Цена вечной жизни, Лина Бендера, часть 2, окончани

       Глава 9
             Красная черта.

              Х                Х                Х

 Серафина очнулась в полной прострации, и не сразу сообразила, почему в страшном
возбуждении трясет ее за плечи Кямал.

- Что ты здесь делаешь?  Скажи, зачем вышла?

- Что?  Вышла?  А как я ухитрилась выбраться из движущейся машины? – постепенно вспоминая последовательность сегодняшних событий, пробормотала Серафина.

- Я отнес тебя в комнату.  Правда, она была не заперта.

- А-а, ну понятно, - удивленно оглядевшись, переспросила: - А где он?

- Кто – он?

- Ну, этот…  Гай Барракург?  Господи помилуй, в жизни подобного не встречала!

     Серафина пришла в себя и перепугалась, увидев откровенный ужас, написанный на смуглом выразительном лице Кямала, и сама едва не хлопнулась в обморок.  Наверно, случилось и впрямь неладное, если, всегда спокойный и выдержанный, он разволновался и трясет ее за шкирку, как нашкодившего кота.  Потом посмотрел на свой окровавленный рукав и отшатнулся тоже.  Серафина протянула руку.  На тыльной стороне ладони обильно кровоточили четыре длинных царапины.

- Никогда бы не подумала, что такое бывает!  Он вскочил на коня и помчался по воздуху!

- На коня?! – с невыразимым сарказмом вскричал Кямал.

- Волк…  на коня!  Я не вру, - пробормотала Серафина.

- Волк и конь – понятия несовместимые.

- Значит, успели совместиться.  Либо это был не конь а… тот, кистехвостый в виде коня, - поразилась догадке Серафина.

- Скорее всего, так.  Настоящий конь никогда не подпустит волка, особенно оборотня.

- Кар-р-р!  Кар-р! – раздалось вдруг откуда-то сверху.

  С высокой ветки сорвался и, громко хлопая крыльями, полетел прочь огромный черный ворон.  Они проводили птицу взглядами, но не осмелились посмотреть друг на друга.

- Это точно не конь!  Зато это он…

- Там был волк…  Все так плохо, да? – шепотом спросила Серафина.

-  Если ты больше не надумаешь покататься на коне с прекрасным принцем в звериной  шкуре, то, возможно, обойдется, - сдавленным от пережитого стресса голосом проговорил Кямал.

- Нашел время шутить!  Он оборотень, точно, и нагло давит мне на психику, - сжимая в кулак расцарапанную ладонь, жестко припечатала Серафина.

  Медленно тащась к темневшему в конце длинной липовой аллеи трехэтажному корпусу, Серафина припомнила и встречу на дороге,  женщину в микроавтобусе, в котором они с Аликом мирно уснули, но постеснялась выспрашивать подробности.  Кямал выглядел смертельно уславшим и постаревшим на добрый десяток лет.  Наяву Серафина не чувствовала ни малейшего влечения к зеленоглазому, и воспоминания о тесных объятиях с волком вызывали у нее нервную дрожь и гадливость.  Там, во сне произошло несвойственное ее натуре мерзкое, наведенное злыми чарами наваждение, если она и впрямь поверила в чудесное появление рыцаря на коне и в средневековом одеянии, оказавшемся волчьей шкурой.

- От него пахло конфетами!  Волк кушает сладкое?  Нонсенс, - недоуменно повторила Серафина.

- Гай всегда любил мятные пастилки, - с усмешкой подтвердил Кямал.

- Ну, знаешь ли, ни  в какие ворота не лезет!  Кстати, а где мы находимся? – удивилась Серафина, когда вошли в просторный, казенно обставленный вестибюль.

- Летний дом отдыха или турбаза, как оно у них называется?  Сейчас не сезон, поэтому в здании пусто…-  занятый угрюмыми размышлениями, Кямал ответил не сразу.

- А эта дамочка?  Кто она?

- Администратор…  по имени Людмила.  Есть еще охранники, но они во флигеле, там, во дворе.  Мы можем остаться на выходные, то есть, на три дня.  Нам хватит времени отдохнуть и привести себя в порядок.

  Тут только Серафина заметила, что на нем надет не новый, но приличный спортивный костюм.  Неясная тревога змеей заползла в душу и там осталась, вызывая холодную внутреннюю дрожь.

- Постой-ка, послушай!  С какой стати дамочка воспылала к нам бескорыстной дружбой?   Мы  похожи не просто на лиц без определенного места жительства, скорее, на беглых каторжников, и долг каждого нормального гражданина сдать нас в милицию.  Я допускаю, что она не успела посмотреть телевизор и узнать последние новости, но даже без кошмарного репортажа из лечебницы, где все мы засветили свои физиономии, я не понимаю, почему она до сих пор не пригласила правоохранительные органы?  Я не понимаю…

- А в бескорыстную помощь ты не веришь?

  - Что-о?!

  Серафина припомнила ехидные замечания Алика, затем издалека выплыло лицо медсестры Валентины, укоризненно качающей головой, как было при визите Катыгова с Тамарой.

- Может, я поверю в бескорыстие пришельца из мистического Белого Города, но не прожженной тетки на посту администратора.  Не говоря о том, что ей грозит уголовное наказание за недонесение об опасных преступниках, каковыми мы считаемся.  Что-то ей надо, очень надо, аж до ломки, перекрывшее все прочие опасности…  Что?  Ага, ясно, тебя! 

- Гм…  вполне возможно.  Но…

  Кямал смущенно кашлянул и поморщился.  И добавил:
- Но попробуем не доводить дело до критической точки!

- Да нет, стой!  Дело не в этом!  Она может получить от тебя необходимое, извини, я не выражаюсь прямо - из-за гадливости…  она получит это от тебя, и в ту же ночь сдаст нас всех милиции.  Вот и закончится наша эпопея.  Стоило ли бежать из дурдома, чтобы сменить его на тюремные нары?

- Нам, особенно тебе, невозможно сейчас никуда идти.  В полях рыщет Гай.  Я обессилен до такой степени, что не смогу никого защитить, даже если ему вздумается напасть и утащить тебя, как овечку, в свое логово.  От твоего скрюченного Алика толку мало.  А Гай способен выйти на охоту не один.  Я готов погибнуть, но что будет с тобой?

- Я не верю этой тетке, - холодно проговорила Серафина.

- Клянусь, я постараюсь оттянуть время, хотя не очень силен в обольщение женщин…

- Ей не обольщение твое нужно, а конкретный факт!  Не получив этого, она позвонит в милицию еще до полуночи!

- Почему ты так уверена? – голос Кямала звучал отчаянно.

- Потому что тетенька – не Гай в волчьей шкуре, средневековых церемоний разводить не станет.  Таким подай все и сразу…

  Она осеклась в ужасе, стремительно покраснев от стыда и раскаяния.  Что сказала бы, увидев подобную сцену, тетя Клава?  Она сгорела бы от стыда за свою недостойную племянницу, нахально обсуждающую с малознакомым мужчиной подробности его интимных планов.  И, мало того, уподобившуюся вульгарному Алику, смакующую гнусные подробности с особой пристрастностью.  Но судьба этого мужчины, да и – зачем кривить душой, - своя собственная были ей небезразличны.

- Конечно, не положено решать проблемы неприглядными способами, ты права, это только добавит нам неприятностей в будущем.  Но… - хмуро улыбнулся Кямал, видя ее посрамление, -  давай не станем думать о второстепенном.  Пока никто не тащит меня в чужую постель.  Давай сделаем так.  Ты пойди, вымойся, переоденься, и не забудь продезинфицировать руку…   кто знает, может у Гая под ногтями грязь.  Неизвестно, кого он задрал в полях, насыщая оголодавшее естество свежей кровью…

  И тотчас пожалел о последних словах.

- Кровью!  О, теперь я поняла! – побелев, прошептала Серафина, моментально забыв о Людмиле и милиции.

- Подожди впадать в панику, у Гая не больше преимуществ, чем у нас…

- Как бы не так!

- Ладно, прими душ и приходи вы столовую, будем ужинать.

- Угу, - фыркнула Серафина и поспешила убежать в смущении и одновременно в ярости, запутавшись в расположенных по гостиничному типу, по обе стороны длинного коридора кабинетах.

  Дом отдыха, или турбаза представляло собой длинный корпус с несколькими хозяйственными постройками вокруг и во дворе.  Лыжная база, склад, несколько навесов для спортсменов – Серафина не стала подробно присматриваться.  При мысли о горячем душе приятно потеплело внутри, и притупился инстинкт самосохранения.  В последнее время она видела ледяную воду из-под крана и жесткий тюфяк на железной койке вместо подстилки.

- Подожди, - неожиданно окликнул Кямал, когда она взялась за ручку двери, догнал у номера и забрал ключ. – Я закрою тебя снаружи, хорошо?

- Зачем? – изумилась Серафина. – Неужели я потащусь проверять, что ты делаешь с этой Людмилой?

- Послушай меня, миленькая…  Дело не во мне.  В тебе!  И если в следующий раз я не успею, мы больше никогда не увидимся.  Во второй раз мне не удастся вызволить тебя из волчьих лап.

- Ты…  хочешь сказать, будто он…  существует? – охрипшим от волнения голосом спросила она.

- Странно, почему ты ничего не поняла даже после сегодняшнего случая…  Да, существует также реально, как мы с тобой.  А разве раны у тебя на руке не материальны?  Но самое страшное в том, что ты продолжаешь любить его!

- Его?!  В волчьей шкуре?  Да как у тебя язык поворачивается…

  И Серафина снова запнулась, вспоминая собственные ощущения во сне.  Неужели правда…  Но в коридоре послышался гортанный голос Людмилы, и она поспешила нырнуть в комнату, на ватных ногах поплелась мыться и переодеваться.  Стоя под горячим душем, долго раздумывала над случившимся, и ей становилось страшнее и страшнее, словно невидимая холодная рука протягивалась из темноты к незащищенному горлу.  Серафина физически чувствовала сжимающиеся на шее совсем не призрачные пальцы, но ничего не могла предпринять, ничему помешать.  С трудом понимала странную извращенную любовь, существующую во сне, для которой наяву и при свете дня крохотного местечка в душе не оставалось – ничего, кроме гадливости.  И безоговорочно склонялась в пользу злых чар зеленоглазого корыстолюбца, хотя несколько лет назад первая рассмеялась бы над подобным бредом.

  А ладонь, наглядно напоминая о случившемся в лугах, нещадно болела, и даже кость ломило, будто оборотень впрямь занес в кровь неведомую заразу, возможно, не телесную, а душевную, волнами гуляющую по телу и вызывающую несвойственные целомудренной старой деве размышления и чувства.  Вопрос: она никогда не знала любви, откуда тогда память столь ярко запечатлела переживания происходивших событий, напрямую связанные вроде и не с конкретной личностью  Серафиной Казимировной Хожиняк, но отзывающиеся болезненным отзвуком неясных ощущений именно в ее душе?  И не грозят ли последствия встречи с неизведанным здравости ее рассудка?

- Нет, не стану об этом думать!  Так можно с ума сойти! – вслух сказала Серафина.

  Насухо вытершись казенным вафельным полотенцем, переоделась в чистый спортивный костюм, отыскала в прихожей кроссовки с мужскими носками.  Трусов не оказалось.   Но кто сказал, что хозяева обязаны предоставить им, как на ладони, полный сервис?  Кямал велел приходить в столовую, но есть не хотелось, не возникало и желания маячить перед чужими взорами.  И вкусный ужин не прельщал, и спать не хотелось.  Включила телевизор и стала смотреть последние новости, но незаметно углубилась в собственные мысли, а изображение без звука прыгало на экране.

  Кямал принес ей поднос с едой в номер и, озабоченный ее видом, пытался вызвать на разговор.  Она отмахнулась.

- Ты обиделась из-за Людмилы?

- Что?! – искренне удивилась Серафина.

- Тогда, значит, он!

- Извини, но дай мне разобраться самой.  Вывалил на мою голову столько информации, и удивляешься, почему крыша еще не поехала? – вскричала она.

- Ну, разбирайся, только наружу не высовывайся, - недовольно бросил Кямал и вышел, заперев дверь на ключ.

- Дожила!  Как сумасшедшую в одиночке запирают.  Продолжение теории Соломона Бруля, - со вздохом пробормотала она.

   Краем рассудка понимая правоту действий Кямала, в душе не хотела смириться с тюрьмой внутри себя, казематом, пострашнее милицейских нар и застенков Соломоновой лечебницы.  И тюрьма эта называлась неизжитой любовью к злодею, тянувшейся за ней из глубины веков, ее чудовищное проклятие.

  Перебивая бутафорскую стрельбу начавшегося по программе американского боевика, с улицы донеслась бодрая музыка.  Весело же у них там, однако!  Но вопреки естественно вытекающим из вечернего ужина с приемом гостей выводам, она не могла представить Кямала, отплясывающим современный танец.  Недоверчиво покрутив головой, вышла на балкон и обнаружила источник веселья во флигеле.  Заскучавшие охранники на полную громкость включили магнитофон.  И пусть бы себе радовались, но, больно уколотая недобрым предчувствием и научившаяся им доверять, Серафина выключила телевизор, облокотившись о перила, глянула вниз и…

  … Лицо у нее вытянулось от изумления.  На липовой аллее сам с собой отплясывал ламбаду Алик, извиваясь, как на шарнирах и по-женски энергично вертя задом.  Не хватало короткой юбочки с оборками.  Бывший напарник за ужином принял на грудь больше положенного, а спиртное в сочетании с попсой оказывало на него болезненно возбуждающее действие.  Они месяцами спорили, кто из них больше сумасшедший, вот оно сейчас и выяснилось.
 
Расслабившись, Серафина перегнулась через перила и громко захохотала.  Крикнула сверху:
- Ау!  Дурдом новоселье празднует?  Смотри, здесь одиночных камер полно, со всеми удобствами!

- Са-ама-а дурра-а-а! – во весь голос визгливо пропел Алик.

- Эй, стой!  Зачем ты вышел? – озаботилась Серафина.

- Дурой ты родилась, дурой и помрешь, в бесполезном девстве впрямь с ума сойдешь!

  В бывшем напарнике вдруг прорезался поэтический дар, он извивался в угаре, чуть не переворачиваясь через голову.

- Слезай вниз, кикимора болотная!  Гена с Жориком приглашают!

- Зачем, урод?  Ты куда намылился?  За ужином было мало водки?  Эй, ты что задумал?! – встревожившись, повысила она голос.

- Глупая, пошли, выпьем, потанцуем.  У Гены день рождения.

- Ты куда собрался, пес паршивый?  Какие Гена с Жориком?  Стой!  Стой же, говорю! – забыв об интеллигентном воспитании, завизжала Серафина.

  Она бросилась к выходу, но натолкнулась на запертую дверь.  Снова выскочила на балкон.  Алик подпрыгивал и матерился, изрыгая в ее адрес страшные проклятия.

- Сидишь себе в четырех стенах, и сиди, а я уже притомился.  Не была бы совсем убогой, так хоть этого к себе в постель пустила, не то маяться ему сегодня на старухе.  Пойди, перехвати, пока не поздно!  И не становись на пути, затопчу, как саранчу!

  Алик глумливо захохотал и помчался с приплясом, делая обезьяньи ужимки.  Серафина низко свесилась с балкона, пытаясь разглядеть за деревьями флигель, но буйно разросшиеся мощные липы закрывали обзор, мешая видеть окрестности.  Музыка отдалилась – во флигеле приглушили звук.  Серафина скорчилась от мучительного предчувствия приближающейся беды вкупе с неприятным ощущением чьего-то постороннего присутствия рядом.  Невидимые глаза наблюдали со стороны за каждым ее движением.  Серафина поежилась, но с балкона не ушла, неизвестно чего дожидаясь.

- Кар-р!  Кар-р! – перебивая веселую музыку, раздалось над ухом.

  Серафина отшатнулась и, подавив рвущийся из горла крик, пригляделась.  В кроне ближайшего к балкону дерева отчетливо просматривались очертания огромной птицы.  Зловеще блеснули среди едва распустившейся зелени яркие, насквозь пронизывающие взглядом круглые глаза.

- Но я же не сплю!  Я не сплю! – вслух проговорила Серафина.

  Ворон сидел напротив, на расстоянии вытянутой руки и по-человечески разумно и укоризненно смотрел на нее.  Перед Серафиной поплыли окружающие предметы, видимость сделалась нечеткой, а птичья голова фантастическим образом начала приобретать очертания знакомого лица.

- Я ведь не сплю!  Нет, не сплю!  И в чертовщину не верю, - убеждая больше себя, крикнула Серафина, протянула руки и, изловчившись, ухватила ворона за ногу.

  Толстая шершавая лапа оказалась пугающе реальной на ощупь.  Птица склонила голову набок, рассматривая ее с любопытством и иронией.  Поднатужившись, девушка потянула пернатое на себя, и ворон легко спикировал на балкон.  Не удержав равновесия, Серафина упала на спину, и оборотень моментально уселся ей на грудь.  Острые когти полоснули по телу, чудом не поранив кожу, но располосовав сверху донизу тонкую ткань спортивного костюма и заставив вспомнить об опрометчиво оставленном в ванной медальоне.

 Оказывается, она ничем не лучше посеявшего документы Кямала, утопившего бумаги в болоте вместе с ненужной одеждой.  Но у него-то есть оправдания, а у нее – никаких!

  Серафина завертелась отчаянно, как на горячей сковороде.  Крепкий, загнутый книзу клюв ловко подцепил майку на груди, больно ущипнув голое тело.

- Помогите! – заверещала понявшая непоправимость содеянного Серафина, и обеими руками вцепилась в вороньи перья.

  Она щипала оборотня, как курицу, и орала дуром, но никто не торопился на помощь.

 Щелкнув клювом, ворон перекусил резинку спортивных штанов, полоснув острым по низу живота, и тут Серафина укусила его за покрытую нежным черным пушком голову, едва не поломав собственные зубы об крепкий птичий череп.  Пронзительно заклекотав, ворон отпрянул.  Мгновения хватило Серафине пнуть пернатое башмаком в брюхо и перескочить через узенькие перильца на соседний балкон, с воем вломиться в чужой номер…

- Что…  что ты делаешь?  Что ты делаешь?!

  Серафина широко распахнула зажмуренные в ужасе глаза, разжала судорожно стиснутые пальцы, и по комнате закружился вихрь черных перьев.  Она ожесточенно выплевывала набившийся в рот, остро пахнувший мятой пух.

- Да что ты натворила?  Отвечай, безалаберная девчонка!

  Серафина не сразу сообразила, что Кямал в спешке выскочил из ванной, едва прикрытый полотенцем.

- По-моему, вы трое сумасшедшие – что ты, что тот, зеленоглазый.  Рыщете по ночам в непотребном виде.  А третий дурак на аллеях ламбаду отплясывает, - дрожащим голосом проговорила Серафина.

  Кямал уронил полотенце, диким взглядом провожая парившие в воздухе черные перья, а Серафина подцепила пальцем валявшиеся на полу кружевные дамские трусики.  Похоже, Людмила удрала в страхе и панике, едва заслышав нечеловеческие рулады с улицы, так и не успев воспользоваться правом платы за гостеприимство, о чем красноречиво свидетельствовала заправленная кровать, на которую никто не ложился.  Нельзя сказать, что Серафину это утешило, поскольку мысли были заняты другим.  Но подпустить шпильку не удержалась:
- Значит, оба не теряли времени даром!

  И неожиданно расхохоталась.  Воронье перо лезло в горло, она никак не могла отплеваться, захлебываясь смехом и рискуя подавиться.  В отличие от нее Кямал не усмотрел в ситуации ровным счетом ничего смешного.

- Ты напилась вместе с Аликом?  Он тебе бутылку на веревке поднял?  И зачем ты суешь мне под нос свои трусы?

- Разуй глаза, Кямал!  У меня никогда в жизни не было импортного белья.  В последние годы  я вообще никакого не имела.  Это Людмила оставила свою визитную карточку.  А это очень и очень плохо…  тьфу,  словно тюфяк разворошили!

- И это…  тоже у меня летало? – сдавленным голосом поинтересовался он, отмахиваясь от назойливо садившегося на лицо пуха.

  Серафина не могла надивиться, когда успела нащипать с Гая охапку пера, способную набить небольшую подушку.  Зловеще скрипнула приоткрытая входная дверь.   Через распахнутую балконную ворвался усиленный поток музыкальной какофонии.

- Тут была Людмила?  Или Гай?  Или они оба вместе? – хрипло прошептал Кямал.

- Получается, приходили оба, и с одинаковыми намерениями.  Ну, не повезло же нам, - кисло пробормотала Серафина.

-  Понятно, женщина открыла дверь своими ключами и вошла, пока я от души плескался в ванной, разделась и принялась ждать, намереваясь преподнести себя сюрпризом.  А в окно ввалился Гай в вороньих перьях, я так понимаю?  Но почему я не слышал, как она кричала?

- Потому что кричала я.  Озверели вы все сегодня, все как один озабоченные!

  За ехидной бравадой Серафина пыталась скрыть сотрясавшую нутро мелкую дрожь неконтролируемого ужаса,  в любой момент готового прорваться криком и истерикой.  Кямал схватил ее за плечи, встряхнул пару раз, не замечая отсутствия на себе необходимого минимума одежды.  Близко соприкоснувшись с горячим и упругим мужским телом, Серафина невольно отшатнулась.  Кямал схватил брюки, молниеносно вскочил в штанины.

- Значит, он пришел не к ней, а к тебе?  Он тебя – что?  Что?!  Это… - дрожащей рукой дотронулся до кровоточащей царапины на ее животе.

- А что ты хотел от некультурной птички?  Поклевал, как последнюю дуру, - уныло подтвердила Серафина, отряхиваясь от остатков черного пера.

- Ты хочешь сказать, что сама его пригласила?!

- Просто хотела поймать и скрутить, пока он мелкий и нестрашный, но…

- Ты ходила ловить ПТИЧКУ? – отчаянным голосом поинтересовался нервно комкавший футболку Кямал.

- Поймаешь ее, такую…  Целый орел!

- Так от тебя только поцарапал?

- А ты думал, обесчестил?  Польстился на старую деву неопределенного возраста?  Ну, такого и нарочно не придумаешь, - засмеялась Серафина и осеклась, сообразив, что ворон хотел сделать именно ЭТО.

- А почему ты сняла медальон? – не сдержавшись, крикнул Кямал.

- О!  Тоже мылась в ванной и забыла.  У этих двоих, - она имела в виду Людмилу и Гая, - одинаковые повадки.  Пора уносить отсюда ноги, - облеклись наконец в слова ее тайные дурные предчувствия.

- Тебя просили, нет, приказывали не снимать медальон ни при каких обстоятельствах, а ты что делаешь?  Ты сумасшедшая авантюристка, Дара Каури, тебе кто-нибудь об этом говорил? – звенящим от напряжения голосом спросил Кямал.

- От тебя первого слышу.  Я росла тихой, культурной девочкой, любимицей старушек с лавочек у подъездов.  Но это не помешало мне влипнуть в поганую историю.  И я чувствую себя изгаженной, будто меня вороны обляпали.

  Спохватившись, она бросилась обратно в номер, с лихорадочной поспешностью нырнула под душ.   Яростно принялась смывать с себя чудовищное бесчестье, едва не завершившееся мерзейшим, ни в какие рамки не укладывающимся действом.  Нет ни малейших сомнений, каким, оставившем на теле и душе несмываемые пятна стыда и срама предыдущих, начиная с прежних жизней, падений.   И виной тому патологическая любовь к отвергнувшему ее человеку.  Ничто так не уродует психику и не разлагает душу, как безответное, обреченное на унижение чувство, и кого винить, если призраки прошлого вдруг воскресли и норовят растоптать ее в момент осознания собственных заблуждений, мешая исправить напортаченное в течение многих веков.

                Х                Х                Х

Выбравшись из ванной, она увидела в своем номере Кямала.  Он вошел тем же путем, через балкон, принес ей чистую одежду, а испорченную выбросил в мусорный бачок.  Кивнув на медальон, спросил хмуро:
- В очередной раз повторять не придется?

- Но…  это твоя вещь, как я могу…

- Обязана, и точка.  Считай, я передал его тебе с поручения отца моего Кильбира.  Надеюсь, ты чтишь Иерархов Квадригала?

- Ну конечно, конечно!

 В расстроенных чувствах теперь она сама забыла, что стоит перед мужчиной в полотенце.  С гадливостью ежилась, вспоминая когтистые лапы ворона на своей груди.  О Людмиле не было сказано ни слова.

- Теперь до конца жизни спокойно не усну, - морщась, пожаловалась она.

- С такими успехами конец жизни может наступить очень скоро, экстремальная ты моя, - покачал головой Кямал. – Придется мне переночевать с тобой.

- Но номер одноместный!

- И что?

- Таким образом ты собираешься охранять меня от покушений оборотня? – грустно поинтересовалась она.

- Хотел бы.  Но никто не защитит тебя от самой себя.

- То есть, существует в моем организме…  нет, лучше сказать, заложена в душе некая мерзкая пакость, притягивающая ко мне нелюдей и подонков?

- Низменное человеческое «я» заложено с каждом.  По данному поводу можешь сильно не переживать.

- Но, согласись, далеко не всех преследуют оборотни.  У меня это потаенное «я» принадлежит Гаю в волчьей шкуре?

- Волчья шкура и вороньи перья – внешние атрибуты, вынужденная оболочка для выхода в мир, пока он не сумеет освободиться целиком.  И для тебя Гай не оборотень, а некогда страстно любимая вторая половинка.  Из тех, о ком слагают легенды и что безуспешно ищут люди на земле…

- Ничего себе половинка!  Странно, как я-то вместе с ним волчьей шкурой не обросла?

- Ответ простой.  В прошедшие времена он не ценил тебя так, как следовало, чтобы взять в дело, обучить Ремеслу и утащить с собою в ад.  Ну и замечательно, этому я чрезвычайно рад.

- И за что же меня так Бог наказал? – горестно прошептала Серафина.

- Странная привычка – валить свои грехи на Бога.  За себя страдаем, за себя и ответ держать.  Что мы в данный момент и делаем, - без улыбки пояснил Кямал.

- Послушай, а где твоя вторая половинка?  Ты говорил, она… ой…

  В который раз за сегодняшний день она совершала бестактность за бестактностью, и ничего не могла с этим поделать.  Слова срывались с болтливого языка помимо воли.

- Не знаю.  Наверно, там, где не имеют значения ни честь, ни верность, ни любовь…

- Тогда…  как же ты мог, Кямал?  Это же там, у вас, разве не преступление?  Или я ошибаюсь?

- Может быть.  Но за него я достаточно наказан - тем, что вижу рядом любимую женщину и не имею права к ней прикоснуться так, как это положено влюбленным, и вынужден закрыть сердце на замок, чтобы ненароком не сорваться.  А тот, другой, имел все права, и походя растоптал их!

  Забыв о своем двусмысленном наряде,  Серафина присела в кресло и задумалась.

- Кямал, я не люблю Гая в том смысле, как положено понимать любовь с точки зрения истинно возвышенного чувства.  Возможно, во мне бродит остаточная похоть, не знаю, как назвать    состояние, проявляющееся лишь под гипнозом, во сне.  Но, поверь, это не любовь в высоком смысле данного слова.  А другой мне уже не нужно, я не дебильная девочка Ассира из Амбусарета, вымечтавшая прекрасного принца, оказавшегося оборотнем.  И теперь Гай отвратителен мне в любом виде, особенно в шкуре и перьях.  И ничего подобного я не имела в виду, стаскивая птичку с ветки.

- Захотела поймать хищного монстра?  Немного самонадеянно, ты не находишь?  Ты, Дара Каури, непостижимым образом перешагнула черту от боязливости к безрассудству, минуя здравое чувство разумной осторожности.  А это плохо.  Не подумала, что скорее он поймает тебя?

- А что сделал ты, бросив город счастья и благоденствия и шагнув в пропасть, практически на смерть?!

- Для меня подобные акции составляют основу моих многочисленных миссий, порученных Орденом Квадригала.  И только эта – моя.  И я никому не отдам право на одну – единственную попытку!

- Оказывается, мы с тобой родственные души и не знали об этом.

  Забывшись, Серафина встала с кресла.  Полотенце упало на пол.

- Теперь будем знать…  Подожди!  Стой же, говорю тебе!  Что это такое?

  Татуировка была почти незаметна в волосах, но он разглядел.  Серафина дернулась, прикрываясь руками.

- Кто это сделал?

- Я сама!

- Почему?

- Чтобы не забыть.

- Так ты знала?  И молчала?  Почему?

  Серафина крепко зажмурилась и стиснула зубы.  Даже то, что стоит перед ним абсолютно раздетая, больше ее не смущало.  Перед глазами возникло здание миссии спасателей (забыв название, она так их называла), стенд с пропавшими душами и три снимка, на одном из которых оказалась она сама.  Тут бы и рассказать, но признаться в банальном воровстве не хватало сил.  Она едва сумела выдавить:
- Я видела их…  там…  Не помню названия, это миссия в одном из миров, как я понимаю, ближайших к Ундастару.   Их было трое…  нет, четверо…

- И одной из них оказалась ты?  Ты поняла это сразу?

- Почти.  Это сходство, о котором ты говорил, оно бросается в глаза даже на смертном одре.  Но я была не одна…

  Она почти решилась выложить все, и пусть этот человек судит ее, как хочет.  Но Кямал решил, что речь идет об очередном сновидении.  Он не умел читать мыслей, вот в чем проблема!  И пока Серафина искала слова признания, далеко на обводной трассе послышался шум мотора.  Приглушенный, еле слышимый, он насторожил обоих, и животрепещущая тема была забыта.

«Потом!  Я все расскажу ему потом и покажу снимки…  если они сохранились.  Должны сохраниться, если сделаны из не гниющего материала.  Расскажу…  А он простит?  Пусть как хочет!»

- Сейчас оденемся и послушаем.  Возможно, надо уносить ноги.  Прости, миленькая, кажется, ты была права.  Но и ты устала, на тебе лица нет.  Помочь тебе одеться?

  Серафина хотела отказаться, но только вяло пошевелила губами.  Опустившись на колени, он неловко принялся натягивать на девушку спортивные брюки.  От ужаса у нее перехватило дыхание, когда, замешкавшись на минуту, Кямал уткнулся лицом в ее колени и так застыл, гладя жесткими пальцами нежную кожу на сгибах.  «Что он делает?  Какой ужас, у меня коленки костлявые, и вся я, как доска!»  Положение спас отчетливо долетевший с трассы шум мотора.  Кямал быстро облачил ее в одежду.  Вышел на балкон и замер, слушая ночь.

- Это мимо.  Не думай, я не собирался соблазнять тебя.  Слишком много веков прошло с тех пор, когда я в последний раз прикасался к тебе.  Ну, и не удержался, прости!

- Нет, Кямал, это не мимо.  Они едут сюда.  И будет лучше…

  Серафина старалась не смотреть ему в глаза, делала вид, что настороженно прислушивается, но над ухом грянуло громкое и насмешливое:
- Кар-р-р!

- Он хочет сказать: никогда не надейся на людское благородство, здесь не Ундастар.  И тысячу раз прав.  Пойдем отсюда, Кямал!

- Хорошо, уходим.  Где этот… болван на шарнирах?

- Гуляет и в ус не дует.  Ну, сейчас я с него шкуру сдеру!

  Кямал замешкался, заходя в свой номер за ботинками, а Серафина выскочила в открытую дверь и бегом помчалась по лестнице, молясь, чтобы не оказалось поздно.  Флигель гремел свирепой какофонией звуков, но она заколотила ногой, показалось мало, схватила валявшийся у дверей камень.

- Где тут наш оболтус?  Пусть бежит быстрее, Людмила ругается!

- Кому это я понадобился на ночь глядя?  Убью любого, кто мне отдыхать помешает.

  Непутевый гуляка пребывал сильно «под мухой» и добровольно расставаться с бутылкой и мужчинами не желал.

-  Он кран в ванной забыл закрыть, все этажи залило!  Бейте ему, ребята, в морду и гоните в шею, он заразный!

  Гена с Жориком дружно заржали, радуясь удачной шутке.

- Не шельмуй, подруга, мы не гомики!  Забирай своего братца и топи в ванне, иначе хозяйка его насмерть задерет.  В номерах недавно ремонт сделали!

  Один из дюжих парней взял гостя за шкирку, глумливо потряс в воздухе, как пойманного на сметане кота, и пинком выбросил на улицу.  Алик на ногах не стоял, так и упал в бурьян под забором.  Но когда Серафина хотела схватить и волочить его в корпус, сцапали и ее, точно также за шкирку, втащили в сторожку и заперли дверь.

- Мы не геи, понятно?  А ты нам в самый раз.  Не бойся, сильно не помнем, мы уже бухие!

- Что за идиотские шуточки? – удивилась Серафина.

- Слушай, ты, дева непорочная!  С нами выпьешь, заодно и опорочим.  Иначе зачем пришла?  Братец твой сильно к тебе претензии имеет.

- А вы-то тут при чем? – истерично взвизгнула Серафина и хлопнула по тянувшимся к ней чужим захапистым рукам.

  Сегодняшний день оказался чересчур богат впечатлениями.  Прижавшись спиной к стене, она нервно косилась на дверь, по мере надобности готовая вцепиться парням в физиономии и понимая, что сопротивление бесполезно. Мужики были здоровенные, крепкие, как дубы, взбесившиеся от скуки и оголодавшие без достойного женского внимания.

- Вот выпьешь рюмочку для разогрева, и сама запросишь.  Мы не садисты какие-нибудь, парни любвеобильные и ласковые.

  Один, в камуфляже, остался за столом, а второй понес скрючившейся в углу Серафине полный стакан водки и изрядный шмат колбасы.  Она пыталась оттолкнуть руку со стаканом, но мужик привычным жестом ухватил ее за волосы, запрокинул голову и прижал к губам емкость с зельем.  Чтобы не захлебнуться, Серафина вынуждена была хватать и глотать, выпучив глаза и кашляя, а доброхот услужливо похлопывал ее по спине.

- Во, хорошо пошла!  Ты зажирай, зажирай быстренько, пока с непривычки кишки не спалила.

  В зубах у нее очутился кусок колбасы.  Теперь она и крикнуть не могла, не то, чтобы  оказать сопротивление.  Парняга весело ржал и пытался нащупать положенные выпуклости на ее костлявом до неприличия теле, когда, выбитая с первого удара снаружи, дверь с треском распахнулась, ребром ударив ее мучителя в переносицу, и тот растянулся плашмя, разметав пустые бутылки.  Судя по их количеству, охранники квасили не первый день.  Сидящий за столом, с воплем вскочил.  Не ожидавшие в тихом захолустье опасных эксцессов, Гена с Жориком непростительно расслабились, отложив кобуры с пистолетами и кинув посреди питейного натюрморта десантную финку.  Серафина в ужасе выплюнула застрявший во рту кусок колбасы.  Оба мужчины метнули оружие одновременно: Кямал пустую бутылку из-под шампанского, охранник – нож.  Неизвестно, выдержала ли голова парняги, но бутылка при ударе разлетелась вдребезги, а он ничком повалился под стол.  Второй уже лежал с расплющенной физиономией, напоминающей маску из фильма ужасов.  Шатаясь, Серафина ринулась в распахнутую дверь, наткнулась на ползущего навстречу Алика и в ярости принялась охаживать его пинками, не щадя нежного тела нетрадиционной ориентации мужчины.  Ей показалось, действо длилось чудовищно долго, а на деле не прошло и минуты, как она переступила порог флигеля.   Кямал едва оторвал ее от бывшего напарника, подхватил обеих за спинки и потащил к корпусу.

- Машина на заднем дворе, - прохрипела Серафина.

- Знаю!

  Они обежали корпус и обнаружили притулившийся под навесом микроавтобус.  Кямал бесцеремонно швырнул Алика в фургон, Серафину усадил рядом в кабину.  Она думала, что свалится от количества невольно выпитой водки, но неожиданно возвратились утраченные за трудные два дня силы, внутри сделалось тепло и приятно.  Кямал возился с управлением, осваивая новый вид транспорта.  Впрочем, много времени ему не потребовалось.  Выезжая на накатанную проселочную дорогу, они увидели яркий свет фар свернувших к турбазе двух легковых машин.

- Милиция! – испуганным котом взвыл на секунду протрезвевший Алик.

- Будешь верещать, выбросим им под колеса, - прошипела Серафина.

- Перестаньте, - неестественно хриплым голосом приказал Кямал.

  Но Алик уже безмятежно спал, укачанный на полу фургона, как в колыбели.

- Подойди ко мне поскорее, - шепотом попросил он Серафину, хотя она и так сидела в непосредственной близости. – Посмотри на мою левую руку.  Видишь?  Выдерни нож!  Ну что же ты!  Дергай, говорю тебе!

  Серафина охнула, увидев торчавшую пониже его плеча рукоять финки.  Оказывается, охранник тоже не промахнулся.  Вцепившись в наборную рукоять, Серафина решительно потянула нож, как занозу, но только разбередила рану, и кровь тонким ручейком заструилась по рукаву.  Кямал невольно вскрикнул и выпустил руль.  Автобус ковырнул носом обочину.  У Серафины замерло сердце, и она невольно подалась назад.  На дороге стоял невероятно огромный, не серый, а угольно черный волк.  Глаза монстра горели яркими зелеными огнями.

- Пошел вон!  Уйди с дороги, тварь поганая!

  Высунувшись из окошка, Серафина принялась швырять в оборотня бракованной кафельной плиткой, сложенной на полу под сиденьем.  Волчище морщился всей шкурой, сердито урчал, но дороги не уступал.   Кямал ногой распахнул дверцу и, превозмогая боль, выбрался наружу.  Не желая оставлять его наедине с опасностью, Серафина преодолела жуть и потянулась следом.  Алик остался сочно храпеть на полу фургона, его можно было скормить оборотню, пьяница и не почувствовал бы.

- Гай Барракург, я знаю, что тебе надо, - насмешливо проговорил Кямал и рывком выдернул из раны нож.

  Волчище упрямо нагнул лобастую голову и злобно заворчал.  Глаза его сверкнули диким, неконтролируемым вожделением.

- Я знаю, Гай, что тебе нужно.  Но ты не получишь ее никогда!  Это говорю тебе я, Карг Даргон, сын Кильбира.  Не искушай судьбу, погубитель собственной матери, горем спалившей свою душу.  Возвращайся, откуда пришел и жди, пока твой отец Дамьен Багар поволочет тебя на судилище!

  Кямал говорил незнакомым, безжизненным голосом, крепко сжимая в кулаке окровавленный нож.

-  Волк злобно зарычал и сделал шаг вперед.

- Нет, Гай, нет!  Только через мою кровь сможешь ты приблизиться к ней!  Только так, не иначе.  Ну, же, попробуй переступить через нашу первую, но такую страшную клятву, через братскую кровь, Гай!  Переступи, а?

  Волк сделал еще пару шагов, и тут Кямал бросил нож между ними на дорогу.  Лезвие острием впилось в мягкую влажную землю.  Пока он держал финку за рукоять, в ладони у него скопилась горсть крови, выплеснувшаяся в оскаленное волчье рыло, веером разбрызгавшаяся вокруг по обочинам.  Зверь отпрянул, словно на него высыпали ушат раскаленных углей, завертелся юлой, стряхивая со шкуры страшные капли и, неестественно высоко, словно у него вдруг выросла длинная гусиная шея, задрав голову вверх, отчаянно взвыл на полную луну, сиявшую в небе ярким зловещим диском.

- Мое заклятие обратной силы не имеет.  Кончено, - проговорил Кямал и длинной струйкой кровавых капель прочертил между ними на дороге три ясно видимых черты, вдруг начавших ярко фосфоресцировать в бледном лунном свете.

  Вытягиваясь стрункой вверх, волчище завывал свирепо и бессильно.  Жуткий этот вой тоскливой нотой пронесся в тишине безмолвных полей, откликнулся далеким эхом в лесу и замер до раздирающего душу стона.  Медленно отступая назад, к лесополосе, волчище взвывал раз за разом, и в его вопле звучало настоящее человеческое страдание.  Долго в глубине чащобы отзывалось эхо, вызываемое не умолкающими тягучими руладами, но потом и они стихли.

- Перевяжи меня, - стаскивая набрякшую кровью спортивную куртку, прошептал Кямал. – Не бойся, миленькая, он больше не придет.  Мы победили.

  Сдернув с окошек фургонов занавески и порвав их на ленты, Серафина соорудила на ране неуклюжую повязку.  Руки у нее тряслись, от хмеля и следа не осталось.  Кямал уселся за руль, но рана болела, бинты мешали, и вести у него не получилось.

- Нам необходимо отъехать подальше, в темноте не найдут.  Садись на мое место, миленькая, покажу, что делать.

- Но я никогда не водила машину, - слабо пискнула Серафина.

- Ты умненькая девочка, поймешь.  Тут нет ничего сложного.

 Кямал усадил ее к себе на колени, и она с ужасом почувствовала, какое горячее и мокрое от пота у него тело.

- Держи руль, остальное я сделаю сам.

  И они поехали.  Автобус двинулся зигзагами, то срываясь взбесившимся конем, то сползая на обочины.

- Все нормально.  Смотри на дорогу, и ни о чем не думай.  Гай не посмеет тебя беспокоить.

- Все так просто?  Нет, не верю!  Кямал, от оборотня нельзя отделаться одним взмахом ножа…

- Смотря какого ножа, миленькая.  Красная черта из когда-то братской крови разделила вас, и переступить ее…  Это карается в любом магическом братстве, и общество Аервода не исключение.  Пока они будут искать другие пути подхода к тебе, надеюсь, для нас все закончится…  возможно, в лучшую сторону.  Но даже если случится непредвиденное, рядом с тобой буду я, не он, а это уже преимущество.

  Выдохшись от потери крови и длинной тирады, Кямал невольно склонил голову ей на плечо, и она не стала освобождаться, хотя тяжесть мешала крутить баранку.  Скоро она наловчилась управляться с рулевым колесом и сумела развить приличную скорость.  Погони не было слышно, и она успокоилась.  Незаметно небо затянули тучи, и пошел дождь.  Мелкий, холодный, усиливался с каждой минутой, и скоро полил сплошной стеной.  Обладающий хорошей проходимостью импортный автобус позволил напрямую пересечь несколько непаханых полей, а затем они свернули в лес - густой, смешанный, в нем заблудилась бы и собака.   Примерно около часа ехали по лесной дороге, пока шины не начали скользить по размокшей земле.  В такую погоду о дальнейшей езде не могло быть и речи, да и погоня не состоится.  Загнав машину под плотный навес из кустов и деревьев, остановились.  Кямал падал с ног от изнеможения и потери крови.

- Там есть упаковка минералки с печеньем, хочешь?  Смотри, и вина какого-то половина ящика!

- Есть не хочу, давай воды и вино.

  Серафина перелезла через спинку сиденья, достала требуемое.  С бутылки «Кагора» едва сумели содрать крепкую пробку.  Ни у кого из них не имелось опыта в подобных вещах.  Пили из одного пластикового стаканчика, случайно найденного в углу, наливая то вино, то минералку по очереди.

- Дрянь какая, - сморщилась Серафина.

- Ничего, глотали и не такое, - ободряюще улыбнулся Кямал. – Ну вот, уже лучше стало.

  Он вытянулся на длинном заднем сиденье, откатив подальше обмочившегося спросонья Алика, положил голову ей на колени.  Серафина и не подумала возмущаться.  С недавних пор этот, на первый взгляд, едва знакомый человек стал ей ближе всех, с кем приходилось сталкиваться в прежней жизни.  Его близость не вызывала отвращения, наоборот, была приятна.  Подобного с нею никогда не случалось.  Удивляясь себе, она задумчиво перебирала пальцами упругие колечки его отросших волос.  Незаметно и ее сморил сон.

  … И, едва успела закрыть глаза, началось наваждение…


         Между сном и бюодрствованием:
                Х                Х                Х

  … Их было двое.  Высокие, стройные и наверно, очень красивые мужчины стояли друг перед другом с обнаженными мечами в руках.  Она пыталась разглядеть происходящее, понимая, что от исхода их поединка зависит и ее дальнейшая жизнь.  Ей хотелось броситься к ним, упасть на колени и попросить разрешить конфликт миром, но не могла приблизиться, не подпускала неизвестная сила.    Приходилось смотреть издали.  Раздираемая мучительными двойственными чувствами, корчилась от нестерпимой душевной боли.  Прошлое всколыхнулось в душе, перемешавшись с настоящим, перепутались чувства, и получалось, что дороги ей оба, но в силу злого рока и непостижимого стечения обстоятельств стоят друг против друга в преддверии смертельного поединка, и одному из них, она твердо знала, не остаться в живых.  И от осознания неизбежности сужденного сердце в груди разрывалось на части.

  Битва продолжалась нестерпимо долго, сверкали, со звоном сталкиваясь, клинки, но лица бойцов по-прежнему терялись в тени.  Ей хотелось визжать от жестокой муки, но из пересохшего горла не вырывалось ни звука.

  Вдруг один взмахнул мечом, и второй зашатался, вцепившись пальцами в наборную рукоятку меча, насквозь пронзившего грудь.  И только тогда она их разглядела.  Зеленоглазый неизменно молод и прекрасен, а его соперник – сильно постаревший, почти седой, но стройный и подтянутый  мужчина лет пятидесяти.  И в этом, последнем, она безошибочно узнала Кямала Зардани.

  Молодой победитель хохотал, выплясывая вокруг поверженного, но не растоптанного врага лихой дикарский танец, едва не плевал побежденному в лицо, а тот стоял, покачиваясь, словно собираясь с силами для дальнейшего броска.  И вдруг, точно также, как наяву перед оборотнем в волчьей шкуре на темной лесной дороге под бледным светом полной луны Кямал молниеносным рывком выдернул из собственной груди окровавленный меч и из последних сил, наотмашь полоснул зеленоглазого по утробе сверху донизу.  Некогда братская кровь смешалась на утоптанной зеленой траве.   Оба упали одновременно, и только тогда Серафину отпустил ступор, и она, путаясь в противном пышном платье до пят, бросилась к ним.  Гай Барракург с воем извивался на земле, его рана раскрывалась наподобие страшной черной дыры, откуда вдруг показалась мощная голова огромной змеи.  Серафина инстинктивно бросилась к Кямалу,  пытаясь его защитить, но змея, разорвав тело зеленоглазого в клочья, не взглянув в их сторону, уползла и скрылась в густом подлеске, по виду, обрамляющем обширный лесной массив.

  Серафина опустилась на колени, лицом прижимаясь к груди ставшего вдруг дорогим и необходимым человека, пытаясь разобрать, что шепчут его холодеющие губы.

  «Я буду любить тебя вечно!» - обрывком короткой фразы донеслось до ее ослепленного горем сознания, словно через толстый слой ваты.  «..Я буду любить тебя вечно…»  Лицо Кямала расплылось в набухших линзах ее слез, и даже во сне Серафина почувствовала нестерпимую горечь утраты.

  «Миленькая, не плачь!  Мы не расстаемся!  Теперь мы вместе, мы победили!» - приподнявшись на локтях, с усилием выговорил умирающий, и последними словами, услышанными ею были: «Я буду любить тебя вечно!»

  Проснувшись с бьющимся сердцем, Серафина схватила завалившуюся в угол бутылку и жадно допила ее содержимое, но это оказалось вино.  А ее мучила нестерпимая жажда.  Пришлось дотянуться дл коробки с минералкой.  Она пила, плакала и сквозь подступающий хмель и слезы пыталась разгадать значение сна.  До сих пор все, как один, у нее сбывались.

- Это случится не сейчас, готова поклясться, чем угодно!  У них старые счеты, Гай вечно молод, но и Кямалу сейчас не больше тридцати пяти.  Сколько же лет должно пройти, пока настанет время окончательного решения спора?  Он доживет до старости, это видно, и останется со мной.  Неважно, в качестве брата, няньки или дуэньи, главное, все эти годы он будет со мной, - лихорадочно бормотала Серафина, жадно поглощая из бутылок то вино, то минералку.

  Она никогда не попадалась на тяге к спиртному, но сейчас пила и не могла остановиться.  Частые мелкие слезинки скатывались из ее глаз на лицо Кямала, но, уставший, он не почувствовал, не проснулся.

- Я буду любить тебя вечно, - тихо повторила она накрепко врезавшуюся в память фразу.

  Кямал беспокойно шевельнулся, будто почувствовав ее тревогу и крепко, до боли, сжал ей пальцы.  Серафина не стала отбирать руку.

  «Я буду любить тебя вечно!»

- Кямал, а я могу так?  Полюбить тебя на века и тем самым выстроить преграду всем проискам оборотня?  Да, возможно!  Но Гая я точно ненавижу, пусть сколько угодно ворожит на волчьей шкуре и вороньих перьях.  Да, наверно смогу, и тоже стану ждать тебя вечно!

  Она наклонилась и осторожно прикоснулась губами к его щеке.  Наполовину разгаданный сон сулил утешение, но в глубине естества неприятно шевелилось беспокойство – точно, как та уползшая в лес змея.   И она старательно заливала принадлежавшую Гаю гадюку вином, как будто та могла заспиртоваться у нее внутри и издохнуть.

- Все будет хорошо, - как заклинание, повторила она, но язык у нее уже заплетался.

  Снаружи поливал неукротимый ливень.  Похоже, непогода зарядила надолго.  Им счастливо удалось скрыться буквально за считанные минуты до приезда милиции.  Хорошо бы оно и так дальше везло.

  Серафина закрыла глаза, прогоняя остатки привязавшегося к ее беспокойной душе страха, и улыбнулась.  В памяти продолжала звучать навсегда запомнившаяся фраза: «Я буду любить тебя вечно!»