Очень Солнечные Зайцы. Трое в Ниве, не считая соба

Хали значительно старше меня: её дочери 16 лет. У неё обильные кудряшки, обычно каштанового, но сейчас чёрного цвета, лицо, выдающее в ней метиса между кем-то с очень простой рязанской внешностью и кем-то южного роду, и обилие одежды, выдающей в ней цыганку, точнее, цыганского метиса. С папиной стороны у неё крымы, с маминой — сэрвы, и всё это густо замешано на русском тесте. Законы цыганского братства Хали свято блюдёт и мгновенно откликается на просьбу помочь с перевозом вещей.

Хали, как и я, любит ходить и ездить ночью. Ночь — время свободы: дороги и улицы пустынны, темнота усиливает чувство уединённости. Поэтому за вещами она приезжает около полуночи. У Хали вместительная «Нива Шевроле» и Надя. Надя очень нужна, потому что некоторые вещи тяжёлые — а Надя девушка сильная и где-то суровая, а самое главное, после рабочего дня у Хали снижается зрение, поэтому Надя очень, очень нужна, чтобы следить за знаками и поворотами. Сама Хали крутит баранку и следит за дорогой и машинами. Я, на заднем сиденье, объясняю дорогу до домика в яблоневом саду, куда мы с Кошастым переезжаем. Одной меня, без Нади, недостаточно — к концу дня мне не помогают очки. Компьютер — штука для глаз убийственная.

Хали очень любит брюки, но, следуя цыганскому этикету, приезжает в юбке, сильно подчёркивающей её этничность. Сверху у неё майка и жилет. Хали — заядлая наездница и лошадница, как же без жилета?

Следуя всё тому же этикету, мой муж надевает не свои обычные плавки, а длинные, закрывающие колено шорты.

Уважение соблюдено и продемонстрировано.

Мы с Надей и мужем снуём с многочисленными сумками и пакетами. Тяжёлые мешки я тащу, поставив на плечо по старинной привычке. Мне часто говорят, что это смотрится экзотично, так что я немного стесняюсь Нади, но другого способа носить тяжёлое у меня нет — руки слабые. За полчаса беготни мы нагружаем багажник и половину заднего сиденья, и я сажусь на вторую половину сиденья, поставив на колени огромную плюшевую собаку. Собака нужна очень, потому что сзади нет ремня; когда Хали тормозит, я не врезаюсь в её сиденье, а вжимаюсь в мягкую собаку, которая врезается носом вместо меня.

Так мы и едем тёплой девчоночьей компанией: одна умеет рулить, другая может видеть знаки, третья знает дорогу. Шикарно.

***

Мы мчимся по МКАДу.

— Главное, не выскочить на Симферопольское шоссе. Нам нужна Варшавка. Все, кто меня возит, почему-то всегда выскакивают на Симферопольское шоссе.

Это я нервничаю на заднем сиденье.

— Варшавка через восемь километров, — объявляет Надя, прочитав один из указателей. Через небольшую паузу Хали отзывается:
— Угу.

— Варшавка через два километра. Вот-вот будет, — через некоторое время говорит Надя.
Пауза.
— Угу.

— Поворот направо, — командует Надя.
Хали держит паузу. Мы проезжаем под развязкой.
— Где? — спрашивает Хали. Теперь паузу держит Надя.
— Ладно, мы поедем по Бутовской. Оттуда можно свернуть на Варшавскую.
— Угу, — говорит Хали. — Ужасно хочу спать.
— Почти час, — отзываюсь я. — Говорят, это одна из самых частых причин автокатастроф.
— Да, Цой так умер, — вспоминает Надя. — Отрубился за рулём.
— Угу, — говорит Хали и сдавленно зевает. Мы поворачиваем на Бутовскую дорогу. До посёлка Новомосковского всё идёт гладко; мы немного болтаем, в основном на дорожные темы. Один раз перед нами резко перестраивается авто, и Хали бьёт по тормозам — собака спасает моё лицо.

***

Начиная с Новомосковского, дорога превращается в чёрт те что: разбитый асфальт и обилие «лежачих полицейских». Хали интересуется, что это может значить.
— Когда в Подольском районе боролись за безопасность на дорогах, — объясняю я, — то решили потратить деньги не на асфальт, а на «лежачих полицейских». Бюджетней и есть о чём отчитаться.
— Угу, — говорит Хали, и автомобиль в очередной раз подпрыгивает на «полицейском».
Поскольку дорогу я знаю только по путешествию в «маршрутке», то ориентируемся мы по остановкам. Пока мы мимо них проезжаем. Но вот мы на перекрёстке.

— Налево или направо? — интересуется Хали.
— Маршрутка ехала направо…

Едем направо и оказываемся в тупичке с остановкой.

— … И тут разворачивалась и ехала по другой дороге, — продолжаю я.
— Угу, — говорит Хали, и мы разворачиваемся. Но «другая дорога» тоже раздваивается.

— Куда теперь?

Я заявляю, что мне надо осмотреться, и вылезаю из машины. Возле одной из дорог указатель гласит: «Подольск». Этот путь кажется мне слишком очевидным; внутри меня обитает твёрдое убеждение, что самый простой путь обязательно самый неверный. Так что мы едем другой дорогой и заезжаем в таинственные ****я.

— Должно быть, надо ехать той дорогой, — рассудительно говорю я. Надя брутально восхохатывает и предлагает уточнить у аборигенов. Двое как раз идут по улице. Аборигены подтверждают мою догадку: надо было ехать в сторону Подольска. Неудивительно: всё-таки на автобусе был написан Подольск как конечная остановка. Мне точно надо пользоваться какой-нибудь другой логикой, не той, что обычно. Твёрдые убеждения не всегда соответствуют истине.

Мы возвращаемся и наконец доезжаем до Домика в саду. Разгрузив машину, синхронно смотрим время: два часа ночи. Хали намекает, что отвезти меня обратно уже не может. Вот разве только я соглашусь переночевать у них с Надей, потому что туда она по-любому сейчас едет. Пустой дом меня пугает, и я соглашаюсь.

Всю ночь я провожу, окружённая бегающими шестью кошками, одна из которых — мутант. Возле моей кровати крутится очень неуверенная собака. Она то залезает мне в ноги, то слезает оттуда, хотя я не говорю ей ни слова. Никак не может, видимо, решить, насколько прилично спать в одной постели с незнакомой женщиной. В середине ночи я уже с трудом подавляю желание пнуть её, когда она ложится в ноги. У меня есть подозрение, что за такое меня пнёт потом Хали, а ноги у неё сильные — наездница…