История в глазах... аналогия

Среди кошек попадаются совершенно необыкновенные личности
К. П.

Кошка сидела неподвижно, словно изваяние, выделанное из бронзы, и, не мигая, смотрела на город. Не знаю, что меня так сильно притянуло в ней… может именно эта странная, спокойная недвижимость или широко раскрытые глаза, в которых отражался Питер и северные созвездия. Сумерки лишили ее цветов, и она действительно походила на изящную статуэтку, которую изваяли чуткие руки скульптора…
Маленькая королевская аналостанка настолько погрузилась в свои мысли, что и не заметила, как я присела рядом, заглядывая в неподвижные глаза. А в них жили воспоминания… о, какие это были воспоминания…
Я отчетливо услышала жалобный вскрик, почувствовала горячие детские ручки, обхватившие тощие бока, увидела ласково-строгий взгляд на призыв-вопрос и улыбку, озарившее лицо… море сострадания и ласки…
Дикая, дворовая кошка обожала открывать новые места. Она вечно что-то искала, ее вечно что-то гнало в неизведанное. Постоянно томима надеждой, что вот-вот ей откроются двери в кошачий рай… Питер огромен, но и он не бесконечен… она обожала забираться на крышу и любоваться своим городом, строгостью каналов и площадей, созерцать безмолвие улиц, ночное созвучье зашторенных окон и фонарей. Ее манил горизонт, и она завидовала птицам, так бездумно пролетавшим над самыми высокими домами, оставляя им лишь тени, и даже не представлявшим, какое счастье им досталось. Порты, дворы и дворики, закоулки и улочки, все чердаки Питера любили ее и с радостью принимали в свои объятия, а ей этого было мало. Всегда мало. Её, словно заблудшего в пустыне странника, сжигали жажда по глотку воды из новой лужи и голод по рыбьей голове или куриной косточке из нового мусорного бака. Она была молода, горяча и бесстрашна… и каждую ночь новая звезда становилась для нее путеводной.
Но вот ее, тощую и облезлую, вечно серую от чердачной и дорожной пыли, подобрали и приласкали, отмыли и накормили первый раз в жизни нормальной, сытной едой. Под слоем грязи скрывалась маленькая принцесса, обладающая мириадами цветов от нежно-персикового до темного шоколада, переплетающихся друг с другом и образующих немыслимые расплывчатые узоры и туманные завитки - тайные письмена какой-то давно почившей цивилизации. Любовь и нежность затронули новую струну кошачьей души, которая еще никогда не звучала, и мелодия изменила свою тональность… ей дарили безграничную свободу вылезать на балкон, и далее, по карнизу, проходить до вечно открытого окошка в подъезд и снова растворяться в сумраке белых ночей или коротких светлых часах зимы. Она пропадала на недели, но всегда возвращалась, сама не осознавая почему. Она принимала ласки с царской снисходительностью, но ее продолжала сжигать жажда и голод уличной бродяжки, вечной странницы…
И вот как-то она оказалась на шумном, многолюдном вокзале и уловила запахи других городов, источаемые людьми и поездами. Они сулили новые дворы, улочки, чердаки и крыши… тысячи новых луж и мусорных баков. Не задумываясь, она соблазнила первого попавшегося проводника, и тот взял ее с собой, спрятав под кроватью, а ночью кормил ее колбасой и тоже беспрестанно гладил… но и его ласки она легко забудет, оказавшись на новом вокзале в другом городе. А пока киска наслаждалась, снисходительно урча и жмуря глаза, и слушала новые звуки, новые запахи… поезд… она еще на вокзале поняла, что у него есть голова и хвост, а тело очень длинное, и он представлялся ей неким змием, драконом, что, извиваясь, ползет сквозь ночь, огибая холмы с долинами, деревеньки и города, такими же, как ее Питер… таких тысячи, думала она, убаюканная мерным покачиванием и перестуком колес – ритмом сердцебиения поезда.
И вот она в новом городе, тысячи неизведанных запахов ударили в нос, ее оглушил шквал звуков, от ярких и пестрых красок зарябило в глазах. Она очутилась в кипящем улье, гораздо более суетливом и густонаселенном и людьми, и собаками, и кошками… всех было так много, все толкались,  куда-то спешили, бежали, летели, падали, а на них наступали и, даже не замечая, проходили мимо. Безразличие, ожесточенность, холодность оглушили и ослепили ее. Но, главное, ей стало страшно одиноко в этом копошащемся муравейнике. С таким одиночеством она еще не встречалась… она вышла на улицу, поражаясь величию и давящему могуществу огромных зданий, ширине и освещенности дорог, забитых машинами, улиц, тротуаров. И везде все тоже копошение. Новый город ничуть не походил на ее Питер, он оказался враждебным, и с презрением поглощал таких нищих бродяг, как наша кошка. С холодным равнодушием на нее взирали тысячи окон, дворов, высоких и недоступных чердаков. Ее пинали, толкали, она еле уворачивалась от ног. Ее постоянно преследовали собаки, чуть ли не грызя за пятки, в каждом мусорном баке жила монополия и диктатура кошачьей или собачьей банды, в которую ее не принимали. Ей изуродовали глаз, порвали ухо и погрызли хвост… опасность подстерегала повсюду, наступала со всех сторон. Она оказалась отвергнутой раем живой душой, вступившей на первый круг ада. Каждый день, каждая минута – война за существование. Каждый вздох – выигранная битва. Даже дети швыряли в нее камни. Проклятый город, где даже ночью нельзя было взглянуть на старые, знакомые созвездия, свет неона и фонарей затмевал все вокруг…
Один единственный человек смог приручить и приласкать обезумевшую от бесконечной борьбы дикарку. Такой же нищий, как и она, грязный и тощий… и тогда ее затопила тоска и любовь, для него единственного открылись все кингстоны, все двери и окна. Она ощутила сродство двух забытых богом душ… кошка, забыв о гордости, ласкалась как помешанная, все время искала его руку, страстно желая ласки. Они грели друг друга морозными ночами, крепко прижавшись немеющими телами, они не могли потерять ни крупицы тепла, иначе смерть… кошка влюбилась первый и последний раз в жизни… она остервенело дралась с собаками и кошками, готовая перегрызть любую глотку за картофельные очистки и колбасную кожуру, и отвоеванное несла ему, ничего не трогая, все ему, лишь бы он вновь приласкал, перебрал негнущимися пальцами свалявшуюся шерсть… но он всегда все делил поровну. Впервые за всю свою жизнь кошка была счастлива. Его хриплый голос стал для нее всем. Он звал ее Муркой, и она умирала от счастья… этот бурный роман длился полстука сердца огромного мегаполиса… а потом он ушел и оставил ее одну. В его широко открытых глазах больше не было тепла и любви, они уже не видели ничего кроме вечного неба, его мертвые руки уже не хотели перебирать ее шерсть, трепать за ухом или щекотать подбородок. Она звала его отчаянно, она умоляла проснуться, но он не слышал, и не вернулся… тогда кошка забралась на одеревеневшие колени. Надежда согреть его своим теплом медленно умирала вместе с ней…
Но вот и его оболочку, память у нее отнимали. Какие-то люди налетели, жестоко подхватив его тело, безжалостно пнули ее нагой. Тогда она, словно тигрица, кинулась защищать последнее, что у нее осталось на этом свете. Она кидалась… кидалась снова и снова, но ее отшвыривали со смехом и ругательствами, унося ее смысл жизни. Когда его погрузили в машину, и та тронулась, она бросилась следом, прямо в поток… она бежала изо всех своих последних сил, но не могла догнать. Он уходил навсегда из ее жизни…
Снова одна, усталая, разбитая, замерзшая. Ее лапы изрезаны московскими звездами, уши намокли от весенних дождей… ей хотелось скулить и выть, как распоследней собаке… воспоминания душили ее, эти раны не могли затянуться. И она плакала, глядя наверх, где над неоновым щитом перемигивались такие недоступные старые знакомые звезды. Зима сменилась весной, время шло… а она все не умирала.
Однажды она уловила знакомый запах, который лишь слегка пощекотал ей нос, но растревоженные воспоминания хлынули могучим потоком тепла и радости… поезда! Она уже почти забыла об этих драконах с огромным сердцем, от ударов которого мерно подрагивает весь мир и так хорошо и уютно снится… из всех сил ринулась она на этот запах. И через несколько бесконечных мгновений она очутилась в их урчащем, дребезжащем  царстве…
Конечно, эта кошка не сразу оказалась дома… еще много приключений она перенесла. Куда ее только не заносило, но она словно обезумевший паломник вновь и вновь устремлялась в путь в поиске своей святыни, терпеливо ожидавшей где-то за горизонтом.
Восемь жизней потратила она на скитания, пока ее святыня не приняла обратно в свои каменные объятия заблудшую душу…
Ничего не изменилось здесь за все время ее безрассудного бегства. Те же тихие улочки, дворики, пыльные чердаки и обшарпанные жестяные крыши, с которых она так любила когда-то смотреть на игру солнечных лучей в паутине проводов.
Любовь вновь всколыхнулась в ней огромной массой нерастраченных чувств, которые только и ждали знакомого запаха отчизны, чтобы проснуться и вырваться наружу… со всех своих измученных лап бросилась кошка туда, где ее когда-то любили и ждали каждый вечер неделю за неделей. Город оказался великодушным и снисходительным, он простил ей измену… и даже не наказал. Ее, постаревшую от нужды и скитаний, изуродованную жизнью, узнали мгновенно, несмотря на порванное ухо, гноившийся глаз и куцый хвост. Узнали сразу и сразу обняли, подхватили руки, горячие слезы на усталой морде. Она умерла от счастья и родилась уже другой, новой… ее невозможно было остановить, она вечно искала чьи-то руки, чьи-то колени, и во всех руках, глазах, голосах ей слышался и виделся он, тот, кто первый разбудил в ней любовь. Она не откликалась ни на одно имя, кроме Мурки, и ее великодушно окрестили Муркой. Ее любовь затопила эту квартирку с балконом и карнизом, этот дом, этот город с его белыми ночами и разводными мостами, строгостью каналов и площадей, с тихими улочками и вечным созвучьем зашторенных окон и фонарей… но иногда она уходила на выступ крыши и долго смотрела на горизонт, медленно погружаясь в воспоминания, как сейчас, и тогда знакомые созвездия отражались  в остановившихся невидящих глазах, и луна тонула в безграничной тоске расширенных зрачков…

Когда небо начало выцветать, неподвижные глаза ожили… взгляд на миг устремился на меня, мягко дотрагиваясь до сознания… на миг расплавленное золото радужки расступилось, плесканув через край, и обнажило антрацитовую бездну зрачков… кошка что-то сказала этими своими фосфоресцирующими глазами… лишь тот, кто пережил подобное отчаяние и боль, смог бы понять. А уже через мгновение она медленно поднялась и серебристым призраком скользнула в бездонный зев чердачного окошка, слегка мазнув мягким теплым боком по моей руке…

Я осталась одиноко сидеть, наблюдая, как бесцветное небо вновь наполняется красками, но уже иными… Расфокусированный взгляд неосознанно скользил по спящему городу и наливавшемуся кровью горизонту… Я вспоминала ее историю… я проводила аналогию…

Ведь и я, как та кошка, что вечно искала и упивалась своей свободой, а потом готова была умереть из-за бродяги, который приласкал и показал, как можно полюбить, когда казалось, что в мире… во всем мире… она осталась ОДНА…

…ее слова звенели в моей голове, аккомпанируя предрассветной тишине…

…никого никогда не жди…
…не прислушивайся к шагам за дверью...
…не всматривайся в прохожих…
…покидая, прощайся с ним навсегда…
…потому что, если даже вы встретитесь снова
это не поможет никому…
…не оглядывайся… не надейся…