Дуб-колдун

Он шел и лес расступался, извивался зеленым коридором, вздрагивал серебряными паутинками, встревожено верещал пичугой. Ветви ольшаника, красные кисти бузины и пушистые еловые лапы проплывали мимо веснушчатого лица. Стволы сосен похожие на колонны греческих храмов подпирали небо. Бабочки и стрекозы кружили в беспорядочном танце, и когда они попадали в столбы солнечного света, что просачивался сквозь кроны, их крылышки вспыхивали, как кусочки слюды. Дикие травы, примятые ногами Михи Михеева, тут же распрямлялись позади, заметали следы. Воздух, пропитанный запахом цветов, прелой листвы, жизни и  надежды, наполнял существо деревенского паренька первобытной радостью, ощущением чего-то давно забытого, утерянного, но до боли родного и нужного.
– Не бойся, кроха, я не враг. Мне самому помощь нужна. Даже такие большие, как я, нуждаются в помощи, – сказал Миха незнакомой птахе, испуганно-удивленно глядящей на него из куста. Та пискнула и упорхнула.

Он шел сквозь лес вслед за солнцем, что мелькало в просветах листвы. Солнце вело на юг, к оврагу, к Чистому ручью. Пройдя вдоль ручья километр-полтора, он увидит на противоположном краю цель своего путешествия – Сосновую поляну.

Миха взглянул на часы. Полтора часа в пути, еще час и будет поздно, надо спешить. Ускорил шаг, почти побежал. Ветви перестали гладить, стали хлестать, норовя выколоть глаза. Паутина силилась остановить, корни пытались сбить с ног. Солнце запрыгало по верхушкам елей, как волейбольный мяч. Дыхание участилось. Сердце барабанило в грудную клетку.

Вскоре лес посветлел, поредел. Начался пологий спуск и перед Михой открылся неглубокий, но крутой овраг, поросший кустарником, на дне его поблескивала ленточка воды.
Вот он, Чистый ручей! Теперь, скорее, вдоль оврага! Интересно, далеко ли до Сосновой поляны? Ориентируясь по солнцу, легко ошибиться на пару километров, а тут каждая минута на счету. Направо, налево? Тут уж приходилось полагаться на удачу.

Миха снова поглядел на циферблат – в запасе полчаса. Скоро придет боль, страшная, сверлящая боль в затылке. Тогда он обхватит голову руками, упадет, будет кататься по земле и до крови кусать губы. Это продлится минут двадцать, потом боль уйдет, затаится где-то в глубине мозга. Миха будет лежать бледный, с окровавленным ртом, тщетно пытаясь вспомнить: кто он и где он. Так и будет, если не хватит времени, или если старик обманул.
Да, скоро придет боль. Вот уже третий год она не опаздывает. Является каждые пять часов с непогрешимой точностью. Сначала еле заметная она нарастает с каждой минутой, чтобы стать невыносимой, разрывающей мозг, парализующей волю.


Как-то раз дед Данила позвал Миху к себе на завалинку. Долго молчал, поглаживал седую бороду. Потом свернул самокрутку, затянулся едким дымком и сказал:
– Слушай, паря, тебе надо сходить к дубу-колдуну.
– Зачем?
– Он поможет.
– Как? Что это за дуб?
– Он растет на краю Сосновой поляны, что за Чистым ручьем. Когда я был пацаном, таким как ты, меня не хуже крючило. От боли на стенку лез. Мой дед сводил меня к дубу, заставил прижаться к нему головой. Я простоял с четверть часа, обняв ствол, что твой жених невесту – и все. Забыл о своей хвори напрочь. Иди. Я бы проводил, да ноги не ходят.
Миха улыбался, слушая старика. Разыгрывает... Дед Данила фантазер известный. Небось уж представляет, как будет подтрунивать: мол, Миха с деревом обнимался.

Тем временем, приступы становились с каждым разом сильнее. Все больше времени требовалось, чтобы прийти в себя. Лекарства не помогали совершенно. И вот сегодня, отлежавшись после очередного мучения, он отправился в путь. Ах, если б только случилось чудо, если б старик не врал! Если б только можно было жить спокойно, не ожидая нового приступа! Не прячась от людей, не стыдясь своей ущербности.


Миха побежал краем оврага. Спотыкаясь о корни, перепрыгивая через рытвины, он бежал и бежал вперед, подгоняемый страхом, влекомый надеждой. Желтые стволы сосен слились в частокол. На бегу он то и дело поглядывал на противоположный край оврага, где теснились деревья, то подбегая к самой кромке, то удаляясь. Поляны все не было. Неужели ошибка и она в другой стороне? Миха застонал от отчаяния, но тут деревья снова отступили, и он увидел впереди просвет. С удвоенной энергией бросился вперед.

Но, то была не поляна, а чахлое редколесье, всего лишь на два десятка шагов уходящее вглубь. Мгновение, и лес снова подступил вплотную к оврагу. Миха остановился и посмотрел на часы. Осталось десять минут, в другую сторону уже не успеть. Только вперед, поворачивать поздно.

Неужели старик обманул? Ошибся, забыл? Столько лет прошло... Поляна могла зарасти, дуб могли срубить. Столько всего могло случиться за это время!
Если так – конец. Он пропал. Нет больше сил держаться. В отчаянии Миха опустился на землю. Десять минут!

Ну, нет! Надо использовать каждый шанс, каждую сотую долю шанса.
Он вскочил и побежал, что есть сил. Сердце бешено колотилось в такт прыжкам, горячий пот заливал лицо. Сквозь него, как сквозь туман, он видел нескончаемую полосу леса на дальнем берегу. Защипало глаза, Миха потер их руками. Резь стала невыносимой. На ощупь, прямо сквозь ветки он бросился вниз к ручью. Прохладная вода освежила, предметы обрели ясные очертания.

Одного взгляда на циферблат было достаточно, чтобы понять – шансов больше нет. Время истекло. В глубине мозга горячей волной уже поднималась, разгоралась сухой соломой его беда. Его личный безжалостный монстр. Он уже впился в затылок сотнями крошечных коготков, которые через минуту превратятся в огромные, острые как бритва, стальные крючья.

Миха поднял голову к небу, ища защиты там, где никогда не искал.
И увидел...

Его ни с чем нельзя было спутать, хотя то, что раньше было Сосновой поляной, сплошь покрылось молодыми березками.

Дуб стоял в пяти шагах от края оврага. Его могучий ствол испещренный бороздами и наростами, словно отвесный утес уходил в высоту. Ветви, словно щупальца гигантского кальмара, причудливо изгибаясь, охватывали полнеба. Корни, подмытые весенними половодьями, торчали из откоса, каждый толщиной с бревно. Он и в самом деле напоминал колдуна – древнего и сурового хозяина лесов, хранителя многовековых тайн, мудрого и надменного исполина.

Охваченный суеверным трепетом, Миха перемахнул через ручей и полез вверх, цепляясь за кусты. Страх гнал его, надежда не умирала.

Выбравшись из оврага, Миха едва не потерял сознание от нахлынувшей боли. В голове пылал пожар. Прижимая руки к затылку, почти падая, из последних сил устремился вперед. Обнял корявый ствол, как ребенок, спешащий навстречу матери, закрыв глаза от счастья, обнимает ее колени. В изнеможении прижался виском к шершавой коре и почувствовал, как загадочная энергия вливается в каждую клеточку его тела, наполняя блаженством и покоем.

Боли не было. Исчезло даже воспоминание о ней, как о чем-то реальном. Казалось, она была кошмарным сном, который никогда не повторится. Да, старик не шутил. Он сказал правду. Чистую правду... Дуб спас Данилу, спасет и Миху, и скольких еще он спасет, бог весть!
Не отрываясь от ствола, паренек медленно пошел вокруг дуба, переступая через корни, как через высокие пороги. Прошел половину окружности и увидел дупло. Оно манило прохладной тенью и Миха забрался внутрь. В дупле было сумрачно, дно покрыто слоем древесной трухи, стены гладкие, будто отполированные. Миха встал во весь рост, развел руки и прикоснулся к прохладным, чуть влажным стенам.

Рук больше не было. Были широкие ветви, омываемые потоками теплого, насыщенного запахами воздуха. Вместо ног – могучие, прочные корни, распростертые вглубь и вширь, каждая их клеточка впитывает влагу из почвы. Вместо пальцев – тысячи зеленых листьев, которые он аккуратно поворачивает вслед солнцу. Удивительное ощущение гармонии и единства с окружающим миром, что дышит, живет, чувствует, наслаждается и страдает. С тем миром, что называется природой.

Он чувствовал, как живительные соки, неслышно вибрируя, поднимаются по телу туда, к листьям, к зреющим желудям, что наполненные силой упадут на землю, чтобы дать начало новой жизни, продолжению его собственного существования.

Он чувствовал, как поток лучистой энергии низвергается из космоса, а навстречу из земли устремляется другой поток, и как они, слившись воедино в его сердце, образуют волшебное биологическое поле, что окружает тело подобно ореолу. Оно соприкасается с полями ближайших деревьев и поэтому ведомы их проблемы, тревоги, радости и огорчения. Другие деревья соприкасаются полями с соседями и поэтому, оставаясь существом не лишенным индивидуальности, он, в то же время, часть другого существа, мощного и обширного – часть леса.

Тупая боль ощущается в обгорелой верхушке – в нее много лет назад ударила молния. Зудит кожа, терзаемая личинками жука-короеда. Приятно щекочут коготки дятла, и, о, что за наслаждение, от ударов его клюва!
Он чувствует, он знает, он живет...

Птицы строят гнезда в его ветвях, а он укрывает их от дождя и солнца. Лесные муравьи снуют вверх-вниз по стволу. Они добрые друзья.

Он помнит, как давно-давно окутывали крону дымы костров, как охотники жарили оленье мясо. Они были частью того гармоничного мира. Потом пришли другие...
Он помнит, он чувствует, он знает...
Гармония, мир, покой и сознание своей необходимости, как одного из звеньев нескончаемой цепи.


И тут в его мир вошло нечто чуждое и враждебное. Встревожились соседние деревья. Смятение, страх, ужас... Со своей высоты он увидел, как на старой лесной дороге показался гусеничный тягач. В кабине двое.

Дымя и фыркая, тягач выбрался на прогалину. За ним тянулись полосы искореженной земли. Замолкли птицы, дятел застыл изваянием. Двое спрыгнули, размяли руки, ноги.
– Вот он, – сказал тот, что постарше.
– Ух, ты! – воскликнул молодой. – Ему лет сто, не меньше!
– Больше и намного. Основание не годится, а средняя часть ствола вполне крепкая. Будем брать. Неси пилу.
Младший достал из кабины что-то отвратительное, сияющее яркими красками, смертельно опасное.

Где-то возле корней закрылись канальца, листья стали сворачиваться, готовясь к смерти. Он задыхался. Да, сейчас он умрет. Как это печально и как больно! Невыносимо хотелось жить. И вместе с мыслями о жизни и смерти в нем звенела, как назойливый комар, еще одна нелепая мысль: «Кто я?»

Старший взял бензопилу, подошел вплотную, мотор взревел. В замутненном сознании колоколом гремело: «Кто я? Кто я? Дуб-колдун или...»
Пила завизжала, вгрызаясь в древесину. Острая боль ударила по ногам, вместе с болью пришло озарение: «Михеев! Миха Михеев!» Он увидел себя, стоящим внутри сырого дупла, и ринулся прочь.

Пила ревела, вгрызалась все глубже в ствол. Рыжие опилки устлали траву.
– Что вы делаете, не смейте! Не смейте! – Миха бросился к человеку с бензопилой, оттолкнул его. Пила, взвыв, упала и замолкла.
Молодой напал сзади, ударил, повалил на землю, уселся сверху.
– Что за придурок? – спросил первый, подходя ближе.
– Не трогайте его! Он живой, понимаете, живой! Ему больно! Убийцы! – Миха отчаянно пытался вырваться.
– Все ясно. Еще один защитник природы, зеленый, или, как их там... У нас разрешение лесничего, – он похлопал себя по карману. – Все законно.
– Что это за законы такие – живые существа уничтожать! – слезы катились по щекам, падали в траву.
– Придержи его, как бы не поранился блаженный, – старший поднял бензопилу.
Миха плакал от боли и бессилия, и сквозь слезы видел, как снова летят опилки, пропитанные кровью того, что еще недавно было его телом. Дуб медленно накренился, скрипуче застонал и рухнул, шумно вздохнув. И вместе с этим последним вздохом в голове ударила боль, которая, казалось, ушла навсегда. Миха побледнел, скорчился, глаза вылезли из орбит. Где-то за гранью он слышал голоса:
– Что это с ним?
– Придуряется, думает нас разжалобить. Артист!


Сколько пролежал он, потеряв ощущение времени и пространства, Миха не знал. Когда вновь обрел себя, никого рядом не было. Кружилась голова, тошнило. Он с трудом поднялся.
На том месте, где еще недавно царил исполинский дуб, желтел свежей древесиной, широкий пень. Чуть поодаль валялись спиленные сучья и часть ствола с расколотым надвое дуплом.

Миха печально подошел к пню, стал на колени:
– Прости дуб-колдун, прости нас людей. Мы сумасшедшие. Мы не ведаем, что творим.
Он заметил упрямый побег, уже развернувший крошечный листок. Побег торчал из пня, и рыжий лесной муравей ощупывал его усиками-антеннами. Показалось, что голова стала кружиться меньше. Тогда он лег на землю, прислонился виском к ростку.

Может быть, если лежать долго-долго, дерево все же спасет? Или теперь пришло время спасать само дерево? Во всяком случае, он не уйдет отсюда, пока не убедится, что росток в безопасности. И потом он будет как можно чаще приходить сюда – Миха Михеев, сын крестьянина и крестьянки, хозяин своей земли. Он будет беречь свое сокровище, беречь и охранять. И горе тому, кто посмеет посягнуть на это зеленое чудо. Так надо. Так должно быть. Во имя жизни, во имя справедливости, во имя исполнения долга.