Сюзанна. Дом. New-York. January, 1923

Часть 10. Сюзанна. Дом. New-York. January, 1923

Терус Гранчестер возвращался поздно ночью в свою шикарную квартиру на Восьмой Авеню после очередного банкета. Он остановил машину у подъезда и вдруг заметил у входа хрупкую женскую фигурку.
Сердце его, тридцатипятилетнего мужчины, пресыщенного женским вниманием, учащенно забилось, потому что было что-то до боли знакомое в этих узких плечах, манере носить берет немного набок на пушистых вьющихся волосах и прятать руки в муфту. Девушка, а это была совсем еще юная леди, водила узким мысом туфли по только что выпавшему снегу. Было видно, что она продрогла и стоит здесь уже давно.
— Простите, мисс, почему вы здесь одна в такой поздний час? — окликнул он ее. — Могу я вам чем-то помочь?
Она оглянулась, и ее лицо осветилось радостной улыбкой, от которой у Тери что-то сжалось в груди.
— Я жду вас, господин Гранчестер, — сказала девушка подходя и окатывая Теруса светом восторженных синих глаз. — Мне нужно поговорить с вами.
Он молчал в растерянности. Ему казалось, что все это сон — так похожа она была на ту его Кенди. Девушка терпеливо ждала, только передернула плечиками от порыва холодного ветра.
— Вы совсем продрогли, — опомнился он, — давайте, поднимемся ко мне и поговорим.
— Мне не хотелось бы вас беспокоить… — она смущенно взглянула на него.
— Где вы живете? Я отвезу вас домой, и мы поговорим по дороге.
— Вообще-то, я к вам сразу с поезда. Я живу с родителями в Чикаго. Оставила вещи в камере хранения на вокзале и приехала сюда. От вашего ответа зависит моя судьба! Я хотела попросить вас взять меня в свой театр!
— Вы хотите стать актрисой?! — поразился Терус. — А ваши родители согласны?
— Да, — она снова поводила мысом туфли по снегу, — папа меня понимает.
— А матушка? — спросил он быстро. — Она знает, где вы, она согласна?
— Боюсь, что я уехала без ее позволения, она, скорее всего, этого не одобрила бы.
— Нет, мисс, — решительно проговорил Гранчестер, — в таком случае я не смогу вас принять. Возвращайтесь домой и будьте послушны воле своих родителей, особенно матушки.
Он, нахмурившись, направился к своему подъезду. Она молча глядела ему вслед, и Тери просто физически ощущал жгучие слезы отчаяния, которые текли по ее холодным щекам.
— Послушайте, вам есть где остановиться в Нью-Йорке? — он обернулся, не выдержав.
— Кроме вас я здесь никого не знаю, — тихо ответила она.
Гранчестер вернулся и решительно взял ее за руку.
— Идемте.
В подъезде он приказал портье отправить посыльного на вокзал, получить багаж этой леди и доставить к нему в квартиру. Портье окинул их недоуменным взглядом, но, не решившись что-либо сказать, вежливо поклонился.
— Он подумал, что я ваша любовница, — прошептала девушка, когда они поднимались по лестнице.
Тери ничего не ответил, но в лицо ему бросилась краска от того, что он не раз уже давал ему повод так думать.
В просторной квартире с высокими потолками и лепниной над хрустальными люстрами были огромные арочные окна с широкими подоконниками. Обилие зеркал, стекла и хрусталя создавало впечатление ледяного дворца. Несмотря на роскошь обстановки, здесь было по-холостяцки холодно и неуютно. Гостья, не снимая пальто, робко села на диван. Гранчестер растопил камин, заварил на кухне чай и сделал сэндвичи.
— Это все, что я могу вам предложить, – он внес в комнату поднос. — Правда, еще были шоколадные конфеты и коньяк.
— Нет-нет, спасибо, — она испуганно посмотрела на Теруса, — я просто попью горячего чаю, — и, словно извиняясь, пояснила: Здесь холоднее, чем в Чикаго…
— Садитесь ближе к огню, так вам будет лучше.
Она пересела в кресло к мраморному журнальному столику у камина. Тери расположился напротив и с необычным для него чувством умиления наблюдал, как, по-детски держа чашку тонкими пальчиками обеих рук, Кенди пила чай.
«Помнит ли она ту нашу встречу почти десять лет назад на холме Пони, - подумал он»
— Скажите, — поинтересовался Гранчестер, — почему вы решили обратиться ко мне? В Нью-Йорке много театров.
— Я с детства поклонница вашего таланта. Была на многих ваших спектаклях с родителями, дядей Арчи, с братом Энтони, а теперь вот приехала одна.
«Она была с родителями на моих спектаклях! Значит, Кенди все-таки приезжала, чтобы увидеть меня, а я ничего не знал об этом!»
— У меня множество ваших фотографий — во всех ролях, — воодушевляясь, говорила девушка, — я не пропустила ни одной вашей премьеры, с восьми лет.
— Сколько же вам сейчас? — улыбнулся Гранчестер.
— Почти шестнадцать, — вспыхнула она, стараясь сохранить независимый вид.
— То есть пятнадцать? 
«Когда мы с Кенди расстались, ей тоже было пятнадцать лет. И она тоже была ужасно самостоятельная, даже слишком. Сбежала из колледжа! Отправилась одна, без денег в Америку!»
— Вы, как никто другой, сможете понять меня — без театра мне не жить! — воскликнула она горячо. Из-за того, что ее личико раскраснелось, стали заметнее веснушки. — Пожалуйста, возьмите меня в труппу! Мечта всей моей жизни — играть в вашем театре, учиться у вас актерскому мастерству! А мама, она потом все поймет и простит меня. Я за нее не волнуюсь, ведь с нею папа. Он самый лучший на свете человек.
«Тарзан с веснушками», — подумал Тери, с нежной усмешкой поглядев на девушку.
На него разом нахлынули воспоминания юности:
— Мой милый ангел... — пробормотал он в глубокой задумчивости.
— Что? — удивленно переспросила Кенди.
Тери вздрогнул.
— Простите… Значит, вы считаете, что быть актрисой — ваше призвание?
— Это моя судьба!
«Что же делать? Что делать? — подумал Гранчестер. — Если я позволю ей остаться, Кенди меня никогда не простит! Если я настою на отъезде — я сломаю судьбу этой девочке! В столь юном возрасте, когда жизнь кажется удивительной и прекрасной сказкой, пережить такое горькое разочарование…»
Он вспомнил, как уйдя из колледжа, беспомощный и одинокий, бродил по улицам Нью-Йорка от одного театрального подъезда к другому. Его нигде не хотели принимать. И ему помогла Сюзанна. Она попросила за незнакомого юношу, который постучался промозглым осенним вечером в двери театра, где она играла… Помогла, потому что полюбила.
Он посмотрел на Кенди, которая не отрывала от его лица умоляющего синего взгляда. В этот момент в дверь постучали. 
Кенди и Тери одновременно вздрогнули от неожиданности.
— Здесь находится мисс Эндри де Моррей? — вошел посыльный.
— Да, — Гранчестер поднялся с кресла.
— Ваш багаж, мисс, — посыльный многозначительно кашлянул и скрылся.
— Сегодня уже поздно подыскивать вам квартиру, — Тери поправил манжеты, скрывая легкое смущение. — Вам пора отдохнуть, вы, верно, смертельно устали. Посему, предоставляю свое холостяцкое логово в ваше полное распоряжение…
— Я не смею!..
— Не волнуйтесь, я переночую у соседа, мы с ним друзья, долгое время работали в одном театре.
— Нет, вы меня неправильно поняли! — воскликнула Кенди горячо. — Я полностью доверяю вам! Я знаю, насколько вы благородны и великодушны!
— Откуда вам это известно? — удивился Терус.
— Матушка однажды сказала так про вас. А ее мнение о человеке для меня превыше всего. Вам незачем уходить. Мне вполне будет достаточно одной комнаты. А теперь, если позволите…
Девушка взяла свои вещи и, бросив на Гранчестера смущенно-робкий взгляд, прошла в смежную комнату.
Тери сел на диван и сжал голову руками. В его висках вместе с пульсом звучали слова: «Вы благородны и великодушны… Матушка однажды сказала так про вас…»
Он проснулся от запаха кофе и свежей выпечки. Зимнее солнце, едва пробиваясь сквозь плотный заслон облаков, тускло светило в окна, лениво отражаясь в хрустальной люстре. Камин давно погас. День был пасмурный и холодный. В такие дни его всегда охватывало чувство уныния и жестокой потери. Но сегодня все было по-другому. Сегодня его сердце не сжалось при пробуждении привычной болью. Тери потянулся, вспоминая вчерашнюю встречу со своей юностью, и только тогда заметил, что укрыт теплым пледом.
«Милая девочка, — вздохнул он с грустной улыбкой, — зачем ты заботишься обо мне, укрываешь меня пледом, готовишь кофе и булочки с корицей? Мое истерзанное сердце не привыкло ощущать тепло и заботу. Без этого бальзама тихой радости, оно может не захотеть больше биться…»
Кенди постучала и вошла к нему. На подносе в чашечках дымилось кофе, стояла тарелка с душистыми булочками.
— Ну, зачем вы… — проговорил Терус укоризненно, поднимаясь с дивана, — у меня есть домработница…
— Судя по тому, в каком запустении ваше хозяйство, она к вам давно не заходила, — лукаво ответила Кенди.
«И все-то ты знаешь!» — Гранчестер внутренне улыбнулся.
— Я просто хотела хоть чем-то отплатить за доброту, которую вы проявили к совершенно незнакомому человеку, — добавила она серьезно.
— Ну, я не могу считать совершенно незнакомым человека, который так хорошо меня знает.
Они встретились взглядами, Тери снова почувствовал неловкость, и тут же поймал себя на мысли, что слишком часто смущается в присутствии этой девочки.
— Вы не думайте, — Кенди грустно вздохнула, — я понимаю, такому деликатному человеку, как вы, сложно отказать мне прямо. После завтрака я поеду на вокзал. Спасибо, я и так обязана вам многим.
— Чем же? — полюбопытствовал Тери, беря с подноса еще теплую булочку.
— Вы выслушали меня, потратили на меня свое время, разделили со мной свой дом. Я доставила вам столько хлопот…
— Может быть, перед отъездом вы хотите заглянуть в мой театр, пройти за кулисы? — предложил Гранчестер, невольно оттягивая неизбежное расставание.
Она взглянула на него так, что он испугался — еще немного, и Кенди бросится ему на шею от восторга. Но на этот раз все обошлось.

Они приехали в театр еще до начала репетиций. Обслуживающий персонал только что закончил уборку. Терус показал Кенди гримерки, костюмерную, свой кабинет, потом они миновали фойе и служебным ходом прошли на сцену.
— Как хорошо! — она остановилась посреди сцены и с тихим восторгом оглядела пустой темный зрительный зал.
— Когда я репетировал свой первый спектакль, я оставался допоздна и в одиночестве читал здесь свои реплики, пробуя разную силу и тембр голоса, отрабатывая движения и жесты.
Тери подошел к ней и тоже посмотрел в зал, где столько лет с волнением и отрадой в волшебном забытьи вдохновенья читал свои роли. Как много тайной муки, отчаяния и любви поверил он этим стенам…
— Какой это был спектакль?
— Моя первая большая роль в «Ромео и Джульетте».
— О, я знаю эту пьесу наизусть! — воскликнула она. — Как я вам завидую! Вы были свободны сами решать свою судьбу, вам никто не запрещал посвятить себя театру.
«Я всегда мечтал играть эту роль с Кенди», — подумал он печально.
— На самом деле у меня не было другого выбора. Я поссорился с отцом, не общался с матушкой. В моей жизни произошла большая трагедия, в результате в семнадцать лет я вынужден был бросить колледж и оказался на улице. Меня не брали ни в один театр. Если бы не счастливая случайность…
— Кто-то помог вам? — догадалась Кенди, заворожено глядя на него.
— Одна девушка попросила за меня директора, который был хорошим другом ее отца.
— Она, вероятно, была влюблена в вас… — задумчиво проговорила Кенди.
Терус промолчал, нахмурясь.
— Простите, это не мое дело! — ее лицо залилось нежно-розовой краской.
— Нет-нет, не извиняйтесь, Сюзанна чуть не погибла здесь. Во время репетиции на этой самой сцене произошел несчастный случай — сорвалась балка с осветителями. Сюзанна стала инвалидом, потом уехала в Европу, и я с тех пор не видел ее, слышал только, что она стала драматургом, пишет пьесы.
— Какая жестокая судьба! — Кенди содрогнулась как от озноба, обняв руками плечи. — Но какой твердый характер! — тут же воскликнула она. — Найти в себе силы снова вернуться в театр!
Гранчестер переменил тяжелую для него тему.
— Вы говорите, что знаете весь текст «Ромео и Джульетты»? — Тери загадочно улыбнулся.
— Да!
— Тогда почитайте из второго акта, а я подыграю вам.
— Не может быть! Играть с вами в одном спектакле!
Тери внимательно посмотрел на девушку. «Неужели я не безразличен этому юному созданью? — его заледеневшее сердце окатило теплой благоуханной волной, однако это ощущение быстро исчезло. — Нет… — оборвал он себя».
— Начинайте с любого акта, я помню весь текст.
Кенди, сосредотачиваясь, сжала ладони и медленно прошлась по сцене. Потом обернулась и взволнованно поглядела на своего партнера.
— Мое лицо спасает темнота,
А то бы со стыда сгорела,
Что ты узнал так много обо мне.
Хотела б я восстановить приличье,
Да поздно, притворяться ни к чему.
Ты любишь ли меня? Я знаю, верю,
Что скажешь «да». Но ты не торопись.
Ведь ты обманешь. Говорят, Юпитер
Пренебрегает клятвами любви.
Не лги, Ромео. Это ведь не шутка.
Я легковерной, может быть, кажусь?
Конечно, я так сильно влюблена,
Что глупою должна тебе казаться,
Но я честнее многих недотрог,
Которые разыгрывают скромниц.
Мне б следовало сдержаннее быть,
Прости за пылкость и не принимай
Прямых речей за легкость и доступность.
Ее голос был так чист и нежен, в нем сквозила такая искренность, что в ответ на ее воодушевление он сделал к ней несколько шагов и с силой произнес:

— Мой друг, клянусь сияющей луной,
Посеребрившей кончики деревьев,
Мне нет на свете никого тебя дороже!
— О, не клянись луною, в месяц раз
Меняющейся, — это путь к изменам.
— Так чем мне клясться? И в каких словах
Излить весь жар мне пламенного сердца,
Которое одной тобой лишь бьется!
— Не клянись ничем
Или клянись собой, как высшим благом,
Которого достаточно для клятв.

— У вас очень неплохо получается, — сказал Тери задумчиво, когда замолк ее голос.
— Тогда возьмите меня в свою труппу, пожалуйста, вы не пожалеете об этом, честное слово!Он заглянул в ее широко раскрытые глаза и почувствовал легкое головокружение от их бездонной синевы.
— Хотите, я еще почитаю! — она потянула его к креслу в центре сцены и усадила. А сама присела на подлокотник:

Уходишь ты? Еще не рассвело,
Нас оглушил не жаворонка голос,
А пенье соловья. Он по ночам
Поет вон там, на дереве граната.
Поверь, мой милый, это соловей.

Гранчестер невольно сжал ее ладонь, мягкие золотистые кудри коснулись его лица. Он сомкнул веки в неизъяснимом блаженстве.

Слова отзвучали, но оба по-прежнему смотрели друг на друга. И вдруг, склонившись, Кенди несмело коснулась его губ своими. Это неожиданное нежно-робкое прикосновение, отозвалось в нем трепетной волной.
«Что происходит, что со мной происходит!» — лихорадочно думал Тери, взволнованно глядя на смущенную девушку.
Он поднялся с кресла, прошелся по сцене, стараясь унять волнение, и после короткой паузы заявил:
— Я не могу принять вас, мисс, без разрешения обоих родителей. Напишите им письмо, умоляйте их согласиться. Со своей стороны я обещаю добавить пару строк и попросить их от своего имени.
— Спасибо вам за все! — в ее голосе послышалась щемящая тоска.
— Это вы меня простите, я правда не могу принять вас в свой театр без согласия ваших родителей. Я столь высоко ценю и уважаю их, особенно вашу матушку, что не могу оскорбить их таким своеволием.
— Мама никогда не говорила, что лично знакома с вами, — растерялась Кенди.
— Это было давнее мимолетное знакомство, она, скорее всего, забыла о нем.
— О нет, вас невозможно забыть!..
И Терус уже в который раз за последние два дня почувствовал себя смущенным.
— Пока вы будете в Нью-Йорке вам нужно где-то остановиться, — сменил он тему. — Я знаю одну квартиру. Она точно свободна. Я жил в ней до отъезда в Сидней, ее хозяйка очень милая старушка.
— Я с удовольствием воспользуюсь вашим предложением! И обязательно напишу своим родителям.
— Я могу вас сейчас отвезти туда, — предложил Гранчестер.
— А как же ваша репетиция?
— Репетиция вечером.

Тери отвез девушку в свою бывшую квартиру, которую снял еще до кошмара с Сюзанной, разрыва с Кенди и отъезда в Австралию. Здесь он мечтал о Кенди долгими бессонными ночами в сладостных надеждах привезти ее к себе и оставить навсегда! В ожидании ее приезда он откладывал свои гонорары, стараясь тратить минимум средств, чтобы обеспечить достойное существование любимой. И теперь он страстно желал, чтобы хотя бы ее дочь пожила здесь какое-то время, чтобы частичка той Кенди побывала там, где он испытал так много любви и страданий.
Быстро уладив все дела с квартирой, Терус внес вещи Кенди в свои бывшие комнаты. Она вошла и, остановившись на пороге, оглядела скромное жилище.
— Боюсь, обстановка покажется вам бедной, но здесь спокойно и уютно, думаю, вам понравится.
— Здесь чудесно! — воскликнула девушка. — Вы не волнуйтесь, я привыкла жить скромно, почти все детство я провела в Доме Пони — это приют, где воспитывалась моя матушка, прежде чем нашлись ее настоящие родители.
— Нашлись ее родители?!
— Лорд Вильгельм и леди Луиза де Лайон, только они давно умерли. Их семейный портрет висит в спальне матушки в нашем поместье Лейквуд. Энтони немного похож на дедушку Вильгельма. А мама и я — вылитые бабушка Луиза, только мама красивее меня. У нее глаза зеленые, как изумруды, голос звонкий, как колокольчики, и улыбка нежная, как первые подснежники.
— Откуда же она родом? — задыхаясь, проговорил Терус. — Француженка?
— Матушка и папа оба родом из Шотландии.
— Шотландии?! — потрясенно переспросил Гранчестер.
— Да, их замки стоят неподалеку от Эдинбурга. В раннем детстве они попали в Америку, где повстречали и полюбили друг друга.
— У вас, наверное, очень дружная семья?
— Родители до сих пор не разлучаются и на минуту.
— Это огромное счастье, — вздохнул Терус.
— Да, но иногда мне кажется, что им никто не нужен, кроме друг друга. С нами, с моим братом и мною, всегда больше времени проводил наш крестный — дядя Арчи.
— А он знает, что вы здесь?
— Он лучший мой друг, у меня от него нет секретов, — призналась Кенди.
— А как же брат?
— Энтони? Он уже давно безнадежно влюблен в Розалину, приемную дочь дяди Арчи и тети Анни, и ему не до меня.
— Значит, вам приходилось часто чувствовать себя одинокой?
— Иногда. В Доме Пони я забиралась на чердак, доставала шкатулку и разглядывала свои сокровища.
— Фамильные драгоценности? — пошутил Тери.
— Хотите, я вам покажу, они всегда со мной! — улыбнулась Кенди.
— С удовольствием!
Она живо раскрыла чемодан и достала старую шкатулку. Кенди уселась на софе со шкатулкой на коленях и усадила Тери рядом с собой. Он почувствовал вдруг, что стал моложе на пятнадцать лет, а это — та самая озорная Кенди, его милый Тарзан с веснушками, сидит сейчас рядом с ним.
— Вот, — Кенди открыла шкатулку, — здесь множество сокровищ, правда, некоторые из них мамины. Это старинный герб семьи Эндри — орел с колокольчиком, папа подарил его маме, когда они были еще детьми, это — фотография Энтони, только не моего брата, а моего дяди, он умер в юности, погиб на охоте.
Тери взял его фотографию и внимательно вгляделся в улыбающееся лицо милого юноши, стоящего среди прекрасных роз.
«Вот — первая любовь Кенди! — подумал он. — Хотя нет. Первой и единственной настоящей любовью в ее жизни всегда был Альберт».
— А это чье-то письмо, наверное, папино. Мама им очень дорожит, — Кенди взяла в руки пожелтевший листок и передала его Тери.
Его рука, принявшая письмо, задрожала — он узнал свой почерк:
«Милая Кенди, я уезжаю в Америку и желаю тебе счастья, где бы ты ни находилась».
Чернила были так сильно размыты, что подпись вообще невозможно было разобрать. Но Тери и так знал — там были его инициалы — Т. Р. Г.
— А это счастливая музыкальная шкатулка. Ее сделал дядя Алистер. Он был великим и неугомонным изобретателем. К несчастью, я никогда не видела его. Он погиб на войне примерно за год до моего рождения. Мне о нем много рассказывал дядя Арчи, его родной брат.
Тери раскрыл шкатулку, и зазвучала тихая нежная музыка.
— Если это счастливая шкатулка, то я уже должен быть счастлив? — спросил он с улыбкой.
— Что? — Кенди удивленно посмотрела на него. — Повторите, что вы сказали?
Тери покорно повторил.
— То же самое спросила у Стира моя мама, когда он впервые подарил ей эту музыкальную шкатулку!
«Это было на вокзале в Чикаго. Она ехала ко мне и слушала эту чудесную музыку, мечтала обо мне, о нашей встрече, нашей жизни вдвоем. Но всем этим мечтам никогда не суждено было осуществиться!»
— А это уже мои сокровища! — Кенди достала толстую пачку фотографий и маленькую бархатную коробочку.
— Что здесь? — спросил Гранчестер.
Она беспомощно посмотрела на него, вздохнула и покорно подала ему фотографии. На всех них был он и только он в разных образах, ролях, гриме. Это были вырезки из газет и журналов, открытки, фотографии.
— Почему вы храните все это?! — изумился Терус.
Она молча раскрыла бархатную коробочку, достала старинный золотой перстень-печатку с гербом.
— А это подарок от моего прекрасного Принца с холма Пони.
— Принца с холма Пони?! — переспросил Гранчестер в полном смятении, увидев свою печатку.
— Да, папа с мамой мне о нем рассказали. Это волшебный принц. Он иногда появляется у древнего дерева на холме. Его может увидеть только маленькая девочка, которая в этот самый день оказалась там. Она, конечно же, полюбит его на всю свою жизнь. И когда она повзрослеет, принц придет к ней снова и попросит ее руки.
— Очень милая история… Вы, наверное, проголодались. Пойдем, пообедаем? — Тери отвернулся, чтобы она не заметила его волнения.
— Да, — Кенди со вздохом закрыла шкатулку. — Давайте, пообедаем.

Терус привез ее в ресторан, где у него была бронь на столик. По дороге они не разговаривали. Гранчестер обдумывал, как убедительнее объяснить этой девочке, что он не должен впускать в свое сердце столь пленительную, но и столь же мучительную привязанность к ней. Что она должна забыть свою детскую любовь к нему, перестать смотреть на него как на своего кумира.
- Что вы желаете заказать? — спросил с поклоном официант у Гранчестера, когда они с Кенди уселись друг против друга у столика.
— Как обычно, — ответил он.
— А вы, мисс?
— То же самое.
Официант удивленно воззрился на нее.
— Девушка имела в виду — то же самое, только без коньяка, — успокоил его Гранчестер.
Официант удалился.
— Кенди, я должен поговорить с вами, - начал Терус, накрыв своей ладонью ее руку, лежавшую на столе.
Она, оторвавшись от изучения вышивки на скатерте, посмотрела с надеждой в его глаза.
— Вы еще очень молоды, перед вами вся жизнь. Вы плохо знаете людей. Нет, не то… Вы меня плохо знаете. Я на двадцать лет вас старше и гожусь вам в отцы. Я не нужен вам! Я не хочу, чтобы вы страдали! Я не могу допустить этого! Я не прощу себе этого никогда! Я понимаю, вы увидели меня в детстве и поверили в чудесную сказку, но не я герой вашей сказки, поймите…
Официант принес заказ, Гранчестер вынужден был замолчать и выпустить из своей ладони холодные пальчики Кенди.
Она продолжала смотреть на него, и ее глаза постепенно наполнялись слезами.
— Вы заблуждаетесь, — сказала она, когда официант ушел, — относительно меня.
И Тери поразился ее спокойному тону. Она сжала в ладони салфетку:
— И вы заблуждаетесь относительно себя… — голова ее на мгновенье склонилась, словно под тяжестью невыскзанных мыслей. Но в следующий момент она со слабой улыбкой попросила. — Можно, пока я в Нью-Йорке, я буду приходить к вам на репетиции? Я буду сидеть в самом темном уголке зала, тихо-тихо, меня никто не увидит.
Тери почувствовал себя глупо, и это его разозлило. Он злился на себя, и сам не мог понять за что. Он ничего не ответил ей, лишь кивнул, и они продолжили ланч.
После обеда он подвез Кенди до дома. Она опять молчала всю дорогу. Когда он остановил машину, она спросила, опустив ресницы.
— А что вы сейчас репетируете?
— «Двенадцатую ночь».
— Герцог Орсино?
— Да.
— До вечера?
— До вечера, репетиция в восемь…
Как и обещала Кенди, Гранчестер не заметил ее в зале. Но он отчетливо ощущал ее присутствие. От этого его кровь пришла в волнение, и он произносил свои реплики с такой силой, что его партнерша, молодая актриса, игравшая Виолу, чувствовала себя обескураженной, сбивалась и путалась. В груди Тери бушевал вулкан, и это рождало такую бурю эмоций, на которую не всякая актриса могла бы ответить тем же накалом страсти.
Терус воспевал любовь к Оливии и думал о том, как вечером снова повезет Кенди домой. И пусть даже она будет молчалива, он сможет видеть ее профиль, такой милый, знакомый и такой давно любимый профиль. Он проклинал себя за слабость, но, понимая, что Кенди не пробудет здесь долго, хотел насладиться каждым мгновением ее присутствия. Ибо любое ее движение, выражение лица, весь ее облик рождали в нем мучительно-желанные воспоминания о потерянной любви. Он знал, что пьет таким образом страшный яд, и трепетал при мысли, что капли этого яда отравят ни в чем не повинное юное существо. И все равно ничего не мог с собой сделать…
После репетиции он задержался в своей гримерке, чтобы хоть немного успокоиться. Он надеялся, что Кенди зайдет к нему, но она не пришла. Не нашел он ее и в зале. Расстроенный, злой и взвинченный он уехал домой.
«Зачем я наговорил ей этих глупостей днем в ресторане?!» — казнил он себя всю дорогу, кусая губы в досаде.
Дома он скинул пальто, не ужиная, не раздеваясь, лег на диване в гостиной. Тери вспомнил, как вчера вечером продрогшая Кенди пила здесь чай, держа чашку обеими руками. Еще утром она сидела тут перед ним и смотрела на него синими влюбленными глазами. 
«Может быть, она решила уехать, или уже уехала… — подумал он, засыпая, — и я ее больше никогда не увижу…» — им вновь неотвратимо завладела обреченная безысходность.

Тери разбудил утром звон посуды. Он поднялся с дивана и, недоумевая, кто это у него хозяйничает, вышел в холл. В этот же момент из кухни показалась Кенди в белом переднике и с кофейником в руках. Если бы не ее синие глаза, он бы сейчас не отличил ее от той, прежней Кенди.
— Как вы здесь оказались?! — удивился Гранчестер.
— Во-первых, доброе утро! — улыбнулась девушка.
— А во-вторых?
— Во-вторых, нельзя так беспечно к себе относиться, как вы!
— Беспечно?
— Конечно. Вы совершенно не жалеете себя! Как вы играли вчера! Уму непостижимо, откуда в вас берутся силы на такую игру! Вы не ужинали, как следует не отдохнули, даже не изволили переодеться ко сну!
Тери усмехнулся, с наслаждением ловя знакомые Кендины нотки в ее голосе.
— Маленький чертенок, — он не скрывал своей радости, — вы так и не ответили мне, как сюда пробрались!
— Я подружилась с портье, и он дал мне запасные ключи. Попутно я узнала у него, что у вас нет никакой домработницы, и вообще, никто не присматривает за вами.
— Не присматривает?..
— Ну да. Пейте кофе и поезжайте в театр, но не вздумайете снова заказать в ресторане на обед коньяк. Я уже была там и от вашего имени внесла изменения в ваш обычный заказ.
— Что за своеволие? — Гранчестер притворился рассерженным. — По какому праву вы тут распоряжаетесь?!
— Не достоверно, — пожала плечиками Кенди, — вчера вы играли лучше.
— Ах, заноза! — пробормотал Терус, забирая из ее рук кофейник. — Почему вы вчера не дождались меня после репетиции?
Они вошли в гостиную. Кенди со вздохом призналась:
— Вы так играли… Мое лицо было все заплакано.
— Вам понравилось? — поинтересовался Гранчестер, с удовольствием отпивая горячего кофе.
— У вас никуда не годная партнерша, — задиристо заявила Кенди, и курносый носик в веснушках взлетел вверх. — Я сыграла бы лучше.
— Почему вы так в этом уверены? — Тери чуть не расхохотался.
— Она не умеет бороться за свою любовь, а Виола боролась за любовь Орсино!
Его рука с чашечкой замерла на полпути к столу. Кенди, не выдержав его взгляда, отвела глаза.
— Вы ешьте… — сказала она после паузы, — вам нужно много сил для работы.
Тери летел в свой театр, словно на крыльях. Он вспоминал утренний разговор с Кенди, когда решал текущие управленческие вопросы, договаривался о декорациях к «Двенадцатой ночи», когда обедал в ресторане, лишенный обычной порции коньяка. За много лет впервые он чувствовал себя счастливым и из-за этого не замечал ничего вокруг. Он не заметил, что в другом конце зала с него не спускала глаз молодая женщина в густой вуали. Когда, отобедав, он поднялся из-за своего столика, она, опираясь на тонкую элегантную трость, последовала за ним.
Из ресторана он снова возвратился в театр в предвкушении вечерней репетиции. Он принял решение и теперь обдумывал, как лучше воплотить его в жизнь. Когда кабриолет Гранчестера остановлися на светофоре, его догнала небольшая изящная машина, в которой сидела та самая женщина из ресторана.
«Мой Тери, — думала она, разглядывая его профиль, небрежно заправленную за ухо прядь черных волос. - Стольких женщин свел ты с ума! Но всю свою жизнь ты любишь одну только Кенди. Наверное, ты совсем забыл о бедной Сюзанне Марлоу. А ведь я выжила, заново научилась ходить на протезе только для того, чтобы доказать тебе, что смогу вернуться в общество, в театр, смогу снова стать известной и популярной пусть не актрисой, но хотя бы писательницей. И все это время я мечтала вернуть тебя…» — Сюзанна взглянула на визитную карточку, лежащую рядом на сидении. На ней было наспех написано: «Если вы все еще надеетесь возобновить свои отношения с Т. Г., вы должны немедленно со мной встретиться». На обороте в вензелях стояло имя: Элизабет Леган…

«Да, я должен попробовать, я так хочу посмотреть на нее в образе Виолы, — Гранчестер, взбежал по мраморной лестнице в просторный холл перед зрительным залом. — В этом ведь нет ничего дурного, ничего предосудительного, — уговаривал он себя. - Мне доставляет такое блаженство играть с ней в паре. Она замечательная партнерша! Как она пылко читала монолог Джульетты! А потом она поцеловала меня! Как я мог забыть?!»
Тери остановился у входа в свою гримерную комнату. Держась за вздымающуюся грудь, он прислонился к стене. «Ведь она поцеловала меня! Не по роли! Это было совсем другое!.. Я чувствую, что ее любовь, такая нежная и юная, возрождает меня к жизни. С того далекого времени, когда прежняя Кенди была рядом со мной, я не был так счастлив! Если Кенди, моя нынешняя Кенди, уедет, как я смогу дышать, как я смогу жить дальше? Шестнадцать лет назад моя любимая заверила — для меня еще возможно новое светлое чувство. Но как я мог полюбить кого-то, кроме нее?! И вот Господь, видя мои нескончаемые смертельные терзания, посылает мне ее двойник, ее второй образ! Это чудо! Как я не понял сразу! Мне было явлено чудо!»
Он сел в свое кресло перед зеркалом.
«Она должна стать моей!» — решил он.
В этот момент в дверь постучали.
— Да! — рассерженно крикнул Гранчестер — он не любил, когда его тревожат во время подготовки к спектаклю.
— Простите, — Кенди несмело вошла к нему в гримерку.
— О, это ты, Кенди! — от неожиданности он вскочил с кресла. — Я хотел сказать: Это вы, мисс Эндри!
— Пожалуйста, очень вас прошу, называйте меня просто Кенди! — торопливо попросила она.
— Я рад, что вы зашли пораньше.
— Боюсь, что не вовремя побеспокоила вас.
— Нет-нет, я как раз о вас думал.
— Правда! Почему?
— …Вы хотели меня зачем-то видеть?
— Я написала письмо матушке и отцу, вы сказали, что можете добавить от себя несколько строк, — Кенди протянула ему сложенный вчетверо лист.
— Да, конечно, но …
— Что такое?
— Я думаю, мне лучше не читать вашего личного послания. Я напишу на другом листе. Вы присядьте, пожалуйста, здесь в кресле вам будет комфортно.
Терус взял бумагу и, секунду подумав, написал:

«Уважаемая миссис Эндри, мистер Эндри.
Я имел возможность познакомиться с вашей дочерью, мисс Кенди Эндри де Моррей. Она выразила горячее желание поступить актрисой в мой театр. Я взял на себя смелось устроить ей прослушивание и хочу сообщить вам, что она очень талантлива и может своей вдохновенной игрой послужить искусству, обогатить всех нас.
Я не верю, что вы считаете театр для вашей дочери недостойным занятием. Она благородная леди, но служение искусству и красоте, не самое ли это благородное дело на свете? Надеюсь, что вы разрешите ей стать актрисой, этим вы сделаете ее счастливой, и не только ее.
С глубоким почтением, герцог Т. Р. Гранчестер».
Он подал записку Кенди. Она внимательно прочла ее и поглядела на Тери.
— Я так благодарна вам за поддержку! Но, скажите, что означают слова «этим вы сделаете счастливой не только ее»? — взволнованно спросила она.
Терус отвел взгляд.
— Это означает, что вы способны своей игрой доставить радось множеству зрителей, и…
— ?
— … я тоже был бы рад, если бы вы остались, — продолжил он тихо и, взглянув на Кенди, поспешно добавил. — Я хочу, чтобы вы сегодня попробовали себя в роли Виолы.
На этот раз ему не удалось избежать бурного проявления восторга.
— Играть Виолу с вами?! — закричала Кенди, она молниеносно обхватила его за шею и поцеловала в щеку.
Не успел он опомниться, как она уже выбежала за дверь.
— Кенди, куда вы? — крикнул он.
— Отправлю письмо и буду гримироваться! — послышался ее ликующий голос.
Гранчестер рассмеялся.
— Тарзан в юбке! — проговорил он счастливо.
Тери снова жил и дышал полной грудью, ибо бесконечная нестерпимая боль утихла — спустя шестнадцать лет тоски и отчаяния, надежда и любовь вновь осенили его своими крылами.
Никогда еще прежде игра не доставляла Тери такого блаженства. Много лет представлял он, что Кенди слушает его из зала. Теперь же она была рядом с ним на сцене. В парике и одежде мальчика Виола не сводила глаз со своего герцога. И Орсино не мог вздыхать по Оливии — все его внимание было поглощено юным пажом. Цезарио пел для него, беседовал с ним, делился своими надеждами и мечтами. На охоте, дома, на званом обеде и прогулке Орсино и Цезарио были вместе и только вместе. Теперь уже высокомерная Оливия сгорала от ревности и досады, что им, поглощенным друг другом, нет до нее никакого дела.
Проходили дни, а герцог и паж не замечали этого — когда они были рядом, для них наступала вечность. И вдруг — о, ужас! Цезарио, любимый паж, став для герцога надеждой и смыслом жизни, обвенчался с Оливией. Что за страшная рана! Нестерпимую боль может утолить только смерть! Орсино готов убить изменника и потом убить себя, ибо без Цезарио он не в силах жить.
Но что за чудо! «Их двое, как в волшебных зеркалах!»
Два Цезарио, похожих, как одно лицо. Возможно ли такое? Что это — игра природы или чудо, явленное Всевышним? Герцог смущен и растерян: его любимый паж и нежная Виола одно и то же — одна суть, одна душа, одна любовь… И снова, как множество влюбленных до него и множество после, Орсино решает: «Я люблю того, кого я люблю…»

Для Гранчестера неделя репетиций пролетела как один день. Его неугомонная леди расположила к себе в театре всех, начиная с гардеробщиц кончая рабочими сцены. Она вникала во все, ни один процесс не обходился без ее участия. Все вокруг наполнилось для Тери ее сладостной сутью.
Трактовка пьесы получалась не классическая, но такое прочтение возникло спонтанно, а он как режиссер и директор театра всегда это ценил. Каждый вечер он отвозил Кенди в свою бывшую комнату, а утром, когда он пробуждался в роскошной квартире на Восьмой Авеню, она, приехав, уже готовила у него завтрак. Он слышал, как Кенди, напевая, варит кофе, и оставался еще немного в постели, чтобы прочувствовать каждое дарованное ему счастливое мгновенье, потом выходил из своей комнаты, и его милая в белом переднике встречала его радостной улыбкой. И снова за завтраком начинались бесконечные обсуждения постановки, декораций, трактовок. Потом они вместе ехали в театр, вместе гримировались, потому что Гранчестер не хотел быть без Кенди ни одной лишней минуты. Он запретил себе думать о ее возможном скором отъезде, о разнице в возрасте, обо всех сложностях, которыми грозили их отношения. Ее присутствие, горячее желание быть полезной, послушной и внимательной ученицей, ее очарованный взгляд, неотступно следующий за ним, ее нежная неустанная забота — все это было ему жизненно необходимо. Только Кенди могла утолить смертельную жажду его сердца, его души.

Вечером они опять допоздна задержались в театре. Когда Тери усадил Кенди в свой кабриолет, чтобы отвезти ее отдыхать, было уже близко к полуночи. Она, устав, задремала прямо на сидении машины, ее голова склонилась к его плечу. Он вдруг страстно захотел, чтобы дорога никогда не кончалась, и Кенди всегда была так близко…
Внезапно в двигателе что-то застучало, и мотор заглох. Машина резко остановилась, и Гранчестер еле успел обхватить Кенди, чтобы она не ударилась о лобовое стекло.
— Что случилось? — спросила она испуганно, обнаружив, что находится в его крепких объятиях.
— Боюсь, машина сломалась, придется оставить ее здесь и дальше идти пешком, хорошо еще, что мы почти приехали.
— Ну что же, прогуляемся, — задорно улыбнулась Кенди. — Сейчас так тихо, нет ветра и не холодно.
Они неторопливо направились по пустым улицам, кое-где освещенным светом фонарей. Шел пушистый мягкий снег, Кенди кутала руки в муфту и прятала нос в меховой воротник. Гранчестер шел рядом с ней, и ее вьющиеся волосы иногда касались его плеча. Он старался не смотреть в ее глаза, на ее волосы в блестящих снежинках, и особенно на чуть улыбающиеся губы, потому что ему уже давно нестерпимо хотелось снова ощутить их мягкость и робкую нежность.
— Как хорошо и тихо! — радостно вздохнула Кенди. — Это замечательно, что ваша машина сломалась! Мне так хотелось немного прогуляться!
Гранчестер улыбнулся.
— Я замучил тебя репетициями? Не передумала еще быть актрисой? Это ведь не только блеск и радость премьеры, это — упорный ежедневный многочасовой труд.
— Нет-нет! Я никогда не была так счастлива, как в театре! Для меня нет большей радости, чем работать с вами! Вы так отдаетесь своему образу, он поглощает вас, вы начинаете чувствовать, вести себя и жить, как ваш герой. Я завидую вашей способности к перевоплощению, у меня пока так не получается.
— Все несколько не так, как тебе кажется, Кенди, я более опытен и мне виднее. Ты наредкость сильная личность. Ты не подстраиваешься под роль, наоборот, пьеса, герои, все меняется под тебя.
— Я сильная личность? — рассмеялась Кенди. — Вот уж никогда не поверю! Знаете, какая я плакса!
— Это говорит лишь о чувственности и эмоциональности, но не о слабости. Ты приехала сюда без разрешения, без поддержки, без надежды — это разве не показатель силы твоего характера?
— Да, это было очень смело и самонадеянно с моей стороны. — Кенди повернулась к Тери. Ее синие глаза на посерьезневшем лице так сияли, что казалось, освещали всю ее стройную фигуру. — Но я больше не могла выносить… разлуки с вами! Молчите! Не говорите ничего. Я все понимаю. Я знаю, что вы мне можете сказать: что наша встреча десять лет назад была случайностью, что я не значу для вас ничего, что вы на двадцать лет старше меня, что мои родители будут против. Вы видите, я знаю все ваши мысли! Но я не могу ничего с собой поделать! Непреодолимая сила влечет меня к вам. Пусть это будут только десять дней, но это будут мои десять дней, которые я проживу в радости и счастье рядом с человеком, которого я люблю сильнее всего на свете!
Слезы потекли по ее щекам. Тери не мог больше сдерживать себя. Он привлек к себе Кенди, их губы встретились.
— Ты не представляешь, как ты нужна мне! — прошептал он, в блаженстве прижимая ее к своему сердцу. — Сколько долгих лет я в муках, в страшных терзаниях ждал света твоей любви, счастья обнять тебя, коснуться твоих губ!
В темноте зимней ночи посреди безлюдной улицы, обнявшись, стояли двое. Теряя дыхание, теряя разум, теряя себя, они обретали друг друга…

— Кенди! — сердце его затрепетало.
— Я не желаю ничего слушать! Вы разделили со мной кров, не посмотрев ни на какие нормы приличия. Я хочу отплатить вам тем же.
Гранчестер в нерешительности не двинулся с места.
— Ну же! Я не позволю вам остаться ночью на улице! — она потянула его за собой, и Тери ничего не оставалось, как подчиниться ей.
Они тихо поднялись по лестнице и вошли в темную прихожую. Помогая Кенди снять пальто, Гранчестер заметил, что она дрожит.
— Ты замерзла! — воскликнул он. — Почему ты мне ничего не сказала?
— Нет, мне не холодно, но от горячего чая я бы сейчас не отказалась, — ответила она с улыбкой.
— У меня была здесь плитка, — вспомнил Гранчестер. — Я возвращался очень поздно после репетиций и купил ее, чтобы не будить хозяйку.
Они вскипятили чайник. И уселись возле маленького столика. Тери вспомнил, как однажды семнадцать лет назад привез сюда Кенди. Но он не в силах был проявить к ней тогда всю свою любовь и нежность из-за несчастья с Сюзанной. Он чувствовал себя виноватым, что позволил Сюзанне влюбиться в него, что не пресек сразу ее романтические мечты, когда догадался о них. Ему казалось, что он обязан искупить свою вину, оставшись с ней. Как глупо и жестоко изменил он тогда свою судьбу! Он отказался от Кенди ради долга перед Сюзанной, но не смог и той ничем помочь. Он упустил свое счастье, и наказаньем стали долгие годы страданий, которые чуть не довели его до безумия. Но теперь он не повторит этой ошибки. Он получил тяжкий урок и готов был бороться за свою любовь, за свое счастье не на жизнь, а на смерть…

— Вы так грустны, — вздохнула Кенди, — ловя его взгляд. — Неужели, мое присутствие навевает на вас такую печаль?
Он с теплотой ответил ей:
— Одна лишь ты способна заставить меня снова почувствовать счастье!
— Вы, кажется, много страдали. Почему? Что за страшные события в вашем прошлом туманят иногда ваш взгляд и погружают во мрак скорби?
— Зачем тебе знать об этом? Твоя юность должна быть наполнена ликованием. Пусть тени моего прошлого в нем и останутся. Им нет места в твоем мире.
Кенди опустила ресницы.
— Не сердись, милая моя девочка, — добавил он, видя ее разочарование. — Ты сделала для меня так много! Я уже не надеялся когда-нибудь ощутить то, что чувствую рядом с тобой.
— А что я такого сделала? Что вы чувствуете? — волнение нежно-розовой краской разлилось по ее щекам. Синие глаза глядели на него с нежностью и ожиданием.
— Что я чувствую? — Тери посмотрел на нее, ощутив, как жар, рождаясь в сердце, медленно поднимается к его лицу. — Я чувствую… что тебе давно пора отдохнуть! Уже почти три часа ночи.
— Я не устала! — горячо возразила она. — Не смейте мне приказывать, я не маленькая!
— Ах, так! Упрямишься?! — Он вскочил и подхватил ее на руки. — Думаешь, я с тобою не справлюсь, маленький чертенок? — Тери отнес ее в спальню. — Отдохни, я же знаю, как ты устала сегодня, — он усадил ее на постель, взял подушку и плед. — Я устроюсь на диване в гостиной.
— Тери, — позвала она тихо, когда он был уже в дверях.
Он вздрогнул и обернулся. Она никогда еще не называла его так.
— Не уходи… пожалуйста!

Когда Терус проснулся, солнце было уже высоко и даже сквозь шторы ярко освещало спальню. Кенди, прижавшись к нему, еще спала. Темные ресницы были плотно сомкнуты, дыхание легко и сон безмятежен. Он дотронулся пальцами до ее щеки, легонько пощекотал забавные веснушки. Она улыбнулась, просыпаясь, потянулась к его губам, и он поцеловал ее, еще сонную, мягко и нежно.
— Доброе утро, Кенди.
— Доброе!
— Ты выспалась?
Она, смешно уткнувшись носом в его плечо, отрицательно покачала головой.
— Мне нужно ехать в театр, а ты останься, отдохни еще.
— Я поеду с тобой, — она крепче обняла его.
— Сегодня не будет репетиций. Должны доставить из мастерской декорации. Я только дождусь рабочих и приму заказ. А вечером мы поужинаем вместе.
— Хорошо, — она послушно кивнула.
— Кенди, я хочу, чтобы ты сегодня осталась у меня… насовсем. Приезжай ко мне!
Она приподнялась на локте и заглянула в его лицо.
— А если родители велят мне вернуться домой в Чикаго?
— Я никуда тебя не отпущу, — сказал он твердо.
Кенди зажмурилась и побледнела.
— Что с тобой! — Гранчестер схватил ее за плечи.
— Неужели это правда?! Все это действительно происходит со мной? Это не сон? Я провела с тобой ночь, самую прекрасную ночь в своей жизни?!
— Нет, это не сон… — ответил Тери, вновь склоняясь к ней.
С Кенди он забывал обо всем на свете. Ей пришлось буквально заставить его пойти в театр.
— Весь день я буду думать только о тебе, о сегодняшнем вечере вдвоем, — проговорил он, когда прощался с ней перед уходом.
Она лукаво улыбнулась:
— Не забудь заплатить за декорации и пообедать.
— На обед у меня уже не будет времени, — ответил Гранчестер, обдумывая один план, — но ты отправь ко мне свои вещи и обязательно поезжай в ресторан. Столик заказан как всегда. А вечером тебя будет ждать сюрприз.
— Какой? — с любопытством спросила Кенди.
— Узнаешь! — он поцеловал ее в светлых кудряшках лоб и вышел.

Весь день он был сам не свой. То его мучали сомнения, то страсть, завладевшая внезапно, заставляла дрожать его руки. Он вспоминал запах волос, снова видел ее глаза, полузакрытые в томной неге ресницы. Той ночью он, верный клятве, не преступил заветной черты, но сегодня вечером, сегодня… Она станет его, безвозвратно, навечно!
Уладив все дела в театре, Гранчестер заказал на дом ужин и поехал к ювелиру. Выбрал самое дорогое обручальное кольцо, по дороге домой остановился, чтобы купить букет из белых лилий. Он сделает ей предложение, Кенди станет его невестой, почти женой, и никто не в силах будет помешать их счастью, никто. Прочь, призраки прошлого! Прочь порочные связи! Дома его любимая, нежная, долгожданная Кенди. Его Кенди и только его!
Начинало темнеть. Он остановил машину у своего подъезда. Улыбнулся, увидев в окнах свет. Взбежал по лестнице. Распахнул входную дверь… Но где Кенди? Прихожая, гостиная, столовая, кухня, спальня. Незнакомая женщина у темного окна.
Сюзанна обернулась.
— Здравствуй, Тери. Ты не ожидал меня увидеть? А я все эти годы мечтала о встрече. Да, ты не меня желал сегодня встретить. Но та девочка, она уехала, она оставила тебе письмо.
Как во сне Тери взял протянутый ему Сюзанной листок и развернул. Это была короткая записка:

«То, что я узнала о вас сегодня, — писала ему Кенди, — это страшно, это словно смерть. Вы и моя матушка были любовниками, поэтому вам пришлось бросить колледж, и, — Боже! — из-за нее вы убили человека! Между мной и вами пропасть, и вы знали об этом. Знали и ничего не сказали мне! Вы видели, как я люблю вас, знали, что не достойны этой любви, и не прогнали меня прочь в первую же нашу встречу. Как посмели вы прикоснуться ко мне, еще не забыв, быть может, поцелуи моей матери?! Возможно, я сама виновата в своем горе, но вы страшный человек. Я хотела бы вас больше никогда не видеть!»