Триграмма рубиновой отравы

ГРАММ ПЕРВЫЙ. Великая Мечта Мастодонта

Все было как обычно — трамвай шел не по расписанию, зато по давно известному маршруту, впрочем, рельсы и не позволили бы ему идти другим путем.

Той же дорогой, но миллион лет назад, брел мастодонт на водопой, пробираясь среди гигантских папоротников или хвощей.

Все было как всегда в это солнечное утро, сменяющееся солнечным днем, как вдруг трамвай стал. «Какого …?» — мелькнуло нехорошее слово в хорошенькой головке Риты — весёлой предводительницы трамвайного каравана из двух-трех вагонов. Стрелка прибора, маячившая перед ее глазами, показывала, что электричества хватило бы для воплощения в реальность, по крайней мере (нередко мера бывает крайняя), трех задач:

1) отправить в долгое путешествие душу преступника, привязанного к электростулу в тюрьме Синг-Синг;

2) послать не так далеко по жизненному пути застрявшие трамвайные кресла, в которых сидели не те члены общества, что стояли;

3) желающие могут сами придумать не менее увлекательные способы применения открытия лейб-медика Елизаветы.

А мы вернемся к изумленной Рите, в тот момент, когда она, подумав и сделав то, чего никогда не думала делать, выскочила из вагона и исчезла НАВСЕГДА.

Привычные ко всему пассажиры ничему не удивились. Потому что мир за трамвайным окном не предвещал никаких катаклизмов: серый голубь радовался жизни на каменной лысине Ильича; продавцы ларьков вовсю стригли купоны с доверчивых покупателей, впрочем, и с недоверчивых тоже; пьяный дебил по кличке Бормэн торчал на своем месте у мусорного бака (и у кого только нет своего места) и что-то мычал о правильном выборе, пузырясь от счастья.

Короче, все оставалось по-прежнему — голодные думали о своем желудке, а сытые — о ВЕЛИКОЙ ПЕРСОНАЛЬНОЙ МЕЧТЕ. И все же вагоны стояли. Почему? — спросите у Риты!

Один за другим покидали трамвай хмурые пассажиры и растворялись в НИГДЕ. Они снова становились НИКЕМ НИГДЕ НИКОГДА или ВСЕМ ВЕЗДЕ ВСЕГДА — в чем нет никакой разницы.

ГРАММ ВТОРОЙ. Внеземное Вожделение

— А не пойти ли мне в щель между мирами? — подумал Й, когда тяжелый груз упал на его застенчивые уши. Один миллион слов, каждое по 1 евро за штуку, засыпали его с головой. Но, вах-вах, из этого богатства на долю Й пригодилось чуть более 1 медного облома. Это и была его многолетняя зарплата за беспрекословный труд в Консерве «Галдеж и Война».

Из обилия словесного прононса личный вклад Й составлял лишь слабый звук, невольно изданный при виде Привидения и переданный ретрансляторами на всю Ивановскую. Но сейчас он был беспредельно рад этому обстоятельству, ибо наконец к нему снизошло поднимание того, что суть не там, где тепло и уютно, а там — где приспичит.

Быть в нужный момент в нужном месте — да, это истинное кредо, достойное важных объектов, требующих внимания (и вынимания?). С этой не новой для кого-то, но не для него мыслью, Й разгребал огромную кучу слов. Они сыпались словно из рога носорога — гигантского замысла безумного Гения. Облепляли его и требовали поглощения — одно слово обещало небо в алмазах, другое — домик в Подмазковье, а 999 998 остальных вселяли страх и ужас, грозя покарать ослышавшихся, в том числе и глухих.

Так уж повелось, что сила слов, особенно на гербовой бумаге не подвергалась самомнению с тех пор, как в Ветхом Совете было записано: «Да будет Свет!» (или Света? — что трудно доказать неочевидцам). Тут же вместе со Светом, появились светские люди со своим заправилой Мамоной — и главбухом по совместительству в горборации «Галдеж и Война». Слов становилось больше, для письма были использованы все камни в округе, и тогда пришлось строить целые пирамиды от Хеопса до МММ, чтобы увекалечить бесценные порождения ума, горла, носа и языка.

Говорят, раньше был один великий могучий и громогласный язык, который размножился на более тихие, зато более острые языки. Форма прозябания и разговения интеллектуального братства оставалась незыблемой. Менялись лишь верхушки и основания пирамид. Те, кто были сверху, расслаблялись и занимали место тех, кто был внизу. Таким прообразом, песочные часы опрокидывались и слова начинали литься на новую мельницу, а временами и сыпаться кирпичами на головы тех, до кого было не достучаться.

Так что Й приходилось не кисло. Надо было спасаться от пролетающих булыжников газетных магнатов. Единственная, кто его окрыляла, была неунывающая Всегда Плюс с ангельскими крылышками, поднимавшая его вверх для глотка свежего воздуха. На челе Й появилось его предначертание — быть рядом с той (стой!), что была его полной противоположностью. Стать мельчайшим головастиком в болотном царстве, пифагоровой запятой, жгутиком животворного начала (или конца?) подталкивая себя к… А вот к чему — этого он еще не знал.

Традиционные обещания блаженства впереди претворялись самым чудотворным образом. Никто не мог знать однозначно, куда ведет путь — вперед или назад. Поэтому, каждый стремился туда, куда манил его Призрак Надежды.

Когда-то давно, до открытия третьего глаза, на свете появилась удивительная Надежда. Удивляла она тем, что всегда появлялась со своей половинкой — Призраком. Надежда манила и увлекала, если не справлялась сама, то на помощь она звала своих подружек: Веру — для доверчивых и Любу — для любителей. Доверившись призрачной Надежде, люди следовали за ней, но в конце-концов всегда оставались наедине с Призраком. Что было дальше? Кто знает? Но расскажет ли? Возможно, это получится у Й. Вот все, что от него осталось:

Палящий воздух над африканской пустыней —

печально зевают во сне крокодилы.

Чёрные женщины не точат пилы —

им некого больше пилить,

все мужчины ушли на охоту,

чтобы кого-нибудь убить

НА УЖИН, НА УЖИН.

Жарко — слишком много места под солнцем,

даже  для этих зелёных рептилий.

Если бы мне было холодно — я бы жил на Ниле.



Холодно, морозно и голодно

в этом промозглом, продрогшем городе.

Ты уже не согреешь меня,

я ухожу вслед за блеском огня,

горящего пламенем в сейфах стальных,

Заставлю сиять его для нас одних.



Эй, вы, не подходите близко!

Не стойте у меня на пути.

Я предлагаю без лишнего риска

вам поживее отсюда уйти.



В каменных джунглях надо быть монстром,

чтобы найти себе место под солнцем.

Там, где нет солнца, там — где нет солнца.



Спрячь, милая, эту жемчужину,

зарой её в песок воспоминаний.

Не стоит слишком долго бороться,

если нет неисполнимых желаний.

ГРАММ ТРЕТИЙ. Участь В Одночасье

Один за другим поминали недобрым словом добрую девушку обозленные и одураченные, одурманенные и охмурённые пассажиры. Лишь один из них (а может двое или даже четверо?) с теплой грустью думали о том, как необыкновенно обошлась с ними та, о которой никто ровным счетом ничего не знал, потому что не хотел. Пурпурный туман сгущался и обволакивал людей, как тесто рыбу, готовую к переходу в удобоваримое состояние. Но мало кто замечал это, погруженный в мир своей персональной мечты. А между тем, прозорливый наблюдатель мог бы увидеть среди зарослей папоротника или хвоща сияюще-бессмысленный глаз мастодонта, вышедшего на поиски своего счастья. Однако его привела сюда не Рита и не Надежда, а голод. Отупляющий голод оторвал животное сегодня утром от любимого болота и повел его к другому. Но там, где он хотел поживиться, уже проживал Бормэн. Сфера дебильного внимания простиралась необозримым болотом возле мусорного бака. Дебилы приходили, напивались и уходили, а мастодонту здесь уже ничего не светило. Солнце село, лампочка перегорела и Света ушла в третий мир.

И вот они встретились — Й и Призрак Надежды.

— Извини, — сказал Призрак, — Но она не смогла прийти, она не спала всю ночь, а я не стал ее будить, — ухмыльнулся Призрак, почесывая невидимый эллипсоид геоидной формы.

И пластинка завертелась со скоростью света. Никто не успел ничего поделать, тогда еще не придумали беспроволочный телеграф. Й упал, пронзенный ужасной догадкой. Знания всегда вызывают ужас, потому что разгадка таит в себе понимание того, что он когда-то был и снова будет призраком, а может — Надеждой, но только не мастодонтом, во всяком случае. Мастодонт просто не съел бы себя самого, он бы не пережил этого. Зато он пережевал и тщательно переварил Й, не задумываясь о последствиях.

А последствия не заставили себя ждать. Разверзлось отверстие, и огромный круговорот подхватил всех присутствующих и поместил каждого под стекло некрополя, но в порядке очереди (должен же быть порядок). Каждый ложился в ящик и опять вставал из стеклянного ящика и снова занимал очередь в некрополь, чтобы взглянуть на самого себя в ящике, занять свое место и опять стать в очередь. Каждого было много, и каждый думал, что он один на всем свете. И ТАК ОНО И БЫЛО.

1993
1993