СУКА

«Иному человеку больше к лицу то,
что приписывают животному…»

Старая истина
* * * * *

Был нестерпимо жаркий день…
Казалось, к полудню всё в селе вымерло, кроме старой суки, что тихо скулила в углу двора бабки Степаниды - то ли от жажды, то ли волнуясь за судьбу только что народившихся щенят.
Три живых комочка трудно описуемой масти лежали поодаль на куске дерюжки. Через время дверь хаты отворилась и на пороге появилась сама старуха. Полноты безобразной и взглядом колючим. По причине злобного характера имела на селе дурную славу. Что оказывалось не по её вкусу, готова была смести напрочь. Не приведи Господь забрести чужому цыпленку в её двор, свернёт шею - не поморщится! Как знать, может быть, эта её глухота, да болезненная полнота как раз и были причиной её дурного характера. А может быть и наоборот…
Завернув щенят в дерюжку, Степанида тяжело пошлепала со двора в сад.
Там у стены, под старой яблоней, вытряхнула их в приготовленную ранее ямку. Сложив дерюжку, положила её в карман. Озираясь по сторонам, взяла в руки лопату. Сопя и покряхтывая, неторопливо забросала щенят землёй и притоптала…
Сука встретила Степаниду вопрошающим взглядом. Да только старуха даже не глянула в её сторону - молча прошла мимо, опираясь на лопату, как на посох. Сука посмотрела ей в след испуганно и тоскливо, метнулась по цепи и замерла, вынюхивая в горячем воздухе одной ей ведомые запахи…
Тем временем Степанида вошла в дом.
Громко хлопнула дверь. Сука при этом вздрогнула, как под выстрелом ружья, и осела на землю.
Через минуту-две сначала тихо, словно жалуясь, а потом, громко... скорбно завыла сука.
Среди полуденной дремы этот вой был страшен: как трубы ангелов в Судный день, он леденил кровь всему живому.
Разом отозвались собаки: лаяли и выли, щерились клыками в выжженную синь неба и рвались с цепи. Закудахтали куры. Где-то спросонья заплакал ребёнок.
Земля вздрогнула – то ли почудилось, то ли в каменном карьере, что по соседству, перестарались с зарядом…
Из соседского огорода, прячась за ветками вишни, две пары детских глаз терпеливо проводили Степаниду до садовой калитки.

Перепрыгнув через невысокий каменный забор, мальчишки принялись откапывать только что захороненных щенят.
К их великому изумлению из всех только один щенок не подавал признаков жизни – был холодным и неподвижным.
Ребята вынесли их к краю виноградника и, сев в тенёчке, стали освобождать щенков от кусочков налипшей на них земли.
- Подбросим их к нашей собаке, - заявил Генка. – Она три дня назад ощенилась. Вместе с этими будет семеро.
- А вдруг не примет, - высказал сомнение Саша.
- Примет, - успокоил его Генка. – Дело известное: надо натереть «чужаков» шерстью новой мамаши и перемешать с родными щенятами.
- И не выкинет?
- Нет. Проверено не один раз.

Непонятно, что подвинуло Степаниду сунуться опять в сад…
Заметив в винограднике «воров», она проявила завидную при своей тучности ловкость – тихо подкралась к мальчишкам сзади и ухватила одного из них.
Генка успел отскочить прочь, а затем одним махом переметнулся через забор. Он был так перепуган, что остановился нескоро.
Но и потом не мог сам себе объяснить, что же всё таки с диким рёвом свалилось на них… Сашу никто и никогда не бил так больно, с таким остервенением…

Соизмеряла ли Степанида тяжесть своей пятерни с хрупкостью детского тела? И даже если она была так глуха, что не слышала крика ребёнка, где в этот миг было её материнское сердце?
Неужели, у некоторых людей это чувство с годами притупляется, а то и вовсе утрачивается? Стоит ли тогда таким сердцам вообще биться, гоняя по жилам желчную кровь?

То ли от усталости, то ли боль ужалила Степаниду в её холодное сердце – она отпустила малыша и, шепча ругательства, рухнула на землю.
Саша, лишенный всяких сил, дрожа от боли и страха, переполз через каменную стену огорода и некоторое время лежал в траве, приходя в себя...
Поднимаясь с четверенек, он увидел потерянного Генкой щенка. Вспомнил, как Степанида затоптала ногами других, когда избивала его. Взял щенка в руки. Улыбнулся.
- Живой…
Заправив рваную майку в трусы, Саша положил щенка за пазуху, встал и, слегка пошатываясь, пошёл прочь…
За пазухой, отогревшись, копошился щенок; во дворе бабки Степаниды, перестав выть, тихо поскуливала старая сука…
***