Кур’ана, командир отряда направился к своей госпоже, ибо, выполняя приказ Лукмана ал-Хакима, не прекращал оберегать ее покой. Она сидела в одиночестве, обняв колени руками, и задумчиво разглядывала расстилавшуюся на противоположном холме панораму древнего города. Служанки, не смея подойти без приказа, сидели поодаль, еще чуть дальше стояли двое часовых.
Поняв, что она его еще не заметила, Химйар остановился в тени раскидистого гранатового дерева и, опершись на ствол плечом, какое-то время смотрел на Ан-Надир. Несомненно, она была еще, скорее, ребенком, чем женщиной. Шелковистая ткань накидки соскользнула с ее плеча, а она, увлеченная своими мыслями, забыла ее поправить. Две тяжелые черные косы лежали на спине — на ночь она заплетала пушистые, не знавшие материнской ласки волосы. Вот по детской привычке она взяла одну косу и принялась в задумчивости теребить ее, расплетая и заплетая конец. Жалость остро кольнула сердце Валйада. Он подавил вздох и, шагнув в освещенный пламенем круг, сел рядом с принцессой.
— Я ждала тебя, Химйар, — она не удивилась тому, что он, в отличие от других, посмел приблизиться к ней. Сейчас ей нужна была чья-то поддержка и близость. — Расскажи мне о древнем Та’йфэ. Кто здесь жил и когда, и почему жители покинули это красивое плодородное место?
— Наши деды говорят, что когда-то, — начал он, — вместо этой пустыни вокруг была чудесная долина, полная раскидистых деревьев и сочной травы. Дожди часто посещали это место. И жили здесь удивительные люди.
— Что же в них было удивительного?
— Все они были счастливы. Они никогда не враждовали друг с другом, хотя среди них было много отважных и могучих воинов. Они возделывали землю и пасли скот. И всего у них было вдоволь: зерна, овощей и фруктов, молока, золотых сосудов, драгоценных камней… Ими правил добрый и благородный царь.
— Как мой отец?
— Да. И поскольку он был набожным и справедливым, земля давала обильный урожай, небо — достаточно дождя, и никто из его подданных не знал горя, болезней и бед. Царь заботился обо всех, как о членах собственной семьи. Город был прекрасен, в нем не было нищих и обездоленных.
— Но где они сейчас, почему ничего нет, кроме этих развалин и небольшого оазиса, а кругом простирается знойная пустыня? Их заколдовал злой колдун или выжили джины, или они заболели чумой?
— Нет, Умм Кулсум. Время своим неумолимым ходом разрушило все.
— Время?
— Да, время — проявление могущественной воли — иссушает моря, стирает в песок горы. Разрушает одно и создает другое. Прежде, очень, очень давно, мир был справедлив, а сейчас он зол, коварен и жесток.
— Нет, ты не прав! — воскликнула Ан-Надир, вскочив. — Я верю, что и теперь есть на свете справедливость! — и скрылась в своем шатре.
Постелив соломенный мат недалеко от входа в шатер принцессы, Химйар лег, укрывшись тонким одеялом из верблюжьей шерсти. Сон не шел, он долго смотрел на звезды, выделив среди них одну, Северную звезду, вокруг которой, как говорили старцы, вращаются все остальные. Не так давно мир Химйара вращался вокруг его возлюбленного господина, султана ал-Хакима. Теперь весь смысл существования Валйада был заключен в сладостных звуках имени его царственной дочери, Ан-Надир Умм Кулсум.
«Есть два мира, — засыпая, вспомнил он слова одной древней книги, — Справедливости и Милости. В мире Справедливости свершается суд над всеми живыми существами по их делам. Здесь они получают награду или наказание. Но по ту сторону добра и зла, в мире Милости, царствует Любовь…»


ЧЕТЫРЕХРУКИЙ ТАНЦОР

«…Утро нового дня подобно началу новой жизни. Прошлого уже нет, будущего может не быть, а есть лишь несколько мгновений, которые нужно посветить главному…»

Время перед восходом Химйар всегда проводил в молитве.
После купания Ан-Надир вплела в свои еще влажные кудри свежие цветы, которых много росло здесь, питаемых водами подземных источников. Голубой муслиновый наряд очень шел к ее иссиня-черным волосам. Тонкие пальцы были унизаны кольцами, на запястьях и щиколотках позвякивали браслеты. Дочь Востока, она любила изысканные украшения и дорогие ткани. Воплощенное изящество, она с детства была окружена утонченной роскошью. Принцесса душой чувствовала красоту и откликалась на нее всем сердцем.
Вечерний разговор с Валйадом сильно взволновал ее. Всю ночь ей снился Та’йфэ, но не нынешний, в развалинах, а древний, полный дворцов, храмов, жизни и счастья. Очарованная сказочным видением, она решила утром же исследовать развалины и, если удастся, разыскать дворец царя, где, может быть, сохранились предметы обстановки, окружавшие его, может быть, шкатулка или медальон с портретом его дочери. Подобный медальон с ее портретом всегда хранил на своей груди ее отец, Лукман ал-Хаким.
Ан-Надир еле заставила себя проглотить несколько медовых лепешек, запив их родниковой водой. Быстро покончив с этим, она отправила служанок и вышла из шатра на поляну, где раскинулся их лагерь.
Позавтракав пресными хлебами, воины подготавливали снаряжение для следующего пятидневного перехода по пустыне. Одни начищали оружие, другие пополняли запасы свежей воды, фруктов и овощей, в изобилии росших здесь, словно в миниатюрном раю. Верблюды, сытые и довольные лежали на краю поляны. Химйар решил провести здесь еще день, чтобы дать отдых людям и животным. Ан-Надир, любуясь всеобщим благоденствием, отправилась проведать свою Муфаддалйат.
Белая верблюдица была неспокойна. Хотя вместе со всеми животными она отдыхала на мягкой траве, ее красивая гордая голова то и дело обращалась на юг, откуда лежал их путь, ноздри широко раздувались, а чуткие уши, словно искали какого-то звука в пространстве. Около своей любимицы Ан-Надир увидела озабоченного Химйара.
— Что с моей Муфаддой? — спросила, подойдя, принцесса. — Она заболела?
— Нет, госпожа, мне кажется, она чувствует какую-то опасность.
— Тебе постоянно чудятся опасности, — возразила Ан-Надир, лаская верблюдицу. — Ты воспитан как воин и всегда готов к битве. Вот, посмотри, Муфаддалйат успокоилась, как только я подошла. Она просто соскучилась без меня.
И правда, верблюдица опустила голову на траву, глядя на любимую госпожу влажными карими глазами. Химйар с сомнением покачал головой, но ничего не ответил.
— Я иду обследовать развалины Та’йфэ. Вернусь к полудню, — не терпящим возражения тоном произнесла принцесса.
— Ты идешь смотреть Та’йфэ со мной, — твердо проговорил Химйар.
— Я иду одна, — Ан-Надир повысила голос.
— Ты пойдешь со мной, там могут быть змеи и скорпионы, — тоже повысил голос Валйад.
— Я не боюсь змей!
— Ты должна слушать меня, вспомни приказ султана!
— Не забывай, что ты всего лишь раб, недостойный пыли под моими подошвами! — Ан-Надир топнула ногой в гневе.
Боль, уязвившая сердце Валйада, отразилась в его черных глазах, но он прикрыл их веками:
— Шама’ну в’асину.
— Не обижайся, — Ан-Надир взяла его руку в свои ладони, разжала его стиснутые пальцы. — Так будет лучше, как я решила, поверь, — и, повернувшись, направилась по узкой тропинке, ведущей к древнему городу.
— Да, может быть, так будет лучше, — прошептал Химйар, провожая Ан-Надир взглядом …
Принцесса осторожно пробиралась по тропинке мимо колючих кустов акации. Чтобы добраться до города, ей нужно было спуститься с холма, на котором расположился их отряд, и пройти мимо озера к стоящему рядом холму. Он был густо покрыт кустарником и гранатовыми деревьями; там и начинался Та’йфэ. По предположению Ан-Надир, царский дворец должен был находиться на вершине.
Когда она осматривала панораму города, сидя у шатра, ей казалось, что до него совсем близко. Но, перелезая через большие валуны, которые местами преграждали дорогу, и обходя заросли, она очень устала, когда добралась наконец почти до самой вершины, где возвышались каменные стены старого дворца. По пути ей встречались и другие развалины, увитые лианами и заросшие банановыми деревьями, однако ее целью был царский дворец, поэтому она, не останавливаясь, прошла мимо них, вспугивая целые стаи обезьян, маленьких разноцветных птичек и павлинов, которые с пронзительными криками разлетались в стороны.
Подступы к дворцу были выложены широкими кое-где надтреснутыми каменными плитами. Здесь и там между стыков пробивалась желтая на палящем солнце трава. Но столетия песчаных бурь не стерли изумительную вязь узоров с их ровных и гладких поверхностей. Эти узоры, выбитые в незапамятные времена твердой рукой искусного мастера, были немыми свидетелями прошедшего счастья, славы и процветания. Сколько маленьких женских ножек легкой поступью пронеслось по ним? Сколько босых ступней рабов и крепких сандалий воинов оставило в этой серебристой пыли времени свои следы?..
Каменные плиты, поднимаясь, переходили в длинную крутую лестницу с высокими ступенями. Лестница заканчивалась на самой вершине холма каменной аркой — входом в лабиринт дворцовых построек.
Обессилев от долгого и трудного подъема, Ан-Надир села на первую ступень. Солнце уже пекло, и принцесса чувствовала жажду. Оглянувшись, она увидела рядом за каменными перилами дерево, ветви которого гнулись под тяжестью спелых гранатов. Она сорвала несколько плодов, надрезала один своим кинжалом и разломила, обнажив ровные ряды сочных рубиновых зерен.
Внезапно в мертвом безмолвии полуденного зноя рядом с ней раздался еле слышный шорох -почти у самых коленей подняла голову и раскрыла свой капюшон кобра. Ан-Надир замерла, объятая ужасом. С ее задрожавших ладоней упали на каменную плиту несколько гранатовых зерен. Кобра приблизила голову к пальцам принцессы, слегка тронув их холодным языком, аккуратно взяла в пасть плод и через мгновенье уползла куда-то в расщелину.
Ан-Надир оставила гранаты на ступенях. Она не могла сейчас проглотить и зернышка. В страхе она хотела броситься обратно в лагерь, но желанная цель была так близка. Девушка вскочила и на одном дыхании взбежала вверх по лестнице. Пройдя через арку, она остановилась. Перед ней анфиладой колонн открывался внутренний дворик, устланный белыми и черными плитками с пересохшим фонтаном в центре. Массивные деревянные двери, окованные резной решеткой вели из дворика внутрь дворца. Они были полуоткрыты. Ан-Надир вошла в первый зал.
Весь из белого мрамора, он был очень велик, но огромные заостренные кверху окна, забранные витиеватыми мраморными решетками, пропускали достаточно света. Мраморные кружева венчали также несколько уходящих вверх ярусов. Принцесса поняла, что это был тронный зал для торжественных приемов, так как на противоположной его стороне на небольшом возвышении под истлевшим балдахином стоял мраморный трон. В причудливой резьбе спинки еще кое-где виднелись золотые пластины и драгоценные камни, которые, видимо, не удалось вынуть грабителям. Когда-то здесь, несомненно, хранились несметные сокровища, но, увы, дворец за много веков неоднократно поддавался разграблению.
Миновав зал собраний, Ан-Надир прошла сквозь череду официальных комнат, бывших когда-то роскошными, но теперь разрушенных и покрытых пылью, дальше на жилую половину. Здесь она увидела царскую спальню, детские и женские комнаты с обломками игрушек и кусочками зеркал на полу. Среди хлама полуистлевших тканей на низких резных оттоманках она заметила золотой гребень с поломанными зубьями и серебряную бабочку без крыла.
Ей стало грустно. Она вспомнила отца, и такая тоска охватила ее, что слезы сами полились из глаз. Она села на низкий латунный табурет в самом дальнем углу просторной пустой комнаты и заплакала. Ее плач эхом разнесся повсюду, нарушив тишину и покой древних развалин. Это испугало ее и высушило слезы. Она невольно оглянулась вокруг и заметила на полу у стены в луче солнца, падавшем из окна, два красных гранатовых зернышка, блестевших, словно две капельки крови. Это напомнило ей, что где-то рядом живет кобра, похитившая у нее гранат. Ан-Надир немедленно встала, чтобы поскорей уйти. Поднимаясь с низкого сиденья, она оперлась рукой о каменную стену, нечаянно стронув с места какой-то выступ. Неожиданно стена раздвинулась, образовав проход, в котором виднелась крутая спиральная лестница, ведущая вверх в башню. Ан-Надир поняла, что сейчас увидит то, зачем пришла сюда. Она медленно поднялась по ступеням.
В круглую комнату без окон свет проникал с куполообразного потолка. Сквозь его мраморную вязь было видно голубое небо и кроны высоких деревьев. Посреди на возвышении в виде золотого цветка стояла высотою в человеческий рост статуя четырехрукого танцующего юноши из черного мрамора. Грациозно изогнутые в танце члены прекрасного тела передавали незаконченное движение. Он стоял на мысе согнутой в колене правой ноги, левую занеся вперед. Две округлые руки были расставлены в стороны, он держал в них трезубец и маленький барабанчик, две — чуть опущены вниз: правая ладонь была развернута в благословляющем жесте, каменным перстом левой руки он указывал на пол перед собой.
Ан-Надир увидела в этом месте лежащие на старинном золотом подносе свежие цветы и те самые гранаты, которые она сорвала и разломила. Только теперь принцесса обратила внимание, что предплечья рук танцующего юноши, наподобие браслетов, обвивали каменные кобры с поднятыми капюшонами, а еще одна расположилась на его шее, как ожерелье.
«Ах, вот какие служанки услаждают здесь тебя!» — подумала Ан-Надир, разглядывая  его лицо.
Она с восхищением любовалась красотой его больших удлиненных глаз, дугообразных игривых бровей, совершенной формой носа и слегка улыбающихся губ. Его горделиво поднятую голову венчал шлем, а в центре высокого лба, обрамленного кудрями, сиял большой синий камень.
Четырехрукий танцующий юноша необычайно привлек Ан-Надир. Его величественная осанка, широкая грудь, длинные руки и крепкие бедра говорили о силе и ловкости. Тонкая талия, изящный изгиб тела в танце и привлекательные черты могли очаровать любую, кто хоть раз взглянет на него. Несомненно, он владел секретом пленять женские сердца.
Незаметно для себя Ан-Надир повторила позу, в которой стоял, словно застыв во время неистового танца, прекрасный незнакомец. Затем шаг, взмах рук — и принцесса закружилась, напевая в такт движениям. Время шло, а она, смеясь, танцевала вокруг мраморной статуи. Она забыла обо всем на свете: где она находится, что ей давно пора возвращаться и ее ждут в лагере. Она забыла даже об отце…
Вдруг громкие крики беркутов, пролетавших над куполом башни, вернули ее в реальность. Она остановилась прямо перед танцующим юношей. Нужно было возвращаться. Взволнованно глядя в его темное лицо, девушка медленно приблизилась к нему.
— Я не забуду тебя, о, чарующий танцор, — проговорила она.
Ан-Надир наступила легкой ножкой на золотой лепесток цветка, поднялась на цыпочки, обвила мраморную шею руками и прижалась губами к полураскрытым мраморным губам. Поцелуй показался ей сладок, голова ее закружилась.
— Ты ничего не подаришь мне на прощанье? — улыбаясь, спросила она своего необычного друга.
И в этот момент драгоценный синий камень упал со лба мраморной статуи. Она еле успела подхватить его в свои ладони.
— Вот и подарок, — Ан-Надир засмеялась своим тихим хрустальным смехом, пряча камень за корсаж. — О, благодарю тебя! — она поклонилась четырехрукому танцору.
Принцесса спустилась на пол с возвышения и нехотя пошла к выходу. Обернувшись у лестницы, она бросила прощальный взгляд на каменную фигуру, стараясь навсегда запечатлеть этот прекрасный образ в своей памяти, и быстро сбежала вниз, словно боялась, что еще мгновенье, и у нее не хватит сил оставить его. Тяжелая стена сомкнулась за ее спиной.


БИТВА

«…Столкновение интересов порождает противоборство, защита сменяется нападением, нападение — защитой. Где-то в этой череде поджидает смерть…»

Ан-Надир, не медля больше, покинула дворец, быстро спустилась по ступеням, дальше по гранитным плитам к подножию холма, мимо озера знакомой тропинкой в лагерь. Тени стали длинными, значит, было далеко за полдень. Ан-Надир удивляло, что Химйар не встречает ее у озера. «Я обидела его утром, — догадалась она, — назвав рабом моего преданного провожатого».
Чувствуя укоры совести, она торопилась изо всех сил. Задыхаясь, она добежала почти до вершины холма. Сейчас за кустами акации будет уже виден лагерь. Девушка с усилием сделала несколько последних шагов вверх по крутому склону и остановилась, забыв вдохнуть воздух. Жуткая картина предстала ее глазам.
Лагерь был разрушен, кругом вперемешку в лужах крови лежали мертвые мухаджиры и ансары. Здесь была битва. Видимо, большой отряд мухаджиров пришел по их следам с юга, чтобы расправиться с ансарской наследницей, юной Ан-Надир Умм Кулсум. Неужели все ее слуги убиты?!
Немного оправившись от потрясения, принцесса принялась обследовать всех ансарских воинов, надеясь, что среди них еще остались живые. Но тщетно, мухаджиры всегда добивали раненых. Она увидела обеих своих служанок, заколотых кинжалами на пороге ее шатра. Но нигде не могла она найти Химйара. Мысль, что он мог быть предателем, показалась ей такой нелепой, что она тут же отмела ее прочь. Девушка прислушалась, не звучат ли где тихие стоны? Нет, лишь крики слетавшихся на кровавый пир беркутов рассеивали мертвую тишину.
Оставалась не осмотренной только куча трупов слева от тропинки, ведущей в сторону развалин. Неужели здесь пал славный воин Химйар ал-Валйад, не пропустивший в сторону Та’йфэ, где находилась принцесса, ни одного убийцы?
Дрожа от омерзения, Ан-Надир расталкивала мертвых мухаджиров. Обессиленная, она опустилась на колени, когда увидела, наконец, Химйара, лежащего с запрокинутой головой под кустом акации. Пальцы его еще сжимали рукоять кинжала, сломавшегося от неистовой работы. Его белая сатиновая рубаха размокла от своей и чужой крови.
Не сдерживая душивших ее слез, принцесса упала к нему на грудь. Но что это? Она вскочила, она засмеялась? Уж не лишилась ли Ан-Надир рассудка от горя? Нет! Она услышала в груди благородного воина слабые удары сердца! Она уловила на его губах легкое колебание воздуха!
Ан-Надир надорвала на Химйаре рубаху и осторожно холодной ключевой водой промыла раны, которые, к счастью, оказались не очень опасными. Она смазала их лечебным бальзамом, который всегда брала с собой в дорогу, перевязала и села подле Валйада, промокая влажной тканью его лоб и ожидая, когда он очнется.
Внимательнее вглядевшись в его побледневшее лицо, она не могла не отметить, что он молод и красив. Она провела пальцами по его черным вьющимся волосам, оттерла платком запекшуюся кровь со лба и шеи и вдруг заметила на тонкой золотой цепочке знакомый медальон. Это был тот самый медальон с ее портретом, который всегда держал на своей груди ее отец. Как он мог оказаться у Химйара?!
В это время веки Валйада дрогнули, и он издал слабый стон. Ан-Надир поднесла латунную чашу к его губам и влила ему в рот несколько капель влаги, решив оставить расспросы до лучших времен. Он открыл глаза.
— Слава Аллаху, она жива! — были его первые слова. Он хотел сказать еще что-то, но она замкнула его губы ладонью.
— Молчи, Химйар, ты очень слаб. Солнце быстро заходит, и скоро наступит ночь. Нам надо как-то защититься от шакалов, которых привлечет сюда запах мертвечины. Ты мог бы добраться до моего шатра?
Он молча кивнул и сделал попытку приподняться, при этом кровь снова хлынула из его ран. Ансар упал бы на землю, на мгновенье потеряв сознание, но Ан-Надир поддержала его, обхватив за плечи. Огромных усилий им стоило наконец перебраться в шатер. И вовремя. Солнце село, наступила темнота. Вдалеке уже слышался вой шакалов.
Принцесса зажгла масляную лампу, положила под голову Химйара подушки и накрыла его одеялом. Ан-Надир не надеялась, что тонкая ткань шатра послужит достаточной преградой, вздумай хищники добраться до них. Но вокруг было достаточно пищи и, возможно, они не станут рисковать, нападая на живых людей. На всякий случай она положила рядом с собой кинжал, подаренный ей отцом.
— Ты собираешься защищать наши жизни? — со слабой улыбкой заметил Химйар, чувствуя себя неловко на ложе ансарской наследницы.
— Ты уже выполнил свой долг, не мешай мне выполнять свой…
Так, положившись на волю Аллаха, провели они ночь посреди поляны, усеянной трупами, рыскавшими шакалами и беркутами, став невольными свидетелями их жуткого пиршества.


СИНИЙ КАМЕНЬ

«…Мать стережет сон дитя, возлюбленный оберегает жизнь любимой. Но разве человек в силах предотвратить смерть, когда придет ее время?..»

Ан-Надир заснула только, когда на небе появились первые лучи солнца, и опасность нападения хищников больше не угрожала. Химйар в течение ночи впадал время от времени в забытье будучи очень ослаблен потерей крови и в крепкий оздоравливающий сон погрузился тоже только под утро. Они проспали почти до полудня.
Первым проснулся Валйад. Он чувствовал себя лучше. Могучий организм начал восстанавливать силы. Благодаря бальзаму принцессы раны быстро затягивались. Он был уверен, что к вечеру, хотя и с трудом, сможет держаться в седле. Необходимо было покинуть это гиблое место до нового наступления темноты. Он вздохнул полной грудью, убеждаясь, что в теле нет серьезных повреждений. Ан-Надир разбудил его вздох. Она подняла голову, которая покоилась на здоровом плече командира, дотронулась до его лба, проверяя, нет ли жара.
— Тебе уже лучше, — убежденно заявила она.
— Ты замечательная сиделка. Твой бальзам просто творит чудеса!
— Это фамильное средство ансарской династии, секрет приготовления передается только ее членам. Мне рассказала его моя бабушка Зу-л-кифла.
— Я хорошо помню ее. Она была немного колдунья?
— Немного. Она очень любила меня и учила тому, что умела сама.
— А что она еще умела? — спросил Валйад, наблюдая, как нежные ловкие пальцы Ан-Надир меняли ему повязки, промывали и смазывали раны, и чувствовал неведомое доселе блаженство.
— Успокаивать голод и жажду на два-три дня и любую боль внешнюю и внутреннюю, предсказывать будущее, использовать лекарственные травы, порошки, яды, драгоценные камни…
Тут Ан-Надир вспомнила о сапфире, который подарил ей таинственный четырехрукий танцор. Отвернувшись от Валйада, она достала из-за корсажа драгоценный камень и положила на ладонь, любуясь исходившим от него сиянием.
— Раньше я не видел у тебя такого, — Валйад приподнялся на локте и заглянул через плечо девушки. — Очень красивый!
— А раньше у меня его и не было. Мне подарили его вчера.
— Вчера?! Кто и где?
— В развалинах царского дворца есть потайная комната в башне; там, посредине, в круге света, льющегося из ажурного купола, стоит мраморная фигура четырехрукого танцующего божества, которому прислуживают кобры. Этот большой синий камень украшал его лоб.
— Ты видела древнее грозное божество, о котором ходит столько легенд и которого до сих пор никому не удавалось увидеть?!
— Я угостила его спелыми гранатами и танцевала для него. А потом подошла попрощаться с ним. И… он подарил мне на память драгоценный сапфир. А какие легенды ходят про него?
— Это древний грозный бог, которому поклонялись жители Та’йфэ в незапамятные времена. Говорят, он может сжечь вселенную своим взглядом и его неистовый танец разрушает весь мир. Этот сапфир, возможно, обладает огромной силой. Несомненно, тебе удалось обрести милость Махадэва!
— Махадэв? Его так зовут? — с живостью обернулась Ан-Надир к Химйару. — Признаюсь, он мне очень понравился, — добавила она.
— Ты, видимо, ему тоже, — улыбнулся тот.
Щеки Ан-Надир порозовели. Она спрятала сапфир в шкатулку с драгоценностями и молча закончила перевязку.
— Вот, надень это, — она достала шелковую рубаху, — я вышивала ее для отца, — прибавила она со вздохом.
— Я не могу носить то, что принадлежит моему повелителю, — нахмурился Валйад.
— Но ты же носишь медальон, который я подарила ему! — воскликнула принцесса.
Настала очередь Химйара смутиться.
— Я должен был сказать тебе раньше, но не мог. Это малодушие, я знаю, но я не мог… Ан-Надир, твой царственный отец Лукман ал-Хаким погиб в сражении у пещер Хира. — Девушка вскрикнула и закрыла лицо ладонями. — Это произошло спустя день, как он простился с тобой и проводил в дорогу, — продолжал воин. — Позапрошлой ночью наш отряд нагнал раненый посланник с этим известием. Он и привез медальон, который твой отец, умирая, повелел вернуть тебе. Гонец не дожил до утра, и я скрыл все, не в силах причинить тебе такую боль. Я виноват, ты вольна наказать меня, принцесса.
Ан-Надир отняла руки от лица и подняла голову. Глаза ее были сухими, но лихорадочно блестели.
— Тебе не в чем винить себя, — проговорила она с усилием. — Пусть этот медальон останется с тобой как память о моем отце … — голос ее дрогнул. — Ты заслужил эту награду.
С этими словами она вышла из шатра.
Пока воин переодевался, принцесса освежилась в озере и тоже надела новые одежды. Уже более суток они ничего не ели. И раненый, и Ан-Надир нуждались в подкреплении сил. Химйар, опираясь на саблю, помог принцессе оседлать оставшихся верблюдов: белую Муфаддалйат, своего могучего верблюда и еще трех с поклажей. Сборы были недолгие, от трупов начал распространяться смрад, поэтому, хотя запасы пищи и воды оказались нетронутыми врагами, принцесса и воин лишь наскоро перекусили фруктами, пресными хлебами и ключевой водой перед отъездом. Даже эта скромная еда достаточно подкрепила Химйара, и он почти без помощи Ан-Надир смог взобраться в седло и вывести их маленький караван за пределы этой ужасной поляны.
— Прощай, мой прекрасный танцор, прощай, Махадэв… — Ан-Надир бросила последний взгляд на развалины царского дворца.
Путники заночевали в пустыне, окруженные лежащими у костра верблюдами. Химйар без сил упал на постель, которую устроила для него Ан-Надир. Пока воин отдыхал, измученный ездой под знойным солнцем, она вновь сменила ему повязки, промыла раны и смазала их бальзамом. Замесив тесто, принцесса испекла на костре свежие лепешки и дала их Химйару с верблюжьим молоком и инжиром, а потом поела сама. Все это время Валйад с восхищением наблюдал за ней.
— Нет предела моему удивлению! — наконец не выдержал он. — Ты лично прислуживаешь мне, твоему рабу! Своими не привыкшими к работе руками ты, дочь султана, лечишь меня, устраиваешь мне ложе, готовишь мне пищу?!
— Я дочь воина и царя! Как дочь воина я не боюсь вида кровавых ран, умею терпеливо переносить все превратности жизни, готовить пищу и лечить раненых. Как дочь праведного царя я должна заботиться о его подданных, словно о членах своей семьи. Разве не так поступали в древности жители Та'йфэ?
— Да прославиться имя твое в веках! Ты величайшая из всех женщин и цариц!
Ан-Надир улыбнулась в ответ, но то был лишь отблеск ее прежней улыбки. События последних дней наложили на все свою печать. Ее народ был рассеян по стране и страдал от бесчинств мухаджиров. Ее возлюбленного отца не было больше с ней. Детская беспечность и капризность покинули ее навсегда. Она вполне осознала ответственность, которая возлагалась на нее властью.
Химйар с недоумением вспоминал, что всего лишь два дня тому назад, наблюдая за ней в тени гранатового дерева, он пришел к выводу, что она скорее ребенок, чем женщина. Сейчас ничего детского не находил он в ней. В свои пятнадцать лет она была чарующей, мудрой, великодушной, благородной царицой. Все движения ее стали плавными и мягкими, но внутри, словно стальной клинок, сияла несгибаемая воля, решительный и глубокий ум, не признающая преград целеустремленность.
— Сколько тебе лет, Химйар? — прервала его раздумья Ан-Надир, которая тоже устроилась на своем ложе, завернувшись в белое с розовым узором тонкое шерстяное покрывало.
Валйад посмотрел на нее: подперев голову рукой, она с любопытством изучала его лицо. Черные волнистые пряди роскошных волос, как змеи, спускались по ее коже, которую пламя костра подсвечивало теплым золотистым светом.
— Тридцать четыре раза над моей головой зацветал миндаль, — ответил он.
— А как давно ты служишь моему отцу?
— С того самого года, когда его любимая жена и царица Идрис эль-Варуни подарила ему дочь. В тот день был великий праздник. Весь ансарский народ ликовал. Много золота и зерна раздал тогда народу твой великий отец. В то время я был телохранителем султана.
— Значит, ты видел мою мать. Я ее совсем не помню. Отец и бабушка говорили, что я на нее очень похожа.
— Ты лучше…
— Скажи, а ты помнишь своих отца и мать и есть ли у тебя братья и сестры?
— Я был старшим сыном моих благочестивых родителей. Мой отец был имамом в Самраме. Он, моя мать и два моих младших брата-близнеца погибли во время того страшного землетрясения, когда почти весь Самрам ушел под землю. Мне тогда было двенадцать лет. Аллах сохранил мне жизнь и привел в ар-Раши, где семь лет я обучался воинскому искусству. Когда настало время определиться в жизни, я припал к стопам великодушного султана Лукмана ал-Хакима, и он взял меня в телохранители своего семейства. С тех пор я его верный раб и не знал иного господина, кроме него и Аллаха.
— А я? — слегка улыбнулась Ан-Надир.
— Лукман ал-Хаким велел мне заботиться о тебе, как о своей душе, — Химйар опустил глаза и, немного помолчав, добавил: Твой отец приказал мне оберегать твою жизнь, но тому, что я сам жив, я обязан тебе.
— Не говори так, Химйар, высшая воля распоряжается жизнью и смертью. А я, должна же я была как-то отплатить тебе за твою верность, заботу и преданность. Когда мы доберемся до моего дяди в асхаб-Айла, к Великому морю, я награжу тебя царскими дарами, столь велики твои заслуги перед нашей семьей. А теперь, давай отдыхать, я смертельно устала. Завтра с восходом солнца нам снова в путь, — принцесса устроилась удобнее на шелковых подушках и через минуту уже спала глубоким сном.
— Когда мы доберемся до твоего дяди, я потеряю тебя навсегда, — подумал Химйар, глядя на усталое лицо спящей ансарской наследницы.


ВКУС СЧАСТЬЯ

«…Множество глаз незримо наблюдают за нами, в то время как мы только смотрим под ноги…»

Уже пятый день подходил к концу с тех пор, как двое оставшихся в живых путников покинули развалины древнего города. Раны Химйара почти совсем зажили, и он мог, как и прежде, проводить в седле более четырнадцати часов без отдыха. Принцесса тоже легко переносила тяготы дороги. Неприхотливая в еде, она удовлетворялась хлебом и молоком, в последнем, благодаря ее любимой баир Муфаддалйат, у них не было недостатка. Миндаль, курага и инжир, плов с изюмом и специями на топленом масле, который изумительно вкусно готовил Химйар, свежие фрукты и овощи, взятые в Та’йфэ, существенно разнообразили их стол. Правда, приходилось экономить воду. Но они уже приближались к старому колодцу, где всегда пополняли запас воды караваны, идущие к Великому морю. Оттуда до асхаб-Айла уже рукой подать.
Как приятно было путникам освежиться прохладной колодезной водой после долгого перехода под палящим солнцем! Пока Химйар разводил костер и готовил ужин, Ан-Надир позаботилась об удобном ночлеге для животных. Как всегда вечером, она поговорила немного со своей любимой Муфаддой и направилась в хижину, построенную здесь караванщиками, чтобы постелить постели.
Хижина состояла из двух маленьких комнат, в одной из которых был очаг. Аппетитные запахи специй разносились по всей округе. Ан-Надир вошла и села, обхватив колени руками, на низкую деревянную лавку недалеко от огня, чтобы наблюдать, как Химйар колдует над очагом.
Пламя рельефно высвечивало его лицо и обнаженный торс, блестело на цепочке с медальоном и еще влажных от колодезной воды завитках волос. Снаружи сгущалась темнота и, как всегда ночью, похолодало. Ей было ужасно уютно сидеть здесь в этой хижине, где мирно потрескивало пламя очага и где уже находило приют так много усталых путников. Ей было спокойно и радостно рядом с этим немногословным, искренним, сильным и смелым человеком. И хотя она знала, что они должны будут расстаться, когда приедут в асхаб-Айла, ей не хотелось сейчас об этом думать.
Химйар, чувствуя на себе задумчивый взгляд прекрасной ансарки, не решался обернуться к ней. Когда же, подавая Ан-Надир блюдо с горой дымящегося риса и жареными закусками, все же посмотрел в ее лицо, то удивился выражению покоя и радости, озарявшему ее черты.
— Ты вспоминала сейчас отца? — спросил он, разламывая спелые гранаты и обильно посыпая рубиновыми бусинами рис.
Она улыбнулась, взяла из его рук несколько гранатовых зерен, но промолчала.
Ели они также молча, иногда встречаясь взглядами.
— Сегодня дивный вечер! Полная луна так ярко светит. Жаль тратить на сон такие чудесные мгновенья жизни, — Ан-Надир поднялась с низкой лавки. — Ты иди, отдыхай, Химйар, я постелила тебе в соседней комнате. А мне хочется посидеть на крыльце и помечтать, глядя на сияющие звезды и луну.
— Помечтать? О чем же? Или о ком? Ты не можешь забыть Махадэва?
— О, да! Когда я закрываю глаза, я снова вижу его чарующий облик: выбивающиеся из-под шлема завитки волос, улыбку на лице, своей красотой подобном этой полной луне, изящные изгибы темного блестящего тела в танце, жесты рук — меня охватывает сладостное волнение. Каждую ночь мне снится, что я танцую вместе с ним.
Химйар печально покачал головой.
— Ты, верно, осуждаешь меня? — продолжала принцесса, заглядывая в глаза своего спутника. — Вместо того чтобы ночи напролет скорбеть об отце, оплакивая его безвременную кончину, скорбеть о несчастьях своего народа, я предаюсь бесплодным мечтаниям?
— Ты создана для высшего счастья, небесной любви. Никакой человек не способен одарить тебя этим неземным блаженством.
— Я вовсе не ищу неземного блаженства и небесной любви. Я просто твердо верю, что все решается по высшей воле. И ты еще увидишь, Химйар, как я, гарцуя на своем скакуне, буду срубать головы ненавистных мухаджиров. Но сначала я хочу увидеть кровь того, кто виновен в смерти моего отца! — воскликнула принцесса. — Я знаю, этот презренный убил его в нечестном бою. Наступит час мщенья, ибо так должно быть по справедливости! Мой народ обретет свободу и утерянное счастье. Я отдам за это свою жизнь. Таков мой долг, возложенный на меня по моему рождению, поэтому на сердце моем легко, и ни тени сомнения не омрачает мне память моего царственного отца.
— Я слышу речь великой дочери великого правителя! О, Ан-Надир, если бы в этой праведной битве я мог быть рядом с тобой! — с силой произнес Химйар в порыве воодушевления. — Клянусь Аллахом, больше всего на свете я желал бы отдать свою кровь за моего повелителя и сложить голову ради его царственной дочери! Умоляю, позволь мне исполнить предначертанное!
— Ты жаждешь стать орудием справедливости? Но разве ты не знаешь, что только кровный родственник имеет право на месть. Ты просишь об огромной милости! — в голосе принцессы прозвучало сомнение.
— Если бы только это было возможно для меня! Я был одинок среди людей, ненужный никому. Твой отец дал мне приют, он был так добр. Семья султана стала моей семьей. Я не найду покоя, пока не покараю убийцу человека, ближе которого у меня не было никого.
— Что ж, твои чувства священны. Да будет так! Ты заслужил эту великую честь своей безграничной преданностью. Отныне моим повелением ты равен мне в правах мести, как если бы сам был принцем. — Ан-Надир открыла ларец и достала свой кинжал — символ царской власти. Она провела острым лезвием по своей ладони, и клинок окропился кровью. Потом поднесла оружие, инкрустированное ансарскими гербами, к груди Валйада — и по его кожи также сбежала тонкая алая струйка. — Мой отец вложил этот кинжал в мою руку и научил им владеть, когда я была еще ребенком. Пусть твоя кровь смешается с кровью царей. Пусть этот клинок покарает убийцу!
Химйар с благоговейным трепетом принял древний символ царской династии, передающийся по наследству из рода в род, изумленный до глубины души тем, что сейчас свершилось.
— Хотя ты в безграничной милости возвысила меня до своего величия, я по-прежнему твой раб, — проговорил он дрогнувшим голосом. — И все же я с восторгом принимаю этот бесценный дар. Клянусь твоим счастьем, ибо теперь для меня нет дороже ничего, я напою этот алчущий клинок! Только тогда я буду считать себя достойным носить это оружие.
Он склонил голову.
— Да будет так! — Ан-Надир обвила руками шею коленопреклоненного воина и прижала горячие губы к его бронзовому лбу. — Да будет так, брат!
Слезы показались на глазах обоих. Не в силах сдержать душившие ее рыдания, Ан-Надир выбежала из хижины навстречу полной луне…
Химйар оставался без движения.
— Брат — как это много для меня и как ничтожно мало, — произнес он наконец с тяжелым вздохом.
Когда Ан-Надир, наплакавшись вволю на шерстяной шее Муфаддалйат — сказывались и искали выхода переживания последних дней — вернулась в хижину, ее спутник уже был в своей комнате. Ни звука не доносилось оттуда, лишь слабое мерцание свечи выдавало его присутствие. Вскоре и оно угасло. Похоже, он заснул. Она тоже легла.
Луна ярко светила в окно и мешала ей спать. Ан-Надир вновь поднялась, достала из ларца шкатулку с подарком Махадэва и, открыв, поставила ее рядом с собой на низкий деревянный стол.
Склонив голову на шелковые подушки, девушка долго любовалась игрой лунного света на синих гранях драгоценного камня. От этого она постепенно впала в какое-то странное состояние, не похожее ни на сон, ни на явь. Она ощутила неясное внутреннее движение, и вдруг… перед ней открылась картина незнакомой местности.
Она шла по высокой траве, пересекая живописную долину. Солнце стояло в зените, и вокруг не было ни души. Словно подчиняясь чьей-то воле, принцесса продвигалась по направлению к горному хребту. Среди его вершин на фоне ярко-синего неба особенно выделялась одна. Выдаваясь вперед, она напоминала издали ледяную четырехгранную пирамиду. До нее было довольно далеко, но не прошло и нескольких мгновений, как Ан-Надир оказалась у самого ее подножья.
Это было царство льда и снега. Высоко в небо уходили крутые гранитные ребра. Вдруг, не прикладывая никаких усилий, Ан-Надир стала легко перемещаться вверх, словно медленно плыла по воздуху, и ей это показалось привычным и неудивительным. Высоко над землей перед ней открылось горное плато, на которое через расщелину низвергался с вершины водопад. Здесь она ясно увидела и сразу узнала его.
Махадэв сидел на шкуре пятнистого оленя, распластанной по широкой гранитной плите. Стопы его перекрещивались, образуя некое подобие цветка. Кисти рук свободно опирались о колени. Бедра также покрывала шкура. Через обнаженную грудь наискось ниспадал тонкий белый шнур. Вместо браслетов, предплечья обвивали живые кобры. С шеи спускалась к стопам благоухающая гирлянда из белых роз. Густые, цвета вороного крыла, волосы были затянуты в тугой узел. Удлиненные глаза были полузакрыты.
Завороженная этим видением, Ан-Надир смотрела не шевелясь. Наконец долгий восхищенный вздох вырвался из ее груди. Он нарушил покой змей, и те, подняв головы, раскрыли капюшоны и громко зашипели. В этот момент глаза Махадэва медленно открылись. Он увидел девушку и слегка улыбнулся. Сердце Ан-Надир затрепетало.
— Не бойся, подойди ближе, дитя, — ласково сказал он ей, и его голос эхом разнесся по ущелью, перекрыв шум водопада. Он жестом указал на одну из шкур рядом с собой. Ан-Надир робко села.
— Ты удивлена, — спросил он, — что оказалась здесь?
— Нет, — ответила она, и ее голос также зазвучал без усилий. — Я очень хотела тебя увидеть.
— Я угадал желание твоего сердца и исполнил его, хотя сюда не может проникнуть никто из мира людей.
— Но где я? И почему никто не может проникнуть сюда?
— Ты в моей небесной обители. В одной из своих форм я вечно пребываю здесь, на вершине этой Священной горы. Для обычных жителей Земли действует закон воздаяния за их добрые и злые поступки, и мы, небесные дэвы, следим за тем, чтобы этот закон неукоснительно соблюдался. Но по Милости человек способен достичь того, чего не заслуживает по Справедливости. Это — великая тайна.
— Как же обретается милость? — спросила Ан-Надир.
— Милость приходит к тем, кто чист сердцем. Спелые фрукты, сорванные твоей рукой, чудесный танец, твоя красота, проявление твоего искреннего восхищения — все это порадовало меня, ибо предлагалось мне от чистого сердца и без желания собственной выгоды. Такой чистой Любовью и обретается Милость. Так ты достигла того, что для других невозможно — увидела меня в моей обители.
— Значит, я нахожусь в мире небесных дэвов, и среди них ты — Махадэв — наивысший? — вновь спросила Ан-Надир.
— Да, так меня называют люди и дэвы, потому что, когда наступает конец времен, я в космическом танце поджигаю вселенную своим огненным взглядом. Но я открою тебе тайну: есть тот, кто выше меня, источник моего могущества.
— Кто же он?!
— Вы, люди, называете его по-разному, лишь догадываясь, но ничего не зная о нем. Даже дэвы не все видели его. Лишь единицы во вселенной действительно знают его, хотя он — Солнце мира и его воля пронизывает и поддерживает каждую частицу бытия, незримый, он присутствует везде. В соответствии с его замыслом, в определенный час я начинаю свой разрушительный танец и поджигаю все миры своим взглядом.
— Почему же его никто не может увидеть?
— Его тело не состоит из элементов этого мира, поэтому не доступно видению, его можно увидеть лишь тогда, когда он сам этого хочет. Никто не в силах заставить его или принудить. Он полностью своеволен.
— А ты когда-нибудь видел его? Как он выглядит? — Ан-Надир задержала дыхание.
Махадэв закрыл глаза.
— О, да! Я видел его, способного принять любые формы: рыбы, черепахи, вепря или льва. Но удивительней всех его человекоподобный облик цвета синего сапфира. Все самые прекраснейшие творения вселенной лишь слабое отражение его улыбки.
— А его милость можно обрести? — спросила вдруг Ан-Надир.
— Все разумные существа должны к этому стремиться. Я постоянно размышляю о том, как обрести его милость. Ты не обычная женщина из мира людей. Поистине, удачлив будет тот, кто станет твоим мужем, ибо он также возвысится над остальными.
— Мне некогда думать об этом, — смутилась принцесса. — Мой народ страдает под гнетом врагов, пролитая в нечестном бою кровь отца ждет отмщения. Моя страна разрушена. Не самые лучшие времена, чтобы наслаждаться семейными удовольствиями, — добавила принцесса, подумав, что для нее никто из людей не сравнится с прекрасным Махадэвом.
Он, угадав ее мысли, загадочно посмотрел своими удлиненными темными глазами и слегка улыбнулся.
— Все враги твои будут повержены, отец отмщен, а царство станет самым процветающим на долгие годы. Ты положишь начало новой династии праведных царей, и четверо твоих могущественных сыновей, столь же красивых, как их мать, и столь же смелых, сильных и благородных, как их отец, будут управлять вашим народом.
— Я никогда не встречу человека, достойного стать моим мужем. Смелость, сила и благородство — это замечательно, но больше всего я ценю в человеке щедрое сердце. Таким был мой отец, и нет на Земле мужчины, равного ему.
— Твой муж будет превосходить его, и ты сама признаешь это.
Принцесса недоверчиво улыбнулась:
— Как же я узнаю его?
— На Земле существует еще один мистический синий камень, равный по силе тому, что я подарил тебе. Твой муж будет обладать им по милости Всемогущего. Так ты узнаешь его.
Махадэв умолк.
— О, несравненный, твоя доброта ко мне безгранична, позволь мне забрать из развалин Та’йфэ твое божество и поклоняться тебе в моем дворце.
— Хорошо, но ты должна будешь совершать поклонение мне только как слуге Всепривлекающего Солнца мира, вместе со своим царственным мужем и всеми подданными и завещать это своим потомкам…
Прекрасный облик грозного дэва стал меркнуть в глазах Ан-Надир, и вскоре она очнулась в хижине. Перед ней на грубом деревянном столе загадочно мерцал в первых лучах утренней зари таинственный сапфир.
Принцесса поднялась с подушек и вышла из хижины. С сердцем, переполненным счастьем, она подняла к лиловому небу руки и, запрокинув голову, запела. Ее чистый голос, подобный струнам лютни, легко плел узор затейливых напевов родной земли. Но, вспомнив, что в это время Химйар обычно погружен в чтение утренних молитв, она смолкла, боясь помешать ему.
Когда воин наконец вышел из своей комнаты, на столе его уже ждал завтрак: горячая миндальная халва с курагой, тончайшие жареные лепешки и лучший в мире напиток — свежая, прозрачная ключевая вода.
Пробуя еду, Химйар заметил:
— Ты, верно, подмешала сладость своего голоса к халве вместо пальмового сахара, колдунья? Этому тоже бабушка Зу-л-кифла тебя научила?
— Это вкус счастья, — блеснула улыбкой Ан-Надир. Ей была приятна его ласковая похвала. — Хорошо ли ты отдохнул на ложе, которое я тебе устроила?
— Я чувствовал себя, словно в райских садах иллийуна, — ответил тот, ни словом не обмолвившись, что так и не сомкнул глаз этой лунной ночью.
— Нам предстоит сегодня долгий переход. Мы не будем останавливаться на ночлег. Я хочу встретить новый день уже на берегу Великого моря.
— Твоя воля для меня закон.
— Что с тобой, Химйар? — Ан-Надир вопросительно посмотрела на своего провожатого, заметив, что между его бровями залегла суровая складка.
— Я подумал об изменчивости мира. Вчера ты рассталась со мной в слезах — сегодня встречаешь счастливой улыбкой… Сейчас ты рядом, но кто знает, что встанет между нами завтра?
Последние слова Химйара и его взволнованный взгляд внезапно осветили принцессе доселе тщательно скрываемый тайник в его сердце. Она поняла теперь ясно то, что до сих пор лишь смутно чувствовала. Осознав, что за пламень зажегся в его взоре, она смутилась, отвела взгляд и смогла ответить лишь:
— Все в руках Аллаха, брат.
Он вздрогнул.
— Да. На все воля Аллаха, — повторил он. — Столько непостижимого вокруг нас… сестра… Я часто размышляю о тайном смысле, сокрытом в словах божественного Кур’ана. Он спрятан глубоко, и не всякий может понять его, просто читая Суры. Ларцы полны сокровищ, но ключи утеряны.
— Но я знаю, что вера отмыкает замки с ларцов божественной мудрости, — заметила Ан-Надир.
— Для меня в этом единственная надежда обрести понимание. — Он замолчал и вскоре вышел готовить верблюдов к отправлению.
«Что за струны зазвенели во мне в ответ на его немой зов? — задумалась принцесса. — Я знаю Валйада, сколько я себя помню. Он всегда поражал меня своей набожностью и никогда даже не смотрел в сторону женщин. Он всегда был погружен в мысли о Всемогущем. Отчего же сладостная боль пронзает меня?..»


ПОД ЗВЕЗДАМИ

«…Только цель достигнута, снова чего-то недостает. Но существует Цель всех целей, с которой обретаешь все…»

Еще один долгий день угасал в пустыне. Медленно шел маленький караван — белая Муфадда рядом с могучим верблюдом Химйара, за ними три с поклажей. Двое спутников ехали молча, каждый думал о своем. Ан-Надир — о ночной встрече с Махадевом и его загадочных словах. Химйар размышлял над смыслом своей одинокой жизни и сутью божественного Кур’ана.
Постепенно наступил вечер, и показались первые звезды. Не прерывая движения, принцесса и воин утолили голод сушеными фруктами и напились воды. Между ними было условлено, к утру добравшись до побережья Великого моря, к полудню войти в асхаб-Айла.
Торжественное безмолвие песков настраивало на серьезный лад. Пространство озаряли только ночные светила, но и в темноте верблюды уверенно выбирали правильный путь. Их чуткие ноздри ощущали неуловимый еще для человека запах соли и йода. Доверившись интуиции животных, путники не боялись заблудиться. Верблюды никогда не подводили. Непостижимым образом они всегда находили верную дорогу. Пустыня их родной дом, а никто никогда еще не терялся в родном доме.
Украдкой поглядев на неутомимого провожатого, Ан-Надир невольно залюбовалась его непринужденной посадкой. После четырнадцатичасового перехода его спина по-прежнему образовывала единую линию с гордо поднятой головой. Его профиль четко вырисовывался под белой чалмой, шелковые концы которой лежали на плечах.
— Скажи, Химйар, что говорит Кур’ан о Всевышнем повелителе? Каков Он? Как Он выглядит? Мухаммад видел Его?
— Да, Мухаммад видел, но скупы слова, что описывают увиденное: «Я увидел Его стоящим над горизонтом, и Он приблизился ко мне на расстояние двух луков или даже ближе, и поведал своему рабу сокровенное. Мое сердце не лжет в том, что оно видело. Сей раб действительно видел величайшее из знамений. Его подобная саду обитель, похожа на  цветок лотоса. И хотя яркое сияние слепило глаза мои, не уклонилось мое зрение…»
Дважды посчастливилось ему видеть Величайшего в Его обители.
— Но почему же он не рассказал об этом подробнее?
— В этом одна из тайн Кур’ана. И хотя Мухаммад не раскрывает ее всем, он дает намек разумным.
— В чем же намек?
— Увидеть божественный облик может только предавшаяся душа, ибо сказано в Суре второй:
Повелел Господь ему — Предайся!
И ответил он — Буду предан я
Господину миров.
Тогда между человеком и его изначальным Повелителем устанавливаются особые доверительные отношения, и Всемогущий Сам помогает страждущему прийти к Нему в Его обитель. Так говорит Он в Суре девяносто четвертой:
Разве Мы не сняли с тебя тяжкую ношу
И не раскрыли твое сердце.
И не возвысили твое понимание!
И теперь ты почувствовал облегчение.
Покончи скорее со всем,
Что связывает и держит тебя здесь,
И устремляйся к Нему…
Необходимо прежде обрести милость Всемогущего. Для тех, кто имеет разум, начертано перед каждой Сурой: «Во имя Аллаха, милостивого и милосердного!»
— Но как же обрести Его милость?
— Сура семьдесят три дает указание ищущим:
Если можешь, от заката
и до восхода Читай нараспев Кур’ан.
Мы пошлем тебе слово тяжелое от знания.
Ведь бодрствование ночью сильнее по действию
И прямее по речи,
Ведь днем тебя ждет великое плавание.
Повторяй имя Господина твоего,
И стремись к нему со всем тщанием.
— Такое объяснение Кур’ана мне никогда не приходилось слышать! — воскликнула Ан-Надир. — Я всегда считала, что это всего лишь свод законов для праведных людей. А ты смог увидеть в нем путь к обретению Всемогущего.
— Мой отец говорил мне: «Не бери то, что лежит на поверхности. В глубине спрятаны сокровища мудрости».
— Ты удивительный человек, Химйар! Чем больше узнаю тебя, тем больше восхищаюсь, — задумчиво проговорила принцесса.
Валйад взглянул на нее сквозь темноту и скорее почувствовал, чем увидел ответный завораживающий взгляд.
— Не подобает ансарской наследнице восхищаться простым воином, — ответил он.
— Ты благородный сын благородных родителей, а теперь носишь символы царской династии, ал-Валйад, не забывай об этом, — строго произнесла принцесса.
— Я помню обо всем. Но прежде я должен доказать, что достоин твоего восхищения.
Ан-Надир улыбнулась его словам, но вдруг, насторожившись, стала вглядываться в даль.
— Я слышу шум прибоя! — закричала она.
— Да, я давно уже слышу его, — спокойно подтвердил ее спутник. — Хвала Аллаху! Мы достигли Великого моря.
Ан-Надир соскользнула с седла и бросилась вперед.
— Осторожней, сейчас отлив, — крикнул ей вслед Химйар, — море отошло от берега.
Но принцесса неслась в темноте навстречу прибою, пока не зашла по колено в пену. Она набрала пригоршни невидимой воды и омыла лицо. Волна за волной по очереди приближалась к ней, словно приветствуя, и, касаясь ее коленей, уступала место другим. Вдоволь насладившись игрою прохладных вод, Ан-Надир вернулась на берег. Химйар, также омыв лицо морской водой, уже разжег костер из охапки сухих водорослей и колючек. Верблюды царственно разлеглись вокруг.
Путники уселись у огня, облокотившись на мягкие бока животных. Они слушали прибой, глядели на звезды и пламя костра. Трудный путь подходил к концу. Перед их мысленным взором проносились события последних дней. Оба чувствовали, как сильно изменила их дорога к Великому морю. Они вспоминали султана Лукмана ал-Хакима и своих погибших спутников, но воспоминания их были светлыми и неомраченными горем. Павшие в битве, все они, несомненно, отправились на небеса.
До нового дня оставалось совсем немного времени. Вскоре Ан-Надир заметила, что, убаюканный шумом прибоя, Химйар начал засыпать. Он смежил веки, и голова его склонилась к плечу. Грудь его медленно вздымалась, а правая рука покоилась на рукояти царского кинжала. Чуть поодаль лежали лук и стрелы.
«С какой убежденностью произносил он сегодня Суры Кур’ана! — подумала принцесса. Какая вера сквозила в его голосе! Его верность нашей семье велика, но преданность Всемогущему неизмеримо больше. Что если это именно ему суждено стать моим мужем, правителем всей моей земли и отцом новой династии праведных царей?»
В глубине сердца она готова была признать, что это ее, скорее, обрадовало бы. Его благородный характер, праведность, спокойный нрав уверенного в себе человека, умение быть надежным другом она и прежде высоко ценила. Кроме того, он был привлекателен особой мужественной красотой. На это она стала обращать внимание совсем не так давно. Но Махадэв сказал, что лишь обладатель второго мистического сапфира станет ее мужем. Размышляя подобным образом, она не заметила, как заснула.

ПЕРСТЕНЬ МУХАММАДА

«…Судьба играет с нами как с детьми, а мы, словно дети, не можем понять, что для нас зло, а что польза…»

На рассвете Химйар был разбужен конским топотом. Он вскочил на ноги. Хотя заря едва занималась, он быстро различил в сиреневых сумерках удалявшегося всадника. Поперек седла тот увозил Ан-Надир. Ни секунды не раздумывая, ал-Валйад поднял с земли лук и, вложив стрелу, медленно натянул тетиву. Все движения его были отточены и плавны. Он не торопился, не суетился. Он знал, что не промахнется.
Стрела зазвенела, рассекая воздух. В предрассветной дымке, искажающей очертания всех предметов, только очень опытный лучник отважился бы стрелять в скачущего всадника, не боясь задеть его живую добычу. Но, посланная твердой рукой, стрела несла похитителю смерть. Она вонзилась ему в спину точно между лопаток, прошла насквозь и застряла наконечником в груди. Такой выстрел знатоки называют «быстрой смертью». Всадник только вскинул руки, выпуская поводья, как кровь пошла у него горлом, и он, будто мешок с зерном, упал на землю бездыханный. Конь проскакал еще немного, потом перешел на шаг, потом совсем остановился.
Химйар подбежал к нему и бережно снял принцессу с седла. Она была без сознания. Узорчатая шаль, затянутая на ее шее, закрывала ей рот. Валйад осторожно развязал платок и перенес девушку к погасшему костру. Несколько капель морской воды привели ее в чувство. Она подняла голову и, увидев склонившегося над ней друга, облегченно вздохнула.
— Что это было? — со стоном произнесла она, растирая занемевшую шею.
— Тебя хотел похитить этот мерзавец! — отрывисто проговорил Валйад.
Ноздри его расширились, глаза покраснели. Ан-Надир впервые видела свого провожатого в таком гневе. Медленно к нему возвращалось самообладание. Лишь спустя несколько минут, он добавил почти с прежним спокойствием:
— Наверное, он из братии разбойников. Как я мог настолько потерять бдительность, не почувствовал, что он подкрался к нам?!
Девушка взяла его за руку. На ее ресницах блеснули слезы.
— Ты спас меня от муки, по сравнению с которой, смерть была бы счастьем. Почести, сокровища, слава, прекраснейшие женщины — отныне принадлежат тебе! Проси у меня все, что хочешь.
— Моя жизнь должна была закончиться в Та’йфэ, но Аллах с твоей помощью сохранил мне ее. Ты ничего не должна мне, напротив, я — твой раб, как раб Аллаха, навечно.
— Слово, раз произнесенное, невозможно взять назад, — ответила принцесса. — Твое желание останется за тобой, может быть, оно понадобится тебе в будущем.
Химйар отвел взгляд, не зная, что сказать.
— Пора в путь, — наконец с усилием проговорил он. — Коня этого мерзкого разбойника мы возьмем с собой, не бросать же его в пустыне.
Похититель действительно оказался главарем шайки и имел очень дурную славу в здешних местах. Химйар узнал его по уродливому рубцу через все лицо, когда, подойдя к лежавшему ничком разбойнику, перевернул его. Тот был одноглазым — результат чьего-то меткого удара саблей в одном из разбойничьих налетов. Дорожные сумки, закрепленные по бокам благородного животного, были полны золотых монет и драгоценностей. Очевидно, главарь, прибрав к рукам награбленное вместе с товарищами добро, вез его ночью спрятать в укромное место. Тут-то он и наткнулся на усталых после длительного перехода путников. Оставив лошадь неподалеку, неслышно, как змея, он подкрался к ним. Упускать юную красавицу, разодетую в шелка и увешанную драгоценностями, было не в его обычаях. Ловкости ему было не занимать, бесшумно он связал и унес крепко спящую жертву. Но на этот раз удача отвернулась от него, жизнь его подошла к концу.
Ан-Надир, брезгливо обойдя труп разбойника, хотела присоединиться к Химйару, который расседлывал лошадь. Но внезапно девушка остановилась, увидев какой-то присыпанный песком предмет рядом с телом.
— Химйар, смотри, какой красивый перстень. Он, наверное, слетел с пальца этого негодяя при падении… — Ан-Надир вгляделась в драгоценную находку и замерла, пораженная увиденным. — Между прочим, его личное имущество по праву принадлежит тебе, — она с лукавством посмотрела на Химйара.
Валйад нехотя обернулся и, поморщившись, сказал:
 — Я не палач, я — справедливое возмездие. Ты хочешь сделать меня наследником этого убийцы и насильника?! Ну, уж нет!
— Я сказала, подойди и посмотри! — прозвучал приказ.
Удивленно глянув на принцессу, Валйад подошел к трупу и, присев на корточки, поднял и очистил от песка массивный старинный перстень.
— Этот сверкающий камень запятнан кровью стольких жертв, — с отвращением проговорил он и собирался уже бросить его обратно в песок, но вдруг что-то привлекло его внимание. Он вгляделся в необычный блеск синего камня… Это же знаменитый перстень Мухаммада! — воскликнул изумленно ал-Валйад. — По преданию, перстень с большим сапфиром и знаками звезды и полумесяца принадлежал самому пророку!
— Что ж, — сказала Ан-Надир с улыбкой. — Я не знаю руки более достойной, чем твоя, чтобы носить его.
С этими словами она взяла перстень с ладони Химйара и надела ему на правую руку.
— Этот сапфир очень могуществен, — пробормотал Химйар, любуясь камнем. Он приносит бесчисленные блага обладателю, если тот праведен, но грешных безбожников приводит к скорой смерти. Отец говорил, что Мухаммад нашел его в том месте, где земли касались стопы Аллаха.
— А больше он тебе ничего не напоминает? — загадочно осведомилась Ан-Надир.
— Синий камень Махадэва! — изумился Химйар. — Они похожи как две капли воды. Какое странное совпадение. — Химйар посмотрел на принцессу.
— Действительно, странное совпадение, — покраснев, она отвела взгляд и спросила после небольшой паузы — А что мы будем делать с телом этого разбойника?
— Привяжем к лошади и доставим в асхаб-Айла. Пусть твой дядя и его подданные вздохнут с облегчением, ибо все в этих краях боятся из-за него за свои жизни, своих жен и свое добро.
Совершив утренние обязанности, спутники без дальнейших промедлений продолжили путь в асхаб-Айла по берегу Великого моря. Солнце только что встало и отражалось в тихо плещущейся воде множеством бликов. Зелено-синие волны с белой пеной на гребнях набегали на золотистый песок, смывая следы маленького каравана. С моря дул приятный влажный ветер. Особая прелесть ощущалась в движении по узкой линии между бескрайними песками и бескрайним морем под бескрайним синим небом. Из-под ног белой Муфадды и могучего верблюда с криком разлетались чайки и кружили над головами всадников.
Счастье уже проложило дорогу в сердца обоих. С алых губ прекрасной ансарки не сходила радостная улыбка, а ее большие удлиненные глаза то и дело встречались с блестящими черными глазами Валйада. Вскоре вдали показалось зеленое кружево фруктовых садов и вершины величественных белых зданий. Это был асхаб-Айла — долгожданная цель их путешествия. Спустя совсем немного времени, невозмутимые верблюды вступили на каменные улицы прекрасного города, ведущие к дворцу султана.


СВИДАНИЕ

«…Женщина — огонь, мужчина — масло: держите масло подальше от огня…»

Уже несколько месяцев прошло с тех пор, как усталые, но счастливые, принцесса и воин вошли во дворец Хусейна ал-Хакима.
Старший брат Лукмана и родной дядя Ан-Надир, не имея детей, горячо любил племянницу. Глубоко переживая известие о кончине своего возлюбленного брата, он окружил сироту всяческой заботой. Добрый старик, он радушно принял и Валйада. Особенно он проникся к нему сердечной симпатией, когда со слов Ан-Надир узнал, с какой самоотверженной преданностью тот выполнял приказ его царственного брата и оберегал наследную принцессу на нелегком пути в асхаб-Айла. Султан с уважением отнесся к решению Ан-Надир одарить Химйара символами царского могущества: кинжалом и медальоном, и сам еще наградил ал-Валйада за то, что он освободил таитов от бесчинств ужасного одноглазого разбойника и его шайки.
Воину отвели покои в одной из дворцовых палат. Теперь, имея должность советника по военным вопросам, Химйар мог присутствовать на царском собрании и имел разрешение в любое время видеть султана. И все же, несмотря на это почетное положение, он так ни разу и не встретился с Ан-Надир. Он начинал уже тревожиться. Смутные беспокойства одолевали его, не давая радоваться новому возвышенному назначению и богатству, обладателем которого он внезапно стал.
В роскошных парчовых одеждах и тюрбане из золотой вуали он, положив ладонь с сияющим на ней сапфиром Мухаммада на рукоять царского кинжала за шелковым расшитым поясом, прохаживался по аллеям дворцового парка. Он дошел до центрального фонтана, поглядывая на окна женской половины, в надежде хоть издали увидеть принцессу и убедиться, что она здорова и счастлива, а разлука их объясняется только тем, что Ан-Надир просто забыла о нем или не желает его видеть.
Химйар, стоя у бассейна, разглядывал в нем красных и золотых рыбок, и вспоминал маленькую ножку в золотой парчовой туфле, запутавшуюся в струящихся складках занавеси, как в мягких водорослях. Он удивлялся своей дерзости, с которой посмел тогда поцеловать ее. И вновь ему слышался тихий хрустальный смех, вместо гневного возгласа…
— О чем это ты так сладко задумался здесь, ал-Валйад, наверное, вспоминаешь те счастливые дни, которые провел наедине с ансарской наследницей? Такое не забывается, верно?
К Химйару подошел визирь султана Мармарджин. Его хищное лицо с маленькими беспокойными глазками и тонкой бородкой было искажено злорадной усмешкой, а взгляд то и дело останавливался на лучезарном сапфире, сиявшем на руке Валйада.
— Ты так погрузился в воспоминания, что даже не слышал,  как я подхожу к тебе. А ведь говорят, что ты был лучшим телохранителем Лукмана ал-Хакима.
— Я увидел тебя гораздо раньше ползающим в кустах жасмина под окнами принцессы. У тебя и сейчас в чалме торчит цветок, — ответил Химйар. — Интересно, что ты там потерял?
— Мои жемчужные четки порвались и рассыпались в траве, — быстро ответил тот, и в глазах его на мгновенье мелькнул испуг. — Я собирал их. Ты же знаешь, я постоянно взываю к милости Аллаха, вот нить и перетерлась… Давно все хотел тебя спросить, — переменил он тему разговора, — кто подарил тебе этот небесный сапфир, Валйад, уж не принцесса ли?
«Ты хитрец, — подумал воин, — но Аллах лучший из хитрецов». Он сделал вид, что не расслышал его последнее замечание и вслух произнес:
— Твоя набожность вошла в поговорку. Ты, верно, и ночами не спишь, все молишься?
— Да и ты, наверное, не спишь ночами, Химйар, только по другой причине?
— Не нравятся мне твои намеки, Мармарджин, — Валйад в упор глянул в бегающие глаза визиря.
— Я пошутил, — пробормотал тот с кривой усмешкой. — Ну, извини, меня ждет султан, а то бы мы еще побеседовали, по-дружески. Салам, Химйар, — и удалился, оставив после себя приторный запах ароматических масел.
Химйар, проводил его взглядом и поднял глаза к окнам принцессы. Нежный ветер колыхал белое облачко кружев, прикрывающих оконный проем. Внезапно ему показалось, что за легкой занавесью кто-то стоит. В то же мгновенье изящная женская рука, унизанная кольцами и браслетами (он мог поклясться, что узнал эту руку), приподняла край кружева — и ярко-алый тюльпан, словно капля крови, упал на белый мрамор недалеко от воина. Он быстро поднял его. Вокруг стебля была завита узкая полоска шелковой ленты. С трепетом развернул он ее. На ней торопливо начертаны были слова:
i«Сегодня жди там, где луна встречается с солнцем»./i
Волна ликования окатила Химйара. Он спрятал ленту на груди и, поднеся цветок к губам, вновь поднял глаза к тому окну, но, увы, ставни были уже плотно закрыты.
«Там, где луна встречается с солнцем? Где это может быть?» — раздумывал Химйар, поспешно направляясь в свои покои. Вдруг он внезапно остановился, осененный счастливой догадкой: «Солнечные часы! Она назначила мне встречу на восходе луны у солнечных часов — там, где луна встречается с солнцем!..»

Посмотри, как прекрасно творенье небес и земли
И нет расстройства в смене ночи и дня,
Вода оживляет землю, нисходя с небес,
Корабль в океане везет нам полезный груз,
А облако над ним в равновесии между небом и землей.
Поистине — это знамения людям разумным.
В творении Милосердного ты не увидишь
Никакой несоразмерности.
Посмотри вокруг,
Как совершенно устроено все!..

Поэтичные Суры сами собой приходили на ум Химйару, когда, созерцая красоту ночи, он ожидал появления принцессы.
Только что взошла луна и осветила темные заросли акаций и олеандров, поляну с каменными часами, покрытую мелким белым песком и чуть ниже неясную полосу морского побережья. Моря не было видно. Оно выдавало свое присутствие лишь влажным дыханьем и шелестом прибоя. Слышался стрекот цикад, вздохи ветра в кронах фруктовых деревьев. Мир и покой царили повсюду, только не в сердце Химйара. Его кровь прилила к голове и бешено стучала в висках. Медленно тянулись минуты. Никогда еще ожидание не было столь мучительным. Он сам удивлялся тому сильному волнению, которое охватило его. Наконец, раздался едва слышный стук каблучков по мраморной дорожке, и вскоре на открытом пространстве возникла стройная фигура женщины, закутанной в вуаль. Подойдя, она скинула покрывало и, протянув воину руки, одарила его чудесной улыбкой. Это была Ан-Надир.
Валйад осторожно сжал в своих ладонях ее нежные пальцы. Ее запястья и волосы украшали хрупкие бело-лунные цветы гардении, от которых распространялся чарующий аромат. Он почувствовал, что у него кружится голова толи от прикосновения принцессы, толи от неземного благоухания этих цветов, толи от сияния устремленных на него глаз. Никогда еще Ан-Надир не казалась ему так хороша. Он выпустил ее пальцы и, с поклоном прижав правую руку к сердцу, произнес:
— Приказывай, госпожа, я готов служить тебе.
Но та лишь засмеялась в ответ своим тихим хрустальным смехом.
— Ты можешь забыть, что я твоя госпожа, — ответила она. — С тех пор, как мой отец покинул этот мир, ты стал для меня единственным на земле другом.
— Я думал, ты не хочешь видеть меня.
— Мне запрещают встречаться с тобой, — лицо Ан-Надир омрачилось.
— Кто? Хусейн ал-Хаким?
— Мармарджин настраивает его против тебя, и хотя мой дядя добрейший в мире человек, все же он склонен считать, что мы слишком много времени провели наедине.
Валйад скрестил на груди руки. Несколько минут оба молча слушали море.
— Мармарджин завистлив, лжив и лицемерен и затевает что-то недоброе, — наконец сказал Химйар мрачно.
— А еще он безумно влюблен в меня, — добавила принцесса.
Валйад резко повернулся к ней.
— Безнадежно, конечно, — продолжала она. — А теперь послушай, что я узнала. Мармарджин в сговоре с мухаджирами. Он проговорился мне об этом, когда признавался в своей страсти. Он, видите ли, хочет спасти меня от них, женившись на мне.
— Негодяй!
— Но это еще не все. Мухаджиры на подходе к асхаб-Айла, скоро они нападут на город и разграбят его, как ар-Раши, а меня и дядю казнят.
— Этому не бывать!
— Да, Химйар, этому не бывать, я верю, но мы должны решить, что нам делать.
— Прежде всего, расскажи обо всем дяде и потребуй, чтобы он оградил тебя от домогательств предателя Мармарджина. Я уверен, что, когда Хусейн узнает правду, подлеца ждет заслуженная кара.
— Но что же дальше? Ведь этим мы не избежим угрозы нападения. Войско в асхаб-Айла немногочисленно, мы не сможем противостоять мухаджирам, которых будет, наверное, в несколько раз больше.
— Пусть все готовятся к битве. В остальном положись на меня.
— Но что ты один можешь сделать? Что ты задумал?
— Настало время исполнить клятву. Сегодня утром я покину город, как только уведомлю султана об уходе.
— Ты хочешь оставить меня одну среди стольких испытаний?
— Я верю, с тобой ничего не случится, но обещай с этой минуты не расставаться со своим чудесным сапфиром. Так мне будет спокойнее.
— Обещаю, но как же ты?
— Собой я не слишком дорожу и без трепета смогу взглянуть в глаза смерти. Это страшно лишь для тех, кто привязан к жизни или боится наказания за грехи. Для меня же смерть не что иное, как приятное путешествие в сады иллийуна. Груз грехов не тяготит меня, и здесь меня ничто не держит, кроме данной тебе клятвы. Я одинок, мне не трудно уходить.
— Ты часто видел смерть, Химйар. На твоих глазах гибли близкие люди. Это наложило свой отпечаток. Но как же любовь, ласка, нежность? Твое щедрое сердце способно делать других счастливыми. Ради этого разве не стоит жить?
— Все это не много значит. Да к тому же, если кого и опечалит моя гибель, то ненадолго. Очень скоро память обо мне исчезнет из сердец тех немногих, кто знал меня, и они, увлеченные новыми картинами жизни, забудут миражи прошлого.
— Как ты можешь так говорить! — Ан-Надир почувствовала, что влага подступает к ее глазам. — Как можешь ты говорить это мне, неужели ты ничего не видишь?
Она произнесла это с такой силой, что Химйар вздрогнул и, невольно подавшись вперед, заглянул в ее глаза. В них он прочел призыв любви и обещание блаженства. И в ответ на этот зов в нем возникло жгучее желание привлечь ее к себе и прижаться губами к ее губам. Долго сдерживаемая страсть рвалась наружу и грозила поглотить все его существо. Еще секунда — и он потерял бы голову в безрассудном порыве. Но он отступил на шаг, до боли стиснув похолодевшими пальцами рукоять кинжала.
— Древние утверждали: женщина — огонь, мужчина — масло; нужно держать масло подальше от огня, — прошептал он, вытирая со лба испарину.
Ан-Надир печально опустила ресницы.
— И потом, я пока не собираюсь умирать, — он наконец овладел собой, — сапфир Мухаммада, уверен, принесет мне удачу.
— Скоро светает, — принцесса вздохнула, поглядев на побледневшие звезды. — Мне нужно возвращаться.
— Я провожу тебя до твоих покоев, — ответил он с поклоном.
Молча шли они через темный ночной сад, дремавший под мерцанием светлячков. Соловей на пушистой секвойе признавался в любви луне. Олеандры опьянели от собственного аромата.
«Непреклонный! Почему ты не хочешь сказать мне о своих чувствах?» — думала Ан-Надир.
«Неужели она полюбила меня? Горе мне! О, Аллах, дай мне сил!» — таковы были мысли Валйада.
Они остановились у фонтана напротив входа в палаты принцессы. Их ждало расставание, и нужно было проститься. Химйар, решительно взял ее пальцы в свои.
— Дорогая сестра, позволь мне обращаться к тебе так, прекрасная Ан-Надир, — молвил он тихо. — Кроме тебя, волею Аллаха, на земле не осталось больше ни одного дорогого мне существа. Прости, если я своими неразумными речами обидел тебя. Будь милостива к этому глупцу, скажи мне что-нибудь на прощанье. Может быть, я вижу тебя последний раз.
— Твои речи, как всегда, были в высшей степени разумны, — принцесса грустно улыбнулась. — Признайся, о чем ты думал, когда, стоя здесь вчера, смотрел в эти прозрачные воды?
— Я думал о тебе.
— И часто ты вспоминал обо мне все то время, пока мы не виделись?
— Я не могу забыть тебя и на мгновенье, даже если ты мне прикажешь.
— А знаешь, какие дни были самыми счастливыми в моей жизни?
Химйар покачал головой.
— Дни, когда вместе с тобой я добиралась сюда, к Великому морю, — ответила Ан-Надир.
Она нежно провела ладонью по его щеке и, накинув на голову покрывало, растворилась в темноте арочного прохода.
Химйар сел на мраморную скамью недалеко от фонтана и, глядя на серебристые от лунного света струи, попытался привести свои мысли и чувства в порядок.
«Ее дядя считает, что мы слишком много времени провели наедине, — думал он. — Султан прав. Только теперь я окончательно убедился, что люблю ее, безумно! Не как брат и не как друг. И это ужасно! Потребность находиться рядом с ней для меня стала равносильна потребности дышать… Но самое страшное, что ее душа откликнулась на мой невольный зов. А это значит, чтобы прекратить все, я… должен умереть».
Решив так, он поднялся со скамьи. «Но не сейчас, — продолжал он размышлять, направляясь к себе, — сначала я должен сделать все, что в моих силах, для ее счастья и благополучия».


ПРЕДАТЕЛЬ

«…Справедливость неизбежно карает виновного. Можно воздвигнуть горы на ее пути, но она, как змея, вползет украдкой…»

Солнце уже готовилось начать дневной путь, когда Химйар вернулся в свои покои. Не раздеваясь, он лег на низкий мягкий диван, покрытый узорчатым шелковым ковром, чтобы дать телу небольшой отдых перед дорогой.
— Да, нас скоро ждет славная битва, — произнес он вслух, вытягиваясь во весь рост.
Засыпая, он глядел на алый цветок, стоящий на столе в серебряной чаше, и думал о том, что самым лучшим для него будет, исполнив свой долг, погибнуть в битве…
Спустя несколько часов, к нему вошел слуга: Хусейн ал-Хаким требовал его к себе. В сопровождении невольника Химйар направился во дворец. В приемной он увидел Мармарджина.
— Салам, Валйад, — остановил тот его.
— Алейкам ас-салам, —  воин собирался пройти мимо, но визирь удержал его за рукав.
— Мне нужно сказать тебе кое-что. Отойдем к окну… Я и не подозревал, что ты любитель ночных прогулок, — негромко проговорил визирь, когда они оказались наедине. — Короче, я видел, как сегодня волшебной лунной ночью ты встречался с одной особой и очень нежно с ней беседовал. Между прочим, мои окна тоже выходят на центральный дворцовый фонтан.
— И что дальше? — поинтересовался Химйар.
— А дальше… я сейчас пойду и расскажу обо всем султану, и тебя казнят, если…
— Если?
— Если ты не будешь достаточно благоразумен, чтобы принять мое предложение.
— Какое предложение? — невозмутимо спросил ал-Валйад.
Ободренный спокойствием собеседника, Мармарджин скороговоркой продолжал, все еще держа его за рукав.
— От доверенных людей я узнал, что со дня на день на асхаб-Айла нападут мухаджиры. Их будет больше десяти сотен. Они быстро расправятся со слабым войском Хусейна. В этом городе будет новый султан, понимаешь? Дружественный мухаджирам, иными словами — я. Со стариком придется разделаться. Как быть с принцессой, я еще не решил. Я вижу, она тебе нравится, что ж эта куколка будет твоей, но с условием: в решающий момент ты должен оказаться рядом с Хусейном и заколоть эту жирную свинью. Так мы внесем еще большую панику в его войско. Когда все будет кончено и я займу трон, забирай девчонку -и вы свободны, как две птицы, — визирь захихикал.
Химйар высвободил наконец из его цепких пальцев свой рукав, стараясь сохранять хладнокровие.
— Ну, что? — нетерпеливо спросил Мармарджин, принимая его молчание за колебание.
— Где сейчас мухаджиры? Сдается мне, что ты все выдумываешь, — небрежно заметил ал-Валйад.
— Они притаились примерно в полуторастах полетах стрелы отсюда на восток, в джунглях. И можешь быть уверен, через несколько дней здесь будут развалины, и беркуты будут клевать трупы.
— Что я получу, кроме принцессы?
— Ах, вот, что тебя смущает, — облегченно вздохнул Мармарджин. — За наградой дело не станет. Но выполни сначала свою задачу.
— Можешь не беспокоиться, — ответил Химйар и направился в покои султана.
Мармарджин ухмыльнулся ему вслед:
— Сделай свое дело, а уж я позабочусь о том, чтобы устранить тебя с моего пути к сердцу Ан-Надир, — пробормотал он вполголоса, — и заполучу твой чудесный сапфир в виде свадебного подарка.
Химйар пробыл у султана недолго. Принцесса уже рассказала обо всем дяде. Хусейн ал-Хаким был полон негодования на своего визиря. Когда же он узнал от Валйада, что Мармарджин только что предложил ему стать убийцей султана, гневу его не было предела.
— Я знаю, что должен сделать! — воскликнул султан. — Сегодня же он будет награжден по заслугам… А ты, дитя мое, — немного успокоившись, обратился он к племяннице, — должна была раньше мне все рассказать. Я, старый глупец, довел тебя до того, что ты вынуждена была искать защиты от домогательств Мармарджина не у меня, твоего дядюшки, а вне семьи, у постороннего человека. Я рад, что Химйар оказался достаточно разумен и дал тебе добрый совет.
— Дядя, как ты можешь так говорить! — возмутилась Ан-Надир. — Мой отец любил ал-Валйада, как сына, и доверял ему во всем.
Хусейн, лукаво прищурившись, взглянул на стоявшего чуть поодаль Валйада, который с интересом разглядывал мозаичную россыпь на стене, но промолчал.
— Сейчас нам нужно решить совсем другой вопрос, — продолжала принцесса. — Как защитить город от мухаджиров?
— Приказ о подготовке войска к битве уже отдан, — ответил султан. — Будет сделано все, что в наших силах для защиты асхаб-Айла. Когда ты отправляешься, Химйар?
— Немедленно.
— Хорошо, поступай, как решил, я полагаюсь на твой опыт.
— Но дядя, — возразила принцесса, — ты же не отпустишь его в стан врага совершенно одного!
— Дитя мое, тебе лучше удалиться в свои покои, такие вопросы решаются между мужчинами.
Ан-Надир, обиженно тряхнув черными кудрями, ушла, больше не проронив ни слова.
Когда она вышла, Хусейн вновь взглянул на непроницаемое лицо ал-Валйада.
— Ты хочешь попрощаться с Ан-Надир? Всех нас скоро ждут серьезные испытания, и не известно, как распорядится Аллах нашими жизнями в ближайшем будущем.
— Нет. Прощания только усиливают беспокойства.
— Ну, как знаешь. Удачи тебе, Химйар!
— И вам удачи!
— Да поможет всем нам Аллах…
Когда жители города, заслышав шум барабанного боя, спешили на центральную площадь, повсюду уже разнеслась весть о предстоящей казни предателя Мармарджина. Это известие так взволновало всех, что никто не заметил, как из городских ворот, перебирая деревянные четки, вышел дервиш в скромном одеянии и не спеша направился на восток.


МЕСТЬ

«…Честность плохое оружие против подлеца. Мораль не лучший способ урезонить негодяя. Да не остановит жалость карающую руку!..»

Медленно тянется время перед сражением. Ожидание битвы тягостно. Неизвестная опасность пугает больше известной, как велика она не оказалась бы. Ан-Надир не покидало беспокойство за ал-Валйада, но в тоже время она завидовала ему. Химйар в пути уже десять часов и, наверное, достиг лагеря мухаджиров. Он готов к решительным действиям, его ум напряженно работает, а чувства молниеносно реагируют на любую неожиданность. Скоро убийца отца будет наказан.
С удивлением отмечала принцесса, что люди, ради власти и денег спокойно жертвующие сотнями жизней, часто так переживали о потере одной, правда, своей собственной. Как униженно Мармарджин молил о прощении! Как горячо взывал к добрым чувствам султана! Какие надежды возлагал на мягкость женского сердца его племянницы!
Принцесса благодарила небо, что ее дядя не из тех добродушных глупцов, которые готовы помиловать предателя, стоит лишь тому запросить пощады. Пойманную гадюку нельзя оставлять в живых, иначе она вскоре ужалит того, кто проявил к ней милосердие. Ан-Надир знала, что суровое наказание злодея принесет ему благо, очистив от грехов. Таков закон справедливости. В этом случае прощение вредно. Царь, прощающий грехи — малодушный, недальновидный царь. Хусейн ал-Хаким тоже знал это…
Мысли принцессы все время возвращались к Химйару. Она не сомневалась, что он сдержит свое слово и оправдает высокую честь. И хотя он был один на один с сотнями врагов, она верила, что удача будет сопутствовать ему. Ан-Надир терялась в догадках, пытаясь понять, что он задумал и как удастся спасти город от разрушения.
Она достала гадальный шар, который всегда помогал ее бабушке Зу-л-кифле узнавать тайное и заглядывать в будущее. Его хрустальную сферу держали на поднятых хоботах четыре золотых слона, а на верхушке цвела золотая лилия.
Еще маленькой девочкой гостя у дяди Хусейна в асхаб-Айла, Ан-Надир иногда видела, как бабушка, произнося заклинания, заставляла магический шар действовать. Зу-л-кифла обещала внучке посвятить ее в тайну, когда та подрастет, но смерть не дала этому осуществиться. И сейчас, глядя на хрустальный шар, Ан-Надир пыталась придумать, как с помощью него узнать хоть что-нибудь о Химйаре.
Выполняя просьбу своего друга, принцесса еще утром велела изготовить для мистического камня медальон. Приказ был быстро выполнен, и сапфир уже покоился в золоте на шее принцессы. Когда она нагнулась над шаром, разглядывая его со всех сторон, застежка медальона неожиданно раскрылась, и синий камень тяжелой каплей упал из него прямо в центр золотого цветка. Ан-Надир, досадуя на себя за то, что неплотно застегнула крышку, уже хотела вынуть его из лилии, как вдруг произошло что-то странное. Из глубины драгоценного камня возник яркий синий луч и достиг центра хрустального шара, который засверкал весь лазурными отблесками сквозь прозрачные грани так, что глазам стало больно смотреть. Тут Ан-Надир вспомнила, что когда бабушка заклинаниями приводила гадальный шар в действие, внутри него тоже возникал яркий свет. Она поняла, что могущественный сапфир исполнил ее желание, и сейчас она увидит Химйара…
Мафлету Шафи — предводителю войска мухаджиров — доложили, что из асхаб-Айла пришел гонец от Мармарджина, когда он в своем шатре любовался награбленными во дворце убитого им султана Лукмана ал-Хакима драгоценностями. Блеск их завораживал его настолько, что он едва сохранял власть над собой.
— О, они струятся меж моих пальцев, как вода! — словно безумец, шептал он, погружая дрожащие руки в россыпь алмазов, играя рубинами и изумрудами, перебирая крупные жемчужины. — Аллах не создал в этом мире ничего более совершенного! — восклицал он то и дело.
Когда слуги ввели к нему молодого монаха-дервиша, Мафлет, поспешно прикрыв ларец узорчатой шалью, взглянул на высокую фигуру посланца.
Потрепанный халат обтягивал сильные плечи, сатиновая чалма туго обвивала гладкий бронзовый лоб. Черные блестящие глаза, да курчавая бородка довершали картину.
«Странный монах, — подумал Шафи. — Ему больше подошли бы одежды калифа, чем дервиша. Меч, пожалуй, не менее привычен ему, чем молитвенные четки». Тут он заметил у него на среднем пальце правой руки, что перебирала деревянные бусины, изумительной красоты сапфир в старинной золотой оправе. Сапфиры такой величины, оттенка и блеска были огромной редкостью. «О, Аллах, какой камень! — Шафи чуть не задохнулся от восторга. — Очень, очень странный монах!» Сделав над собой усилие, он отвел взгляд от перстня и произнес:
— Как зовут тебя, дервиш? С какими известиями прислал тебя наш друг? В добром ли он здравии и расположении духа? И где его прежний посланник?
— Имя мое ал-Валйад, — не смущаясь, ответил тот. — Твоему другу Мармарджину больше нет необходимости заботиться о своем здоровье, а расположение его духа, думаю, самое скверное. Его прежний посланник оказался более правдив с султаном Хусейном, чем с тобой.
— Вот как? — невозмутимо проговорил Шафи. — Значит, злодей Мармарджин раскрыт и казнен?
— Да.
— Всегда презирал предателей, хотя частенько приходилось ими пользоваться. Что ж, он получил по заслугам… Итак, нам не удастся напасть неожиданно, — продолжал он после короткой паузы, как бы сам с собой. — Тем лучше. Я не боюсь Хусейна, он не воин. Его армия плохо вооружена и обучена. Его легко будет уничтожить. Не то, что его брата Лукмана ал-Хакима. Пришлось пойти на хитрость. Жаль, что упустили дочь… Как, ты говоришь, тебя зовут? Ал-Валйад? — он обернулся к посланнику, безмолвно стоявшему у входа. — Я знавал прежде имама по имени ал-Валйад, когда был проездом в городе… забыл его название. Он еще потом был разрушен землетрясением.
— Мой отец был имамом в Самраме. Я его старший сын.
— Ах, да! Самрам, точно. Там были замечательные ювелиры. Жаль, что все погибло. А твой отец был весьма занятным человеком. Его толкования Кур’ана приходил слушать весь город. Как же ты спасся от землетрясения?
— Я был ранен, но меня нашли и выходили странствующие монахи. С тех пор я живу по их законам.
— Ну, что же, слуга Аллаха — мой гость. Располагайся, отдыхай. Мои люди тебя накормят.
Дервиш безмолвно поклонился и вышел. Его отвели к костру и предложили жареной оленины, но тот отказался. Он съел лишь немного пресного хлеба, что взял с собой, и выпил воды.
— Не сводите с него глаз, — приказал Мафлет Шафи своим слугам. Он очень подозрительный человек.
В джунгли спускалась ночь. Войско мухаджиров, разбитое на отряды по сотне человек, расположилось на границе непроходимой чащи и песков. Здесь и там стояли шатры командиров, горели костры. Полным ходом шла подготовка к предстоящему сражению. С наступлением темноты суета стала постепенно затихать. Все, кроме часовых, заснули. Лег у костра и посланник-монах.
Мафлету Шафи не спалось. Ему не давала покоя мысль о чудесном перстне, который словно околдовал его. Он готов был отдать за один этот камень все свои сокровища. Во что бы то ни стало, он решил заполучить его. Не в состоянии сомкнуть глаз Мафлет поднялся со своего ложа, запахивая парчовый халат. Он сунул ноги в шелковые шлепанцы и подошел к резному столику, покрытому вместо скатерти кашмирской шалью с длинной бахромой.
— Этот пришелец не обманул меня своею набожностью. Скорее всего, он шпион Хусейна, — произнес Шафи, беря со стола богато украшенный драгоценностями кинжал и вытаскивая его из золотых чеканных ножен, — а потому, Аллах, я уверен, простит мне маленький грех.
С этими словами он вышел из шатра. Часовые тут же поднялись ему навстречу. Недалеко от костра он заметил спящего дервиша.
— Вы можете отдыхать, — приказал  он часовым. — Мне не спится, я дождусь вашу смену.
Воины с поклоном удалились. Шафи подошел ближе к огню и огляделся.
Дервиш спал, укрывшись с головой тонким верблюжьим одеялом. Поодаль храпели несколько солдат, еще чуть дальше стояли шатры командиров. Ночь была темной. Где-то вдали выли шакалы, раз или два из глубины джунглей раздалось рычание тигра. Все было спокойно. Шафи привык к ночному разговору коренных обитателей этих непроходимых лесов и не боялся их. Он тихо подошел к дервишу. В свете костра блеснуло лезвие кинжала…
Ан-Надир видела, как предводитель мухаджиров дважды вонзил кинжал в тело спящего Валйада. Она не могла поверить своим глазам. Химйар мертв?! Это невозможно! Ледяной волной ужаса содрогнулось ее сердце.
В этот момент действие гадального шара прекратилось. Принцесса была одна в своей комнате. Ее охватило отчаяние.
Она не видела, как Мафлет Шафи, откинув одеяло, которым был накрыт Химйар, обнаружил вместо него мешки с зерном. Недоумевая, как дервишу удалось провести всех, Шафи немедленно поднял на ноги весь лагерь. Но посланец, словно сквозь землю провалился, его не было нигде. Наконец, решив, что ряженый шпион сбежал от страха в джунгли, Шафи дал всем отбой и вернулся в свой шатер. Там он мгновенно и бесшумно был схвачен, повален на пол и связан.
Всего этого Ан-Надир не могла знать. Она не видела, как Химйар заставил Мафлета рассказать все о подлом убийстве Лукмана ал-Хакима. Без капли жалости воин произнес приговор Шафи и недрогнувшей рукой привел его в исполнение. Так Валйад сдержал свою клятву. Потом он запалил от свечи драпировки и, спрятавшись в изголовье кровати, дождался, когда, заметив пожар, стражи поднимут тревогу. Сбив с ног одного из них, Химйар выбежал из шатра Шафи, вскочил на коня и в суматохе исчез во тьме ночи.
От шатра Мафлета Шафи пламя стало распространяться дальше. Огонь быстро разгорался, пожирая сухие лианы. Джунгли заполыхали. Среди полусонных воинов началась паника, больше половины были ранены или погибли. Уцелевшие искали спасения в песках. Огромный пожар бушевал всю ночь.
Надеясь, что Шафи, может быть, тяжело ранил, но не убил Химйара, Ан-Надир немедленно разбудила султана, умоляя его сию же минуту выступить с войском из асхаб-Айла навстречу мухаджирам. Она надеялась, что ее друга еще удастся спасти. Ее мольбы были столь горячи, что Хусейн уступил ей, хотя понимал всю тщетность этих действий.
Четыре часа войско таитов во главе с султаном ал-Хакимом и его племянницей шло к джунглям. К рассвету было пройдено больше половины пути. Внезапно наблюдатели заметили на горизонте черную точку, которая, увеличиваясь, принимала очертания всадника.
Валйад был немало удивлен обнаружить на рассвете движущееся навстречу ему войско. Однако своим тренированным взглядом он еще издали определил, что это таиты. Он направил коня прямо к султану, которого давно уже заметил в паланкине на спине верблюда, а рядом с ним на гарцующем скакуне Ан-Надир, одетую в мужское платье, с саблей на боку и луком с колчаном за плечами. Ее роскошные волосы были убраны под шелковую синюю чалму, а глаза, огромные, ставшие, казалось, еще больше обычного, неотрывно следовали за Химйаром, пока тот, минуя охрану, подъезжал к султану.
— Рад видеть тебя живым и здоровым, — ответил тот на приветствия ал-Валйада и взглянул на племянницу, которая при этих словах густо покраснела.
— Вот кровь убийцы твоего царственного брата, о Хусейн, и твоего отца, о луноликая Умм Кулсум, — Валйад протянул им кинжал Лукмана ал-Хакима. -Я выполнил клятву и отомстил за его смерть.
— Мы были уверены, Химйар, что ты сдержишь свое обещание, и сердца наши возрадовались, слыша твои слова, — ответил султан. — Теперь ты дорог нам так же, как член нашей семьи. И мы чувствуем, что в долгу у тебя… Разбить шатры, — приказал он слугам, — я хочу услышать все подробности и обсудить план дальнейших действий.
После того, как Валйад коротко рассказал, что произошло во вражеском лагере прошлой ночью, он позволил себе спросить султана, почему тот со своим войском вышел из асхаб-Айла навстречу мухаджирам.
— Это было крайне рискованно, я бы даже сказал, опрометчиво. Лучше бы вы оставались под защитой каменных городских укреплений, — заметил он.
— Это племянница уговорила меня, — понизив голос, ответил султан, склонившись к уху Химйара.
Тот слегка побледнел и взглянул в сторону принцессы, сидящей с опущенными ресницами.
— Ей, видишь ли, пригрезилось, — продолжал Хусейн, — что тебя ранили, и она заявила, что одна поскачет тебя спасать, если я откажусь выступить с войском. Разубедить же ее, упрямую, я был не в силах… Но все обернулось к лучшему, — добавил султан громко. — Благодаря смелым действиям нашего дорогого Валйада, мухаджиры понесли большие потери. Их предводитель мертв, а они рассеяны по пустыне. У нас есть несколько часов, пока они соберутся вместе, и мы можем разбивать их небольшими группами. Пусть три сотни конников отправятся на поиски мухаджиров, остальные три останутся здесь охранять наш лагерь от неожиданного нападения. А ты, друг, можешь отдохнуть, выспаться, — сказал он Валйаду. — Тебя проводят в твой шатер.


МИЛОСТЬ ВСЕМОГУЩЕГО

«…Как ночную тьму вытесняет солнечный свет, так мрак страданий рассеивается лучами радости. Но неизбежен приход новой ночи…»

Химйар позволил себе несколько часов спокойного глубокого сна. Хотя он знал, что должен каким-то образом встретиться и поговорить с Ан-Надир, он не чувствовал для этого ни физических, ни душевных сил.
Что же касается принцессы, она имела достаточно времени, чтобы разобраться в себе и понять, что если ей когда-либо суждено было обрести на этой земле спутника, им мог быть только Химйар. И дело было даже не в мистическом сапфире, которым он владел, что-то еще неуловимо связывало их. Она чувствовала это, но не могла объяснить.
Ан-Надир решила встретиться с Химйаром наедине для окончательного разговора. Но это не так легко было сделать. Лишь спустя пять часов, во время дневной трапезы она, не замеченная никем, пробралась в шатер спящего воина.
Как только кто-то вошел к нему, ал-Валйад проснулся, но не подал вида, не пошевелился и не открыл глаза. Посетитель замер на несколько секунд у входа в нерешительности, затем подошел чуть ближе к низкой тахте, на которой лежал Химйар. Он уловил тихий шелест шелковых одежд, слабый запах жасмина, чуть слышно звякнули браслеты. Сердце его дрогнуло и забилось быстрее. Ан-Надир была в его шатре! Она пришла к нему, вошла в шатер мужчины! Он догадался, что это могло означать. Сейчас произойдет то, чего он так жаждал и боялся.
Девушка присела на край тахты и какое-то время смотрела в лицо лежащего неподвижно воина, заметив, что оно утомлено. Она осторожно провела пальцами по его волосам, щеке, шее. На его груди ее ладонь замерла на несколько мгновений.
— Ты не спишь, Химйар! — услышал он ее голос. — Твое сердце бьется слишком быстро для спящего.
Валйад открыл глаза.
— Колдунья, — проговорил он. — Что за видение было у тебя прошлой ночью? Ты предрекаешь мне скорую смерть?
— Не шути так! — прекрасное лицо принцессы омрачилось. — С помощью гадального шара моей бабушки Зу-л-кифлы и по милости чудесного сапфира, мне удалось наблюдать все, что происходило в лагере мухаджиров с того момента, как ты пришел к Шафи, вплоть до того, как он дважды ударил тебя, спящего, кинжалом. До сегодняшнего утра я была уверена в твоей гибели и оплакивала тебя.
— Но все же уговорила дядю пуститься меня разыскивать?
— Я не могла смириться с твоей гибелью. Я должна была видеть твое бездыханное тело своими глазами. Но довольно об этом. Расскажи, как случилось, что ты остался жив? Что на самом деле произошло? Я подозреваю, ты рассказал дяде не все. Тебя спас сапфир?
— Не совсем, но сапфир помог мне отомстить за твоего отца.
— Как же?
— Я заметил, какими глазами смотрел Шафи на этот чудесный камень, и понял, что он пойдет на все, лишь бы заполучить его. Вечером, пока все молились, я укрыл два мешка с зерном своим одеялом. Спрятавшись за деревьями, я дождался, пока все заснут. Шафи пришел убить меня после полуночи. Я пробрался в его шатер, где он, вернувшись, попал прямо в мои объятья.
— Ты коварен, как змея. — Нежный взгляд принцессы заставил Химйара опустить глаза.
Но тут же совсем другим тоном Ан-Надир спросила:
— Как погиб мой отец?
Химйар поднялся с тахты, подошел к столику, медля, выпил воды из серебряной чаши.
— Ты уверена, что хочешь знать это?
— Да, Химйар!
Он вернулся и, опустившись на ковер у коленей принцессы, взял ее ладони в свои.
— Шафи заманил Лукмана ал-Хакима в ловушку у пещер Хира, вызвав его туда под видом мирных переговоров. Твой отец в сопровождении небольшого отряда пришел почти безоружным. Схватка была недолгой, но ужасной, все ансары были убиты, султана тяжело раненого взяли в плен… Мафлет лично пытал его, добиваясь, куда он спрятал наследницу, но так ничего не смог узнать. Утром  несколько ансарских отрядов напали на лагерь мухаджиров и отбили своего повелителя, но султан уже умирал. Он успел только послать тебе свое благословение и этот медальон. Твой царственный отец погиб, но и в смерти он был славен!
Слезы катились по щекам Ан-Надир, но она их не замечала. Химйар, подчиняясь внезапному порыву, поднес к губам ее дрожащие пальцы.
— Все это в прошлом, — воскликнул он. -И если есть еще в этом мире справедливость, ты будешь счастлива!
Она посмотрела на него полными слез глазами и, опустившись рядом на ковер, обняла, прижавшись к его груди.
— Химйар, будь всегда со мной, — попросила она.
— Я твой вечный раб, — ответил тот дрогнувшим голосом.
— Нет, не то! Я хочу, чтобы ты стал моим господином.
По его телу прошла дрожь. И все же он мягко, но решительно ответил:
— Позволь мне умереть за тебя, луноликая Умм Кулсум, но не проси стать твоим мужем! Прости и не гневайся на меня. — Валйад снял со своих плеч ее руки и поднялся.
— Что ты говоришь?! — воскликнула она, потрясенная его словами. — Ты равнодушен ко мне?!
— Ты знаешь, что нет, — печально ответил он. — Мне легче вонзить кинжал в свое сердце, чем сказать тебе то, что я сказал, но я повторяю: я никогда не стану твоим мужем!
— Но почему? Ты любишь меня только как сестру?
— Уже давно для меня ты лучшая из женщин. Но я связан обетом.
— Обетом?
— Помнишь, я рассказывал тебе, что вся моя семья погибла во время землетрясения в Самраме?
— Да. И что же?
— Я был тогда тяжело ранен. Меня случайно спасли и долго выхаживали дервиши. Но, несмотря на все их усилия, день ото дня мне становилось все хуже. Я умирал. Когда надежды на выздоровление почти не осталось, один из дервишей сказал, что у меня есть последняя возможность выжить — пожертвовать свою жизнь Аллаху. Страшной клятвой поклялся я тогда провести отпущенные мне годы, не имея ни дома, ни семьи. И Аллах принял мою жертву, вскоре после этого я поправился.
— Значит, мой отец знал об этой клятве, когда отправлял меня с тобой к Великому морю? — задумчиво проговорила принцесса.
— Да, иначе он не позволил бы мне общаться с тобой так близко.
Ан-Надир, очень бледная, поднялась с ковра.
— Я знаю, ты умеешь держать свои обеты, — наконец, делая над собою усилие, произнесла она. — А жертва Аллаху священна! — голос ее зазвенел и сорвался на верхней ноте. — Но лучше бы Шафи убил тебя прошлой ночью!
Полог шатра распахнулся и закрылся. Химйар остался один. Первый раз в жизни его охватило отчаяние.
«Я разрушил свое счастье. Кому теперь нужна моя одинокая, никчемная жизнь? Я лишился последней радости — видеть ее. Как мне жить с этой ношей? Даже ей будет легче, если меня не станет. -Он снял с пальца мистический сапфир и задумчиво положил на ладонь, словно взвешивая. — Пусть меня лучше убьют мухаджиры. Если со мной не будет перстня, это произойдет очень скоро. — Но снова покачал головой: Нет. Это малодушие. Я не стану приближать свою смерть. Пусть она возненавидела меня, я буду любить ее, оберегать ее и сделаю все, что в моих силах для ее благополучия. А остальное — в руках Аллаха…»
Вскоре к Химйару вошел посыльный — султан собирал военный совет в своем шатре. Появились новые сведения о мухаджирах.
Ан-Надир тоже известили о том, что к ним приближается большой вражеский отряд. Она, переодеваясь в мужское платье в своем шатре, сняла с шеи медальон с подарком Махадэва.
— Прости, мой возвышенный друг, — принцесса положила драгоценный камень в шкатулку, — но в этом мире никто, кроме Химйара, не станет моим мужем.
Выйдя из шатра, она вскочила в седло своего вороного коня и, не дав никому опомниться, во весь опор понеслась навстречу мухаджирам, доставая на скаку из ножен свою саблю.
Султан Хусейн, взбиравшийся в это время в паланкин, успел только крикнуть ей вслед:
— Ан-Надир, куда ты?! Это верная смерть! — и замолчал, не в силах произнести ни слова от ужаса.
Мгновенно десять всадников сорвались со своих мест вдогонку за принцессой. Первым среди них был ал-Валйад.
Мухаджиры, подумав, что атака таитов уже началась, выпустили тучу стрел по приближающейся группе. Девять тел, пронзенные, упали на землю. Одновременно с этим Ан-Надир, как нож в масло, врезалась в войско мухаджиров и принялась рубить их, отсекая кому руку, кому голову. Через несколько секунд за ней, защищенный мистическим сапфиром, последовал Валйад. Ряды мухаджиров сомкнулись, принцесса и воин оказались в ловушке.
Хотя войско таитов нападало на мухаджиров, никто не мог пробиться к Ан-Надир. Султан потерял себя от горя, думая, что она уже мертва.
Яростно отбиваясь от врагов, Химйар пробирался все ближе к принцессе, которая отважно нападала на опешивших от неожиданного натиска мухаджиров. Ее одежда, рассеченная в нескольких местах, покрылась пятнами крови. Химйар с ужасом понял, что она сознательно шла на гибель.
— Неужели это из-за меня?! Я стану причиной ее смерти?!
Химйар почувствовал, что его силы удесятерились. Он направил коня прямо на вражеских солдат, и животное, в бешенстве превращая все под своими копытами в кровавое месиво, преодолело наконец заслон мухаджиров. Химйар оказался рядом с Ан-Надир. Он не видел ничего, только ее бледное лицо, искаженное гневом и ненавистью. Опытным взглядом Валйад мог определить, что она устала и изнемогла от боли, которую причиняли ей раны. Сжав зубы, он неистово заработал мечом как топором. Песок вокруг него стал вязким от крови. Неуязвимый для вражеских ударов, он отражал нападение одновременно со всех сторон. Мухаджиры в ужасе отступили. Перед ними был не человек. Человек не способен на такое.
В наступившем затишье принцесса в гневе накинулась на Валйада:
— Оставь меня одну, не смей защищать меня. Я ищу смерти!
— Ты не имеешь на нее права, от тебя зависят судьбы стольких людей!
— Замолчи! Я не хочу исполнять свой долг, я не хочу жить!.. Ах!..
Конь под ней зашатался и рухнул мертвый. Химйар соскочил с седла, чтобы помочь принцессе выпутаться из стремян. Мухаджиры издали радостный вопль, предвкушая скорую расправу.
Принцесса и ее преданный защитник встали спина к спине. Вокруг них, ощетинившись сотнями стрел, замерли мухаджиры.
— Все, — тихо сказала Ан-Надир и закрыла глаза, — по крайней мере, мы умрем вместе. — Она нашла его ладонь и сжала холодными пальцами. — Я люблю тебя, Химйар.
И вновь отчаяние ледяной змеей вползло в его сердце. Он собрал все свое мужество и медленно поднял вверх правую руку, на которой блеснул синим пламенем сапфир. Где-то на грани рассудка вспыхнула мысль: «Безумец! На что ты надеешься?» Но его вера в защиту Всевышнего была столь велика, что она заставила разум замолчать.
В это мгновенье из сапфира полыхнул луч, равный свету двенадцати солнц. От нестерпимого жара начал плавиться песок. Мухаджиры, мертвые, падали на землю, и их тела тут же высыхали и распадались в прах. Казалось, что началось уничтожение мира. Но, хвала Всемогущему, это длилось не дольше одного вздоха.
Потрясенный мощью перстня, Химйар беззвучно шептал молитву. На лбу его выступили капли пота. Все поле вокруг них было покрыто слоем пепла. Пусто было кругом. Лишь вдалеке виднелся лагерь султана ал-Хакима. Он повернулся к Ан-Надир и обнял ее. Силы оставили девушку, и он едва успел подхватить ее на руки, прежде чем она потеряла сознание.
Он принес ее в шатер султана и молча положил на ковер.
— Что это было? — дрожащим голосом спросил Хусейн.
— Милость Всемогущего! -торжественно проговорил Химйар.
— Милость?! — повторил за ним султан. -Этот ужасный свет сжег половину моего войска!.. Что с Ан-Надир? Она жива?
— Она жива, — ответил Валйад и вышел из шатра.


ВОЗВРАЩЕНИЕ

«…Уверенные в своих силах, мы гордо обозреваем новые горизонты, не замечая, что движемся все время по кругу…»

Много долгих месяцев не получала принцесса никаких вестей от своего друга. В тот день, когда свет могущественного синего камня уничтожил всех мухаджиров и спас асхаб-Айла от нападения, войска султана под командованием ал-Валйада отправились освобождать ансарский народ и славный ар-Раши. Ей даже не удалось увидеться с Химйаром перед отъездом. Только один раз прислал он гонца с известиями, что по дороге в ар-Раши они встретили и разбили несколько вражеских отрядов и освободили от рабства десять ансарских деревень. Гонец сказал, что перед самым его отъездом ал-Валйад готовился к битве под ар-Раши.
Ан-Надир со страхом думала об этом сражении. Если бы все прошло удачно, до них уже дошли какие-нибудь известия. Гадальный шар, как она не пыталась, почему-то больше не показывал ей Валйада. Мучимой беспокойством, Ан-Надир оставалось только ждать. Ах, если бы возможно было вернуть те дни, когда вместе они добирались в асхаб-Айла! Сколько прекрасных мгновений могло бы их еще ожидать. Но непреодолимое препятствие — суровый обет — встал между ними, тогда как самой судьбой, казалось, предначертано было им соединиться.
«Я догадываюсь, — думала принцесса, чего стоило ему расстаться со мной, и я восхищена его твердостью в служении Всемогущему. Но неужели я больше никогда не увижу его? Как же быть с предсказанием Махадэва, что обладатель такого же синего камня, превосходящий меня в набожности, мудрости, понимании, станет моим мужем? Я должна ехать в Та’йфэ и молить его о милости. Только он способен вернуть мне Химйара!», — посетила ее счастливая мысль.
Ан-Надир немедленно поднялась с шелковых подушек, чтобы поговорить с дядей Хусейном об отъезде. Служанки сказали ей, что он в тронном зале.
Сидя под расшитым балдахином, Хусейн принимал посланника, который только что прибыл к нему с докладом.
— Дитя мое, — воскликнул султан, завидев Ан-Надир, — вести от Химйара! Я как раз собирался послать за тобой. Ну-ка, — он повернулся к гонцу, — повтори, что сказал сейчас мне.
Посланник, приятный черноглазый юноша, слегка покраснел, восхищенный прелестью принцессы, и с благоговением поклонился ей.
— Твои войска, о прекрасная повелительница, возросшие числом благодаря усилиям доблестного ал-Валйада, который присоединял к ним в каждой деревне новые отряды, отбили славный ар-Раши у мухаджиров и прогнали их далеко от наших земель в Октавийские пустыни. Весь ансарский народ отсюда до Ледяных вершин теперь свободен. По приказу достопочтимого ал-Валйада в столице дворцовые постройки восстанавливаются в прежнем великолепии. Жители ар-Раши с ликованием ожидают свою возлюбленную госпожу, о луноликая Ан-Надир Умм Кулсум.
— Почему достопочтимый ал-Валйад не прибыл сам, чтобы сопровождать меня в родной город? — голос принцессы зазвенел от волнения. — Он ждет меня в ар-Раши?
— Нет, о дивноокая, две недели назад на светлой луне, передав управление старейшинам города, победоносный ал-Валйад испросил у них благословения отбыть. Он не пожелал сообщить, куда лежал его путь.
— Отбыть?! Как могли они ему позволить?! Он срочно нужен нам для наших государственный дел! — воскликнула принцесса в гневе.
— Почтенные старейшины осмелились уведомить его о несвоевременности отъезда и возможном неудовольствии вашей царственной светлости.
— И что же?
— Непобедимый ал-Валйад ответил, что ваша царственная светлость будут, напротив, рады, ибо поймут его душевный настрой. Еще он сказал, что когда-то вы милостиво позволили ему выбрать для себя награду за небольшую услугу, которую он оказал вашей светлости. Так вот, он решил остаток своих дней посвятить только Аллаху. Он также велел передать его нижайшие поклоны и напомнить вашей светлости, что он всегда был смиренным рабом вашей достопочтенной семьи.
У Ан-Надир даже дыхание перехватило от бешенства.
Юноша, побледнев, попятился к дверям.
— Благодарим тебя, ты свободен, — султан, видя настроение принцессы, своевременно позволил посланнику удалиться, чем тот с облегчением воспользовался.
— Ну, дитя мое, пусть наш дорогой Химйар немного отдохнет от ратных подвигов. Что в том плохого? А мы с тобой тем временем навестим могилу твоего отца и нашего царственного брата в славном и прекрасном ар-Раши.
— Да, да, дядя, ты совершенно прав, нам нужно немедленно ехать в Та’йфэ, — ответила принцесса в глубокой задумчивости.
— Причем здесь Та’йфэ? — удивился Хусейн, когда девушка скрылась за драпировками. — Да, видно, сильно задето твое сердечко. Ну, что ж, чем Химйар не султан? Если бы у них все сладилось, я не был бы против. Наш-то герой влюблен без памяти, мне это было видно с первого взгляда. Ох, дети, дети, — покачал он убеленной сединами головой и, по-стариковски шаркая парчовыми тапочками, пошел собираться в дорогу.


ПУТЬ В МИРЕ СПРАВЕДЛИВОСТИ

«…Слушай свое сердце, держись своего пути — следовать чужим путем опасно…»
Хусейн дремал в паланкине, укрепленном на спине верблюда, когда Ан-Надир, опершись одной рукой на седло своей белой Муфадды, другой указала на облако сиреневого тумана впереди и закричала:
— Смотри, дядя, это Та’йфэ!
Султан вздрогнул и стал вглядываться в даль, протирая глаза руками, но ничего не мог разглядеть впереди себя.
— Ну, что, ты видишь? — последовал нетерпеливый вопрос принцессы.
— Вижу, вижу, пташка моя ранняя, — прошелестел губами Хусейн, подумав про себя: «И дались же тебе, неугомонная, эти развалины. Третий день гонит нас без сна и отдыха. Не люблю так путешествовать».
Но Ан-Надир, обычно чуткая, не замечала неудовольствия дяди. Скоро она увидит Махадэва! Эта мысль звала ее вперед, не давая покоя. Наконец, они въехали на ту самую поляну, где почти два года назад погиб отряд, сопровождающий ансарскую наследницу. Их тела предали огню таитские воины, присланные сюда султаном Хусейном ал-Хакимом, а две прошедшие весны стерли с земли следы битвы.
Пока слуги разбивали лагерь, Ан-Надир быстро спешившись, побежала к началу той тропинки, что вела в Та’йфэ. Вон на противоположном холме царский дворец. Принцесса даже различила резной мраморный купол, под которым в уединенном безмолвии стоит статуя четырехрукого танцующего божества. Кажется, целый век прошел с тех пор, как она видела его последний раз — так много всего случилось за прошедшее время. Здесь она рассталась с Химйаром, здесь же она нашла его едва живого подле горы трупов. Еле сдерживая рыдания, она с тоской посмотрела на купол святилища.
— О, Махадэв, верни мне его, — прошептала она.
Как жаждала она снова оказаться у стоп Махадэва, чтобы выплакать ему свое горе! Но пока дядюшка не ляжет отдыхать после обеда, она не сможет уйти. С сожалением вздохнув, Ан-Надир вернулась в шатер Хусейна.
Истомившись от нетерпения, принцесса не могла и крошки проглотить за обедом, рискуя вызвать неудовольствие дяди. Когда он прилег отдохнуть, она лично взялась обмахивать его опахалом, чтобы он поскорее заснул.
Наконец терпение ее было вознаграждено. Дядюшка уснул, и Ан-Надир получила долгожданную свободу. Однако нужно было торопиться, у нее было совсем мало времени.
Легко, как козочка, побежала принцесса в старый город, перескакивая с валуна на валун, с одной каменной плиты на другую. Ничего не изменилось вокруг. Все осталось по-прежнему: молчаливые развалины, густые заросли кустов и деревьев, душистые цветы на свисающих лианах, стайки с криком разлетавшихся от ее приближения птиц. Она задержалась лишь однажды, чтобы сорвать большую гроздь спелого, сочного винограда в подарок Махадэву. Тяжелая гроздь оттягивали руки, и Ан-Надир невольно замедлила шаг, поднимаясь по крутым ступеням дворцовой лестницы, а потом и вовсе остановилась, переводя дыхание.
Заглянув в огромный и пустой тронный зал, девушка почувствовала трепет. Неслышными шагами прошла она через анфиладу покоев, боясь потревожить тень давно ушедшей жизни. Вот наконец заветная комната. Но что это? Потайная дверь в каменной стене была сдвинута в сторону, открывая проход в башню!
От дурных предчувствий сжалось сердце. Ан-Надир оставила виноград на низеньком табурете около проема, где так горько плакала прошлый раз, стремительно вбежала вверх по лестнице и, безмолвная и похолодевшая, остановилась у входа. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь резной купол, ярко освещали позолоченные лепестки мраморного цветка, но танцующего юноши, ее Махадэва, не было!
Ан-Надир почувствовала, что ей стало трудно дышать. Силы оставили ее. Она упала на мраморный пол и, не помня себя, разразилась рыданиями.
— Ты покинул меня, о Махадэв! Чем я вызвала твою немилость? Лучше убей, но не оставляй жить без тебя!..
Она, словно в безумии, все время повторяла: «Махадэв, о Махадэв!» Казалось, еще минута и ее сердце разорвется от горя.
Вдруг она почувствовала, что чьи-то сильные руки поднимают ее. Она обратила вверх заплаканное лицо и не поверила своим глазам. В центре цветка, подложив под себя одну стопу, другую спустив на пол, сидел Махадэв, в точности такой, каким предстал он перед ней в своей обители. Он усадил ее себе на колено, обнимая двумя руками, двумя другими вытер слезы с ее глаз и разгладил спутавшиеся кудри. Его ясное лицо нежно улыбалось. Чуть влажная гирлянда из белых роз на его груди источала неземное благоухание. Золотые кобры обвивали предплечья. Длинные черные волосы, обрамляя прекрасное чело, волнами спускались на сильные плечи. Голову украшал сияющий венец.
— Дитя мое, не плачь, — ласково сказал он ей. Его глубокий голос отозвался нежной музыкой в сердце Ан-Надир. Так отец утешал ее, когда она была ребенком. -Сегодня я увидел, как сильна твоя привязанность ко мне, и сердце мое наполнилось радостью. Я не покидал тебя, незримый я всегда с тобой.
Ан-Надир спрятала разгоряченное лицо в прохладные благоухающие цветы на его груди и крепко обняла его обеими руками.
Махадэв засмеялся и погладил ее по голове.
— Отныне беды не затронут тебя. Все то время, которое ты еще проведешь в этом мире, мой волшебный сапфир будет с тобой… Сейчас мы расстанемся. Ты должна через весь дворец пройти во внутренний сад. Не забудь захватить с собой те сочные сладкие ягоды, что принесла для меня. Там в саду ты обретешь то, что ищешь. Иди же! — он опустил ее на пол, простер, благословляя руку, и его облик растворился в прозрачном воздухе, только запах роз доказывал реальность происшедшего. Ан-Надир осталась одна, не в силах сдвинуться с места…

…Уже десять дней провел Химйар в развалинах Та’йфэ. Рядом пышно цвели душистые цветы у прохладных родников, плодоносили фруктовые деревья, мед лился из ульев диких пчел. Но зачем поддерживать свою жизнь, когда в ней нет больше необходимости?
Днем он бродил по заросшим фруктовым садам, ночью ложился на теплые плиты под огромным, в четыре обхвата, раскидистым деревом. Силы постепенно оставляли его. Каждый раз, видя заходящее солнце, он прощался с ним. Подводя итог своей жизни, он с горечью осознавал, как мало он узнал об этом мире, его тайнах и загадках.
Однажды ночью, лежа на каменных плитах, он устремил взгляд на крупные звезды, что гроздьями усыпали небо. «Скоро я оставлю этот мир. Куда я пойду? В сады иллийуна или какое-то другое место во вселенной? Сможем ли мы с моей возлюбленной Ан-Надир встретиться после смерти? Умерев, смогу ли я знать, как ей живется в этом мире одной, вдруг ей нужна будет защита, помощь? Что если мне рано еще уходить из жизни? Но нет, я не должен думать об этом. Нам все равно невозможно находиться рядом. Пусть теперь Махадэв защищает ее…»
Млечный путь широко простирался прямо над головой Химйара. Никогда картина неба не была такой завораживающей. Внезапно воину показалось, что Млечный путь — это звездная дорога и она наполнена сияющими личностями. Химйар вдруг осознал, что небеса также полны жизни, полны существ прекрасных и возвышенных, каждый из которых занимает свое положение, согласно воле Всемогущего. И сам он скоро займет свое место среди них…
Там, где земля смыкалась с небом, еще алела едва заметная полоска — след уходящего солнца. Вдруг на фоне этой светлой полосы появился силуэт всадника на красивом, могучем буйволе, огромные загнутые рога которого ложились на сильную спину. Белый буйвол уверенно ступал по воздуху, постепенно приближаясь к Химйару, который, превозмогая слабость, приподнялся на локтях и сел, прислонившись спиной к шершавому стволу. Он узнал величественного всадника — это был Махадэв.
Остановив своего буйвола рядом с умирающим человеком, Махадэв произнес:
— Я явился, чтобы благословить тебя. Ты посвятил свою жизнь Всемогущему и строго держал свой обет, несмотря ни на что. Он доволен тобой. Теперь ты ищешь смерти, но время еще не настало. Твой Господин желает, чтобы ты вернулся в мир и дарует тебе право распоряжаться своей судьбой. Но помни, ты в ответе перед ним за ту, которую избрал для себя. По его высшей воле ты и она соединены теперь вместе и вам предстоит совершить служение тому, кому вольно или невольно служат все. Вы оба стали обладателями философского камня, с его помощью вы познаете многие тайны мироздания, недоступные для большинства людей. Откройте свои глаза и открывайте глаза другим…

…Ан-Надир, пребывая еще под впечатлением только что пережитого, задумчиво шла по внутреннему саду, неся в руках виноград. В этой части дворца она прежде не бывала. Зачем Махадэв велел ей прийти сюда? Правильно ли она поняла его слова? Все происшедшее было подобно чудесному сну. Она не забыла о Химйаре, нет, но осознала: что бы не случилось, все будет благом в конечном смысле.
Вскоре девушка увидела истощенного человека, лежащего без движения в тени под раскидистым деревом.
«Он, наверное, пришел сюда умирать, -подумала она спокойно, — или уже умер. Это тоже благо. Какое прекрасное место он выбрал для ухода из мира! Здесь таинству смерти никто не помешает мольбами и рыданиями. И никто…»
— Химйар! — душераздирающий крик вырвался вдруг из ее груди. Она наконец-то узнала его.
В следующее мгновение она уже стояла возле него на коленях и трясла за плечи.
— Не очень-то ласково встречает меня моя возлюбленная после долгой разлуки, -с шутливым негодованием проговорил ал-Валйад, открывая глаза. — Здравствуй же, солнце мое, счастье мое!
— Что ты такое говоришь? — изумлению Ан-Надир не было предела.
— Если ты все еще желаешь, чтобы я был твоим мужем, тебе следовало бы научиться обращаться ко мне с должным почтением. Что это ты принесла с собой? О! Прекрасный, сочный виноград! Накорми-ка меня им. Я чувствую голод и жажду. — Химйар ободряюще улыбнулся растерявшейся принцессе. — Ты не ожидала меня здесь увидеть? А я думал, что Махадэв предупредил тебя.
Только теперь Ан-Надир поняла слова Махадэва и рассмеялась своим хрустальным смехом. Оторвав с грозди несколько черных ягод, она поднесла их Химйару. Он с удовольствием съел их. Немедленно к нему стали возвращаться силы.
— Еще винограда, — потребовал он.
Но вместо ягод его губы встретили ее не менее желанные уста…
Когда дядя Хусейн, пробудившись после полуденного сна, вышел из своего шатра вдохнуть посвежевшего воздуха и полюбоваться на развалины, он увидел картину, заставившую его замереть с раскрытым ртом.
Его племянница поднималась на холм, где разбиты были шатры, обнимая за талию Химйара ал-Валйада, который опирался одной рукой на ее плечо, другой на свой меч. На вершине они остановились и, запыхавшись, рассмеялись. Валйад нежно обнял и поцеловал принцессу. Тут они обернулись и заметили застывшего в оцепенении султана.
— Хвала Аллаху! — прервал затянувшуюся паузу Хусейн. — Наконец-то мечта твоего отца сбудется, и наш славный род обретет не менее достойное продолжение!
Больше ничего не задерживало их в Та’йфэ. Едва забрежжил рассвет нового дня, Ан-Надир уже сидела в седле своей белой Муфадды, задумчиво глядя на старый город. К ней подъехал на своем верблюде Химйар и с загадочной улыбкой спросил:
— Почему ты не говоришь: «Прощай, мой прекрасный танцор, прощай Махадэв»?
— Махадэв навсегда покинул свою таинственную уединенную обитель. Больше юркие кобры не поднесут ему цветы и фрукты этих запущенных садов.
— Ты будешь грустить без него?
— О, да… — Ан-Надир подавила невольный вздох.
— Не печалься напрасно, любовь моя, — Валйад взял ее за руку. — Махадэв давно ждет тебя дома, в ар-Раши. И теперь каждый день ты сможешь видеть его.
— Как это возможно? — только и смогла вымолвить принцесса, изумленно глядя на Химйара.
— Я не мог покинуть этот мир, не позаботившись о надежном покровителе для тебя, — ответил тот. — Пока твой дворец восстанавливали после нападения мухаджиров, я лично приехал сюда, чтобы перевезти Махадэва в ар-Раши. Признаться, это стоило мне больших трудов. Чуть не отчаялся, разыскивая его. Хорошо, что кобры указали дорогу. Двенадцать невольников с трудом оторвали божество от земли, не говоря уже о том, что его паланкин пришлось укрепить на слоне, верблюд не выдержал бы такого седока. Так что, когда ты будешь гневаться на меня, вспомни об этой маленькой заслуге.
— О, благодарю тебя, Химйар, мне нечего больше желать! — счастливо засмеялась Ан-Надир.
— Он действительно божественно прекрасен… — задумчиво проговорил ал-Валйад.
С любовью глядя на него Ан-Надир лукаво спросила:
— Скажи, что ждет нас, каково наше будущее?
Не задумываясь, он отвечал:
— Праведное правление на благо и процветание нашего народа.
— Как в древности цари Та’ифэ?
— Да, и не менее четырех сыновей!
— Четырех сыновей?!
— Ты против? — в голосе Валйада прозвучало беспокойство.
— Нет! Мне нравится такое будущее… Посмотри! — воскликнула вдруг Ан-Надир. — Солнце встает над песчаными барханами. Мне кажется, или оно действительно синее?!
— Велик Всемогущий! — ответил Химьяр потрясенно. — Да, оно синее, как свет наших волшебных сапфиров!