ВОХРовские аборигены. 1 часть

Открыв свои старые записи, в частности, воспоминания о жизни на ВОХРе, которые, как я полагала, были давно готовы, я вдруг обнаружила, что совершенно отстала от жизни. Очень много надо переделывать, а если конкретно, то изменять текст с настоящего  времени, на прошедшее: слово «знают» на «знали», «называют» на «называли», «живут» на «жили» и т.д. В общем-то, не так уж и много времени прошло, а вот ВОХРы больше НЕТ!  Люди, жившие в двух домах, на лоне природы,  поместились в одну многоэтажную башню в 1-м микрорайоне. Я там недавно побывала… Дом стоит на самой окраине, в окна, рукой дотянуться, высоковольтки (ЛЭП)  стоят и МКАД гудит. Одно хорошо – автобусная остановка рядом. Знаю, что были недовольные этим переселением. Но большинство жителей очень долго ждали этого момента, потому что много лет ютились в тесных, требующих ремонта, квартирах. И я сегодня говорю не о том, что это решение неверно. Конечно, очень хорошо, что люди получили современное благоустроенное  жильё, кто бы спорил. Все достоинства и недостатки вохровской жизни я испытала на себе. Но это было очень давно. Я хочу сделать акцент на том, «как» это было сделано. Для чего нужна была такая спешка со сносом зданий и практически насильственное выселение нескольких семей старожилов, которые жили там более сорока лет? Эти семьи просили квартиры поближе к больнице, к магазинам, к почте, к сбербанку. Это очень важно для пожилых людей. Но это никого не волновало. В общем, произошла «депортация» местного разлива, в 24 часа, как ножом по живому. Но это не строительство 4-го микрорайона, где они просили жильё, не укладывалось в график, а старики, ну, никак не укладываются в планы нашей власти.
        И всё то у нас не по-людски делается!
        Всем известна поговорка: «Своя рубаха ближе к телу». Правильная поговорка. Вот мне, и всем, кто живет в Северном много лет, такое решение вопросов тоже, как ножом по живому. Потому что это наше, родное. В общем, своя рубаха. А те, кто принимает сейчас важнейшие решения для района, а значит и для нас, присланы сюда городскими властями. Для них наш район – место работы. Закончился день, и по домам. Они не ходят с семьей по нашим улицам, и в них люди не тычут пальцами, им не приходится краснеть за свои неправильные решения. Наверное, так и надо! Может быть так быстрее и эффективнее решаются вопросы? Нечего рассусоливаться, лить слёзы и ностальгировать по прошлой жизни! Что теперь горевать. Дело сделано!  Встретила одного соседа с ВОХРы, он сказал с сожалением: «Хотел инициативу изъявить, устроить на ВОХРе праздник, собрать тех, кто там когда-то жил, да не успел. Камня на камне не осталось». Другой житель этого хутора, когда узнал, что всех выселили, решил для истории поснимать место своего детства, дождавшись выходных. Но тоже не успел. За неделю всё снесли. Дома, в котором жил он, уже не было, а тот, в котором жила я, был спортзал и милиция, стоял в руинах.
       Зачем? Почему? Для чего? Непонятно!
       Что ж, тогда теперь мои воспоминания об этом необычном уголке поселка Северный придутся как раз кстати.

Те, кто давно живут в Северном, прекрасно знают, где находилась ВОХРа. Именно так старожилы посёлка до сих пор называют этот хуторок в лесу, который состоял совсем недавно всего из двух жилых домов, один двухэтажный, другой в три этажа. У кого-то это место ассоциировалось с милицией, охраняющей СВС, у кого-то со спортом, лыжными соревнованиями, у кого-то с пионерским лагерем, у некоторых – со школой, так как в середине 60-х годов туда ходили заниматься некоторые классы, потому что в школе
№ 709 не хватало помещений. А у меня, как говорится, всё это « в одном флаконе ». В общей сложности десять лет (семь лет в детстве и ещё три года) я прожила на ВОХРе.
       Трехэтажный дом, формой похожий на букву «Т», был переоборудован под жилые квартиры из бывших казарм, в которых когда-то жили охранники строительства СВС, потому и называлось это место «ВОХР», т.е. военизированная охрана. От охраны на то время, когда мы заселились, остался только собачий питомник. За глухим зеленым забором, в лесу, постоянно стоял собачий лай. Собаки разных пород и мастей, но в основном крупные, усердно несли службу по охране территории водопроводной станции. Каждый день, несмотря на погоду, работник питомника менял собак, ведя на одном поводке сразу штук шесть. Собаки большие, сильные. Как только он с ними справлялся! Вечером он приводил тех, что отдежурили. На «работу» собак водили по просеке в лесу, которая выходила прямо к СВС. А зимой он просто запрягал собак в сани, и те с ветерком катили его по заснеженному лесу, не хуже, чем на севере. Любимым занятием для нас, детворы, было сидеть в кустах, недалеко от «собачника», как мы его называли, и ждать вывода собак. Делали мы это тайно, потому что все взрослые не разрешали и близко приближаться к питомнику.

Итак, летом 1964 года мы перевезли свой скромный скарб в новую квартиру. В общем-то, и перевозить особо было нечего. Самую первую  принесли кошку Моську, которая, обнюхав все углы, признала квартиру пригодной для жилья, и в дальнейшем чувствовала в ней себя хозяйкой. Со временем мы подкупили кое-какую мебель: стол, раскладной диван, сервант, всё уже более современное. Низенький сервант смотрелся очень странно в огромной комнате с потолком высотой в три метра. Помню, что у нас в этой комнате много лет висели красные плюшевые шторы и тюль, которые были чуть ниже подоконника. В то время этот товар был в большом дефиците. Так что, отстояв огромную очередь, ещё не факт, что удастся купить именно то, что хочется, и сколько хочется. Это сейчас выбор такой, что глаза разбегаются, были бы деньги. А тогда – пять метров в руки, и никого не интересует, сколько у тебя окон и какой высоты. Маме удалось выпросить лишние метры, которых все равно не хватило на нормальные шторы.

Наш подъезд находился в самом основании буквы «Т», и, выбегая из него, сразу оказываешься в настоящем лесу. Квартира, которую мы получили, находилась на третьем этаже и была «со странностями». В большой угловой комнате было три огромных окна, которые мыть было всегда большой проблемой. В этой же комнате, по обе стороны входной двери, находились два встроенных в стену шкафа: один обычный, в нём мы хранили банки с соленьями-вареньями, а другой, как кладовка, глубиной метра два, туда убирались на день подушки и одеяла. Вторая комната была намного меньше, но там была такая же огромная кладовка, что хоть кровать ставь. Сегодня мечта любой хозяйки – это большая кухня. Вот такой кухня у нас и была, около 15 квадратных метров. Это сейчас из такой кухни можно сделать прекрасную гостиную, а тогда и мебели никакой не было, хоть пляши. Но самое интересное было в другом. Все квартиры на третьих этажах нашего дома имели балконы, редкая роскошь на то время. В нашей квартире он тоже был, да вот выйти на него можно было только через окно. Строители поделили балкон по братски: соседям за стеной – дверь, нам  – окно. Очень интересное архитектурное решение. Так мы и лазали на балкон через кухонное окно все семь лет.
        Заселились мы летом, так как барак, в котором мы жили, шел под слом, хотя ордер на квартиру нам выдали только в октябре. Газа, а значит и горячей воды, первые месяцы не было. Но зато холодная вода сама текла из крана. Какое счастье, что не надо на колонку с вёдрами ходить!         
       Помню, как мы чуть не подожгли новую квартиру. К нам на лето приехали двоюродные брат Андрей и сестра Надя. На шатком  самодельном столике стояла электроплитка, на которой мы, в отсутствии газа, варили обед, кипятили чайник. Взрослых никого не было, мы были втроём. Андрей - мне ровесник, а Надя на два года нас моложе. Андрюшка очень любил нас смешить. А смешил он так, что от одного его смеха не захочешь, а рассмеёшься. В общем, Андрюшка начал анекдот рассказывать. Мы, естественно, хохотать. Хохотали так, что Надюха, дрыгая от хохота ногами, задела ножку стола, который стал заваливаться на бок. А на плите компот варится. Кастрюля и электроплитка, прямо горящим кругом вниз, опрокинулись на пол. Наде кипятком обожгло ногу, она кричит от боли, а мы стоим и смотрим на дымок, выходящий из-под плитки, как прогорает деревянный пол.  Тут вбегает старшая сестра Люся. Она быстро отключила плитку, залила пол водой, потом его отмыла и, вдобавок, ещё и наорала на нас. Вечером досталось нам и от родителей. На полу образовался выжженный полукруг, который долго, пока его не закрасили, напоминал нам о нашей неосторожности. Даже страшно представить, что бы было, если бы мы устроили пожар в квартире, на которую ещё даже ордер не был получен. Недавно общалась со своей двоюродной сестрой Надей по телефону, и стали вспоминать эту историю. Оказывается, что она до сих пор помнит, как ей было больно и обидно, когда вместо того, чтобы пожалеть, Люська её еще и отругала. Бедный ребёнок! 45 лет прошло, а она всё помнит.
         Да, веселое было первое вохровское лето! Темнело поздно, так что мы домой возвращались почти в полночь. В двух домах было столько детей, что можно было подумать, будто там, на ВОХРе, расположился пионерский лагерь. Потом там действительно будет пионерский лагерь дневного пребывания, и жизнь станет ещё интереснее. Но об этом чуть позже.
        По вечерам на поляне разводили костер, пекли картошку, старшие пели песни под гитару и мы вместе с ними. Нельзя словами описать то чувство, которое испытываешь, сидя у летнего костра. На улице теплынь, цикады стрекочут, искры от костра летят в кромешную темноту, а в той темноте отсвечиваются контуры леса. Стоило только отойти от костра на несколько метров и поднять голову, так над тобой – небосвод с миллионами звёзд и огромной луной. Родители из окон видели нас, мы с улицы видели свет своих домов и все были спокойны. Больше всего я любила загасающий костёр, когда палкой разгребешь угольки, смотришь на них сверху и представляешь, будто летишь высоко над землей, а под тобой огни огромного города. Если сейчас спросить наших ровесников, что им больше всего запомнилось в пионерском лагере, то, уверена, большинство ответит: «Песни у пионерского костра». Его зажигали в начале и в конце смены. Я не была в пионерском лагере, кроме того, который был в нашем же доме. Поэтому, практически ежедневные костры, песни и печеная на углях картошка  на протяжении многих лет,  тем более не забудутся никогда.

Песни, которые пелись в 60-х годах, действительно были замечательными. Я не собираюсь оспаривать вкусы сегодняшней молодёжи и не хочу, как древняя старушка, охать и ахать: «А вот в годы нашей молодости…» Просто, я думаю, что если те песни, которые мы пели сорок лет назад, с удовольствием сейчас поёт современная молодежь, то это что-то, да значит. А вспомнится ли большинство нынешних песен, за исключением небольшого количества действительно достойных, даже лет через десять? Но осуждать это не берусь, потому что у каждой эпохи свои песни. Наши родители тоже не принимали, например Владимира Высоцкого, голосом которого старался петь каждый уважающий себя пацан. У того, кто был постарше, иногда получалось что-то  похожее. Но так смешно было слушать мальчишек – подростков, у которых при пении голос срывался, как у деревенских петухов, прокукарекавших всё утро. Но все, и мальчишки, и девчонки, обязательно переписывали друг у друга его песни. У меня сохранилось несколько песенников тех лет, которые уже изрядно пообтрепались и стали претендовать на звание  раритета. В них есть и песни Высоцкого из кинофильма «Вертикаль». Многие песни мы переписывали с пластинок, постоянно останавливая их для того, чтобы успеть записать то, что запомнилось. Часто ошибались, и писали, что послышалось. Потом эта ошибка кочевала из песенника в песенник, и все пели именно так, как кто-то когда-то услышал. Такой своеобразный народный фольклор. Муслим Магомаев, Лев Барашков, не стареющий и, до сих пор поющий, Иосиф Кобзон, Эдита Пьеха, Майя Кристалинская, Гелена Великанова, Тамара Миансарова  – это лишь небольшой перечень артистов, пластинки с песнями которых выпускались огромными тиражами, и имелись в каждом доме. А как пел Валерий Ободзинский!!!  Уверена, те, кто слышал его, не будут со мной спорить.
      Радиоприемники, радиолы, проигрыватели, переносные транзисторы всё чаще и чаще стали появляться в каждом доме. В современный на то время интерьер гармонично вписывался радиоприемник с проигрывателем, как сейчас говорят, «два в одном». Стоит такой деревянный полированный ящик на длинных ножках: внутри радио, которое ловит не только все радиостанции Советского Союза, но и «вражеские голоса», которые часто вещали о том, чего строителям коммунизма знать не разрешалось, а сверху, под крышкой – проигрыватель. Но самым писком моды был магнитофон. И тот, кто имел это чудо техники, считался, как теперь говорит молодежь, «крутым». Нам, конечно, такая дорогая и дефицитная вещь была не по карману, но у кого-то из Сашкиных друзей он был, и мальчишки таскали его из дома в дом. Магнитофон представлял собой чемодан с ручкой, внутри которого располагались две огромные бабины с плёнкой и проводами с микрофоном. Ребята записывали, а потом слушали и разучивали на гитаре  разные песни того времени, а потом опять записывали их, но уже в своём исполнении. Помню тот день, когда я впервые «познакомилась» с магнитофоном.   
      Однажды, придя домой, я застала брата с шумной компанией друзей. Они бурно что-то обсуждали, нажимали на разные кнопки магнитофона, туда-сюда прокручивали пленку, хохотали. Чтобы им не мешать, я ушла на кухню. Вдруг слышу Сашкин голос: «Тань, принеси яблочки!». Я намыла целое блюдо яблок и отнесла им. Не прошло и несколько минут, как опять: «Тань, принеси яблочки!»  «Вы что, их не жуя, глотаете?» - сказала им я, зайдя в комнату с ещё одной тарелкой яблок. Мальчишки удивленно уставились на меня, а потом все хором захохотали. Я не поняла юмора, пожала плечами и ушла. Не успела я дойти до кухни, снова Сашкина просьба: «Тань, принеси яблочки!» Я тут же вернулась в комнату, открыла дверь и слышу знакомую фразу: «Вы что, их не жуя, глотаете?»  Но голос мне был совершенно незнаком. Мальчишки меня не заметили и продолжали издеваться надо мной и магнитофоном. И только тогда я поняла, что это был мой собственный голос, который ужасно мне не понравился. Было так странно слушать себя. Я долго стояла в узком проходе коридора, поставив руки в боки, хитро прищурив глаза, пока кто-то из них меня не заметил. «Яблочки вам нужны? А это что?» - с негодованием показала я на два блюда с яблоками. Они, как по команде, схватили по яблоку, и стали дружно жевать, чуть не давясь от хохота. Зато потом Сашка дал мне в руки микрофон, и я могла говорить, что угодно,  петь и слушать свой голос. И удивляться, удивляться, удивляться …
       Сейчас техника дошла до того, что магнитофон умещается на человеческой ладони. Всунул проводки в уши, и слушай музыку, изучай языки где тебе угодно: хоть дома, хоть на улице, хоть в транспорте. Только вот никто сейчас этому не удивляется, даже маленькие дети.
       А ещё я помню, как мы постигали азы мультипликации. Возьмешь какую-нибудь толстую книжку или тетрадку, и внизу, на углу страницы, начинаешь рисовать человечков. На первой страничке – руки у него внизу, на второй – чуть повыше, на третьей – на уровне плеч, на четвертой – над головой, а потом в обратном порядке. Нарисуешь так несколько десятков страниц и начинаешь быстро листать: человечек делает зарядку. Какова же была наша радость, когда в поселковый магазин «Культтовары» завезли новую игрушку. Нам было уже более десяти лет, а мы восхищались ею, как малыши. В черный пластмассовый барабан с узкими прорезями, который свободно крутился на ручке, вставлялись различные картинки: девочка, прыгающая через скакалку; акробат, делающий сальто; жонглёр, подбрасывающий мячики; медведь, едущий на велосипеде и т. д. Раскручиваешь барабан, смотришь в прорезь и картинки оживают, как в мультфильме. Потом мы рисовали свои картинки, вставляли их в барабан и ощущали себя мультипликаторами.